Как создать новогодний вайб

Опять он там сидит. Арсений привычно роняет тело в пол, вычерчивает левой ногой полукруг и выгибает спину. Финальное движение девчонки повторяют не все с равной мерой успешности — Дарина стукается коленом об пол явно сильнее, чем ожидала, а Ира так и вовсе страдальчески кряхтит — не успела вместе со всеми и теперь замерла в полудвижении. — Докручиваем, докручиваем, — раздраженно зовет Арсений. Сколько можно повторять — лучше сбиться с ритма, но зафиналить все-таки в одной позе, потому что тогда все ошибки можно хотя бы формально списать на импровизацию. Но Кузнецова постоянно сдается на середине процесса, стоит чему-то начать не получаться. Жертва его гнева поспешно выгибается в нужную фигуру, и теперь все выглядит так, как надо. Арсений кивает, не растрачивая драгоценное время на похвалы, и вскакивает с пола на ноги одним слитным движением. — И — еще раз, с первого… По комнате проносится коллективный вздох. — Арсений, — голос Оксаны звучит почти умоляюще, — может, хватит на сегодня? Уже почти десять… — А перед зрителями как выступать будем? — висок начинает пульсировать. Такими девчонок выпускать на сцену нельзя — Ира через раз не заканчивает движения, Дарина промахивается мимо цели то рукой, то ногой, а Оксанка, даром что тоненькая и гибкая, все еще выглядит на танцполе слишком по-подростковому — секса и огня в ней недостаточно для той связки, что они сейчас делают. — Да можно подумать вы на шоу Танцы собираетесь, — бурчит от дверей мужской голос. Арсений вскидывает голову — неужели Кудрявый Лось осмелился открыть рот? Но нет, в проеме застыл незнакомый приземистый мужик, который оглядывает их композицию с явным неудовольствием. — Максик, я уже почти все, — обещает Оксана, — заводи машину пока. — Она заведена уже полчаса как. Скоро весь кислород на улице сожжет! — Ладно, — недовольно говорит Арсений, выпрямляясь и отряхивая тонкие танцевальные брюки — он не раз слышал, что девчонки промеж собой зовут их то лосинами, то колготками, но у Арсения дома есть и лосины, и колготки, и еще много всякого чулочно-штанного, а это — брюки, черт возьми, с пуговицами и шлевками для ремня, надо же видеть разницу в элементарных понятиях, — на сегодня хватит. Но чтобы в четверг все были здесь, и не опаздывать на этот раз! Кузнецова, тебя касается в первую очередь. Девчонки поднимаются с блестящего пола с разными звуками — в основном это стоны облегчения. Кто-то сразу жадно присасывается к бутылке с водой, хотя Арсений сто раз говорил, что лучше подождать минут пять, а то может затошнить. Чтобы не раздражаться, он отворачивается к зеркальной стене и закидывает локти за голову, прогибая по очереди в обе стороны бока — он не устал, но мышцы немного забились от многочисленных повторов движений. — А, ты опять тут? — слышит он голос Кузнецовой, которая замешкалась в дверях со своей сумкой — девчонки приносят телефоны на занятия, но с Арсением у них в итоге редко остаются силы на то, чтобы что-нибудь поснимать. Арсений скашивает взгляд, стараясь незаметно рассмотреть в зеркале, как Кудрявый Лось помогает Кузнецовой выпутаться из сумочной лямки, — я же сегодня к маме, все равно ничего не успеем… — Да я так, — слышится бурчание Лося, — после работы заскочил, все равно рядом же. — И ничего не рядом, — их голоса постепенно стихают, и Арсений разворачивается, наконец, обратно и с легким вздохом оглядывает пространство перед собой. Все ушли, слава богу, можно закрываться. Они репетируют не в обычном гимнастическом зале, а в помещении, переделанном из старого театра, поэтому в нем есть и широкая сцена, на которой проходят, собственно, занятия, и зрительный зал, хоть и небольшой, но с сохранившимися рядами темно-красных кресел. Большую часть времени эти кресла находятся в полутьме, и оттуда очень удобно наблюдать за сценой, если тебе неохота таскаться по торговому центру или тратить деньги в кафешке, пока твоя девушка старается задрать ноги выше ушей за полторы тысячи рублей в час. Арсений высоко оценивает свое время. Обычно наблюдателей бывает немного, чаще всего попросту — ноль, но последний месяц одно-два кресла в зале бывают заняты, и если Стас — парень Дарины — клюет там носом или сосредоточенно скроллит в своем телефоне, то Кудрявый Лось исправно блестит глазами в сторону занимающейся группы. Понять его можно — Ира, несмотря на некоторую неуклюжесть и не самые спортивные в мире формы, красива и очевидно сексуальна — есть что-то такое в ее изгибе плеч, крутизне бедер и небрежных взмахах волосами, что заставляет к ней присматриваться, представляя, как приятно было бы сжать эту талию ладонями. Даже Арсений такое представляет — хотя обычно женские формы его не волнуют, но глаза у него на месте и абстрактное воображение тоже присутствует. Правда, есть ощущение, что в последнее время она не особенно довольна присутствием Кудрявого Лося на тренировках — возможно, Лось занимается сталкерингом, или он вовсе ее старший брат, который обязан встречать сестренку после поздних вечерних занятий по семейному долгу, а той это давно надоело. А может быть, они просто дружат, и после долгих дней вместе заваливаются в бары, пьют пиво и бесконечно обсуждают сплетни и бесючих людей. Например — душнилу-преподавателя танцев. И Кузнецова подустала от пива, вот и бухтит, а это Арсений полностью поддерживает, потому что хорошая спортивная форма и пиво плохо совместимы. Он, например, в последнее время позволяет себе только красное вино или немного шампанского, и то редко. Арсений хмыкает и снова бегло оглядывает себя в зеркале. Он выглядит хорошо — черная безрукавка, узкие брюки — брюки! — волосы растрепаны, но не критично, румянец на щеках присутствует, но строгий взгляд нивелирует любой возможный эффект нежности его внешности. На занятиях Арсений категоричен, язвителен и безжалостен, некоторые новенькие из-за этого отваливаются сразу же — но те, кто остается, слезть с иглы зависимости от его гремучего характера уже не могут, тем более, что преподаватель он объективно хороший. Преподаватель хороший, а вот быт провисает. Завтра в три занятие по пол-денсу, а он забыл постирать трико — надо будет не забыть кинуть его в стирку сразу, как только вернется домой. Занятие будет первое для группы начинающих, и там ожидается много свежего мяса — надо постараться не слишком их распугать. «Как ты это, вообще, терпишь», — прорезается вдруг в голове голос Кудрявого Лося, и Арсений морщится, поспешно отгоняя от себя неприятное воспоминание. Заперев зал, он быстро одевается. Принимать душ на работе и потом распаренному брести сквозь январскую погоду к метро не хочется. Мелькает мысль взять убер, но телефон показывает какие-то запредельные цифры — из-за снега таксисты взвинтили цены в три-четыре раза, и оно того не стоит. Выйдя на улицу, он ежится от холодного ветра. Все-таки тело разгорячено, пусть и движения, которые он скомпоновал к новогоднему танцу, не слишком трудны для него самого — спина все равно вспотела, и теперь он все-таки жалеет, что не помылся. Парковка пуста — за исключением большого черного шевроле, что мягко пыхтит неподалеку от крыльца, светя фарами, в лучах которых медленно кружатся редкие снежинки. Над его крышей горят новогодние огоньки соседнего кафе — слава богу, хотя бы не мигают в эпилептическом припадке, Арсений и так с трудом выносит весь этот праздничный хайп, а уж назойливо перемигивающиеся лампочки и вовсе способны вызвать в нем настоящую ярость. Много в нем всего в последнее время вызывает настоящую ярость, но Арсений предпочитает не думать о причинах этого. Тем более, что думать там нечего — объяснение простое до отчаяния. Ярость эту самую он не может вложить туда, куда люди хотели бы, чтобы он ее вкладывал, с его-то суровым взглядом и приказным тоном. Как результат — постоянный мисмэтч в ожиданиях с обеих сторон. Арсений один уже больше года. Шевроле начинает сдавать назад, и Арсений, выругавшись, отпрыгивает. В таких тачках должны быть установлены камеры по всему периметру, какого дьявола? Стекло быстро опускается вниз, и в проеме окна показывается обеспокоенная морда Кудрявого Лося: — Прости ради бога! Я думал, что на парковке никого нет, и не посмотрел… Конечно, у такого мерзкого типа, только и способного, что осуждать окружающих, окажется дорогая и красивая тачка. С пассажирского сидения Арсению робко машет Кузнецова. — Все в порядке, — ледяным тоном отвечает Арсений, отряхиваясь — на него брызнуло серой мешаниной снега из-под колес, и теперь пальто наверняка придется сдавать в химчистку. — Арсений, прости, мы не хотели испортить тебе рождественское настроение! «Да ты орешь», хочет возмутиться Арсений, но ему много лет, и он не использует дурацкий детсадовский сленг. Он качает головой: — Ира, мы не в Америке — я даже не помню, когда у них рождество, — все он помнит, просто душнильство включилось, и его уже не остановить, — до Нового года еще полторы недели. И в любом случае, трудно испортить то, чего нет, — он наклоняется и смахивает с края ткани последние брызги. Может быть, и без химчистки обойдется. — Давай мы тебя подвезем? — жалобно предлагает Кузнецова. — В качестве извинения? Лось молчит — вряд ли он поддерживает такие инициативы, но, видно, совесть не позволяет ему осадить свою пассажирку. Хуже идею себе и вообразить трудно. После разговора между Лосем и Кузнецовой, который Арсений случайно подслушал два месяца назад, находиться где-либо с ними втроем в замкнутом пространстве было бы злой насмешкой мироздания. — Давай ты постараешься не опоздать в четверг. Это будет лучшим извинением. — Арсений, но… — Всего хорошего, — он разворачивается и поспешно покидает двор. ** «Какая твоя любимая новогодняя песня?» — висит неотвеченным в приложении. Арсений морщится, откладывая телефон. Отвечать, что никакая — занудство и претензия на «янетакойкаквсе», что в приложениях для знакомств многие справедливо расценивают как долбоебизм. Но вопрос скучный — какая незнакомцу разница, что Арсений любит слушать под елочкой? Если честно, под елочкой Арсений любит лежать на пушистой белоснежной шкуре, раскинув коленки в стороны, а что при этом играет на фоне — дело десятое. Но сообщать об этом незнакомому Руслану он не торопится — никакого вайба с ним он пока не поймал, и, судя по характеру их беседы, рассчитывать на улучшение ситуации не приходится. Поставив запекаться свой ужин в формате куриных грудей, он возвращается в зал и уныло его оглядывает. Надо бы что-то сделать с обстановкой, повесить гирлянду хотя бы или заказать в «Самокате» пару еловых ветвей для аромата, но ему не хочется. Шея вот снова ноет, и ее явно нужно размять. — Алиса, включи тренировочную подборку. Комнату наполняет совсем не новогодний низкий бит. Глядя на себя в зеркало, установленное у дальней стены, Арсений старательно тянется, надавливая ладонью на основание шеи то с одной, то с другой стороны. Надо бы сходить на массаж. Наверное, это и будет лучшим новогодним подарком самому себе. На сам Новый Год он планирует сходить с Сережей в клуб, свалить оттуда пораньше и лечь спать часа в два ночи максимум. В прошлый раз они ходили в Центральную Станцию, поэтому в этом году Сережина очередь выбирать, и тут гадать не приходится — в Ханни Банни уже наверняка забронирован вип-столик. Смотреть, как танцуют раздевающиеся девушки, Арсений любит не особенно, но это еще полбеды, главное — не начать их критиковать и учить, как правильно, потому что один раз такое уже было. Сережа до сих пор ворчит, вспоминая тот позор, а Арсений именно тогда зарекся пить больше двух бокалов вина за вечер. Шею потихоньку отпускает, но он продолжает двигаться, теперь уже в танце — вначале глядя на собственные бедра и машинально оценивая технику, но постепенно расслабляясь и начиная просто получать удовольствие от своих движений. Он в мятых пижамных штанах в шахматную клетку и в светлой майке — максимально далек от «профессионального» своего образа, и двигаться сейчас у него тоже получается мягче и легче — это не отточенные фигуры, показывающие одновременно секс и потенциал к тому, чтобы раздробить каблуком челюсть, если понадобится — нет, сейчас перед зеркалом танцует задумчивый и плавный Арсений, открытый и почти беззащитный. Хорошо, что его никто не видит. Наконец, пищит духовка — курица зовет, и он с сожалением прекращает свое занятие. Достав лоток с грудками, он прикидывает, что запек многовато, половину точно надо будет оставить на завтра, но пока оно горячее, в холодильник убирать нельзя — придется ждать, пока остынет. Оставлять еду на ночь на столе он не любит, сказывается страх, привитый с детства — мама говорила, что мухи непременно отложат в забытую еду свои личинки. Откуда в декабре в питерской квартире возьмутся мухи, и почему нельзя просто накрыть курицу крышкой, он не размышляет — фобия есть фобия. Ладно, спать все равно пока не хочется. Можно, пока курица остывает, посмотреть какой-нибудь фильм. Или ответить все-таки Руслану в хорнете. Поджав губы, Арсений поступает, как взрослый сознательный человек — берет телефон и открывает тикток (разумеется, взломанную версию, кому охота сидеть в бесконечной петле ковидного года). А ведь вторую половину курицы можно было бы не убирать, а с кем-нибудь разделить. Сидел бы напротив него какой-нибудь… высокий, симпатичный, и, главное, уверенный в том, что хочет тут сидеть и жрать стряпню Арсения. То есть, еще и не привередливый — грудки, если честно, жестковаты. Кто-нибудь с добрыми глазами и большими руками. Вот больших рук по ночам частенько не хватает, но сейчас не об этом. Вместо ленты тиктока перед внутренним взором Арсения почему-то предстает знакомая физиономия, и смотрит на него нехарактерно ласково, и накрывает его руку своей огромной — да господи, Арсений, соберись. То есть, разберись! Ты с ума спятил? Он злобно дожевывает свою порцию и встает из-за стола, неприятно шкрябнув стулом по плитке. Посуду он помоет