***
Ханзо на далекие километры не слышал ни звука, пускай вокруг и расстелился целый город: какая-то хмурая и серая провинция. Время суток совершенно не ясно. Тучи затянули небо сплошным серым океаном, настолько черные, что даже в реке не отражались. Сплошная темнота. Мост перед ним, то ли забытый, то ли очень старый, но широкий и длинный. Другого конца практически не видно. Он стоял в начале и просто озирался по сторонам. Воздух был настолько тяжелым, что вдохнуть едва получалось, а на периферии то и дело скакали мутные фигуры, за которыми взгляд не поспевал. Все казалось таким мрачным и неживым, но Ханзо явственно ощущал присутствие. Он опустил глаза. Его руки были грязными, практически по локти, словно измазанные сажей, а ноги босые. В кожу впивались камни и стеклышки, а мороз кусался еще острее. Холод он чувствовал сильнее всего прочего. В ушах гудел какой-то неприятный звук, который издавало по ощущениям все пространство вокруг него. Он шел одновременно от моста, от реки внизу, от города сзади, от города на другой стороне, от самого Ханзо тоже. Словно шум радио, пытающегося зацепиться за громкий голос диктора на неизвестной ему волне. И все такое странное и страшное. Тревога сочилась отовсюду тонкими струйками воды сквозь трещины в самой черепной коробке. Зуд от некомфорта сжал его челюсть так крепко, что он бы вот-вот услышал скрип зубов. Весь расстилавшийся перед ним горизонт был словно в вакууме. Кажется, даже давление подскочило и давило на голову изнутри. Помимо прочего, Ханзо ощущал и ностальгию. Словно он тут уже бывал и, по всей видимости, оставил кусочек своей души, потому что место ощущалось забытым загородным домом, у которого он в детстве играл с друзьями. А теперь тут все пустое, дряхлое и жуткое, как в особняках с привидениями из фильмов ужасов. Ханзо озирался по сторонам в попытках определить хотя бы то, насколько уходил ввысь холм, на котором город строился, до тех пор, пока не понял, что он не мог разглядеть даже очертания домов. Они все выглядели абсолютно одинаково — нечетко, черно, мертво — но при этом были разных размеров: какие-то выше, какие-то ниже. Они все стояли кучно, близко друг к другу, притирались обугленными боками. И, кажется, шевелились. Они, будто густое смольное пламя, которое обрело форму, едва уловимо покачивались и плавали, как дорога плавала перед глазами в особенно жаркие дни. Ни в одном из домов не было окон, на улицах не горели фонари, не сверкали фары автомобилей. Не было даже людей. Только он один. Шелест в левом ухе заставил Ханзо резко повернуться, но взгляд ни за что примечательное не зацепился. Все тот же обветшалый мост, та же черная водная гладь, та же выцветшая сухая трава. Но шорох вдруг снова зазвучал, уже в правом ухе. Ханзо резко дернулся в другую сторону — ничего. Где-то вдалеке, где серое солнце то ли клонилось за горизонт, то ли лениво из-за него выползало, показывая кусочек своего бледного бока, через реку тянулся еще один мост. Куда массивнее, с высокими пилонами. Ханзо долго разглядывал его, не способный отвернуться, а через несколько секунд после того, как он, наконец, отвел взгляд на воду, по нему червем пополз поезд. Абсолютно беззвучно, словно весил не больше тысячной фунта. Только лишь эта деталь нагнетала атмосферу так сильно, как не могло ничто другое. Он медленно двигался за высокими прутьями пилонов, через которые сверху были протянуты на половину оборванные провода. Проезжал от одной опорной колонны до другой совсем не быстро, но по ощущениям Ханзо прошли жалкие миллисекунды, за которые локомотив и вагон за вагоном скрылись в туннеле. Только вот кто ехал в этом поезде, если тут совершенно никого? Это было больше похоже на симуляцию. Словно это место пыталось доказать, что оно живое. Снова шорох. Он заставил Ханзо вновь упереться взглядом в заброшенную дорогу на мосту перед ним. Только вот в этот раз он действительно увидел что-то. Это что-то неподвижной тенью стояло где-то в центре моста и качало черными ветвями-отростками, которые клонились к земле. Оно смутно напоминало силуэт человека, но слишком худого и изломанного, словно ствол старого сухого дерева. Ханзо прищурился, чтобы разглядеть это нечто получше, но с такого расстояния это было крайне проблемно. Ноги непроизвольно