Ядовитый оазис 1981

Утром Феликс разлепляет глаза и видит на подушке до нелепости смешное лицо Хёнджина с отёкшими глазами. Он тихо посапывает, трогательно подложив под щёку ладонь. От прежней высокомерности и строптивости не осталось и следа, а о демоне в нём напоминают только вишнёвого цвета пряди. Белоснежная гладкая кожа словно светится в солнечных лучах, и Феликс не отказывает себе в желании прикоснуться к ней, ощутить её теплоту и мягкость, пройтись кончиками пальцев по выступающим рёбрам. Внутри всё трепещет от ощущения чужой идеальности — как всё-таки чертовски красив Хёнджин. С опустошёнными яйцами, и не под влиянием бушующей внутри энергии, Феликс начинает себя накручивать. А что, блять, дальше? Как всегда, одно и то же: его сила — и награда, и наказание. Заебало. Будет решать вопросы по мере их поступления. И он нагло тянется к утреннему стояку Хёнджина. Чужая кожа под ладонью очень горячая, и, собрав большим пальцем влажные капли предэякулята на твёрдой головке, он начинает медленно двигать крайнюю плоть по основанию. Из губ сонного Хёнджина слышится протяжный стон с придыханием, и Феликс, не дожидаясь его окончательного пробуждения, целует, лениво, неторопливо и очень нежно. Давно у него не было настолько доброго утра. — Мгм… мы мерзкие, — хрипло мычит в поцелуе Хёнджин, но Феликс чувствует его улыбку, — зубы же не чистили. — Похуй, не хочу вставать — хочу тебя, — произносит Феликс, уже возбуждённый до предела, отчего голос ещё ниже. Он быстро оказывается сверху между чужих разведённых ног. Неторопливо гладит упругие бёдра, сжимает и разводит пальцами мягкие ягодицы на простыни. Придавливает Хёнджина всем своим телом, и кожа к коже ощущается приятно и интимно — обычно Феликс никого не подпускает так близко. Так, чтобы нежиться в кровати утром, а не вызывать случайному партнёру такси. Так, чтобы хотеть кого-то настолько сильно и не отпускать. Давно у Феликса не было утреннего секса. Двигаясь медленно и методично попадая по простате, он сходит с ума от хриплых стонов Хёнджина, извивающегося под ним в наслаждении. Но ещё больше Феликс сходит с ума, когда после совместного душа Хёнджин захватывает его кухню и, сверкая красивой голой задницей, готовит ему завтрак. Он сходит с ума, когда после долгих разговоров понимает, что с ним не скучно, что за симпатичной мордашкой скрывается незаурядный ум и проницательность. — Ты обычно никого не подпускаешь, я прав? — самодовольно улыбается Хёнджин. — Так почему я всё ещё здесь? — Потому что нравишься. Тот ничего не отвечает и скрывает улыбку за кружкой кофе. Но он прав — Феликс никого не подпускает, потому что, обычно не видит смысла. Скрывать способности от знакомых и друзей трудно, от постоянного партнёра — практически невозможно. Так ещё и благодаря своей силе Феликс стареет медленнее и выглядит на двадцать. Вот только двадцать ему было, когда умерли его родители, а с тех пор прошло ещё столько же. Так и получается, что малолетки, подходящие по видимому возрасту, кажутся слишком глупыми, а терпеть снисходительное отношение из-за своего юного личика от ровесников — подобно пытке. А Хёнджин хоть и юн на лицо, ощущается равным и комфортным. Может, именно поэтому и цепляет. А может, потому, что он не только этим похож на Феликса? Впервые в жизни он отпускает ситуацию на самотёк. Если его подозрения подтвердятся и Хёнджин его грохнет… Феликса в этом мире мало, что интересует, если честно. Ну, кроме бабок и низменных наслаждений — так что невелика беда. Умереть от рук человека, который одним своим видом заставляет твоё сердце качать кровь по венам с новой силой — может быть, не такая уж и плохая судьба. Феликс не отпускает Хёнджина все выходные, а хочет не отпускать всю жизнь. Вот так просто. Они оба в его гостиной. Хёнджин обнажённый лежит на винтажной софе и читает какую-то книгу из домашней библиотеки Феликса, что тщетно пытается оторвать взгляд от столь потрясающей картины. Раскинувшись на диване напротив, он снова погружён в свои мысли. Если Хёнджин всё же человек, то совсем скоро всё это придётся закончить. Настроение Феликса не скрывается от Хёнджина, и, прекратив чтение, он подходит и седлает его бёдра. — Не думай слишком много, мой ангел, — будто читает мысли, — и не пытайся всё спланировать. Чуть наклонившись, он смотрит в глаза и рисует пальцем узоры на щеке Феликса. И взгляд Хёнджина нежный, но с тем же соблазнительным хитрым прищуром. Чертовски красивый. И что-то подсказывает, что нихуя Хёнджин не человек, и всё он прекрасно знает. Но Феликс ничего не говорит, а только смотрит в ответ с такой теплотой, что никому никогда не дарил. И будь что будет.

