«Позвоню тебе завтра»
Голос, в тот момент пропитанный особенной мягкостью, эхом отдаётся в сознании, и Тэхён, несколько раз шмыгнув носом, опрометчиво резко поднимается с постели и принимает сидячее положение. На несколько мгновений зажмуривается, переживая слабый приступ головокружения, который наверняка будет периодически преследовать его до тех пор, пока он снова не уснёт, а затем, сосредоточившись насколько возможно, с некоторым трепетом прокручивает в голове события предыдущей ночи. Он помнит всё в деталях, потому что в них по обыкновению и заключается вся суть — от хруста снега за спиной в момент, когда он услышал низкий голос мужчины, но ещё не обернулся, чтобы рассмотреть его, до того, как сильно жгло щёку от прикосновения тёплых губ. Это не что-то из ряда вон — всего лишь крошечный поцелуй, но лицо Тэхёна снова заливает краска, и он правда не способен усмирить свою робость. Будучи абсолютно смущённым, он тянется к телефону, ждёт, пока тот включится, и, как только экран загорается, просматривает уведомления: поздравление с наступившим от бабули, к слову, так и не получившее ответа, за что Ким испытывает зудящее в груди чувство вины; несколько писем на почте, походящих скорее на обычную спам-рассылку, чем что-то действительно важное; парочка сообщений в социальных сетях и один пропущенный вызов. Вот оно. Ровно в половину одиннадцатого от контакта «Благодетель», потому что записать Чонгука просто по имени показалось ему недостаточным — оно значится ниже, в круглых скобках, но пояснения, на самом деле, не требуется. Прокашлявшись, Тэхён опять шмыгает носом и, не слезая с кровати, нажимает на иконку вызова: три гудка и почти прозвучавший четвёртый. — Привет, — собственный голос неестественно хрипит, но Ким не очень-то об этом волнуется. — Прости, я не слышал звонка. — Привет! — под рёбрами разливается тепло. — Ничего, вчера был долгий день, нужно было догадаться, что ты захочешь поспать подольше. Не сдержался, — Чон на том конце провода, судя по интонации, улыбается, и Тэхён вполне может понять, почему. — Как ты себя чувствуешь? Как Нежность? — Всё в порядке, он… — прислушивается к тихому скрежету, раздающемуся со стороны кухни, — в отличие от меня, уже на ногах. — Я был бы удивлён, не встань этот непоседа с утра пораньше. Так сипло говоришь, заболел? — голос самого Чонгука тоже меняется. Из энергичного и звонкого, он превращается в тихий и обеспокоенный. Ким не хочет, чтобы его болезнь каким-либо образом оказывала влияние на чужое настроение, но волнение со стороны Чона ощущать отчего-то слишком приятно, и Тэхён позволяет себе быть чуточку эгоистичным. В горле застревает восторженный выдох, и, старательно его сдерживая, Ким сжимает пальцами одеяло, комкая пыльно-зелёного цвета ткань. — М, да. Но ничего серьёзного. — Понял. Буду где-то через полтора часа. Пей больше воды и не вставай с постели, — Чонгук сбрасывает вызов, не дожидаясь возмущения, непременно последовавшего бы в ответ, и, откладывая телефон в сторону, заканчивает работу немногим скорее, чем планировал изначально. Это не так важно, да и Чимин вряд ли в ближайшее время будет в кондиции для того, чтобы всё проверить и утвердить, так что сделать проект до конца прямо сейчас — просто способ умерить напряжение. Ким соврёт, если скажет, что не ждал чего-то подобного, но всё равно удивляется, когда Чон обещает приехать. Мерит температуру и, видя не критичные 37.3, вопреки наставлению, медленно выбирается из-под одеяла, голой кожей ощущая неприятную прохладу, и шлёпает босыми ногами на кухню. Это не слишком умно, но Ким и не утверждал, что всегда принимает верные решения: накормив Нежность и выпив кружку чая вместо питательного завтрака, он наскоро принимает душ и позволяет себе потратить чуть больше времени на то, чтобы попытаться уложить непослушные волосы. Заметно волнистые у кончиков, они, по его мнению, постоянно выглядят как истинное воплощение хаоса, что, на самом деле, не совсем так — это не неряшливо, скорее, мило. Тэхён, не