завтра. Никаких высоких, большеруких и, тем более, лосиномордых за его столом не сидит и нечего мучить себя дурацкими фантазиями. Тем более, что Кудрявый Лось его бесит — и это совершенно взаимно. «Как ты это, вообще, терпишь, — говорил Лось раздраженно, — этот мудила выебывается, командует так, как будто лучше всех все знает, мне прям обидно за тебя стало! Ничего ты не деревянная! Сам он деревянный, и преподаватель из него нулевой. Гусь в колготках.» Что отвечала тогда Ира, Арсений даже и не помнит. Кажется, она защищала его — что было странновато, ведь это было самое первое их занятие. Арсений не давал ей тогда спуску, гонял, как необъезженную лошадку, и, честно говоря, был уверен, что во второй раз она не придет. Но Кузнецова оказалась крепка — не только сама пришла, но еще и двух подружек привела, и вот уже два месяца исправно ходит на занятия, не пропуская ни одного, вот разве что опаздывает через раз, но это у нее, видимо, патологическое. Лось еще пару минут поубеждал ее, что на такие уроки ходить — себя не уважать, но Арсений, стоящий за дверью, уже особо не вслушивался, потому что пульс у него и так подскочил под двести, и он просто ждал, когда они уйдут, наконец, и можно будет поколотить что-нибудь в кладовке или поорать под душем. Старательно отогнав от себя мысли о Лосе, о личинках мух и о прочих неприятностях, Арсений ложится спать, напрочь забыв о так и не постиранном трико. ** В целом — норм, думает Арсений, могло бы быть хуже. Девчонки отреагировали нормально. Сегодня это совсем другой набор, но они у него все, обычно, довольно раскрепощенные и придерживающиеся адекватных взглядов. Адекватные взгляды в данном случае — это не ржать над сетчатым блестящим боди, которое Арсению пришлось сегодня натянуть вместо обычного своего прикида для пол-денса, потому что оно единственное оказалось в шкафу чистым. Снизу на нем, конечно, брюки, те же, что и вчера, но в целом видок перешел от разряда «окей для преподавателя танцев в современном Питере» до «неплохо для бурной пятничной ночи в ЦС». Но никто ничего дурного не сказал — наоборот, Олеся восхищенно присвистнула, а Лиза попросила артикул боди на вайлдбериз. Арсений, конечно же, ничего ей не дал, но несколько подобрел и разрешил всем делать не по четыре подхода отжиманий с колен, а по три. Новенькие, выстроившиеся в заднем ряду, благодарно выдохнули. Занятие прошло неплохо. Сегодня они использовали второй зал, с пилонами, места тут было маловато, но, по крайней мере, никто не пялился на тренирующихся из зрительного зала. В конце занятия Арсений уложил всех на коврики и, после небольшой серии упражнений на растяжку (мышцы разогреты — самое лучшее время их потянуть, дамы), велел всем полежать, глядя в потолок, и восстановить дыхание. Все умаялись, и он уверен, что сил у его подопечных осталось разве только на то, чтобы моргать. Сам он тоже слегка запыхался — пришлось много раз показывать начальные висы, и у него устали предплечья. — Арсений, — подает голос Олеся — ах черт, видно, недостаточно вымоталась, — а можно просьбу? — Если уверена в ее необходимости. — Можешь показать какие-нибудь крутые элементы? Чтобы мы знали, к чему стремимся. Он чуть морщится, но просьба, в принципе, легитимная. Чересчур выделываться он не собирается, но что-то легкое и эффектное показать можно. — Всем продолжать лежать, дыхание выравнивать, — велит он, и легким скачком запрыгивает на пилон сразу метра на полтора от пола. Лиза охает, остальные замирают, явно ожидая шоу. Пару мгновений он висит, ловя ритм от продолжающей играть музыки, а потом резко падает в ниндзю, прокручивает два оборота пантерой, выпрямляется вниз головой в свечу — по комнате проносится писк восторга — и заканчивает связку, выгнувшись в простой, но эффектной радуге. — Охуеть! — орет Олеся, ей вторит, но чем-то менее матерным Лиза, остальные хлопают в ладоши, продолжая при этом лежать, как послушные девочки. Арсений, снисходительно улыбаясь, спрыгивает с пилона и приглаживает отросшие волосы. На самом деле — ничего особенного, но откуда им это знать, а восторг зрителей — всегда приятно. Жалко, цветов не несут. — Действительно, охуеть, — доносится от двери. Девицы заинтересованно приподнимают головы, Лиза спешно натягивает сползшие шорты повыше. Арсений поджимает губы: — Что-то хотели уточнить? Кудрявый Лось хлопает глазами, как это ему свойственно, уставившись на покрытые блестящей сеткой плечи Арсения. — Да тут Ирка забыла… Эту, шапку. Арсений… — Сергеевич, — цедит Арсений. Что можно девочкам, то не дозволено всяким парнокопытным. — Арсений Сергеевич, — послушно отвечает Лось, — а можно вас после занятия? Изо всех сил сдерживаясь, чтобы не ляпнуть ничего напрашивающегося, Арсений ограничивается в итоге тем, что хмурится и кивает. Еще минут пять у девчонок уходит на то, чтобы подняться на ноги, найти свои вещи, сложить коврики в углу и неровной стайкой вытечь, наконец, из помещения. Арсений стоит, скрестив руки на груди и все так же нахмурившись — чего от него хочет Лось, он не знает, но ничего хорошего он не ждет. — Арсений… Сергеевич, — вновь начинает Лось, убедившись, что они остались одни, и подходит к Арсению в несколько несмелых шагов. — Слушаю вас внимательно. Лось ощутимо ежится от его прохладного тона — но никаких поблажек человеку, который охаял его при первом же знакомстве, если, вообще, можно его назвать таковым, Арсений давать не собирается. — Меня Антон зовут, — говорит Лось. Арсений не меняет ни позы, ни выражения лица, ожидая, что будет дальше, — я хотел, ну, еще раз извиниться за вчерашнее. Мы с Иркой что-то заболтались, и я честно случайно поехал — просто не посмотрел в камеру. Это просто комбо, конечно. Все в яблочки. Гетеросексуальный — первое яблочко, нерешительный и мнущийся — второе, обругавший Арсения за глаза — третье. А то, что он, сука, такой красивый и высокий, и даже кудри его дурацкие лежат на его башке очень мило — вообще джек-пот, именно из-за того, что все это сочетается в одном человеке, специально, видно, ниспосланным Арсению с небес за какие-нибудь его грехи. — Извинения приняты. Лось — Антон — совсем теряется и опускает взгляд. Опускается он куда-то в область арсеньевского пупка, и если Лось еще что-то скажет про его одежду сейчас… — Классная сетка. Как у Леонтьева, — тон, если честно, довольно беспомощный, но Арсению и этого хватает, чтобы закипеть. — Антон, — шипит он, — вы что-то хотели еще? — А вы… будете украшать как-то зал к новогоднему выступлению? Оно через неделю же уже, и я подумал, может, нужна какая-то помощь… Мы бы с Иркой могли помочь, — торопливо добавляет он. Вот только этой парочки Арсению тут не хватало в нерабочее время. — Признаться, я не разделяю любви ко всем этим новогодним штучкам. Фонарики повешу, так и быть, но с этим сам справлюсь — рост позволяет, как видите. — Вижу, — бормочет Антон. Взгляд его тускнеет. — А теперь, если не возражаете, попрошу вас оставить меня, потому что мне еще нужно