х х х

Идеальное утро понедельника: проснуться в объятиях Хёнджина, выпить свежесваренный кофе, съесть приготовленный им завтрак. Феликс, наверное, выглядит очень глупым и влюблённым, когда, облокотившись на стол, блаженно улыбается и любуется голой, тощей, но такой аппетитной задницей Хёнджина. И как тот не боится обжечь раскалённым маслом свой прекрасный член? Было бы ещё лучше, если бы они вдвоём поехали на работу, и Феликс бы провёл весь день за привычным рабочим столом, в перерывах зажимая, а, возможно, даже трахая Хёнджина где-нибудь в укромных местах офисного здания. Но к сожалению, директор придумал «развлечение» для своих сотрудников в виде игры в бейсбол. А это значит, что, во-первых, никакого спокойного рабочего дня в офисе, а во-вторых, уже ставшая любимой тощая задница, возможно, сегодня убьёт глупо-влюблённого в неё Феликса. Хотя легче было бы прикончить его дома, на самом деле, но он почему-то задвигает эти мысли. В раздевалке спортивного клуба они занимают соседние шкафчики, и, завидя форму Феликса, Хёнджин ехидно улыбается: — Да мы соперники, мой ангел. Феликс смеётся от закреплённого за ним прозвища и уверен, что демон над ним издевается. Ласково. Даже в присутствии коллег Феликс решает до конца выглядеть, как конченный влюблённый придурок, и тоже не отказывается от своего любимого обращения: — Моя вишенка, это всего лишь игра, — расплывается он в ласковой улыбке, а сам надеется, что Хёнджин думает так же. И игра начинается. Феликс всё больше сомневается в том, что его пассия — человек: слишком неправдоподобна его сила и выносливость, а мяч слишком уж часто летит по выгодной его команде траектории, будто управляемый кем-то. Но, чёрт возьми, он не может оторвать взгляд от облегающих белых брюк в продольную полоску, что выгодно подчёркивают стройность ног Хёнджина и его красивую задницу. Боже, Феликса убьёт собственная похоть, честное слово. Но не успевает он погрузиться в самобичевание, как замечает пропажу директора на трибунах. И Хёнджин тоже исчез. Сука. Феликс удаляется с поля, не обращая внимание на недовольство команды. Бежит в лабиринтах коридоров под монотонную музыку, звучащую из хрипящих колонок, и тщетно пытается найти хоть кого-то. Но совсем скоро слышится сдавленный крик поблизости. Рванув к источнику шума, он оказывается в проходном холле, отделанном белой плиткой. Вспышка. Удар. Темнота. Придя в сознание, Феликс находит себя на полу, прижатым спиной к настенному кафелю. В затылке жуткая боль и в ушах звенит. Остаётся надеяться, что нет сотрясения. Он пытается сконцентрироваться, пошевелиться, но не выходит. Его сдерживают. Сосредоточившись, Феликс видит картину, ужасающую и одновременно потрясающую его сознание. Хёнджин в центре комнаты. Поза его расслабленная, а вид скучающий. Но это обман. Обе руки с напряжёнными сухожилиями вытянуты в стороны запястьями вверх, что выглядит очень изящно. Замысловатый рисунок вен на светлой коже повторяется переплетением светящихся нитей вокруг, насыщенного, тёмно-бордового цвета. Из тонких длинных пальцев тянется алая вуаль энергии. Одна в сторону Феликса, другая предназначена тучной содрогающейся фигуре чуть поодаль. Директору. Блять. На грязном бетонном полу десятки тел с восковыми лицами. Живые на них только красные переливы света энергии, что ранее их убила. Ужасает, но выглядит завораживающе. Знакомый Феликсу сэйвер тоже мёртв. Охране явно не повезло здесь оказаться. Стоит признать, что в окружении трупов Хёнджин с выражением холодной жестокости на лице выглядит очень органично. И безумно, просто чертовски привлекательно. Феликс обездвижен и ему остаётся только метать свой взгляд между старым лицом директора, искажённым гримасой боли, и потрясающим, просто идеальным лицом Хёнджина с