Дракон

Саша красивый. Илья с большим рвением просил совместные съёмки именно с ним, чтобы смотреть украдкой в самолёте или поезде, а потом в последнюю секунду отворачиваться, когда Саша чувствовал на себе чужой взгляд. Саша хрупкий. Илья иногда тайком подкладывает ему всякие батончики и шоколадки в рюкзак. Получается смешно, когда Саша, в попытках найти свечу для обряда, вытаскивает со своего рюкзака ворох шоколадок. А ведь он даже их не открывает. Наверное, отдает после съёмок Олегу. Саша несамостоятельный. На совместных съёмках Илья часто напоминает Саше позавтракать. Иначе ведь поедет на испытание голодным, а энергию на забеги по незнакомым улицам откуда брать? Саша талантливый. Илья уже не пытается скрывать восхищённые вдохи и взгляды при наблюдении за Сашиной работой. Эта сила, эта мощь, этот дар буквально подсвечивает Сашу изнутри. И тогда Саша становится будто маяком, на который слетаются заблудшие души, в поисках помощи. Правда, Саша не понимает, что этот маяк привлекает не только хорошее, плохое он привлекает чаще и больше. Илья уверен, плохое Саша цепляет не специально. Ведь Саша очень искренний и чувственный, мягкий и нежный, самый эмпатичный человек из всех 7 миллиардов, населяющих Землю. Возможно, Илья не объективный, но эту самую чёртову объективность снёс сам Саша своим первым: — Здравствуйте, я Саша, а вы Илья, я уже знаю. Наверное, тогда Илья и полюбил. Быстро и без каких-либо внутренних переговоров с сердцем. Просто почувствовал, что этот человек его. Поспособствовала ли этому Сашина магическая улыбка, или синие морские глаза, уже не важно. Важно, что море Илья любил, и Сашу Илья полюбил тоже. Но во всем этом нежнейшем великолепии было одно весомое "но". Ебанный Константин Гецати, последняя мразь и первая головная боль Ильи. Он пытался, нет, правда пытался не ревновать и не думать об этих двоих и их отношениях, принять выбор Саши. Как бы сильно не хотелось въебать Гецати, а потом забрать Сашу как трофей. Но с Сашей так нельзя, он же буквально как волшебник из сказки, с ним нужно трепетно и нежно, чтобы не сломать. Поэтому Илья пытался забыть, отпустить, не ломать устоявшиеся отношения, отступить. Но любовь такая сука, она не просит разрешения на проявление, ее не интересует моральная сторона вопроса. Она просто есть, существует где-то в эфемерном пространстве и ждёт. Выжидает. Но Илья больше не может ждать. Понимает он это в тот момент, когда глубокой ночью, во время очередных совместных съёмок возле, кто бы мог подумать, кулера, видит Сашу и уродливые синяки на его хрупких запястьях, которые ярко выделяются на почти фарфоровой коже. Саша Илью не увидел, скорее почувствовал чужую энергетику и обернулся, чтобы наткнуться на пристальный взгляд на своих запястьях без браслетов, которые раньше эти синяки скрывали. Пиздец, что сказать ещё. Вышел попить водички в 2:30 ночи, блять. Саша уже ощущает тошнотворные щупальца паники, которые тянуться к его голой шее. Амулеты он тоже снял, дурак. Паника, единственное, что может сейчас ощущать Саша. Если Костя узнает, он будет недоволен. Если Костя будет недоволен, будет больно. Костю нельзя расстраивать, нужно быть послушным, только и всего. Только и всего... По бегающему взгляду Саши и лёгкому тремору его рук, Илья понимает, что дело дрянь, пытается как можно быстрее дойти до него с другого конца коридора. И как только он оказывается в двух шагах от трясущегося медиума, самыми кончиками пальцев касается Сашиного запястья, на котором все ещё виднеются эти уродливые синие пятна. Не показалось, не игра света. — Саш… — почти шепотом, чтобы не напугать ещё больше, но обратить внимание на себя. — Привет, водички решил попить? У тебя тоже в номере ужасно