усердствуя, смахивает пыль с многочисленных полок, несмотря на то, что её там нет, разглаживает плотные шторы и тюль таким образом, чтобы складки были распределены по всей длине деревянного карниза равномерно, использует пару капель освежающего средства с запахом лимона, когда моет пол, и напоследок поправляет букет цветов на столе, вдыхая полными лёгкими их приятный аромат. Он правда не собирался готовить что-либо сложнее сэндвичей, да и то скорее приличия ради, но взгляд невольно упал на экран телевизора, где в рекламе показывали лёгкий и быстрый рецепт ягодного пирога. Тэхён не хотел, но руки сами потянулись к нужным ингредиентам. С головой погрузившись в процесс, он лишь изредка поглядывает на часы, контролируя время. Чонгук появляется у нужного подъезда без семи минут два и в сомнениях недолго топчется на месте — старинный фасад под яркими солнечными лучами незнакомый, блёклый и обшарпанный; сверяет набранный код с тем, что Тэхён сбросил в сообщении, хотя за время пути выучил его наизусть, и, дождавшись, когда домофон истерически запищит, а замок щёлкнет, заходит. Увидев здание при свете дня, Чон не строил никаких высоких ожиданий, только напоследок пренебрежительно обвёл взглядом барельефы, на которых явно просматриваются сколы, да хлипкие для столь монументальной постройки балконы, и сейчас, будучи внутри, заинтересованно оглядывается: длинные лестничные пролёты с широкими ступеньками — такими, которые теперь нигде встретишь, выкрашенные в тёмно-рыжий цвет перила и приятного оттенка коричневатые стены, кое-где сохранившие росписи чьих-то умелых рук. Чонгук добирается до нужной двери и, переложив несколько пакетов в одну руку, стучит чуть громче, чем следовало бы, на случай, если Ким снова задремал, однако щелчок замка слышится мгновенно, словно хозяин квартиры уже стоял около неё. Тэхён выглядит уставшим, даже если искренне пытается этого не показывать. Он не валится с ног или что-то в этом роде, но для удобства опирается спиной на дверной косяк и, сдвинувшись чуть в сторону, пропускает гостя внутрь. На нём безразмерная футболка бежевого цвета и тёмно-кофейные широкие штаны от спортивного костюма, и Чонгук находит очаровательным тяготение Кима к более свободным вещам, тогда как он сам едва ли надевает что-то, не подчёркивающее телосложение. Волосы его приглажены, но вьются у висков, и Чон полагает, что это от жара: кожа парня влажная на шее, а глаза заметно покраснели и слегка опухли. В квартире тесно, но очень уютно. Пахнет чем-то сладким, похожим на выпечку, и слышно, как на кухне закипает чайник, и у Чонгука закрадывается смутное подозрение, что драгоценное время, отведённое на отдых, Ким потратил на то, чтобы лишний раз прибрать в квартире и приготовить сладости для гостя. Это легкомысленно и абсолютно точно вредно для и без того подорванного здоровья, но, глядя в чужие бесстыжие, но добрые глаза, он понимает, что никак не способен злиться на Тэхёна, потому всего лишь протяжно выдыхает и нежно улыбается. По телевизору, с убранной на минимум громкостью, идёт японское телешоу, из соседней квартиры едва доносится звук фортепиано. От кружки, до краёв наполненной горячим чаем, исходит пар — он медленно поднимается вверх и растворяется в воздухе. Часы на стене мерно тикают, показывая два часа дня ровно, а Нежность, тихо посапывая, спит в мягкой лежанке в углу комнаты. Две десертные тарелки с кусочками восхитительно пахнущего пирога стоят на середине деревянного кухонного стола, покрытого малость старомодной скатертью с цветочным орнаментом, а рядом возвышается ваза с розово-персиковыми ранункулюсами.«К сожалению, нашей команде снова придётся сделать замену, так как одна из участниц шоу потянула лодыжку»