сделали шаг вперед, и он вступил на влажный асфальт, у кромки которого сквозь почву наружу рвались пучки травы. Ханзо испугался собственного движения. Замер на месте в ожидании того, как отреагирует тот, кто стоял вдалеке. Но он, она или оно даже не пошевелилось. Было уже не ясно, что пугало сильнее: ответная реакция или ее отсутствие. Идти вперед было элементарно страшно: вдруг этот человек вовсе и не человек. Поджилки тряслись от неизвестности. Из каждого угла сквозило чем-то, напоминавшим самый первый в жизни страх. Такой сильный, искренний, парализующий. Но в противовес этому Ханзо вел себя как типичный герой фильма ужасов: ноги, как запрограммированные, понесли его вперед. Каждый шаг раздавался острой болью. Он не ощущал ни единого порыва ветра, хотя вода уже пару минут как тревожно рябила, а деревья на противоположной стороне густо качались единым организмом. Ханзо ощущал беспомощность перед этим местом и тем, что в нем происходило. Он ясно чувствовал опасность, но откуда она шла, Ханзо не мог быть уверен. Он прошел около тридцати футов, и этого оказалось достаточно, чтобы понять, что это нечто было женщиной, а жуткими щупальцами — волосы. Они доставали до самых ее щиколоток и едва заметно колыхались, прятали половину ее лица и тела. Сама она была в каком-то рванье, прикрывающем мертвенно серую кожу, покрытую черными ссадинами. Из каждой язвы текла кровь, лимфа или чернота, в самом буквальном из значений. Она стекала с предплечий вниз, повторяла узор вен на сгибах вывернутых наизнанку локтей, капала на дорогу. На некоторое время Ханзо остановился в нерешительности. Идти обратно уже не было смысла, а вперед страшно. Ее тонкая фигура захлестывала Ханзо сильнейшей паникой, сжигающей его легкие. Он не знал, чего ожидать: нападения, той же самой неподвижности или того, что она просто растворится, и тогда потенциальная опасность окончательно исчезнет из виду. В голове гудело хуже, чем в реальности. Ханзо не слышал даже собственных мыслей. В этом белом шуме ему начали мерещиться отрывки фраз, но ни одного внятного предложения или хотя бы слова он так и не разобрал. Лишь навязчивое бормотание, которое разгоняло адреналин по организму еще сильнее. Больное сознание давило на голову бетонной плитой. Словно Ханзо опускался на дно океана, и давление плющило его в блин. Периферическое зрение то ли отключилось вовсе, то ли это прыгающие и моментально исчезающие тени заполонили его взор настолько, что он видел только то, что у него прямо перед носом. Как старая кинопленка: все было черно-белым, тихим, резким — картинку полосило вертикальными линиями. И вот, когда Ханзо уже готов был упасть на колени и отчаянно взмолить о пощаде, его каким-то импульсом толкнуло вперед. Он невольно сделал несколько широких шагов, прокалывая кожу на ступнях острыми камушками. На долю секунды он остановился и снова пошел вперед теперь еще быстрее. Сорвался практически на галоп. Но по мере того, как шаги становились шире и быстрее, силуэт не приближался совсем. Женщина все также стояла примерно в семидесяти футах от него. И тогда Ханзо решился, заранее проклиная себя: — Хэй! — он крикнул так громко, насколько смог, но она даже не пошевелилась. Будто пространство, почти как вода, не пропускало ни звука. Будто отчаянный крик Ханзо услышал только у себя в голове. Каждый шаг давался тяжело. Дорога под ногами была ледяной, и на ней, по ощущениям, лопнули миллион лампочек. Так часто ему попадались осколки. Шаг за шагом он рвался вперед, думая, что сможет настигнуть угнетающий силуэт. Но Ханзо точно уменьшался в размерах, ведь складывалось впечатление, что он не прошел и десятка футов. Он устал. Ноги болели от того, как сильно их расцарапал асфальт, горло кололо при каждом вдохе, а живот будто прокололо рыболовным крюком. И тянуло, тянуло, тянуло вперед. Ханзо открыл рот, постарался вдохнуть как можно больше и зажмурил глаза. Он ничего не видел, но продолжал идти, переходя в бег. Словно это необходимость. Словно благодаря этому он выберется из кошмара. Где-то внутри за главенство боролись две мысли: о том, что его выкинет отсюда, и о том, что его просто убьют, если уже не убили. Но острая боль и ощущение ударов пяток об землю доказывали обратное. Ханзо не видел, куда бежал, не