выражениям высокомерной скуки и презрения. И в его глазах вспыхивают самодовольные искры, когда из уголков губ умирающей жертвы пробиваются багряные ручейки. Видно невооружённым глазом, как он наслаждается чужими муками. Наслаждается с особым упоением. А Феликсу приходится признать, что такой Хёнджин возбуждает. Возбуждает его безумно. На морщинистых щеках уже опротивевшего Феликсу старика появляются кровавые слёзы, и идеальные губы Хёнджина растягиваются в улыбке, оголяя белоснежные клыки. Хищник торжествует. Феликс устало закрывает глаза от осознания, что плакала его премия теми же кровавыми слезами. Всё-таки включить в контракт почасовую оплату было не такой уж плохой идеей. Демон победил. Остаётся только лицезреть оставленное на бетонном полу трепыхающееся тело своего клиента. Феликс догадывается, что Хёнджин сдавил все его внутренние органы, но тот вслух поясняет: — Заказчик хотел мучительной смерти твоему клиенту. Да, стоит признать, что без веской причины такого не поручают. Но сейчас, если честно, Феликса волнует только головная боль: старик ему самому осточертел за несколько месяцев, и он рад освобождению от контракта, хоть и потерял немалую сумму. — Почему сразу не убил меня, когда понял? — устало спрашивает Феликс, облокотившись на холодный кафель. — Потому что нравишься, — мягко улыбается Хёнджин, не поворачиваясь в его сторону. — Тебе же на него также насрать, как и мне, мой ангел, — он опускает руки и отвлекается от наблюдения за муками своей жертвы, смотрит Феликсу в глаза и ухмыляется, — ещё вопрос — кто из нас положительный герой, учитывая то, каких мразей ты порой защищаешь. — Я не герой, — Феликса забавляет такое определение и он закатывает глаза, — я просто зарабатываю бабки, несильно марая руки. Ты прав, мой сладкий, мне насрать. Кажется, ещё чуть-чуть и у Хёнджина треснет лицо от улыбки. Он медленно подходит и садится на корточки перед Феликсом. — Прости, — он рукой перебирает пряди на затылке Феликса и, ощутив влагу и нахмурив брови, подносит к своему лицу пальцы в крови. — Не понимаю, почему ты занимаешься такой ерундой, — он, наклоняя голову то к одному плечу, то к другому, рассматривает красную телесную жидкость, растирая её между фалангами. — Люди… Они готовы платить гораздо больше за месть и убийство, чем за какую-то защиту, даже если дело касается собственной шкуры. — Не люблю убивать, — спокойно отвечает Феликс. — Поначалу всегда сложно, — смотрит пристально в глаза Хёнджин, ухмыляясь, а затем медленно, с особым наслаждением слизывает кровь с пальца. — Я тебя нагнул, мой ангел, — коротко косится в сторону мёртвого директора, а затем, приподняв бровь, бросает вызов, — теперь твоя очередь. Его дерзость бесит и заводит одновременно. Кажется, головная боль отступает под действием тестостерона, потому что всё, о чём думает Феликс — как бы быстрее стереть эту самодовольную ухмылку с лица Хёнджина и заставить просить, скулить о члене в его заднице. Его рука сама поднимается, выпуская мощный поток силы, и Хёнджин не успевает ничего понять, как оказывается прижатым лицом к стене напротив. Феликс скользит взглядом вдоль полосок на его белоснежной форме. Широкая линия плеч, узкая талия, любимая аккуратная задница и просто бесконечные ноги, что сведены вместе… Непорядок. Взмах — и вот они уже широко расставлены. Хёнджин упирается ладонями в стену и тяжело дышит, но ни слова не говорит. А Феликсу нравится его покорность. Но одежда — её слишком много. Он медленно запускает энергетический поток в кромку чужих брюк, заставляя на пути его движения вверх рваться каждый стежок. Видно, что Хёнджин боится пошевелиться, ощущая, как вещи на нём распускаются по швам. И совсем скоро они тряпками падают на пол. Хёнджин остаётся обнажённым и совсем