— Это и есть Минами? — Чонгук пробует угощение и переводит взгляд с Тэхёна, сидящего напротив, на экран небольшого телевизора. — Ага, — Ким фыркает, будучи совершенно недовольным, но природа столь ярко выраженного недовольства по-прежнему остаётся для Чона загадкой. Впрочем, девушка и правда не выглядит травмированной: сквозь тщетные попытки расплакаться, просматривается вполне себе искренняя улыбка, а перед тем, как скрыться от камер, она и вовсе забывает, что должна прихрамывать на левую ногу. Толпа гремит, конкурс продолжается. — Она всегда перед каким-нибудь сложным испытанием делает вид, что получила травму, и подставляет мою любимую команду. Ах, вот оно что. — Ты часто смотришь это шоу? — Чонгук с трудом заставляет себя перестать жевать хоть на пару секунд, требующиеся для того, чтобы элементарно задать вопрос: тесто во рту мягкое и тёплое, а начинка приятно оседает ягодным послевкусием на языке, при этом не создавая ощущения приторной сладости, что, в общем-то, потрясающе. — Всегда, ни разу не пропускал, — Тэхён делает в воздухе «викторию» и широко улыбается. Хвастается своим достижением, как ребёнок. Очаровательно. От запаха еды, пропитавшего всю маленькую кухню, Нежность наконец просыпается, видя Чона, вскакивает с лежанки и пытается запрыгнуть к мужчине на колени, первые несколько раз безуспешно — натёртые специальным увлажняющим кремом подушечки лап проскальзывают по паркету, и крошка не может оттолкнуться с нужной силой. Щенок фыркает, сильно напоминая выражением мордашки своего хозяина, и Чонгук, хохотнув, отодвигает тарелку и наполовину пустую кружку подальше от края стола и сам берёт пса на руки. — Удивительно. Он провёл с тобой всего лишь один день, а уже сам подходит, — Тэхён обиженно хмурится, и, подперев подбородок рукой, наблюдает за тем, как Чон играет с Нежностью, хватая его за мордочку и тут же отпуская. — С тобой было не так? — Нет, — отрицательно качает головой. — Первое время мне вообще казалось, что я ему не нравлюсь, — Ким посмеивается, когда пёс всё-таки прикусывает крошечными зубами чужой палец. — Тогда почему не выбрал другую собаку? — Чонгук отдёргивает руку и показательно гримасничает, умело изображая боль, и Нежность на мгновение успокаивается, словно задумывается о чём-то, а затем затихает окончательно, удобно устроившись на человеческих коленях и зевая. — Я и его не выбирал. По дороге домой случайно наткнулся на коробку, валяющуюся около подъезда, заглянул интереса ради, а там вот это белое чудо лежит среди тряпья. Крошечный такой, измотанный, у него и пищать-то сил не было, — глаза Тэхёна становятся грустными, когда он, очевидно, заново проживает момент первой встречи, и Чонгуку даже видятся не пролившиеся в итоге слёзы, но через несколько секунд Ким снова приободряется. — Думал, не смогу выходить, но всё-таки получилось. — И после этого ты утверждаешь, что плохо заботишься о нём, — несколько гадко со стороны мужчины напоминать о таком сейчас, но это происходит. — Это не отменяет того факта, что он потерялся, — Тэхён сконфуженно склоняет голову и кладёт в рот последний кусочек пирога.«На этом мы завершаем пятьсот двадцать шестой выпуск нашего телешоу. Благодарим зрителей за то, что остаётесь с нами, и прощаемся до следующей недели!»
— Серьёзно? Пятьсот двадцать шесть? — Чонгук давится чаем, параллельно пытаясь вспомнить, являлся ли сам когда-нибудь столь же преданным фанатом. На краю сознания возникают отрывки из очень старой, на тот момент смешной передачи, но теперь Чон уже не может вспомнить, о чём именно она была. — Именно столько, — Ким улыбается, радуясь тому, что вопрос его ответственного или всё-таки безответственного поведения переместился на второй план, и встаёт, чтобы в этот раз самостоятельно справиться с посудой, но его останавливают, слабо хватая за руку. — Иди ложись в постель. Мы всё ещё здесь только потому, что я не смог отказаться от приготовленного тобой десерта, — Чон особенно чётко произносит некоторые слова, делая на них акцент. Он не упрекает, потому как, по-видимому, ему и самому было в радость отведать домашней пищи, но недвусмысленно намекает на то, что подобной самодеятельностью недоволен. — Я сам здесь уберусь. — Хорошо. Парень коротко рассказывает, куда нужно будет поставить