Ищущие дружбы

Не успел Ода завершить свой рассказ о ночном визите Коё, как в гневе вскипевший Анго швырнул в него миску с натто, из которой пытался кормить человека. Инстинктивно инуками быстро отклонился немного вправо, и глиняная чашка со звуком, разбившим монотонный шум дождя, врезалась в стену. Растаявший снег превратится в воду и, смешавшись с землей, обратится в грязь и длинные извилистые потоки, что устремятся вниз, к реке. Первый зимний дождь в этом сезоне запрёт их в доме на сутки, не меньше. Ода сидел вперив свой, как обычной спокойный взгляд, в колени, и тихо про себя думал, что лучше было подождать солнечной погоды, чтобы можно было уйти на побережье ближайшего озера с книгами и переждать гнев Анго там. «Впрочем, зимой солнце — нечастый гость. Чего доброго пришлось и до весны ждать», — размышлял Ода, не решавшийся поднять глаза. Проблема был в том, что стоит им с Анго пересечься взглядами — вся ситуация может обернуться ещё хуже. Какие бы тревоги и переживания не терзали инуками, как бы он не сожалел или не радовался — редкие чувства могли достигнуть его глаз. По странному стечению обстоятельств прочитать в них мог только проницательный Дазай. Что служило ещё одной причиной напряженности в их отношениях с Анго. Ода прекрасно знал, что Анго любил его, но сколько не старался, никак не мог понять. Он бился и отчаивался, пытаясь разобраться в хитросплетениях его души, упуская самое главное: не было там ничего. Душа Оды была как зеркало, и всякий в неё смотревший видел в ней только отражение. Анго, обладавший пылким темпераментом и сложной натурой, считал её шкатулкой со сложным механизмом открывания, и каждый раз злился, когда снова не получилось вскрыть. Наконец Ода нашёл в себе силы поднять на него глаза. Анго, пылая гневным взглядом, сидел перед ними на пятках и бережно, как ребенка, прижимал к своему боку человека. Его мокрые от жара рыжие волосы казались особенно яркими, разметавшись поверх чёрного косодэ тануки, пока он тяжело дышал, метаясь головой у него на коленях. Человека был сильный озноб — всё его тело, укутанное в одеяло, дрожало, но в себя он всё ещё не приходил. «Кто знает, может, он всё ещё блуждает в своих кошмарах в зимнему лесу?» — с сожалением подумал Ода. — Я могу понять твою ярость… — начал он неуверенно, как его резко перебили. — Неужели можешь? — с негодованием прошипел тануки. Анго, неотрывно сверля Оду взглядом, слегка наклонился вперед, чтобы взять чашку с мутно-жёлтой жидкостью внутри. Для Оды было удивительно, насколько уверенными были движения Сакагучи, когда он тянулся за нужной ему чашкой или пиалой с лекарством, и как неторопливо и терпеливо поил человека. — Ты хоть представляешь, в какую историю мы ввязались? Сторожить пленника для этого Чу… — тануки смог удержаться, чтобы не назвать владыку долины его истинным прозвищем, — владыки. Помяни моё слово, это плохо для нас закончится! — Наш енот снова негодует, что всё не по его? Лишняя вещь — лишняя забота, да, Анго? — прозвучал сонный, но от этого не менее ехидный голос Дазая. Дазай валялся на животе — одеяло было отброшено в сторону, — подперев голову руками, и с интересом разглядывал их обоих. Лёгкая улыбка на его губах была настолько неуловимой, что казалось больше игрой света и тени в тускло освещённой комнате. — Позволь напомнить, по чьей милости эта «забота» упала на наши головы? — строго спросил Анго. Дазай промолчал, только широко зевнул, а затем медленно, сонно покачиваясь, поднялся и побрёл в их сторону. Ода понимал, что сегодня Дазай, просто не находил себе места и ждал до последнего, чтобы заявить о своём присутствии. Видимо, с самого начала, как они начали свою утреннюю суету, он, проснувшись, наблюдал за ними. Следил как Анго зажёг лампу и потом, подслеповато щурясь, искал очки. Наверняка спрятал нос под одеяло, когда Ода с охапкой дров вошёл с улицы и, не выпуская их из рук, одной рукой нашарил их для тануки на второй снизу полке. Вдыхал запах, наполненный ароматом полыни и мяты, растираемых деревянной ступкой, когда Анго готовил порошки для микстур. И все это время лежал, прижавшись к спине своего найденыша. Разводя огонь в очаге, инуками видел, как ладони Дазая неподвижно лежат поверх лопаток юноши — всю ночь, наверное, поддерживал его магическими силами. Оде пришлось поднять его на руки — для него он почти ничего не весил — и отнести на разложенный заранее футон, где их дожидался Анго. Вот и сейчас он немного сонный опустился перед рыжеволосыми юношей и положил ему руку на лоб. Магия Дазая сработала. Его перестали пробивать крупные волны дрожи. Он лежал мелко дрожа — жар всё ещё держался — но ему заметно стало легче. На улице прекратил лить дождь, а они всё ещё в молчании сидели, не решаясь нарушить тишину, и смотрели на бледные длинные пальцы с острыми ногтями поверх мокрого лба человека. Как будто находясь в такой близости, им уже было трудно кидаться обвинениями, и каждый молчал о чём-то своем. — Дазай, — негромко позвал друга Ода, — Ты всё прекрасно слышал. Теперь рассказывай всё. С самого начала и без утайки.

