Жар твоих рук

      Темнота всегда опускается на землю незаметно и тихо, окутывая всё вокруг мерцающей дымкой свежести и сиянием звёзд. Небо высокое и далёкое — Эвтида смотрела в него блестящими золотистыми глазами, лениво думая о том, как порой бывает прекрасна природа в своей простоте. Россыпь блестящих точек напоминала ей капли воды на коже — ведь они берут в плен солнечный свет и сверкают также, как звëзды на бесконечном небе.       Чей-то громкий голос привёл её в действительность; вздрогнув, Эвтида поспешно прильнула стене ближайшего дома и огляделась по сторонам, ведомая страхом, что на неё вот-вот кто-то набросится, уличив в недобром замысле. В селении в такое время обычно тихо и спокойно, все занимаются своими делами или уже мирно посапывают в кроватях — здесь у каждого по-своему. Хорошо бы и ей там оказаться, в уюте и безопасности, но первым делом нужно выкрасть из дома Амена накидку — дело это сложное лишь на словах, ведь самый-грозный-на-свете-эпистат сейчас жуть как занят своими не менее грозными делами. Самоуверенный, он наивно полагает, что в его дом никто не посмеет сунуться. Отчасти он, конечно же, прав. Туда не сунется никто, кроме неё одной, и эта мысль щекочет солнечное сплетение прекрасным чувством собственного превосходства. Но Эва быстро взяла себя в руки, ведь знала, что каждая секунда у неё на счету. Ей нужно лишь от силы десять минут, чтобы достать желаемое — и много, и мало. Ну, как десять. Пять на поиск плаща, а остальные пять...       Голоса постепенно стихли — видимо, люди отошли на хорошее расстояние от его дома — поэтому нужно начинать своё маленькое баловство. Игриво звякнув браслетами на руках, Эва направилась в сторону дома Амена, мягкими ненавязчивыми поворотами головы озираясь по сторонам — вдруг, кто-то её увидит и поинтересуется, почему и как она оказалась у дома Великого и Ужасного Эпистата, который косо на неё глядит, только вот признать в ней черномага не может, глупый. Усмехнувшись своим мыслям, Эва снова огляделась, досадуя на ворочающийся изнутри страх — но вокруг домов было тихо, улица поселения своей пустынностью вселяла уверенность.       Окно дома Великого-и-Ужасного зияло слишком соблазнительным приглашением — грациозно извернувшись, Эвтида поставила красивую округлую коленку на широкий выступ и, перенеся вес на неё, ловким движением перекинула вторую длинную ногу прямо в дом, не рассчитав участок опоры. Приземление было уже не таким изящным — она перекатилась на спине нелепым тараканом, чуть было не выскользнув обратно на улицу; плюхнувшись на живот и пребольно ударившись подбородком о пол, Эва со сдавленной руганью на дурацкое окно не менее дурацкого дома дурацкого Амена поднялась с пола и стряхнула с одежды мелкую уличную пыль. Пропади пропадом этот Амен и его жилище, — закатила глаза Эвтида и неспешно огляделась по сторонам.       В слабых отблесках свеч отчётливо видно и понятно одно-единственное: порядок. Идеальный, безукоризненный и странно раздражающий, полностью олицетворявший хозяина дома. Нет даже случайно брошенной монетки или даже криво поставленных флакончиков с маслом — а их у него было очень много. Эва первым делом направилась к ним — тихо и осторожно, будто кто-то мог её заметить. С каждой секундой в ней росло глупое предчувствие, что Амен вот-вот выйдет из своей спальни и заявит, что её нужно выпороть от всей души, чтобы впредь не было повадно лазать по чужим домам. В таком случае Эва показала бы ему язык — местные дети научили её этому прекрасному жесту, — всё равно ей терять было бы нечего. Конечно, мечтать не вредно.       