мог даже по звуку ориентироваться, но под закрытыми веками рисовался тот самый силуэт, направляющий его, как компас. Он бежал отчаянно, как бежали бы продавцы круглосуточных магазинчиков за ублюдками, которые обносили кассы, пока никто не видел. Страх отступил на второй план. Ведь если он не видел, значит, не видели и его. Он говорил это маленькому Сатоши, когда укладывал его спать, а тот сопротивлялся и умолял поохранять его от налета привидений. Когда он вновь открыл глаза, силуэт ужасной женщины обрел совершенно иной облик. Она стала такой волшебной и притягательной, что у Ханзо окончательно перехватило дыхание, горло сдавило сухостью. Он почти повалился на асфальт, но вовремя выставил ногу вперед, больно проехавшись подушечками пальцев по неровной поверхности. Ханзо в шоке замер. Это была она. Харуми стояла к нему полубоком, обнимала свои локти ладонями и смотрела на Ханзо в упор своими большими добрыми глазами. Черные щупальца превратились в мягкие локоны, кожа на щеках порозовела, а ужасные гематомы на теле распустились малиновыми розами: ими было вышито ее платье. Ханзо сжал кулаки и, напрягшись всем телом, опять рванул к ней. Он не мог ее упустить. Только не снова. Ханзо успел облегченно заметить, что на этот раз Харуми действительно приближалась с каждым десятком дюймов, которые он пробежал, как вдруг она резво развернулась на одних пятках и побежала в противоположную сторону. Она убегала от него. Бежала со всех ног, размахивала тонкими руками и не останавливалась ни на секунду. Даже ни разу не обернулась. Ханзо наступал на битое стекло, камни, осколки бетона, какой то мусор, но замедляться даже не думал. Мост, кажется, становился длиннее с каждым футом. По ощущениям Ханзо не пересек даже половину. Харуми виляла длинными волосами из стороны в сторону, не давая Ханзо оторвать от себя взгляд. Она была все ближе и ближе. Ханзо банально превосходил ее в длине ног. И вот, когда уже можно было вытянуть руку и ухватить ее за снующий туда-сюда локоть, мост встряхнуло с такой силой, что Ханзо чуть не свалился с ног. Но это не заставило его остановиться, потому что Харуми бежала, невзирая даже на землетрясение. Футов через пятьдесят это повторилось. Мост завибрировал, и все камни, булыжники, пустые бутылки и фантики подскочили. Некоторые покатились вниз. Даже мост, старый и ветхий, наверняка аварийный, не скрипнул ни низкими металлическими перилами, ни грохнул отколовшимися кусками дороги. Сотрясание вновь повторилось, но теперь уже не затихло. Землю встряхивало сильными толчками, все вокруг вибрировало, рушилось и падало. Он отстал от Харуми, до пугающего сильно дав ей фору своим замешательством. И он вновь побежал. Фонарные столбы трескались у самого основания и падали, мост то и дело местами отламывался целыми кусками, как печенье. Асфальт вздыбился от трещин, которые Ханзо на бегу перепрыгивал. Творился полный хаос. Но даже в хаосе Ханзо не мог позволить себе упустить спину Харуми из виду. Попросту нельзя. Слишком горько было потерять ее в первый раз, но во второй он себе этого не позволит. Все вокруг чернело, ломалось и должно было греметь металлом и трещать бетоном, но мост и весь этот город были проглочены убивающей тишиной. Немое кино. Немая просьба Ханзо не уходить в том, как непреклонно он следовал за образом Харуми. И плевать она это или монстр, обращенный в нее. Лишь бы не упустить. И не отпустить уже никогда. Когда бежать стало, кажется, стократно труднее, Ханзо опустил взгляд, чувствуя, как сердце подползало к горлу от новой волны ужаса: вода в реке вышла из берегов и поднималась с бешеной скоростью. Ей не доставало футов пяти до высоты моста, которые сокращались с каждой долей секунды. Черная, густая и трепещущая так, будто живая. Ханзо на секунду остановился, глядя то на эту жижу, то на удаляющуюся дальше Харуми. Втянул больше воздуха и побежал опять. Ханзо успел преодолеть не так много, как вода уже скрывала его ноги по щиколотки. Она брызгала во все стороны, когда Ханзо пинал ее в попытках ускориться. Сквозь нее не было видно дороги. Она прилипала к коже, стягивала его мышцы, не позволяла идти вперед. Точно капкан. Ее уровень поднимался и поднимался. Она уже покрывала Ханзо по пояс, и складывалось ощущение, что пожирала его: он не