***

Обычно Дазай просыпался с первыми лучами солнца, как и они. Когда не нужно было бежать со всех ног выполнять поручения Мори, — про которые он забывал, едва выслушав, — Дазай под самыми разными предлогами сбегал из дома. Вызвать на дуэль духа реки, из шалости наслать на крестьян, работавших в поле, иттан-момэн* или пропустить по главной улице полыхающую катава-гуруму* — годилось всё. Когда же таинственные дела не звали или не было настроения их придумывать, Дазай попросту притворялся беспробудно спящим. Зимой он валялся под тёплыми одеялами, не открывая глаз до тех пор, пока не начинал раздаваться запах вареного риса, в который добавили кусочки нори. Летом и весной он, любил уходить из дома в сад и нежиться там в гамаке, подвешенном между толстыми стволами белых берёз. Гамак для него сплёл и подвесил Ода, после того как заметил, как тот мучается, переползая из одного темного угла в другой. — На улице столь изумительно пахло снегом! И тогда я понял — это знак, лучшего дня для смерти просто не найти. Я решил пойти к прекрасному пруду… — всё это Дазай прощебетал, словно восторженный ребенок. Но постепенно голос его делался всё тише, а к концу фразы все слова будто потеряли краски. И будь здесь посторонние, подумал Ода, у них бы мурашки по спине побежали от того, каким пустым сделался взгляд кицунэ, когда он говорил: — Я так хотел, чтобы его ледяные воды приняли меня сегодня, как души всех, кто когда-то жил на его берегу. Дазай имел в виду заброшенное поместье, что неспешно гнило в тумане пруда Яцунума уже не первую сотню лет. Когда они втроем решили здесь обосноваться, о нём уже шла дурная молва, и место это избегали как люди, так и ёкаи. Не было ничего удивительного, что Дазай прикипел к нему всей душой. — Я был на полпути, когда мне попались человеческие следы. Люди у нас не частые гости, сами знаете. Из чистого любопытства я решил его выследить, чтобы разузнать о нём побольше. — Ври больше, — вмешался Анго. — Тебе стало настолько интересно, что ты отказался от очередной нелепой попытки суицида? Ода незаметно потянулся за кисэру* в кармане: очевидно разговор затягивался и становился всё более нервным. — Какие глупости! Я думал, что в нашему лесу заблудилась прекрасная ойран, что устала от несправедливой судьбы и теперь, как и я, ищет вечного утешения в объятиях смерти! — картинно возмутился Дазай. Щёки его пылали как наливные яблоки, а глаза блестели, будто звёзды в отражении ночного пруда. Ода никак не мог понять, как кто-то может становиться таким восторженным и таким безумно красивым, когда говорит о смерти. «Куда такие мысли заведут меня?» — удивился сам себе Ода, насыпая табак в чашу. — Ода, ты что творишь? Мы договорились, что курить в доме нельзя! Сердитый окрик Анго заставил вернуться к реальности, разбив поэтичный образ Дазая вдребезги. Жар прокатился по телу Оды, будто его поймали на чём-то неприличном. — Прости, — смущенно сказал Ода и положил кисэру рядом с собой. Ему хотелось дотянуться до руки Анго и легонько пожать пальцы. Однако руки его продолжили покаянно лежать на коленях. Ода боялся, что ощутив его смятение, предавшееся всеместе с быстрым бегом крови, тануки истолкует его превратно. — Ни к чему, — отмахнулся от его извинений Анго, отчего в груди неприятно кольнуло. — Продолжай рассказывать, Дазай. Мы ждём. Дазай вовсе не обращал на них внимание. Знай себе, сидел и перебирал рыжие волосы человека, задумчиво на него глядя. — Ну ладно-ладно. Следы шли от самого поместья. Ода и Анго удивленно переглянулись. — Ты уверен? — уточнил Ода. — Как он там оказался? — удивленно воскликнул Анго. На что кицунэ только пожал плечами. — Чего не знаю — того не знаю. Нашёл его в сосновой роще неподалеку. Валялся там в снегу мордой вниз, будто дрыхнет. Там я его и подобрал и притащил сюда. Остальное вы знаете. История выходила очень странная, и от рассказа Дазая не становилась более ясной. Ода нахмурился. — Скажи-ка, Дазай, следы были свежие? — Зришь в корень, Одасаку, ещё какие свежие. Скажу более того, когда я нашёл его, на нем не было ни снежинки. Как такое может, если всю ночь шёл снег? — Уйди он оттуда поздно ночью — не дожил бы до утра, — позабыв своё раздражение, рассуждал Анго. — Да и ушёл бы несомненно дальше, — продолжил Ода. — Дазай, ты знаешь, зачем этот юноша туда полез? Может, при нём что-то было? — напрямик спросил он. — Намекаешь, что нам попался мелкий воришка? Если он не стащил обноски, надетые на него сейчас, то нет ничего ценного на нём не было. Дазай был прав: не было смысла подозревать человека в воровстве. Вряд ли красное полинялое хитатарэ* и простенькие чёрные хакама были стоящей добычей. — У меня есть некоторые догадки на этот счёт, — протянул задумчиво кицунэ, — но говорить о чём-либо рано. Есть в этой истории и кое-что очевидное. Человек не случайно забрел в лес — его сюда заманили. Все трое резко замолчали. Атмосфера в доме изменилась, словно сквозняк начал сочиться из щелей между половицами. Ветер снаружи с силой ударил в раздвижные двери, а последовавший за ним удар грома был похож на удар кулака. Чьё-то невидимое присутствие ощущалось вокруг и продолжать разговор было опасно. И в этой тревожной тишине прозвучал хриплый, но твердый голос человека: — Где я?