подготовиться к вечернему занятию, — Арсений не знает, почему его язык вдруг перешел в какой-то джейн-остиновский режим, но остановиться он уже не может, — так что, будьте любезны… Антон сдвигает брови, как будто что-то еще хочет спросить, и выражение лица у него становится ужасно щенячье — до добра такое точно не доведет. Надо срочно заставить его уйти, и Арсений набирает побольше воздуха в легкие: — Говоря попросту, этому, кхм, гусю в колготках нужно еще протереть пилоны, и он планирует делать это в одиночестве. Так что всего хорошего… Антон. Смотреть, какой его отсылка возымела эффект, он не собирается — разворачивается и идет по направлению к колонке, чтобы выключить, наконец, музыку. Когда он справляется с этой задачей и осторожно бросает взгляд в зеркало, Антона в помещении уже нет. ** Арсений изначально хотел дресс-кодом сделать фулл-блэк, но тут возмутилась даже робкая Оксана. — Арсений, — сказала она, — у нас будет еще миллион выступлений, которые ты скоординируешь исключительно по своему вкусу, но давай все-таки здесь оставим вайб Нового Года. Тем более, что это название танца! Поэтому Арсений выходит на сцену в красной распахнутой жилетке на голое тело, в красных лосинах с огромным ремнем и меховой оторочкой и в дурацком красном же колпачке. Выглядит он — как что-то среднее между звездой порнографического журнала из девяностых и спятившим Санта Клаусом — впрочем, такого эффекта девчонки, по-видимому, и добивались. Сами они изображают эльфов. Честно говоря, Арсений планировал ставить первой Дарину, как самую сильную, но она наотрез отказалась быть центральной фигурой, и последние две репетиции они закрепили именно с таким распределением — Арсений Клаус и его двенадцать эльфиков? Эльфиек. Сочетание алого и зеленого, конечно, вырви глаз, черт бы побрал все эти крисмасы и хэппиньюеары, вместе взятые, но зрителям явно нравится — вон, как лупасят ладошами друг о друга. А номер ведь еще даже не начался. Народу пришло много — девчонки позвали не только парней и мужей, но и подруг, а у кого-то пришли даже родители — зал забит битком, а несколько дополнительных стульев пришлось поставить прямо к сцене. Скосив взгляд, Арсений убеждается, что Кудрявый Лось примостился как раз на одном таком, нелепо втиснув в проход свои бесконечные ноги и вовсю размахивая стаканчиком с яркой узорчатой крышкой. Разумеется, пришел с напитками, никакой культуры, небось, еще и попкорн где-нибудь за пазухой припрятал. То, что в зале прохладно, и многие другие зрители тоже держат в руках горячие стаканчики, Арсений решает игнорировать. — Тоша, — радостно машет Лосю Кузнецова. Тот расплывается в ответ в непозволительно доброй улыбке, и Арсений резко отворачивается, подавая знак Максиму — муж Оксаны согласился отвечать сегодня за музыку. Трек состоит из нескольких склеенных частей — Арсению подсобил один друг Сереги, и получился вполне себе сносный микс. Название «Новогодний вайб» было скучноватым, но ничего лучшего Арсений придумать не успел. Плавная и тягучая Snowman сменится на ритмично обработанную классику Jingle Bells с неожиданными низкими басами в середине, а завершится все на Santa, baby, тоже убыстренной и в современной обработке, но не потерявшей своей игривости. — Давайте, девочки, — шепчет Арсений, чувствуя, что все его эльфийки последуют сейчас за ним, точно на ниточках, чутко улавливая малейший его маневр. Их группе далеко до профессионализма, но этот танец они отрепетировали действительно хорошо — в последний прогон разошлись по домам чуть не заполночь, и никто и не пикнул. Даже суровый Максим почти не ворчал и привез всем пиццы под конец. На ночь! Арсений собирался не есть ни кусочка, но каким-то образом съел три. Раздаются первые ноты мелодии. Арсений начинает — выкидывает вперед ногу в блестящем сапоге и топает ей об пол, чувствуя спиной, как повторяют его движение Ира, Дарина, Оксана и все остальные. Зал затихает, глядя на них восторженными глазами. Стрелка преподавательской гордости в Арсении устремляется куда-то к максимальному значению, но он мысленно осаживает ее — сначала надо довести все до конца. Танец не сказать, что шибко пристойный. Это не пол-денс, конечно, но это и не бальные танцы. Когда девчонки во главе с Арсением выполняют элемент в стиле вог, опускаясь на корточки и разводя колени широко в стороны одним слаженным движением, из зала раздается восхищенный свист и хлопки, а когда на «jingle all the way» они успешно осуществляют сложный элемент тверка, того самого, где, выражаясь простым языком, надо трахать пол, зрители так и вовсе принимаются восторженно реветь. Арсений отмечает мелкие огрехи — тут Дарина промахнулась, но не подала виду, а тут Ира все-таки не докрутила — но через такт уже пришла к правильной фигуре. Небольшая трайбл-вставка проходит, хоть и гладко, почти незамеченной, и Арсений мысленно делает себе пометку выкинуть ее из подобного рода выступлений, трайбл все-таки нужно делать целиковым, если делать. Заменить надо бы эту часть, конечно, на хай хилс, но тут есть риск, что новички начнут ломать шеи. В общем-то — все идет отлично. На первых строчках «Santa baby» Арсений оглаживает себя по блестящему уже от пота голому животу и запускает руку под ремень — все фикция, конечно, член он на сцене трогать не будет, хотя выглядит это именно так — и замечает краем глаза, что Лось делает какое-то странное движение, будто роняет что-то, но Арсений не успевает рассмотреть, что именно там случилось. Чувствуя, как устали уже девчонки, он ведет их к финалу на чистом адреналине — подпрыгнуть, повернуться, прогнуться, упасть снова в пол, поболтать ножками в воздухе, как модницы с пин-ап картинок, все, осталось уже совсем немного — Арсений опускается в полушпагате и чувствует вдруг, как левая его нога предательски скользит по полу. Он не успевает снять с нее вес, и сухожилие пронзает резкая боль. Чертов Лось и чертов его кофе. Он каким-то образом расплескал напиток на сцену, и Арсений поскользнулся на этой микроскопической, но фатальной луже. Музыка не останавливается, никто ничего не замечает, девочки уже выкрутились в следующую фигуру — сжав зубы, Арсений помогает себе локтем, отталкивается от пола и делает последние три движения из связки, превозмогая боль и игнорируя белые точки перед глазами. Отступление от общей канвы — не более, чем импровизация, если ты заканчиваешь одновременно со всеми, он сто раз говорил это Кузнецовой, и вот, ему самому приходится дать себе тот же совет. Финальную позу выгнувшейся кошечки он принимает, вцепившись этой самой Кузнецовой в бедро — иначе он просто упадет. К счастью, из зала этого не видно — там все уже вскочили на ноги и бешено хлопают. — Арсений, — пищит Оксана, — у нас все получилось! — Арс, — взволнованно перебивает ее Ира, тоже шепотом, — ты чего? — Ничего, — давит он сквозь зубы, чувствуя, как краска покидает его лицо, — улыбаемся и кланяемся! Может, это и лишнее — хотя технически они в театре, но это все