тарелки и где лежит контейнер, в котором Чон должен забрать оставшуюся выпечку себе, и покидает кухню в момент, когда в кране начинает шуметь вода. Кожа от прикосновения снова горит, и Тэхён стремительно краснеет — его щёки, кончики ушей и грудь до ключиц заливает яркий румянец. Ким прикусывает нижнюю губу и дышит через раз — он и не думал, что элементарная забота может ощущаться настолько приятно. Не переодеваясь во что-то более удобное, он ложится в постель и по самый подбородок укрывается тёплым одеялом, чувствуя, как жар растекается по всему телу. Если так подумать, Чонгук в этой небольшой, но опрятной квартире кажется чем-то чужеродным, выбивающимся из общей гармонии. Чернильным пятном он концентрирует на себе всё внимание, резко выделяясь на фоне светлой утвари. Его силуэт, буквально огромный относительно маленькой комнаты, поглощает всё пространство — Тэхёну даже показалось, что ему пришлось наклониться, чтобы достать до дна раковины, хотя разница в их росте едва ли превышает пять сантиметров. Но вместе с тем его нахождение здесь до покалывания в пальцах органично, словно его присутствие — нечто само собой разумеющееся. Всё это вызывает жуткий диссонанс в сознании Кима: он одновременно хочет, чтобы Чонгук растворился и сию же секунду исчез, перестав проверять его смятённое сердце на прочность, а с другой, чтобы остался хоть сколько-нибудь дольше. Когда Чонгук заканчивает с уборкой и нарочито медленно, вскользь осматривая развешанные по всей квартире фотографии в белых рамках, двигается к комнате Тэхёна, держа в руках пакет из аптеки, тот уже засыпает — то ли температура поднялась от физической нагрузки, то ли тяжесть размышлений, тенью отпечатавшаяся на лице, утомила слабый организм окончательно. Парень выглядит, откровенно говоря, плохо: с тёмными кругами под глазами, бледный настолько, что становится сложно не обратить на это внимание, и Чон невольно проводит параллель с предыдущим вечером — густой румянец подходил ему куда больше. Тело, практически полностью скрытое пуховым одеялом, сильно дрожит, пусть Ким и старается сдержать озноб, а на лбу проступает липкая испарина. Это наверняка противно, и Чонгук мысленно делает заметку о том, что было бы неплохо спросить, где в квартире хранятся полотенца. — Сколько? Только честно, — Чон вспоминает, в каком тоне задавала ему в детстве этот вопрос мать, и, пребывая в лёгком раздумье, понимает, что, в общем-то, точно таком же, и это было несносно, поэтому старается сделать голос доброжелательным и не давить слишком сильно. — 38.1. — Сейчас принесу жаропонижающее, выпьешь. Возьми, это снимет боль в горле, — протягивает медовую пастилку, — а этим закапаешь нос, — на прикроватную тубму ставит флакончик спрея. — Воспользуешься чуть позже. Привлекательная на вид розоватая таблетка от температуры оказывается совершенно омерзительной — горькой настолько, что даже сладкая конфета не помогает полностью устранить послевкусие, оседающее на корне языка и раздражающее рецепторы. Пока Тэхён беспомощно морщится и сглатывает вязкую слюну, Чонгук осторожно присаживается на край постели и гладит его по волосам, восторгаясь тем, насколько же они мягкие под подушечками пальцев. Ким от ощущения близкого контакта перед ним робеет и затихает, продолжая спокойно сидеть среди подушек и подрагивать до тех пор, пока мужчина не одёргивает руку, решая, что немного навязчив, хотя это не так, и Тэхён на самом деле всем своим существом хочет почувствовать касание снова. Чон укладывает его обратно в постель, накрывает, заботливо расправляя уголки одеяла и разглаживая складки, а потом движется к окну, чтобы задёрнуть плотные шторы. — Но там такая прекрасная погода, — канючит сквозь сон. Погода и впрямь чудесная, и, если бы не болезнь, Чон наверняка бы пригласил парня прогуляться по заснеженному парку и насладиться тёплыми лучами солнца, приятно, пускай и слабо, нагревающими кожу, голубым небом, не затянутым тяжёлыми серыми облаками, полюбоваться покрывшемся у