беззащитным. Так-то лучше. Мощный треугольник спины с явным рельефом, острые позвонки под молочной кожей, косые мышцы, стрелкой указывающие на две идеально округлые ягодицы. А ноги… Напряжённо расставленные в стороны, с продольными впадинами на внешней поверхности бедра и выступающими спортивными икрами… Когда-нибудь Феликс обязательно вылижет Хёнджина с ног до головы, не упустит ни одну складку, ни один миллиметр его тела. Но пока его ждёт занятие не менее интересное. Такое он ещё не проворачивал. В помещении под трибунами прохладно, и полностью обнажённый Хёнджин, прижатый к ледяной плитке, дрожит. Хотя может, это от возбуждения? Феликс точно не знает. Он собирает воздух рядом с ним в небольшой сгусток, приближает к коже Хёнджина и сразу отводит в сторону. Тот дёргается от неожиданности и Феликсу нравится такая реакция. Даже любопытно, что он чувствует. От одного его вида, стоящего напротив, с выпяченной задницей, раздвинутыми в стороны ногами, член Феликса готов прорвать сдавливающую его ткань брюк. Но встать, подойти, грубо взять… Нет — слишком просто. Он повторяет действие с другой стороны, снова вызывая чужую дрожь. Затем проходится по позвоночнику, и Хёнджин выгибается с тихим стоном. Его начинает трясти. Феликс заставляет частицы воздуха двигаться быстрее, чтобы обдать жаром некоторые участки оголённой кожи. Гладкая, светлая, подсвеченная голубым сиянием магии, та будто ненастоящая. Хёнджин извивается от контраста беспорядочных прикосновений то холодного, то горячего воздуха и выглядит настолько крышесносно, что Феликс, наплевав на головную боль, максимально напрягает сознание и силой ударяет по мягкой ягодице. Хёнджин вскрикивает и напрягается. Его округлые мышцы приподнимаются, а рельефные впадины по бокам его бёдер становится глубже. Красиво. Его всё ещё трясёт, а Феликс, сидя на полу в нескольких метрах от него, на пробу раздвигает мягкие ягодицы, открывая себе вид на сжатое колечко мышц. Он тяжело сглатывает от желания протолкнуться, ощутить его горячие скользкие стенки. У Хёнджина, видимо, тоже заканчивается терпение и он произносит на границе слышимости: — Ф-феликс… — Да, моя вишенка, — довольный его разбитым состоянием, он не сдерживает улыбки. — Про-шу… — Скажи громко, чего ты хочешь, — откровенно издевается Феликс, сдавливая ягодицы сильнее, затем холодным потоком спускается ниже и сжимает его яйца. Хёнджин вздрагивает: — Хочу тебя, Фе-ликс… А-ах, — стонет надрывно, — рядом, внутри… Прошу. Феликс, ухмыльнувшись, не без труда поднимается с пола. Ноги затекли, голова кружится, но возбуждение приятным тёплым ядом разливается по телу и затмевает все остальные ощущения. Хёнджин, оставшись без внимания, опускается и упирается головой в стену, пытаясь выровнять дыхание. Кажется, не замечает, как Феликс тихо приближается — он вскрикивает, когда рукой его хватают за шею и притягивают к себе, прижимая. — Скучал? — понизив голос, произносит Феликс близко к его уху, широко проходится языком по скуле и прикусывает мочку. Хёнджина трясёт в его руках от возбуждения, а Феликс сильнее сжимает ладонь на его горле. Тот начинает задыхаться, хрипеть, но член его вопреки этому ударяется о живот и начинает обильно истекать предэякулятом. — Ммм, — блаженно с вибрацией в гортани стонет Феликс, — моему мальчику нравится удушение? — Хёнджин кивает. — Прекрасно. Он отпускает его ненадолго, чтобы разобраться со смазкой и презервативами. Хёнджин в это время жадно глотает воздух, прижимаясь щекой, плечами и грудью к холодной стене, а Феликс неторопливо раскатывает презерватив по члену, любуясь его выставленной задницей. Хёнджин такой чувствительный и, кажется, уже на пределе. Его рваное дыхание смешивается с тихими стонами. В голубом свете выступающие на коже капли пота на каждое