сухой воздух? Меня даже увлажняющий крем не спасает, представляешь, и пить постоянно хочется... — несмотря на жутко дрожащий голос, Саша пытается сделать вид, что ничего необычного в его синяках на запястьях нет. Пытается заговорить, отвлечь, пытается убежать обратно в номер. А ещё мысленно благодарил себя, что синяки на талии и бедрах скрывает пижама. Дышать становится все тяжелее, воздух остаётся в лёгких. Задыхается, Саша почти задыхается. Илья не слепой, Илья все видит, в такие моменты очень сложно контролировать свои порывы прикоснуться, успокоить, утешить, спрятать от всего мира. — Саш...шшш, тихо. Давай вместе подышим, давай, солнце. Давай, маленький, на 4 вдох, и на 4 выдох, — слова контролировать ещё сложнее. Ласковые прозвища, которые раньше Илья использовал по отношению к Саше только мысленно, сейчас вырываются почти без усилий, и звучат вполне естественно. Ведь Саша, по сравнению с Ильёй, и правда почти что крошечный. Если бы Илье было позволено, он бы Сашу из рук не выпускал. О Саше никто не может позаботиться, кроме него. Почему Олег не контролирует питание своего брата, черт возьми? Это вообще нормально весить меньше воробья в 37 лет? Ох, Илья бы готовил Саше и завтраки, и обеды, и ужины. Потом усаживал бы на свои колени, и кормил, чтобы не упрямился и не ёрничал. Но это потом, а пока Сашу нужно успокоить, дышит он вроде уже спокойнее. — Вот так, умница. Хорошо. Давай я тебя.... — Илья, не трогай меня больше, пожалуйста, — все силы сейчас уходят, чтобы заставить голос не дрожать. Шепс не даёт даже шанса договорить, обрывает резко, будто ему совсем не нужна лишняя информация. Руку отдергивает, словно обжёгся о горящую свечу. Ведь Илья действительно горячий как солнце. Не то чтобы Саша когда-нибудь чувствовал жар солнца, ведь он не Икар, и крыльев у него нет. Но зато Саше хорошо знаком жар из пасти дракона, чьи отметины на руках он так умело прячет под всевозможными браслетами и фенечками. Отметины на шее скрывает, привычный и для друзей, и для семьи, шарф. А тело... Тело имеет право видеть только один человек, который наслаждается видом растекающихся кровавых морей на Сашиной слишком тонкой талии. Илья поднимает руки вверх, в защитном жесте, сдаваясь, отходит на два шага, только бы не пугать. — Прости, больше не буду. Но ты не хочешь обсудить то, что я увидел? Если тебя кто-то обидел, я могу позвонить Олегу. Или... Или скажи мне. Я, конечно, не Олег, но тоже в обиду не дам, Саш. Звучит немного лицемерно, учитывая, что Илья знает, кто оставил эти синяки на хрупких руках медиума. Знает, но надевает привычную маску контролирующего все ведущего, который переживает за своего подопечного. Никаких тайных желаний, да, Илья? — Надеюсь про Олега была шутка, — нервный смешок, — я не маленький мальчик, и не ищу защиту на стороне. Оправдываться не буду, потому что это не твое дело, Илья. Саша хочет сбежать отсюда, ведь паника никуда не ушла, она затаилась под ребрами. Все моральные силы уходят на поддержание видимости контроля над ситуацией. Костя Саше ремнем вбил простую истину: хочешь поплакать, ищи пустую комнату, на твои слезы ни у кого нет желания смотреть. Поэтому когда злосчастный коридор вместе с ебучим кулером остаётся позади, а Шепс оказывается в безопасной комнате за закрытыми дверьми — только тогда можно дать волю слезам. А слез, как на зло, много, очень, текут нескончаемым потоком из непривычно обесцвеченных глаз. Если Илья кому-то расскажет об увиденном, Костя точно узнает. И он будет очень зол, что Саша первый не признался. Поэтому лучшим вариантом будет рассказать самому. Мол, Кость, прости, я проебался. Кратко и по делу. Эту истину Костя тоже ему вбил. Ведь Костя Сашу любит, поэтому учит.