берега коркой льда прудом и, в завершение променада, расположиться в тёплой кофейне. Однако в нынешних обстоятельствах с этим можно и повременить. — Да, и будет такой до воскресенья. Можем сходить куда-нибудь в пятницу, если поправишься, а пока нужно много спать и хорошо питаться. В холодильнике оставил еду на обед и сегодняшний ужин, завтра привезу что-нибудь другое, — видя, как Ким, широко распахнув глаза в удивлении с ноткой негодования, поднялся на локти, Чонгук возвращается к постели и мягко нажимает на его плечи. — Возражения не принимаются, мне не сложно. Спустя несколько секунд тишины гнусавый голос раздаётся снова — глухо, словно из-под толщи воды. — Тогда можно ещё одну просьбу? — Ким ложится на бок и сворачивается клубочком, обхватывая руками колени. — Разумеется, — если кто-то назовёт это наглостью, Чонгук готов поклясться, что это самая невинная наглость, которая только может существовать. — Принеси, пожалуйста, Нежность. — Конечно, сейчас. Пёс обнаруживается на кухне, играющим с мягкой косточкой около своей лежанки. Завидев в дверном проёме Чона, он начинает радостно вилять хвостом и, забывая обо всём, ластится к ноге, выпрашивая порцию ласки. Мужчина поднимает его на руки, гладит по голове и прочёсывает пальцами шерсть по всей длине короткого, но плотного тела, и несёт к хозяину. Тэхён вытягивает руки, приподнимая краешек одеяла, и, обняв пса, наконец успокаивается, Нежность же долго возится, стараясь улечься так, чтобы быть ближе к горячему телу, и, найдя удобное положение, тоже затихает, касаясь своим влажным носом раскрасневшегося носа хозяина. Чон почти тянется рукой к карману брюк, чтобы запечатлеть очаровательную картину, но одёргивает себя, полагая, что спящих людей без их согласия фотографировать неправильно. Чонгук тихо садится на постель, стараясь не потревожить, и решает, что остаться здесь ещё на какое-то время будет вполне разумным — просто чтобы убедиться, что всё в порядке, но чужое глубокое и размеренное дыхание незаметно убаюкивает и его самого: мягко опустившись на подушку, он против воли закрывает глаза, и только позже, будучи уже в сладостной дрёме, очень отдалённо вспоминает, что так и не спросил про полотенце. Когда Тэхён в следующий раз открывает глаза, в комнате реет сумрак. Все предметы по-прежнему стоят на своих местах, но отчего-то кажутся неподвижнее обыкновенного — они словно тонут во мраке комнаты. Тихо. Только настенные часы, висящие в коридоре, мерно тикают, отсчитывая секунду за секундой, да за окном завывает ветер — к вечеру погода портится. Слышно, как на стальной отлив падает снежная крупа, она же царапает по стеклу. Щенок на груди Тэхёна маленький, но в то же время удивительно весомый. Разлёгшись на нём, он не создаёт каких-либо серьёзных помех дыханию, но его присутствие ощущается отчётливо, особенно когда пёс блаженно потягивается, выпутываясь из одеяла. Нежность безжалостно топчется по хозяину крошечными лапами — и Ким правда рад, что это не больно, потому что это не огромный пёс, способный раздавить своим весом — а потом, вильнув хвостом и липко лизнув ухо, спрыгивает с кровати и удаляется в другую комнату, вероятно, в поисках игрушки. Тэхёну требуются колоссальные усилия, чтобы включить лампу и выставить на ней минимальную яркость: температура спала, и он больше не чувствует себя так, словно кости в его теле медленно трескаются, но тело всё ещё ватное и немного влажное, а глаза болят и от тусклого свечения. Ким переворачивается на бок, позволяя тяжёлым векам сомкнуться на несколько мгновений, и вслепую тянется к полке по другую сторону кровати, однако вместо деревянной тумбы нащупывает нечто массивное и тёплое. Массивным и тёплым оказывается плечо Чонгука, лежащего к нему лицом и глубоко спящего на самом краю постели в позе, которую Тэхён бы предпочёл классифицировать как неестественную и неудобную. Он не обнаружился сразу, что совсем не странно, но всё равно комично; учитывая его чёрную одежду и то, какой в комнате царил