же была любительская постановка для своих, а не серьезное выступление, к тому же, после танцев на поклоны обычно не выходят, это же не спектакль. Но девчонки слушаются без возражений — улыбаются и принимаются кокетливо кланяться во все стороны. Зал продолжает орать и хлопать. Арсений стоит посреди всего этого, полностью перенеся вес на правую ногу, держа лицо и уперев руки в бока, как настоящий Санта Клаус. Не хватает только накладного живота — вместо этого есть только его собственный, полностью видимый и подрагивающий от боли. Вот тебе и новогоднее настроение, вот тебе и вайб. Среди моря лиц он видит одно, выбивающееся из общей массы — это огорченное лицо Кудрявого Лося. Тот смотрит прямо на него, но Арсений намеренно отводит взгляд — сил сейчас нет никаких. Надо пережить этот момент, дождаться, пока все стихнет, доковылять до раздевалки, и там в шкафчике должен быть эластичный бинт и обезболивающее. Девчонки начинают спрыгивать со сцены, кто-то из зала, наоборот, лезет на нее. К Арсению протискивается сияющий Максим: — Слушай… те, ну а прикольно в итоге вышло! Оксанка просто бомбезно танцевала, — он озирается, видимо, в ее поисках, — не зря бензин тратил под окнами, получается! — его ладонь обрушиваются Арсению на плечо, и тот, не выдержав, стонет от боли, — ой. Чего это вы? — Отойди-ка, — Максима отодвигает чья-то рука — и вот, пожалуйста, опять эта лосиная мордаха маячит перед глазами. От боли Арсений уже плохо соображает — зачем-то вспоминает, почему изначально окрестил Кудрявого Лося Кудрявым Лосем — перед тем, как прочитать Кузнецовой лекцию по поводу ужасных преподавательских навыков Арсения, тот ухитрился задеть плечом и своротить вешалку в коридоре, уронив все куртки разом на грязный пол. Назвать его Слоном язык не повернулся даже мысленно, а вот Лось подходил к образу идеально. Особенно Кудрявый. Интересно, у лосей есть гривы? — Арсений, — взволнованно повторяет Антон. Кажется, он уже не первую секунду пытается до него докричаться, — вывихнул, да, ногу? Я увидел! — Кофе твой ебаный, — говорит Арсений, не соображая, что говорит уже, — сука ты, Лось. — Кто? — Не важно, — Арсений оглядывается по сторонам. Девчонки виснут на своих, и никто не обращает на них внимания, — помоги мне дойти до раздевалки, — это меньшее, что Лось может сделать после того, что натворил. У Лося оказывается очень горячий бок, а Арсению и самому сейчас жарко, так что липнуть к Лосю почти неприятно — если бы он не был, сволочь такая, самим собой, то есть высоким красавчиком. Еще и заботливо принявшим на себя почти весь вес Арсения — наверное, он бы и на руки его взял, если попросить, но это же сразу разрушит весь образ строгого препода, а оно Арсению надо? Нет, оно Арсению не надо. — Арсений, ты в порядке? — кричит вслед Кузнецова, но он только машет ей рукой, пусть обжимается там дальше с… Так, стоп. — А тебе нормально, что ты Иру свою бросаешь на какого-то типа? Антон хмыкает неопределенно, помогая ему перешагнуть через порожек. По-видимому, новый кавалер Иры не составляет для него проблемы, и у Арсения снова включается неуместный сейчас процесс отстраненной умственной деятельности. — Погоди, — тормозит он посреди пустынного коридора. До раздевалки осталось шага три, но… — ты по чью душу ходил на все Ирины тренировки? — Давай осторожней тут, — бормочет Антон, и внезапно его неловкость и смущение кажутся Арсению не приговором, а чем-то совершенно безнадежно трогательным. Такого поворота от своей предательской души он не ожидал, и поэтому растерянно умолкает и сам. В молчании они входят в раздевалку. Арсений садится на скамью, и его ногу снова простреливает болью. — Сука, — от души выругивается он, теперь можно, никто левый не слышит. — Прости меня, пожалуйста, — тихо просит Антон, — я, честно, не понял, как так вышло… Просто засмотрелся, и... — Будь мы в американском школьном ромкоме, — шипит Арсений, пытаясь стащить с ноги мощный сапог на изрядной платформе, — я бы решил, что ты намеренно пытаешься меня подставить и саботировать мою крутую чирлидерскую команду. — Не так далеко от истины, — Антон снова бормочет, слова едва можно разобрать. Кстати, в какой момент он превратился в голове Арсения из рогатого скота в человека с именем? И, кстати, лось — это скот? — Давай помогу, — Антон опускается перед ним на колени, и вот это уже слишком. — В каком смысле — недалеко от истины? — Арсений выдергивает у него из ладоней свою ногу и вновь кряхтит от боли, — ты меня реально угробить захотел? Настолько тебе моя манера преподавать не нравится? — Арсений, — мягко просит Антон, — дай мне тебе помочь. Ты же хуже делаешь только сам себе. Арсений открывает было рот, чтобы высказать все, что думает о таких вот замашках на общение свысока — и сдувается. Засопев, молча протягивает сапог Антону, и тот аккуратно стаскивает сначала его, а затем и тонкий черный носок. — Уже начало распухать, — с огорчением говорит Антон, невесомо проходясь подушечками пальцев по щиколотке. Рука у него и правда огромная, чуть ли не больше Арсовой ноги, но двигается она сейчас так осторожно и аккуратно, что Арсению становится слегка нехорошо. — Так, — говорит он дрожащим голосом, и, откашлявшись, пробует еще раз, — так, достань мне из вот того ящика на шкафу эластичный бинт. Где-то через коридор хлопает дверь, и Антон вопросительно смотрит на Арсения. — Сейчас сюда все придут. — И что? — Арсений старается взять себя в руки, — мою голую ногу они переживут. — Я могу зато не пережить, — отвечает все в той же бормотательной манере Антон, вставая на цыпочки, и достает ящик с лекарствами. Арсений уже определенно весь красный, и вовсе не от боли. Он катастрофически не контролирует ситуацию. Придерживая арсеньевскую ногу, точно раненую птичку, Антон аккуратно заматывает ее бинтом — так, как Арсений сделал бы сам. — Спортом занимался раньше, — поясняет он в ответ на удивленное хмыкание, — еще помню, как лечить всякие такие травмы. Прежний Арсений обязательно ехидно прицепился бы к этому «раньше», но Арсений нынешний старается справиться с пылающими щеками, и ему не до собственных ремарок. — Ботинки твои уличные где? — спрашивает Антон, наконец, вставая и откладывая пустую упаковку от бинта в сторону. — Под тем стулом… Подожди, мне такси еще надо вызвать. Пока я ногу опять в обувь впихну, оно как раз и приедет. — Еще чего выдумал, — фыркает Антон, — я отвезу тебя. Нет, свои реакции Арсения определенно начинают пугать. Чтобы не показать, насколько они положительны, отвечает он показательно-разъяренно: — Ты всегда сначала обездвиживаешь своих жертв, герой ромкома? И только произнеся это вслух, понимает, что лучше бы смолчал. Антон улыбается — впервые за последние пятнадцать минут: — Только если обстановка к этому однозначно располагает. ** — Открой дверцу, — просит Антон. Он держит Арсения на руках. Держит. Арсения. На руках. Или Арсений ебнулся? Нет, вроде как еще нет. Но все обстоит именно так — он действительно свисает