чувствовал ног, не чувствовал того, как двигал ими, не чувствовал уже даже ее холод. Второй железнодорожный мост также скрылся под этой вязкой жидкостью, большей похожей на деготь, чем на воду. Из под нее торчали только огромные треугольные пилоны, некоторые из которых обваливались прямо у него на глазах. Они падали на глянцевую поверхность и медленно тонули, как в зыбучих песках. Ханзо уже не мог вытянуть руки из под вязкой черноты, но продолжал двигать ногами, не зная даже того, шел ли он прямо или его сбило с курса. Харуми уже не было видно. Под ногу попалось что-то, за что Ханзо запнулся, и он практически без сил упал. Река с жадностью проглотила его вместе с головой. Руками Ханзо нащупал асфальт. Набранный до падения воздух в легких уже заканчивался, и он открыл глаза. Перед ним была Харуми в своем любимом малиновом платье с розами. Вместе с ней был Сатоши, который обнимал ее обеими руками, но их смыло, как рисунок на песке, смывало волной. Теперь на их месте были мелкие разноцветные мошки. Они заполонили все пространство, что было вокруг. Холод окутал Ханзо от макушки до пят. Он расслабился всем телом, позволяя утянуть себя вглубь. Это оказалось даже приятно, хотя чувство паники все никак не отпускало. Следующими посетителями его галлюцинаций стали коллеги: сначала директор Синдел, затем ее заместитель Шао, проректор Лю Кан. Сайракс, Сектор, снова чем-то недовольный, Кано, Соня. Даже Би Хань. Они все смотрели на него с долей разочарования, даже осуждения. И терпеть такие взгляды было очень тяжело. Ханзо стал чувствовать разочарование в самом себе. Хотелось спрятаться от них всех. Побыстрее задохнуться и забыться. Нет. Нет, он не мог так просто захлебнуться в этом дерьме. Он ни за что не стал бы топиться в воспоминаниях. Он догонит ее. Ханзо с всей своей силой оттолкнулся и встал на ноги, к ужасу обнаружив, что все затопило ему по грудь. Он с жадностью вдохнул, протер лицо и попытался сделать шаг, но его качнуло течением, и он вновь плюхнулся навзничь в воду. Она попала в нос, медленно, словно мед, затекла в горло. Будто показывала свое превосходство над ним, мол, смотри, тебе не вырваться и не спастись. И Ханзо опять сдался. Расслабил напряженные руки, забитые ноги, шею. Опустился на спину в ожидании смерти. Он чувствовал, как чернота затапливала его легкие и вытесняла из них воздух, как онемели его губы от холода, как вся его одежда потяжелела, пропитавшись этой клейкой слизью. Когда сознание начало медленно угасать, Ханзо услышал, как в голове зазвенело что-то. Он не на шутку испугался этого звука, потому что до этого долгое время не слышал совсем ничего, кроме несуществующего шума. Наверное, это тикали часы, отсчитывающие его последние мгновения. Пять, шесть, семь, восемь. На девятый счет пиканье сбилось. Оно бешено истерило, так громко, что Ханзо сжал зубы. Выудить в этом ритмичный писк уже было невозможно, как и не обращать на это внимание. Какофония разрывала череп изнутри, грозилась лопнуть барабанные перепонки. Ханзо с силой сморщился. В ушах загудело. Когда же это все закончится? Несвязный набор из писка и звона медленно — прошло точно не меньше десятка минут — стал обретать форму. Оно пыталось быть похожим на музыку. Это могло быть даже чем-то приятным, не будь оно настолько громким. Хуже смерти и быть не могло. Харуми второй раз заставила Ханзо умереть. Последняя капля кислорода уже давно пузырьком всплыла на поверхность, но Ханзо все еще был в сознании. А может уже и не был. И это смерть так выглядела на деле. Чернота, холод и сверлящая голову трель мелодии, от которой в груди фантомно закипало раздражение. Хотелось ударить кулаком по будильнику, будь он вообще здесь. Он полежал, кажется, целую вечность. Перестал вслушиваться в звук. Не дышал, не шевелился, не думал даже. Но мелодия снова стала громче, и Ханзо вдруг испугался собственной догадки. Это стало действительно похоже на музыку. Не знающий точно не разобрал бы в этом ничего, кроме бесконечного набора первых попавшихся звуков. Но эта мелодия была Ханзо знакома: она стояла у него на звонке в качестве рингтона на номер Харуми. Она звонила ему на тот свет? Или... Трель телефонного звонка подкинула Ханзо на кровати. Голова моментально потяжелела, а в глазах стало стремительно