Небольшая катастрофа

      Китёнышь живёт у этих двоих уже около месяца. Отец Миши не появлялся. Мама иногда приходила, приносила еды и теплые вещи, помогала по хозяйству (хоть с хозяйством и Шура справлялся, даже не особо понимая, каким образом). Точнее, две мамы. В общем, дела шли своим чередом. Степашка расхорошел, распушился, подрос и стал придумывать, каких хлопот хозяевам причинить. Появилась у него странная привычка (и даже более странная, чем наполнитель раскидывать, хоть и это Степан тоже любил. Приходят Саша и Миша, кто с училища, кто со школы, а в коридоре можно Тутанхамона хоронить. В такие вечера Сашу, убиравшего всё это, Миша даже боялся): в мусорку лазить котейка повадился. Миша недоумевал, а Шура шутил, доставая Стёпу из ведра, что панк растёт настоящий. — Вот ты, Мих, панк, — говорил он, — и я тоже. Не мудрено, что кот в нас обоих пошёл... Ай! — и тут же Миша приносил спирт, чтобы обработать, укушенную котёнком, Сашину руку. А Шура продолжает — Но вот кусачесть явно твоя... Смотри, как бы тоже зубы он где-нибудь не оставил... — Емаё, Саш, ты говоришь, будто речь о ребёнке идёт. — прерывает балуновские рассуждения Миша. — Причём не о каком-то, а будто о нашем. — Саша улыбается в ответ, и только после паузы говорит: — Так котёнок и есть ребёнок, только кота и кошки. Но воспитываем его мы, значит, получается-то, что наш. — Шура всё размышляет вслух, а Миша смеётся, сначала тихо, а после уже не сдерживается и ржёт на пол-хаты. Саша улыбается ему, держа котёнка на руках, закрывает пинком шкафчик под раковиной, где мусорное ведро и кивком просит Миху открыть дверь.       Лучи уходящего солнца блестят на окнах, подтаевшем снегу, сверкают в кончиках сосулек, будто бы там застряли, светят сквозь шторы на кухонный стол, за которым сидит Саша, ломающий голову над сложным уравнением. Дверь открывает Миша, пришедший за стаканом воды. Он останавливается возле Сани, смотрит сначала на него, потом в тетрадь, потом снова на Сашу. Миша молча глядит, будто завис, затем осторожно кладёт руки на Шурино плечо. Тот не медля бросает на стол карандаш, встаёт со стула и поворачивается к Михе, глядя прямо в его сверкающие глаза. И вот они двое стоят и смотрят друг на друга, будто бы впервые... И тут как БАБАХНЕТ, затем слышится громкий "МЯЯЯЯЯУ" и что-то сыпется. Миха с Сашей бегут в коридор, проверить, что случилось. Их чудо сидит посреди кучи наполнителя рядом с перевёрнутым лотком. Шура с Михой переглядываются, а после Миша говорит: — Ё-маё, Саш, я уберу, ты пока это маленькое чудовище с собой возьми. Сможешь же проследить, чтобы Степан ничего не натворил? — Конечно, не сомневайся. — Шура берёт на руки котёнка, целует Мишу в щёку, — Спасибо тебе, Миш. — и уходит на кухню, доделывать домашку. Миха остаётся убирать последствия, котовьей неосторожности, а, может, и наглости.       Уже поздний вечер (а точнее, заполночь). Юноши только легли спать, как по комнате раздаются мелкие, но громкие шажки, то туда, то сюда. Это, конечно, Степан никак не угомонится. Маленькие лапки пробегают по подоконнику, затем по полу и, вроде как, по стене. Миша и Шура настолько устали, что ночной тыгыдым уже и выспаться не мешает. Минута, и эти двое уже спят, крепко обнявшись. Ещё час проходит, и котейка тоже устаёт, забирается к ним и засыпает.       Вот так, наверное, и выглядит идилия. Так и живут день за днём, в каком-никаком, понимании, а хорошо это, плохо — не нам судить.