с рук Антона, размахивая по ветру голой забинтованной лодыжкой. От крыльца доносится смех Кузнецовой: — Хорошего вам вечера, Арсений Сергеевич. И спасибо за шоу! О каком именно шоу она говорит, остается только догадываться. — Ты портишь мою репутацию, — цедит Арсений. — Арсений. — Что? — он цепляется за шею Антона покрепче, все-таки весу в нем не менее восьмидесяти килограммов, и кто знает, сколько времени подряд Лоси способны держать на руках взрослых мужиков. — Дверцу открой, — повторяет Антон уже гораздо более напряженно. Ах да, точно. Изогнувшись, Арсений дергает за ручку задней двери знакомой черной тачки. Антон, крякнув, сгружает его на сидение, не как кучу продуктов, но близко к тому — видно, все-таки устали ручонки. Но пронес же, от самой раздевалки до сюда — и по ступенькам — пронес. Подтягиваясь, Арсений ползет по сидению назад, как морской лев, пока Антон шарит по карманам в поисках ключа. — Она незаперта у тебя что ли, была? Господи, ну и балбес. — А зачем тут запирать? Место тихое. К тому же, вдруг мне срочно понадобится каких-нибудь раненых на заднее сидение складывать? Арсений не удостаивает его ответом. Наконец, Антон нащупывает в кармане ключ и пикает им, уведомляя Тахо о своем присутствии. В салоне загорается свет, и Арсений с удовольствием осматривается в тачке, от путешествий в которой он так гордо отказывался всего неделю назад. Пока он изучает интерьер, Антон изучает его — подняв голову, Арсений ловит его голодный взгляд. — Хорошо смотришься, — голос у него хриплый. Как Арсений мог все это раньше не замечать? И кто тут еще балбес? Он не будет звать присоединиться к нему, и, конечно, не будет ничего говорить. Он просто чуть-чуть раздвинет коленки. Чтобы «смотрелось» еще лучше. Предательская нога стреляет по всей длине икры новой болью. — Ай, блять! — Не ерзай, — хмуро велит Антон, и у Арсения что-то внутри уже в который раз переворачивается. Губы пересыхают, и вместо ответа он машинально их облизывает. Антон провожает движение его языка все тем же хмурым и тяжелым взглядом, но Арсения он уже не обманет. Он, правда, кажется, и изначально не то, чтобы сильно пытался. Это Арсений все неправильно понял… хотя нет к черту, не слуховые галлюцинации же у него были! Антон определенно сказал Кузнецовой про него кучу гадостей тогда. Антон уходит обратно в здание театра и возвращается с сумкой Арсения. Закинув ее в багажник, он обходит машину, садится на водительское кресло и быстро заводит двигатель. Арсений за это время как раз успевает надумать, что спросить — и передумать это спрашивать. — Где живешь? — Хреновый из тебя сталкер. Антон оборачивается и смотрит на него недоуменно. Кудрявая прядь падает ему на глаз и Арсению хочется протянуть руку и поправить ее — но вместо этого он поднимает собственные брови — отвечай, мол. — Извини. Адрес твой не додумался выяснить, а что, надо было? Арсений фыркает. — Ладно, глупая шутка, прости. К тому же, после первого нашего знакомства тебе явно не хотелось со мной иметь ничего общего… — он все-таки перевел на это тему, не сумел промолчать. Антон перебивает его: — Арсений. Мне уже столько раз с тобой было невыносимо стыдно, что сил уже никаких нет. Если хочешь еще и этим добить — добивай, я просто тебя отвезу домой и больше не потревожу. Арсений чувствует, как сердце в который раз уже за сегодня пускается вскачь. — А если нет? — Что — нет? — Если не хочу добивать? Тогда не просто отвезешь? Антон смотрит, снова буравя его взглядом потемневших глаз, пока у Арсения не появляется желание стечь куда-то на пол. Совершенно в его нынешнем положении неосуществимое. — Поехали, — говорит он, наконец, сам, и голос его оказывается на удивление слабым. Но Антон просто кивает и, уточнив, вбивает в навигатор адрес арсеньевского дома. Ехать оказывается всего пятнадцать минут — пробки к ночи расчистились. Наверное, Арсению стоит задуматься о том, чтобы завести машину. Ну, или… — Я переживал за Ирку, — тихо доносится с водительского сидения, — боялся, что ты ее расстроишь своими криками. И я же не знал тогда, что ты подслушиваешь. Арсений щурится, хотя Антон его не видит, и пожимает плечами. — Потом уже понял, что у тебя просто методы такие, ну, своеобразные. А преподаватель ты отличный, ну, ты и сам это знаешь, и девчонки от тебя тащатся, и Ирка говорит, что… — А почему ты-то продолжал ходить на репетиции? — перебивает его Арсений. — Сень, ну… — Арсений. — Арсений. Тебе прямо словами нужно все проговаривать? Арсений чувствует, что уже улыбается, хотя не заметил даже, как начал. — Не мог оторвать взгляд от гуся в колготках? С переднего сидения доносится только пыхтение. — Расцениваю это как «да». — Расценивай, — произносится уже совсем тихо. Арсений давит в себе радостный вздох и старается ни о чем на всякий случай не думать. ** — Тебе надо еще чем-то помочь? — спрашивает Антон. Посреди арсеньевской квартиры он смотрится большим и чуть-чуть нелепым. Арсению ужасно не хочется отпускать его. — Нет, я справлюсь со всем сам. Спасибо, что довел. И довез. Антон скользит по нему взглядом. На этих местах на коже будто бы загораются и медленно затухают огненные дорожки. Арсений старается дышать ровно. — Я пойду тогда? — Конечно. Уже поздно. Он даже не разулся — просто довел Арсения до дивана и на цыпочках вернулся в прихожую, как хороший мальчик. Как слишком хороший мальчик. Черт, да что с Арсением не так. Антон ведь еще и младше него однозначно — ничего из этого всего не получится. Арсений мечется взглядом по красивой шее и развороту плеч, скрытых наполовину расстегнутой курткой — почти с отчаянием мечется. — Хорошо. Спокойной ночи тогда. И пусть нога выздоравливает, — Антон пятится, наступая на парочку Арсовых кроссовок по дороге — главное, чтобы не сшиб сейчас и здесь вешалку, тогда драма превратится в комедию, а Арсений к такому морально точно не готов. — Там просто захлопнуть? — Ага. Антон исчезает из виду, и Арсений уже с самым настоящим отчаянием слышит, как открывается и закрывается его входная дверь. Сейчас он уткнется носом в подушку и заорет. Три, два, один… Дверь снова хлопает. Наверное, взгляд, который Арсений поднимает на Антона, совсем бешеный. Тот преодолевает разделяющее их расстояние за три больших шага и падает около дивана на колени, как был, в куртке и ботинках. Лицо Арсения оказывается зажатым между больших ладоней. Зеленые глаза — совсем близко — жадно вглядываются в его. — Скажи мне остановиться? Арсений приоткрывает губы и стонет — не нарочно. Он сам не знает, почему издает такой звук, но Антон считывает его однозначно — и теплые губы уже вжимаются в его рот. Переебывает Арсения так, что он не знает, что делать — куда деть руки, как повернуть голову, как заткнуться, наконец, и перестать стонать, как начинающая порнозвезда — но ничего у него не выходит ни сделать, ни решить, ни даже начать решать. Антон мягко забирается на него сверху, стягивая попутно куртку, и вдавливает его в диван. Каким-то образом он