темнеть. Яркий свет из окна ударил сильнее арматуры с размаху. Руки потянулись к лицу, с нажимом протерли глаза, и Ханзо, наконец, смог их открыть. Он тут же бросился к телефону и, с трудом фокусируя взгляд, увидел, что Харуми звонила ему аж пять раз. Это был шестой звонок, на который Ханзо, к его же счастью, ответил. — Алло? — собственный голос ножом полоснул по ушам. Севший, хриплый и от того тихий. — Господи, наконец-то я до тебя дозвонилась! — а вот голос Харуми был куда увереннее. Она явно злилась. — Клянусь, еще один неотвеченный, и я бы тебя заживо закопала. — Извини, — еще раз прочистив горло, пробубнил Ханзо. — Спал — не услышал. — Спал он. Вечерок выдался веселый? — Харуми, не начинай. — А я и не начинаю, Хасаши, — она точно злилась и еще как. — Я интересуюсь. Интересуюсь, чем это ты вчера таким занимался, раз умудрился забыть то, о чем мы договаривались еще на прошлой неделе. — Я помню. У меня выходной. Я что, не могу выспаться? — Я еду забирать Сатоши с тренировки. Будем через пол часа. — Сейчас Харуми звучала в разы спокойнее. Она тихо вздохнула и практически шепотом добавила: — Ты все также женат на своей работе. Звонок оборвали короткие гудки, и Ханзо уронил руку с телефоном на колени. Он совсем не мог злиться. Нет, она не была права. Ханзо действительно помнил, что сегодня к нему приедет Сатоши, но все равно чувствовал жуткий стыд. Еще этот идиотский сон. Отвратительный, страшный, неестественный, но вместе с тем правдивый. Будто все его мысли и желания за последний десяток лет сжали и засунули в этот кошмар. Ханзо пробрали мурашки, когда он вспомнил тот беззвучный поезд, который приснился. Еще никогда ему не снилось ничего подобного. Фрагментами сон уже забылся, но это было только к лучшему. Голова и так болела, а он со вчера не подготовил даже стакан воды.***
«Выхожу» быстро написал Ханзо и отправил. Он вертел на пальце ключи от квартиры и вприпрыжку спускался по лестнице. За полчаса он привел себя в порядок, открыл окна на распашку в надежде, что запах алкоголя, который он уже не ощущал, выветрится. Успел даже пиццу заказать. Свежий воздух ошпарил легкие, когда он выбежал на улицу и вдохнул поглубже. Белая Ауди его бывшей жены стояла прямо у подъезда,и как только Ханзо вышел, ее дверь открылась. Сатоши вылез, подтянул к себе рюкзак, а за ним следом вышла Харуми. Ханзо нервно сглотнул. Она преследовала его уже два дня. Только теперь она более чем настоящая. В черных брюках, белой блузке, с собранными в пучок волосами. Совсем не похожая на то, какой он видел ее во сне. Но до боли привычная. На переднем сидении сидел мужчина. Ханзо видел его краем глаза, но смотреть прямо не желал совершенно. Плевать он на него хотел. — Папа! — Сатоши сорвался с места и влетел в него, почти сшибая с ног. Ханзо крепко прижал его в ответ и почувствовал, как лицо в ту же секунду растянулось в улыбке. — Привет, чемпион. Как успехи? — Представляешь, я прошел на региональные соревнования! Улыбка Сатоши всегда действовала на Ханзо, как серотониновая бомба. Когда он был совсем крошечным и большую часть времени только плакал, ел и спал, когда разбивал коленки, шмыгал носом, а потом смеялся, потому что Ханзо дразнил его кислую мордашку. Сейчас, когда ему уже целых четырнадцать лет и он такой взрослый, что иногда даже казалось, будто не могло пройти столько времени и Ханзо случайно попал в будущее. — Серьезно? Скоро буду по настоящему тебя чемпионом звать. — А ты что, не серьезно? Ханзо потрепал Сатоши по волосам, не переставая улыбаться. Сын рассмеялся, схватил ладонь Ханзо, пытаясь избежать хоть и приятного, но все же неизбежно треплющего прическу касания. Сатоши улыбался так ярко и нежно, что сердце Ханзо трепетно сжалось. Всё-таки он ужасно скучал. Родительская любовь приятно грела душу, однако стоило перевести взгляд на Харуми, как все в нем словно умерло. Она стояла чуть позади сына, сложив руки на груди. На ее аккуратно накрашенных красной помадой губах застыла скромная улыбка, которая совсем не сочеталась со взглядом, в котором читалось лишь желание как можно скорее убежать по делам. Ханзо в миг почувствовал, как его спина напряглась. — Ладно, Сатоши, к отцу еще успеешь прилипнуть, — с той же улыбкой сказала Харуми, когда Сатоши вновь издал радостный