Для кожи, — мелькнуло у неё в голове. Кончиком пальца Эва провела по гладким склянкам, слушая приятный перезвон. Даже не смотря на то, что они были плотно закупорены, запах из каждой понемногу просачивался в воздух, дурманя голову своим прекрасным ароматом. Эвтида в голове прикинула, сколько может стоить один такой кувшинчик и завистливо вздохнула: ей бы столько денег, и она бы никогда не знала бы горя! Странное раздражение вспыхнуло в крови неожиданной жаждой. Нагло откупорив кувшинчики, девушка принялась нюхать каждую, выбирая, какой аромат ей нравится больше всего, а их было очень много. Все до одного пахли терпко, ярко, невероятно маняще.       — Этот, — наконец произнесла Эва, капая на шею ароматным маслом — густой запах пачули и сандала заполонил лёгкие, приятно оседая там. Запястья и ноги удостоились той же процедуры.       Блаженно затрепетав ноздрями, Эва небрежно закупорила кувшинчик и направилась в противоположную от масел сторону: свитки, аккуратно сложенные на столе, притягивали её своими тайнами. Что хранит у себя Амен? Какие тайны скрывает эта гора мышц, вечно недовольного взгляда и грозности?       С наигранно сосредоточенным выражением лица Эва степенно подошла к столу Великого-и-Ужасного. Положила руку на шершавую поверхность, поддевая лежащий свиток в самом низу аккуратной горки — один за другим они небрежно рассыпались по столу.       — Это наверняка дело рук черномагов, о, омерзительные шезму, я вас по запаху найду! — Эва скорчила умопомрачительную гримасу и с тяжёлым вздохом начала просматривать свитки. — Именно поэтому я в упор не разгляжу тех, кто гуляет у меня прямо под носом! Хвалебная чуйка оказалась придуманной.       Ничего интересного там Эва не нашла — сплошной бред про убийства, солдат, долг и этих шезму — на секунду девушка крепко задумалась: неужели можно настолько кого-то ненавидеть? Видимо, возможно, если дело касается самого эпистата Амена, — справедливости ради отметила Эвтида и ещё пошарила по полкам в надежде найти что-нибудь действительно интересное, что всколыхнуло бы в ней должный интерес.       — Скучно живёте, господин, — протянула она спустя время и встала со стула. Огляделась, пытаясь зацепить взглядом ещё что-нибудь, что взбудоражило бы её кровь.       В углу комнаты тёмным силуэтом высился громоздкий сундук, в котором как раз и находилось то, что ей было необходимо. С долей сожаления девушка снова обвела его жилище придирчивым взглядом — нужно оставить немного своих следов, чтобы жизнь ему не казалась сахаром. Полная воодушевления напакостить Великому-и-Грозному Амену, Эвтида проворной кошкой приблизилась к полке со склянками. Некоторые она оставила открытыми, некоторые криво расставила, немного пролила — дурманящий запах разлился по комнате, кружа голову. Вдоволь нанюхавшись — до тошноты, говоря проще, — девушка вернулась к столу и оставила там свою «метку» — отодрала пергамент с уголков свитков, скатала из них плотные шарики и с удовольствием рассыпала по столу и полу. Как же будет зол Амен, когда увидит её учинëнный ею беспорядок. А как он будет ползать по полу, собирая эти шарики...       Эва довольно прыснула и быстро подскочила к сундуку с одеждой. Присев на корточки, она уже было потянулась пальцами к крышке, как неожиданно краем глаза заметила кувшинчик, который стоял аккурат возле стены. Любопытство вспыхнуло в крови, и, совсем не думая, Эва тут же потянула к нему руки. Вынула пробку и осторожно принюхалась. Густой аромат добротного вина ударил в голову умопомрачительным ароматом. Сочный, терпкий, яркий, он будто бы уже оказался у неё на языке. Облизнув пересохшие губы, Эвтида быстрым движением оказалась возле стола и схватила стоящий на нём глубокий бокал — она просто не могла не вкусить напиток богов, ну никак! Амен, ясное дело, пить второсортные вина не будет, а когда ещё ей выпадет возможность вкусить это сладкое удовольствие?!       