ухитряется не потревожить больную ногу, и Арсений благодарно мычит ему в рот еще одним неконтролируемым звуком. Антон разбирает его на запчасти и не торопится собирать обратно, хозяйничая у него во рту, как у себя дома, и реакция Арсения просто ужасна. Ему хочется открыть рот шире, подставить язык сильнее, делай со мной, что хочешь, только, пожалуйста, делай. — Из всех твоих костюмчиков, — шепчет Антон, выпуская его губы и принимаясь терзать теперь горячее ухо, — из всех твоих блядушных латексных и сетчатых хреновин, именно сегодня ты — в костюме Деда Мороза… — Не было там никакого латекса, — выгибается Арсений, стараясь потереться об Антона снизу, — и это не Дед Мороз, а Санта Клаус! — Смотрите, у кого проснулась любовь к новогоднему лору, — Антон отстраняется от него на мгновение, и Арсений видит его смеющиеся глаза, — а на коленках у тебя не посидеть? — Нет, — просит Арсений, — пожалуйста. Смех из глаз исчезает — взамен туда возвращается что-то очень доброе. — Даже так? Арсений закусывает мокрую губу. — Это проблема? Антон снова ныряет к его уху и обхватывает мочку губами. — Это подарочек. Мне на Новый Год. ** Ковыляя, Арсений выходит, наконец, из душа — в одном тапке. — Я уже чуть не умер, — жарко сообщает ему Антон с его кровати. Он развалился там опять как у себя дома, и Арсений непроизвольно сглатывает. — Было трудновато, с ногой… — Надо было соглашаться на мою помощь. Арсений краснеет — в жизни он не думал, что умеет столько краснеть. Но идея Антона, который помогал бы ему с тем, чем он сейчас занимался в ванной — это слишком даже для него. — Мне очень нравится тебя смущать, — сообщает Антон с чем-то вроде раскаяния, — бля. Я вижу, что сейчас ты еще больше смутился, и это мне тоже нравится. Надо еще что-нибудь придумать. Нет, похоже, раскаяния там и в помине не было. Арсений запахивается в халат сильнее, и думает, какой он идиот, что вообще этот халат надел. Вышел бы из ванной в полотенце, или голым, кто тут хозяин квартиры, в конце концов? — Я у тебя чуть-чуть пошарил в тумбочке, — сообщает Антон, и брови Арсения взлетают наверх, — есть вопросы! — У меня тоже — ты охуел? — Ну, я просто хотел презики найти. А нашел какую-то… штучку. И не одну. — Положи, где взял, — недовольно говорит Арсений, — а то я сейчас все-таки решу, что ты сталкер ненормальный, и выгоню тебя нахрен. — И вот это прям в жопу засовывается? — с восторгом спрашивает Антон. — И влезает? А вот это тогда, типа, снаружи давит? И че, прикольно? Стон на этот раз выходит чисто мученический, никакого эротизма. Арсений садится на кровать и смотрит на недоразумение, по непонятному стечению обстоятельств елозящее по его простыни и машущее разными товарами магазина для взрослых. — Показать? — А можно? — восторг Антона доходит до какой-то неприличной отметки. — А это что? Это наружу или внутрь? Я включил, а оно как завибрировало! Арсений цокает языком. — По-моему, мои игрушки интересуют тебя куда больше, чем я. Он думает Антона спровоцировать или, на худой конец, просто позлить — но тот просто хохочет, запрокинув голову. На шее его четко проступает соблазнительный кадык, и какого черта они все еще не целуются? — Иди сюда, — велит Антон, отсмеявшись, — вооот сюда, давай, ножку осторожно только. Дай перебинтую. Он снимает с арсеньевской ноги влажный бинт и берет с тумбочки второй, который они отыскали перед походами в душ. Высунув от усердия кончик языка, он плотно перебинтовывает несчастную Арсову щиколотку второй раз — туже, чем в первый, и теперь почти совсем не больно. — Откидывайся. Арсений укладывается на собственную подушку, и Антон разводит полы его халата в сторону, точно действительно распаковывает новогодний подарочек. Кстати, что это там на окне? — Ты что, притащил сюда гирлянду? И нацепил на мою штору, не спросясь? — Увидел у тебя на столе упаковку и повесил, пока ты там намывался. Я могу снять, — торопится Антон, — прости, я что-то и правда расхозяйничался. Но Новый Год же! — Оставь, — милостиво разрешает Арсений, хотя внутри у него происходит великая битва армий контролфриковых против решизаменяпожалуйстовичей. Антон, тем временем, осторожно оглаживает его ребра, задевая соски. Арсений чуть выгибается, чтобы показать, что ему это нравится, и Антон возвращается к ним уже с большим вниманием, настойчиво щекоча кончики подушечками пальцев. Арсений хихикает. — Что ты любишь? — вопрос звучит достаточно серьезно. — Что я люблю, — Арсений тянет время, — что люблю… — Ты такой гибкий, пиздец, — Антон целует его в солнечное сплетение и сразу облизывает там кожу, пробуя ее и явно смакуя, — понятно, танцор, но все равно, охренеть можно. Очень красивый, Сень. — Арсений. — Прям даже и в постели Арсений? — Можно Арс. Антон присасывается к его животу, и Арсений обнимает его коленями. Внутри у него дрожит что-то — не может так совпасть, не может так повезти. Последние Новые Года были сплошным разочарованием, весь нынешний год в принципе — гимном арсеньевскому одиночеству, а тут вдруг в его постели — живой, горячий, красивый, смешной, ровно в нужной, как оказалось, пропорции, неловкий и властный. У Арсения что-то щемит в груди, и ему вдруг становится страшно. — Антон, — зовет он. Тот отрывается от вылизывания его живота и кладет голову на его подвздошную косточку: — Второй раз, когда ты назвал меня по имени, и первый, когда сделал это без желания откусить мне при этом башку. Он вглядывается в глаза Арсения, и, видимо, ловит в них что-то такое, что заставляет его подтянуться повыше и обнять его обеими руками, просунув их Арсению под спину: — Ну чего ты, ну? Арсений медленно выдыхает. Он ничего про Антона не знает, даже возраста, даже места работы, даже, черт возьми, формальной ориентации — это все ебаный абсурд. Арсений ведется на запах, на тепло, на уверенность рук, сжимающих его. На нежность взгляда. Но, черт возьми, так хочется раз в жизни довериться исключительно своему телу и своей интуиции. — Поцелуй меня. Поцелуй обжигает по-новому — теперь Антон не напирает, а ласкает, так внимательно и чутко, что Арсений забывает все, о чем думал до этого. Он раздвигает ноги сильнее и пускает Антона втечь между ними совсем плотно, чувствуя, как вжимается в него напряженный член. — Вот так хочешь? Арсений кивает, всем телом ощущая Антонову тяжесть и жар, и чувствуя себя не очень большим — но очень желанным. Они качаются так, потираясь друг о друга, и возбуждение все нарастает и нарастает. Поцелуи становятся смазанными, и в конце концов губы замирают приоткрытыми — Арсений трется своими о чужую щетинистую щеку, а Антон уткнулся ему под ухо. Дыхание у обоих сбито. — Ты хочешь меня внутрь? — шепчет Антон. — …да. Арсений скользит пальцами ниже, проверяя, что в него хотят засунуть — Антон охает, и Арсений гладит ладонью ещё и ещё, пока Антон не сжимает его запястье, отводя его в сторону. Ноздри Арсения расширяются, а из груди рвется какой-то невнятный стон — Антон цокает языком, глядя на плененную им руку, но