возглас. Ханзо продолжал смотреть на нее, кажется, не в силах оторвать глаз. Все такая же чарующая, такая же нежная и притягательная. Прошло столько лет, а она не растеряла ни капли своей красоты. Взгляд Харуми с теплого стал привычным, серьезным. Последний десяток лет для Ханзо он именно такой. Словно даже взглядом она рисовала вокруг себя невидимый барьер. Ханзо до сих пор пытался привыкнуть к нему, ведь в памяти до сих пор теплились глаза, которые смотрели на него с совершенно другими чувствами. С нежностью. — Заберу его в воскресенье вечером, ладно? — Ханзо тут же кивнул. — Слишком не балуй его, а то потом ему отказать невозможно. — Да ты что? — Ханзо тут же нарочито удивленно посмотрел на сына, который успел отвернуться, чтобы никто не увидел его чересчур счастливое лицо. — Я серьезно, Ханзо. — Серьезный и слегка усталый голос Харуми говорил больше слов. — Все будет в лучшем виде, — Ханзо вновь в желании успокоить бьющееся неровно и явно не здорово сердце провел, наверное, в миллионный раз по волосам Сатоши, который уже куда активнее пытался выбраться из под обострившегося внимания отца. — Отдыхай. Прозвучало явно не так, как хотелось бы Ханзо. Рана на сердце, которую недавно сковырнули в очередной раз, ныла так, что боль, злость и обида на самого себя просочилась в таком простом и искреннем пожелании отдохнуть. Если он не мог сказать ей того, что говорил ранее, ведь теперь подобное было совершенно неуместно, то пускай хотя бы так. Харуми вздохнула так, будто вмиг стало легче дышать. Улыбка затаилась в уголках ее губ. Она лишь глянула сверху вниз на Хасаши, а после наказала сыну не доставлять неудобств отцу и села в машину, которая немедля тронулась с места. Шум двигателя быстро стих, и тишина улицы обрушилась на него многотонным грузом. Ханзо поймал себя на том, что он неприлично долго смотрел в сторону, где пропала белая Ауди. — Пойдем? — Сатоши дернул его за рукав, и Ханзо, вздрогнув, кивнул. — Пойдем. Заказанная пицца подоспела вовремя. Сатоши был так рад, что, словно опьяненный, съел половину за раз. Ханзо же лишь с упоением наблюдал, как порядком уставший от тренировок и учебы сын с наслаждением смаковал каждый кусочек его любимой мясной пиццы. Пока сын с ещё большим удовольствием облизывал мысленные пальцы, Хасаши закинул в рот нелюбимые Сатоши корочки и спросил: — Как неделя прошла? Надеюсь, ничего такого. — Как обычно, — вытирая руки салфеткой, ответил Сатоши. Он жадно глотнул сока из подставленного стакана. — Тест по биологии так себе написал, но Миссис Тернер сказала, что можно будет переписать на следующей неделе. — А что мама говорит насчет старшей школы? Не решили, куда переходить будете? — В частную, кажется, — Сатоши отвел глаза в право и сложил руки на столе, будто был на уроке и пытался вспомнить ответ на простой вопрос. — Мне уже нашли репетитора, который подготовит к… Вступительным. — А ты как? Хочешь? — Не-е-ет, — протянул Сатоши и откинулся на стуле. Опустил подбородок на грудь и исподлобья посмотрел на Хасаши. — Это частная школа и она… Находится слишком далеко, пожалуй… Я боюсь, что мы не сможем видеться также часто. — Неужели так далеко? Сатоши промычал сдавленное «ага». Ханзо лишь подпер подбородок рукой и помотал головой. Сатоши выглядел недовольным. Его, кажется, вообще не волновала учеба в школе, как и то, в какой учиться: государственной или частной. Сатоши интересовала по большей части тайская борьба. Глаза горели, стоило Ханзо спросить, как прошла тренировка и соревнования. — Думаю, мама и отчим желают тебе лишь лучшего образования. — Сказал Ханзо вскинув одну руку в абстрактном жесте. Сатоши пробубнил что-то нечленораздельное и закатил глаза. Дай Бог сил перетерпеть его подростковый возраст. — Да Шисуи все равно на меня! — Сатоши! — Грозно сказал Ханзо. Сын лишь посмотрел на него и вздохнул так тяжко, что вмиг стало его жалко. Раздражающая тишина вновь давила на уши Ханзо. Постучав пальцами по столу, он встал и, собирая грязные салфетки в коробку, сказал: — Ладно, хватит о неприятном. Сегодня посидим дома, сделаешь домашку, — от Сатоши послышался недовольный цок, — перед сном поиграем в приставку, а завтра сходим в торговый центр. Как тебе план? Сатоши пялился в стол, раздумывая. Слова «приставка» и «торговый