Щедро наполнив бокал бордовым вином, Эвтида выдохнула, а потом вдохнула, пригубив напиток. Вино потекло в рот томной бархатистой волной — вначале вкус был слабым, но затем он развернулся на языке самыми яркими красками. Весь рот свело в сладостной истоме — такого вкусного вина не сыскать на всём свете! Эвтида пила неторопливо, смакуя каждый глоток, наслаждалась этой густонасыщенной и душистой привлекательностью вкуса. Тело приятно потяжелело, будто бы налившись тёплым солнечным светом — не жгучим, а мягким, приятным, который ласкает кожу, а не выжигает её дотла. Голова, напротив, стала очень лёгкой, в ней пузырьками лопались глупые мысли и фантазии. Эвтида, допив остатки, со звонким стуком опустила бокал на место и, икнув, развернулась обратно к сундуку. Энергичным движением она распахнула крышку злосчастного сундука и начала перебирать многочисленную одежду эпистата — всё однотипное и аккуратно сложенное. Из чистой вредности девушка намеренно ворошила его одежду и рассматривала каждую вещицу. Особенно ей понравились короткие шёлковые штаны сиреневого оттенка — они были широкими, и ткань в её руках плыла волнами. Это же надо, быть таким огромным, — цыкнула девушка. И в тот же момент разгорячëнная вином фантазия ловко нарисовала картину, где он, Амен, своим огромным и невероятно прекрасным телом наваливается на неё сверху — хрупкую, маленькую и беззащитную. Затем эти сильные рельефные руки оглаживают нежно заходящиеся в лёгкой дрожи бёдра, проводят по горящей коже плоского живота и ожерельем обхватывают нежный стебель шеи; большим пальцем Амен наверняка чувствует, как под тонкой дифтерой её кожи бьётся в сладком трепете венка...       — Исфет... о чём я думаю! — вскричала Эва и пару раз провела влажной ладонью по лбу, пытаясь прийти в себя. — Нет, нет, нет, не нужно было пить это вино... Наверняка что-то в него подмешал...       Теперь задерживаться в доме Амена не было никакого желания или даже смысла. Девушка чувствовала странное томление в середине живота — оно было сладостно-тягучим, чуть болезненным и жарким. Ох, ну не стоило ей это пить, зачем, зачем, зачем она так глупо и опрометчиво поступила?! Теперь его образ всё из головы не идёт — как бы Эвтида не пыталась отбросить эти мысли как можно дальше, с каждой такой попыткой они напирали сильнее, давили-плющили её своим горячим натиском. На секунду девушка даже забыла, что и зачем она ищет, — жар охватил её тело и теперь вился по смуглой коже колким ворохом мурашек. Но затем пальцы добрались до нужной вещи — пискнув от радости, Эвтида загребла ткань и прижала к себе, блаженно вздыхая. Её путешествие по дому Великого-и-Ужасного затянулось, и пора бы уже выкарабкиваться из его неуютного жилища, чтобы ненароком не застукали прямиком на месте преступления.       Не соизволив вернуть вещи на законные места, Эва поднялась на ноги, чувствуя предательскую слабость, которая стремительно растеклась по её телу. Решив переждать, когда первая волна опьянения пройдёт, девушка подошла к углу комнаты, где темнел проём в спальню мужчины. Уже не глядя по сторонам, она опустилась на соломенный матрас его кровати, покрытый нежной простыней и покрывалом. Ткань на ощупь такая мягкая, такая нежная и приятная... Смежив веки, девушка позволила себе на несколько секунд упасть на её поверхность, чтобы в полной мере ощутить всю шелковистость ткани. Наверняка Амен спит на ней, как младенец. И почему он вечно недоволен, когда смотрит на неё... С такой роскошной кроватью злиться на кого-то, а тем более убивать — непростительная дерзость. Она обязательно ему всё выскажет... Точно всё выскажет в лицо и упрямо вскинет подбородок.       — Да нет же, глупая, — сама себя упрекает Эва. — Если скажешь ему об этом, то он узнает, кто пробрался в его дом. Тогда наказания не избежать...       Наказание. Помутнëнный разум рисует разнообразные картины её возможной встрëпки — порка, отрезанные на глазах сельчан пальцы, верёвка, приковывающая к дереву на палящем солнце, связанные тонкие запястья, мягкие шлепки, сыплющиеся на обнажённые ягодицы, крепкие гибкие пальцы, ласкающие её между ног, жгучие прикосновения к накалëнной коже живота, невидимые, но не менее знойные узоры, вычерчиваемые кончиками этих же пальцев...       Слизнув вязкую слюну, скопившуюся на уголке губ, Эва, уже совершенно не думая о том, что ей нужно срочно бежать из этого дома, отбросила на пол злополучную накидку и смяла тонкое покрывало, стыдливо подтаскивая комок к промежности. Там всё уже требовательно пульсировало и тянуло зреющим нетерпением. Не выдержав напора возбуждения, Эвтида сжала между ног плотный ком и принялась медленно двигать тазом. Ткань сразу же начала приятно тереться о самую чувствительную точку, вызывая в самом низу живота сладкий спазм и лёгкое содрогание; извернувшись, девушка схватила пальцами подушку и подложила её под грудь, теперь уже полностью ложась на живот. Поступательные движения тазом она не прекратила — теперь одеяло тëрло предельно приятно, идеально правильно. Распахнув рот в немом стоне, Эва смяла простыню в кулаках и задвигалась ещё быстрее. Где-то на периферии орала, надрываясь, мысль о том, что сейчас не самое лучшее время заниматься таким бесстыдством, не говоря уже о месте. Но опьянëнный разум отказывался здраво мыслить, более того, он совсем уже спал. В ней осталась лишь чистая потребность получить удовольствие на том ложе, где по ночам нежился тот, кто вызывал в ней совсем не детские желания. Запах его мощного, испещренного шрамами тела насквозь пропитал простыни и подушки, создавая иллюзию назойливого присутствия. Эва горела от наступающего удовольствия, гнева на надменного эпистата, противоречивых чувств, которые он в ней вызвал абсолютно всегда. Вот снова его руки ложащиеся на бёдра, вот он поглаживает каждый сантиметр её покрытой испариной кожи, ведёт на изнанку ноги, касаясь самого сокровенного и влажного, проводит по всей площади...       Теперь её ласкают не пальцы, а горячий язык. Мягко, обводя им каждую налившуюся кровью горячую складку, надавливая легко на чувствительный бугорок, пульсирующий от скорого взрыва удовольствия. Эве кажется, что всё это происходит по-настоящему, что его влажные губы вот-вот окажутся на её губах. Движения тазом из методичных перетекают в несдержанные и дикие, нацеленные лишь на одно: получить долгожданное удовольствие, что сейчас пытается ускользнуть от неё змеёй. А его белые волосы раскалëнными иглами щекотят слишком уязвимую кожу ног, руки, окольцевавшие талию, давят большими пальцами прямиком в солнечное сплетение, где пульсирует-плавится болезненно-сладкое удовольствие. Оно постепенно развязывается и течёт плавными волнами вниз, прямо туда, где умело орудует его язык. Выгнувшись в спине и вжавшись лицом в матрас, Эвтида почувствовала, как тёплая волна блаженства омывает её с головой, а между ног наконец перестаёт пульсировать нетерпение.       Спустя минуту Эва убрала мешающееся одеяло и щекой приложилась к простыне, сонно моргая. Сил не осталось вовсе — разум плыл, тело отказывалось двигаться, и в качестве протеста налилось свинцом. Девушка позволила себе прикрыть глаза на минуту, чтобы набраться сил, но сама не заметила, как погрузилась в сон, полный сладостных фантазий.