мрак, он практически слился с обстановкой, и только его учащённое неровное дыхание, выделяющееся среди остальных монотонных звуков, могло бы позволить расслышать его существование в одном с Тэхёном пространстве. Это… непредвиденно. Не неприятно, но неловко. Мужчина и во сне невероятный. Его ресницы не трепещут, а губы плотно сомкнуты, розоватые и неизменно сухие. Он не двигается, не хмурит брови, не вздрагивает плечами — иными словами, походит на каменное изваяние, и рука сама скользит к его лицу: кожа Чона гладкая и нежная, только на подбородке виднеется посветлевший от времени небольшой шрам. Тэхён обводит его кончиками пальцев, гадая, какова природа его появления, касается ладонью щеки и позволяет себе полежать вот так некоторое время. Ким не знает, обжигают ли его собственные прикосновения столь же сильно, но где-то в глубине души надеется, что да. Чонгук накрывает тонкую ладонь Тэхёна своей скорее рефлекторно и сквозь мутную пелену сна сплетает их пальцы в замок и перемещает на подушку так, чтобы прижаться губами к запястью, испещрённому тонкими голубоватыми венами. Парень замирает, не смея пошевелиться и нарушить хрупкую атмосферу интимности, но всё это внезапно и слишком впечатляюще для его чуткого, не унимающегося сердца. Комната как будто уменьшается в размерах, сжимается до одной крохотной точки — той, где губы соприкасаются с его собственной разгорячённой кожей, а дыхание сбивается, и кажется, что он вот-вот задохнётся, потому что воздуха резко становится недостаточно: вязкий, будто разряжённый, он заполняет всё пространство. Чон перемену в чужом состоянии улавливает подсознательно. С постели не подрывается, но садится достаточно резко для того, чтобы Ким потянулся за ним и тоже принял вертикальное положение. Он выглядит взволнованным, но не дрожит, раскрасневшимся, но едва ли от температуры, желающим одёрнуть руку и протянуть вторую одновременно. Мужчина переводит взгляд на по-прежнему сцепленные в крепкий замок пальцы, затем снова на лицо парня и так несколько раз, пока не взрывается громким хохотом. — Всё в порядке, дыши, — Чонгук выглядит немного обеспокоенным, но улыбки не скрывает. Он не издевается и правда помогает прийти в себя, но это всё равно ничтожно в сравнении с весёлым блеском в его глазах. — Молодец, давай ещё раз — глубокий вдох и выдох. Тэхён следует указаниям, даже если знает, что Чон, возможно, уже преувеличивает и делает это ради забавы. И, пожалуй, его нельзя осуждать, потому что Ким не испуганный или напряжённый, просто сбит с толку. — Нормально? Принести воды? — Нет, — в общем-то, он бы с радостью смочил пересохшее горло, но перспектива разорвать контакт представляется более серьёзной проблемой. — Для тебя слишком? — Чонгук приподнимает в воздух их сцепленные руки, но сам не отпускает. Ждёт. — Мм, нет. Просто я удивился, — он не лжёт, ладно? — Ты мне нравишься, не могу не касаться тебя. Но если на данный момент это не то, чего ты хочешь, обязательно дай мне знать, — чертовски прямолинейно, у Тэхёна аж мурашки по телу проходят. Чонгук говорит ровно то, что думает, не юлит и не пытается завуалировать свою симпатию глупыми метафорами, такими размытыми и неточными, что желание их разгадывать попросту отпадает. Он крепко держит своей крупной ладонью за руку, сидит в меру близко, давая шанс сократить расстояние или, напротив, отдалиться, не требует сиюминутного решения, но даёт понять, что хочет его услышать. Чон смотрит в глаза, не отводя взгляд, и это очень хорошо ощущается — настолько, что нервозность постепенно угасает, уступая место пока не полному, но умиротворению. — Ты мне тоже, — хочется зажмуриться и закрыть лицо ладонями, чтобы наверняка. — Но я не привык к тому, что меня касаются так открыто. Это не проблема, но, думаю, мне понадобится время. Признание, так непросто мгновениями ранее сорвавшееся с губ, не первое в его жизни, но пока что единственное взаимное, и это до глупого окрыляет. — Полагаю, мы никуда не торопимся, — Чонгук ерошит и без