центр» явно подкупали его, поэтому недолго думая, он крикнул: «Окей!» — и побежал в холл за рюкзаком. А через минуту кухонный стол уже был завален учебниками и тетрадями. Домашнее задание Сатоши делал с особенной скукой. По его нахмуренным бровям и поджатым губам было ясно видно, как мало его волновали уроки. Ханзо с упоением рассматривал его грузную мордашку. Сатоши был ужасно на него похож, и моменты осознания этого грели Ханзо душу. Сатоши был как маленькая версия него самого: во внешности, в характере, в повадках. Они одинаково подпирали голову согнутым указательным пальцем, когда писали что-то, одинаково втягивали губы и прикусывали их изнутри зубами, даже одинаково вздыхали. Раньше это чувство казалось ему даже немного эгоистичным по отношению к Харуми, но сейчас оно было для него лишь гордостью. Когда Сатоши закончил, Ханзо лишь глазами пробежался. Листы не белые — уже хорошо. Обещание Ханзо сдержал и поиграл с сыном в приставку. Сатоши показал свое мастерство в недавно вышедшем «Tekken 8», а потом вопил, что даже у отца нужно ложиться спать по режиму, а не когда захочется. Но, несмотря на все возмущения, Сатоши делал то, что говорил Ханзо. Воскресенье прошло куда приятнее. Сатоши явно ждал похода в торговый центр, ведь знал, что набалуют вдоволь. Так происходило почти каждые выходные. Ханзо любил сына так сильно, что готов был, кажется, подарить ему весь мир, лишь бы видеть, как он улыбался, смеялся и из раза в раз говорил, как любил его, как дорожил, что он самый лучший. Подобную нежность у Сатоши не забрал даже подростковый возраст. Да, характер стал взбалмошным. Мальчик четырнадцати лет, как никак. Однако вся взбалмошность и энергия уходила на занятиях борьбы. Поход в торговый центр был долгим, но насыщенным. Ханзо по просьбам сына отвел его в ненавистный Макдональдс, купил конструктор Лего по «Звездным Войнам», мол, это же по моей любимой части! А когда они под вечер зашли в Хол-Фудс, Хасаши понял, что в последнее время все и правда подорожало. Утром субботы Сатоши выглядел куда более напряженным, что, несомненно, напрягало Ханзо. Но сейчас на его лице не была тревожно напряжена ни одна мышца. Только улыбка растягивала губы и надувала щеки. Они и в квартиру зайти не успели, как заметили подъезжающую белую машину. Харуми вышла, деловито разговаривая по телефону. Сатоши тут же рванул к матери, впихнув на радостях все пакеты отцу. — Как выходные? — с улыбкой спросила Харуми, тиская сына так, словно ему снова четыре года. — Суперски! А можно мне остаться на неделю? Пожа-а-алуйста! Харуми рассмеялась и вместо вразумительного ответа пригладила волосы на голове Сатоши. Она посмотрела на Ханзо, и сердце его вновь забилось неровно. Образ из сна все еще не отпускал даже при виде ее столь воздушной, но приземленной в реальности. То, как тяжело и жутко расползалась от нее атмосфера страха, он никак не мог забыть. Как сильно все вокруг было натянуто в том сне. — Снова накупили игрушек, — в ее голосе звучала приятная усталость, которая отразилась в ее улыбке, глазах, чертах лица. — Сатоши, тебе ведь уже четырнадцать лет. — Не мог отказать, когда он просил, — с улыбкой признался Ханзо, отдавая пакет с конструктором Сатоши. — Знаешь же, что я слаб из-за этих щенячьих глаз. Ханзо глянул на сына, который смущенно насупился. Да, глаза Сатоши действительно были слабостью что для Ханзо, что для Харуми. Это единственное, что ему досталось от матери. Круглые, большие и черные настолько, насколько вообще возможно. Точно такие же сейчас смотрели на него в ожидании. — Сатоши, поехали. Нам еще нужно забрать Шисуи с работы. — Харуми призывно махнула рукой, и Сатоши, обняв Ханзо на прощание, убежал к машине. И они уехали. Харуми только кивнула ему, а Ханзо кивнул ей в ответ. А уже дома он просто лег спать, не выдержав звенящей тишины после визита сына. Даже получаса.***