его движение мерцают, будто звёзды на небосклоне, а он двигается, покачивая задницей назад, желая прикосновений… Такой нетерпеливый. Оставив Хёнджина в таком положении и прижимая его голову к стене, Феликс надавливает на поясницу и вводит сразу два пальца. Как он и думал, Хёнджин снова достаточно растянут, но не успевает он сделать и пары движений, как Хёнджин стонет: — Вставь уже. И Феликс входит резко, сразу на всю длину. Внутри чертовски узко, и он, замерев, в наслаждении откидывает голову назад, слушая глубокое дыхание Хёнджина. Чувствует, что тот каждой клеткой своего тела желает и ждёт. Ждёт, когда Феликс начнёт двигаться. И он на пробу выходит и снова толкается внутрь. Хёнджин громко стонет. Дышит прерывисто и тяжело. А Феликс снова замирает, и тот шепчет еле слышно: — Феликс, прошу. И в ответ на просьбу он плавно, волнообразными движениями бёдер проникает внутрь. Затем вытаскивает член почти полностью и, медленно покачиваясь, входит снова. Прижимаясь лобком, ведёт своей задницей из стороны в сторону, растягивая членом тугие стенки. И повторяет эти действия. Снова и снова. Он сжимает талию Хёнджина до алых следов на светлой коже и чувствует свой учащённый пульс в напряжённом запястье. Сердце на каждом ударе готово вырваться из груди, а воздуха становится катастрофически мало. И уже не магия греет, а чувство эйфории, растекающееся по венам. Близость подвластного ему тела доставляет наслаждение, несравнимое ни с какими другими мирскими удовольствиями. Хёнджин, опираясь на стену руками, сводит рельефные мышцы спины, подмахивает бёдрами и, извиваясь, следует движениям Феликса. Он, закатывая глаза, стонет громко, мелодично, с придыханием. Его аристократичный профиль, совсем не аристократично прижатый щекой к стене, выглядит просто божественно. Из-под мокрых вишнёвых прядей по вискам Хёнджина стекают сверкающие дорожки пота, щёки его алеют, а губы, истерзанные зубами, стали цвета плотного красного вина, но в тысячу раз вкуснее, на вид. Безумно, до дрожи в пояснице хочется впиться в эти губы, и Феликс, схватив за шею, притягивает демона к себе и целует остервенело. Он резкими движениями трахает Хёнджина, а тот всхлипывает, давится, раскрывает широко рот в поцелуе, пытаясь вздохнуть. То ли от грубых быстрых толчков Феликса, то ли от его пальцев, до боли сжимающих шею, то ли от твёрдого члена внутри, активно и точно попадающего по простате. Хёнджин, расслабленный, подскакивает на каждом движении Феликса, удерживаемый только крепкой хваткой на шее. Толчок — всхлип. Толчок — громкий стон. Ещё толчок — крик. И Хёнджин не выдерживает и первый содрогается в конвульсиях от оргазма, пачкая стену спермой. Он обессиленно повисает на руках Феликса, что пытается его догнать, не сбавляя темпа. Несколько резких несдержанных фрикций и он изливается в латекс. С бешеным сердцебиением и тяжело дыша, Феликс снимает презерватив, отбрасывает куда-то в сторону, ловит не стоящего на ногах, разбитого оргазмом Хёнджина. Тот откашливается и жадно глотает воздух, но вдруг обращает внимание на наручные часы: — Надо съябывать, — хрипит он. — Полиция уже скоро. Феликс хмурит брови: — Купленная? — Купленная. Нести абсолютно голое тело в раздевалку — не вариант, и он ничего лучше не придумывает, как снять верх от формы и надеть на ослабленного, завалившегося на стену Хёнджина. Кофта оказывается достаточно длинной и прикрывает всё, что требуется. И ещё раз оценив, не без наслаждения, разбитое состояние своего демона, Феликс наклоняется, запрокидывает того на плечо и спешит в раздевалку. Им предстоит одеться, покинуть спортивный центр, вернуться домой, восстановить силы… Поговорить, обсудить взаимные чувства и дать обещание друг другу. Обещание больше никогда не брать одних и тех же клиентов.