никак это не комментирует, а только спешно принимается разбираться со смазкой и презервативом. Ну, по крайней мере, схватил правильную — значит, не стоит опасаться, что не понимает, что делает. Большая рука накрывает член Арсения, и невнятный стон превращается в протяжный, потому что, о да, это именно то, о чем он мечтал. Сука, великанская ладонь, и это слишком приятно. Она там, правда, не задерживается — скользит ниже и осуществляет свою часть проверки. — Время в душе было проведено с пользой, — у Антона совсем низкий голос, и Арсений прикрывает глаза. Он чувствует, как ему лезут в рот чужие кудряшки, но он не в силах ворчать, — Арс, — пробует он новый вариант имени, и Арсений мычит вопросительно, — я понял уже, что ты не особо болтливый в этом… отношении. Но, знаешь, одна из худших вещей, которая в жизни бывает, это плохой секс, и я хочу, чтобы ты — чтобы не стеснялся и сказал мне точно, — он слегка запинается, — от чего тебе будет правда приятно. — Я думал, тебе нравится, когда я стесняюсь. — Не язви. Как ты обычно кончаешь? Одновременно с этим вопросом пара длинных пальцев начинают еще более глубокую проверку, и Арсений, поскуливая, подается вверх и вжимается в Антона сильнее. — Я не знаю даже… ох… где ты работаешь и сколько тебе лет, — сообщает он все-таки Антоновой щеке. Выходит почти нечленораздельно, — а ты хочешь чтобы все тайны тебе выложил. — Я главред одного онлайн-издательства. Делаем обзоры на музыку. Мне тридцать два. Ты хочешь, чтобы я трогал твой член, пока буду в тебя входить, или лучше не пытаться все одновременно делать? — Блять, — ругается Арсений, потому что ему, в целом, уже и так почти хватало происходящего, а тут еще такой кэжуал начался, — Антон, я… — И если ты быстро кончишь, можно тебя второй раз тоже попробовать, ну, довести? Очень люблю такое. — Можно, — шепчет Арсений, — попробуй. Возьми это, в тумбочке… на что ты там жал. — Что вибрировало типа? — Да… если прямо к головке приложить, то… — Новогодний вайб будет. — Слышь, ты!.. — Я понял, — Антон торопливо скользит языком ему в рот, быстро целуя, крепко и как-то вглубь, — сам себе так делаешь? — Много будешь знать — скоро состаришься, — Арсений ловит его язык и прикусывает. — Ай! Все, все, молчу. На спине ок? — С моей ногой этой… — Да, да, правильно, — Антон осторожно подпихивает под него вторую подушку и устраивается удобнее, — вот так тогда. Пиздец, какой ты красивый, щас вымру, как динозавр. Сравнение такое себе, но Арсению уже все равно. Он мог бы выгнуться поизящнее и, вообще, принять более деятельное участие в организации процесса, но он не хочет лишний раз шевелить больной ногой, и от этой вынужденной обездвиженности, если честно, ловит кайф. О нем заботятся, его хотят, а самому делать ничего не нужно, даже шевелиться — и это невероятно сильный контраст по сравнению с его обычной напряженной рабочей жизнью, где от его способности координировать других людей зависит все, а останавливаться и замирать нельзя и на минуту. Антон не идеальный робот — и входит чуть резковато, и темп ловит не сразу, и ладони его, хоть и замечательно-огромны, но по совместительству являются небольшими машинками по производству воды, поэтому очень быстро Арсений оказывается мокрый весь — от смазки, слюны, своего и чужого пота, но ему на удивление положить на все это, потому что Антон щедр на ласку и настойчив в своих стремлениях. Спустя несколько движений Арсений вновь переходит в режим жаркого скулежа, и хватает его совсем ненадолго. Но Антон не останавливается и реально нащупывает на тумбочке облюбованное им ранее виброкольцо. Арсений готов начать молиться — то ли чтобы его выпустили, то ли чтобы не отпускали больше вообще никогда. Осуществлять сложные движения Антон явно не в состоянии, поэтому он только включает вибрацию и сжимает в большом своем кулаке ожившее силиконовое кольцо вместе с изнемогающей темно-розовой головкой члена Арсения, уже покрытой каплями спермы, скользкой и пульсирующей. Снизу Антон двигается быстро, он явно близок к собственному финалу, и член его входит теперь совсем глубоко — он едва вынимает его на каждом своем движении назад и поспешно вталкивает внутрь, максимально растягивая подвывающего Арсения. Второй рукой он вцепляется в шею Арсения сзади, поскребывая там короткими ногтями кожу и умножая вспышки удовольствия. Арсения бьет крупной дрожью, он стонет и даже, кажется, вскрикивает, сам уже не отдавая себе в этом отчета — жар подступает к глазам, к ушам, застилает сознание, от ощущений в заднице и в головке члена так хорошо, что почти больно — он пытается уйти бедрами влево, вправо, но Антон не пускает — и тогда остается только забиться в судороге и кончить второй раз в этот огромный, скользкий и безжалостно-ласковый кулак. ** Он приходит в себя и принимается озираться в полутьме — верхний свет выключен, и только гирлянда хитро подмигивает ему со шторы. — Сделай так, чтоб не мигало, — хрипло говорит он. Антон, замерший в проеме двери с полотенцем, хмыкает: — О, командовать начал, значит, в норме. Как нога? Арсений пробует чуть согнуть колено — щиколотка выдает предупреждающий импульс. — Лучше ее особенно не драконить пока. Пусть отдыхает. — Понял, — говорит Антон, щелкая переключателем гирлянды и выводя ее на простой горящий режим, — можно я покурю у тебя там? — Валяй. Антон идет в прихожую за курткой и тапками, и, вновь пройдя через комнату, скрывается на балконе. Дверь за собой он прикрывает, но занавески все равно колышутся, а по низу комнаты тянет теперь прохладой. Арсений в задумчивости смотрит в темное пространство, подсвеченное маленькими огоньками, и пытается понять, что он чувствует. Антон не удивляется, когда он проскальзывает к нему на балкон и забирается под широкую полу Антоновой куртки, а просто обнимает его свободной от сигареты рукой. — Жесткие у тебя, конечно, способы ухаживания. — Если ты думаешь, что я прочел руководство для начинающих, где было написано, что объект воздыхания надо сначала обругать, потом испугать, а в конце и вовсе травмировать, то… не знаю даже, как убедить тебя в обратном. Слишком все реально подозрительно вышло. — Объект воздыхания, — фыркает Арсений. Губы тянет дурацкая улыбка. Вместе они смотрят на редкие пушинки снега, кружащиеся в воздухе на фоне ночного неба, и на белый покров двора арсеньевского дома, украшенного сбоку несколько аляповатой елкой. — Как теперь у тебя с новогодним… настроением? — тихонько спрашивает Антон. Арсений думает, что с его ногой ему можно взять пару недель отпуска, тем более, что людей, которые хотят заниматься спортом в первых числах января, считает душнилами даже он сам. И отпуск этот можно провести, пожалуй, без Сережи. Сережа поймет. Антон выдыхает струйку дыма, и она улетает в темноту, точно дыхание сказочного дракона. Арсений провожает ее взглядом. Отвечать необязательно, шутить тоже уже не хочется — он просто прижимается к Антону покрепче, и тот целует его в растрепанную макушку. Fin