того находящиеся в беспорядке волосы Тэхёна, а затем, проверив ладонью температуру, предлагает подкрепиться и выпить нужные лекарства. — Как ты себя чувствуешь? — Лучше, чем было, так что перед обедом я бы с радостью принял душ, — перспектива разорвать физический контакт всё ещё непривлекательна, но его тело влажное от пота, и, боже, он так сильно беспокоится о том, что его ладони тоже стали липкими. — Мы могли бы посмотреть что-нибудь после, — предлагать нечто подобное волнующе. — Конечно. Я могу воспользоваться твоим ноутбуком? — Угу, он в тумбочке позади тебя. Ноутбук Тэхёна выглядит совсем новым, как будто его купили только вчера, но уже весь обклеен стикерами вперемешку с фотографиями: какие-то были сделаны на полароид, какие-то сняты на простенькую, но качественную камеру; одни фото получились чёткими и яркими, другие же блёклыми и расплывчатыми, но вне зависимости от их качества заметно, что парень везде улыбается. Иногда он позирует один, но в основном на фоне компании из трёх-четырёх человек или вдвоём со светловолосым юношей, кротко обнимающим его за плечи, как будто стыдясь тесного контакта. Чонгук на пару секунд задумывается, не имеет ли он отношения к тому, насколько странно Ким реагирует на прикосновения, но тут же отбрасывает мысли в сторону — лучше при случае спросить прямо. — Какие-нибудь пожелания будут? — он вполне мог бы выбрать самостоятельно, скажем, романтическую комедию, только чтобы вновь увидеть это неподдающееся объяснению гиперболизированное смущение, но даже с его точки зрения это было бы довольно жестоко. — Мм, что угодно, кроме ужасов, — Тэхён морщит нос, потому что почти ожидает маленькой издёвки на этот счёт, но не происходит ровным счётом ничего — мужчина молча кивает и, сжав чужую руку напоследок, расплетает их пальцы. — Без проблем. Что-нибудь лёгкое и смешное? — Звучит отлично. — Тогда решено! Кстати, если ты не против, могу я переодеться во что-то более удобное? Не рассчитывал, что у тебя дома будет так жарко, — Чонгук пожимает плечами, как бы намекая на то, что тёплый джемпер — не то, что стоило бы надевать для уютных домашних посиделок. — Разумеется, сейчас поищу что-нибудь подходящее. Но это будет сложно, — Ким посмеивается, пока идёт к шкафу, стоящему вдоль боковой стены комнаты. — Что? Почему? — Мы почти одного роста, но твои плечи гораздо шире моих, да и в целом ты массивнее, — ну, возможно это не совсем подходящее слово, но более точной характеристики парень так сразу подобрать не смог. Мужчина и правда заметно мускулистее: мощная спина, но при этом тонкая талия, крепкие бёдра и совсем не худощавые руки. Сам Тэхён тоже далеко не тощий, но в сравнении с Чоном так не кажется. — Разве ты не предпочитаешь оверсайз? — Чонгук вопросительно приподнимает бровь, стараясь на глаз определить, вещи какого размера сейчас на Тэхёне. — Возможно, именно это тебя и спасёт, — Ким долго мечется от полки к полке, то ли выискивая что-то конкретное, то ли выбирая, чем не жалко будет поделиться с гостем, и в конечном итоге выныривает из шкафа, в котором скрылся едва ли не полностью, с белой футболкой и серыми спортивками в руках. — Держи, должно подойти. — Спасибо. Чонгук, не дожидаясь, пока Тэхён скроется в ванной, снимает джемпер одним быстрым движением и, аккуратно сложив, оставляет его на тумбочке. Футболка, что дал Тэхён, к счастью, оказывается достаточно просторной, чтобы не чувствовать себя в ней стеснённым, хотя это и неудивительно — думается, что это в принципе самая большая вещь в гардеробе парня, оттого она и завалялась в дальнем углу. — Нравится? — он не пытается дразнить, но следить за тем, как Тэхён реагирует на замысловатые переплетения татуировок на его руках, увлекательно: спокойное выражение лица быстро сменяется озадаченным, а затем и вовсе восхищённым. — Красиво, — честно. — Они что-то значат? — Какой предсказуемый вопрос, — Чонгук фыркает. — Честно говоря, в них нет никакого скрытого смысла. Разочарован? — Нет, с чего бы? — Показалось, что ты ждёшь душещипательную историю о том, что послужило причиной их появления, или что-то вроде того. — Ну, мне бы, разумеется, было интересно послушать, будь таковая, но если ты сделал их просто так, то ничего не поделаешь. Я бы тоже однажды хотел себе одну, — Тэхён мечтательно прикрывает глаза. — И что же тебя останавливает? — Говорят, это больно. У меня низкий болевой порог, так что, полагаю, я разревусь уже в тот момент, когда мастер поднесёт машинку к коже, — Ким улыбается, но следом становится серьёзнее. — Я бы хотел сделать татуировку раз и навсегда. Такую, что будет олицетворять нечто хорошее в моей жизни и о которой я позже не пожалею, но в данный момент я не знаю, что именно хотел бы запечатлеть. Боже, странно прозвучало, да? Не подумай, у меня интересная жизнь, просто хочется что-то особенное. — Не то чтобы прям невыносимо, но да, может быть очень неприятно, — Чон пожимает плечами и тянется к спортивным штанам. — В любом случае, у тебя вся жизнь впереди, ещё успеешь. — Прости, конечно, но звучишь как старикан, — Тэхён прикрывает рот ладонью и заливисто смеётся, отчего-то резко развеселившийся. — Эй! Разве ты не собирался в душ? Или планируешь остаться и посмотреть, как я буду переодеваться дальше? — Чонгук ухмыляется, зная наверняка, что этот маленький и немного подлый ход сработает, а затем поднимается с постели, чтобы стянуть с себя неудобные брюки — дверь в ванную громко захлопнулась. Тэхён не задерживается надолго как минимум потому, что желудок неприятно ноет от голода, тем не менее всё-таки тратит лишние несколько минут на то, чтобы использовать новый лосьон для тела с ненавязчивым запахом сладкого миндаля. Прохладная вода взбодрила и как будто придала сил: Ким знает, что это состояние обманчиво — всего лишь кратковременный эффект от отсутствия температуры, но лёгкость, с которой он может передвигаться, всё равно радует. Закинув в стиральную машину пропитавшуюся потом одежду, парень переодевается в тёмно-синего цвета шёлковую пижаму и, совершенно позабыв о небольшой провокации, из-за которой ворвался в комнату с порозовевшими щеками, направляется на кухню. В футболке с жёлтым смайликом на груди и огромных серых штанах Чонгук уже не такой чужеродный, как прежде. Напевая знакомую мелодию и под неё же пританцовывая, он быстро сервирует стол и, чуть не обжёгшись, ставит полную миску восхитительно пахнущего супа на место, где днём сидел Тэхён. От одного только аромата у парня сводит живот, и смущающее урчание, громкое и протяжное, наконец привлекает внимание мужчины. — Садись. Только осторожно, я немного перегрел. От супа и правда исходит густой пар, а до чашки невозможно дотронуться, но Ким, более неспособный ждать, хватает ложку и, едва остудив, пробует бульон — наваристый и концентрированный, он ощущается восхитительно. Зелени в нём не очень много, но она чувствуется, и овощей тоже в меру — не слишком густой, но и не жидкий, он кажется лучшим из всех, что парень когда-либо пробовал. В голоде ли дело или в том, что это проявление заботы одного крайне привлекательного мужчины, Тэхён не знает, но это и не столь важно. Чонгук со стороны на него смотрит взглядом заботливым и нежным. Стоя в крошечной кухне в совершенно нелепой футболке и наблюдая за тем, как Ким жадно уплетает суп, он почему-то чувствует себя поразительно счастливым, словно именно этого домашнего уюта в его жизни и не хватало. Не хватало и касаний, которые Тэхён неожиданно дарит ему после: довольный и сытый он, словно кот, запрыгивает на кровать, раскладывает подушки по периметру и несмело хлопает по матрацу около себя — Чонгук охотно присаживается рядом и на тридцатой минуте комедии, не так давно вышедшей в прокат, чувствует, как горячие пальцы Кима как бы невзначай переплетаются с его собственными. Чон не поворачивается, хотя желание увидеть чужое выражение лица неописуемо, и не хватается за протянутую руку, как утопающий за спасательный круг, всего лишь тонкую ладонь в своей сжимает чуть крепче. Хорошо.