— Уже слышал новости? Ханзо оторвался от экрана телефона и обернулся: это был Сайракс. Он прикрыл за собой дверь, аккуратно придерживая кружку с чаем, прошел к столу и плюхнулся рядом с ним. — Какие новости? — Значит, точно не слышал. Короче, — Сайракс шлепнул ладонями по столу и всем телом развернулся в его сторону, готовый эмоционально рассказывать. — Мне птичка нашептала, что у нас скоро будет сокращение. Ханзо вскинул брови, совсем не зная, как реагировать на такие новости. Сайракс тоже выглядел озадаченно. — Да? — скептически уточнил Ханзо. — А что же еще тебе нашептала твоя птичка? Сайракс оглянулся по сторонам, а когда убедился, что их никто не слышал, наклонился к его уху. — Что под это сокращение, вероятнее всего, попадет Кано, — прошептал. — Прикинь. Ханзо не мог поверить своим ушам. Неужели действительно могут уволить преподавателя, который отлично выполнял свою работу вот уже десяток лет? Пускай Кано временами и вел себя как раздолбай, но работал действительно на совесть. — Прикидываю, — заторможено ответил Ханзо. — Почему именно он? — Хрен его знает. Может потому, что он пиво пьет между парами, а может потому что Шан Цунга тогда в задницу послал. — Сайракс пожал плечами так беспечно, что Ханзо стало смешно. — Но второе вряд ли, потому что вы с Би Ханем делаете это на регулярной основе, и никого из вас пока увольнять не собираются. — Надеюсь, и в будущем не соберутся. — Кивнул Ханзо. Сайракс согласно промычал. Он аккуратно взял горячую кружку в руки и резко встрепенулся, как только сделал глоток. — Кстати! — вскрикнул он так резко, что Ханзо аж испугался. — Видал новый пост в инсте Джонни? Ханзо мгновенно сморщился. Посты с этого аккаунта ему практически каждый день тыкали в лицо студенты, которые его авторитет совсем не признавали. Они частенько могли прямо в лоб отпускать шутки об их «отношениях», которые и в теории существовали с трудом. Некоторые из старшекурсников плели чушь новым студентам, что они с Би Ханем вместе, и те следом за ними задавали ему вопросы о том, как они с ним познакомились, как долго встречались и прочую пургу. Ханзо их ужасно разбаловал. А этот пост он еще как видел: очередной глупый рисунок какого-то местного художника. На нем Ханзо и Би Хань были героями «Бегущего по лезвию». Би Хань с пассивным интересом смотрел на Ханзо и что-то говорил, подперев голову рукой. А сам Ханзо побитой собакой смотрел на него так влюбленно и одновременно устало, что он на секунду поймал себя на мысли, что это выглядело очень даже симпатично. Рисунок был отличным, спору нет, но это ужасно раздражало Ханзо. Чего такого интересного студенты нашли в их взаимоотношениях, которые строились преимущественно на ругани? Он совсем не понимал. — Видел, видел. Хочу забыть. — Ну что ты такое говоришь? Красиво же! — Сайракс широко растянул лыбу и развел руки в стороны. Ханзо устало вздохнул и закатил глаза. — Лучше бы ты думал о том, как не попасть под сокращение, а не об этих глупостях.***
В аудитории было шумно, душно и слишком людно. Сайракс бы сейчас пошутил, что душно тут, потому что это была пара ораторского искусства, но Сектор облегченно додумал, что Сайракса тут не было, также как и его дурацкого юмора. Сектор устал. Его сегодня все раздражало. Но что его раздражало еще больше, так это то, что причин на то как таковых не находилось: работа шла относительно размеренно, занятия были преимущественно с первыми курсами, которые еще не позволяли себе наглеть, а коллег он практически не видел. Сидел в своей аудитории и не высовывался. Заглядывал только Сайракс, но это стало уже традицией, поэтому его Сектор в счет не брал. Он просто громко появлялся, нелепо шутил студентам на потеху, приносил ему стаканчик кофе и также шумно уходил. Но настроение все равно было ни к черту. Сектор уже быстрым шагом направлялся на кафедру и планировал спрятаться там за отчетами, как вдруг услышал возглас: — Профессор Сектор! — Голос женский, молодой. Какая-то студентка. — Профессор, можно вас на пять минут? Сектор обернулся: это была девчонка с третьего курса эстрады. Она была в компании двух своих одногруппниц, которые, откровенно говоря, подкатывали к нему и думали, что Сектор этого не замечал. А Сектор лишь искусно делал вид, будто ему невдомек на их глупые попытки флирта, анонимные записки и прочую розовую хрень. У них с директором Синдел даже как-то раз состоялся диалог по поводу этого. Она заметила обостренное внимание к нему со стороны женской половины студентов и попросила его просто не обращать на это внимание. А лучше вовсе попытаться подавить это. — Что такое? — Ох, как же устало звучал его голос. Сектор мысленно взмолился, чтобы это стало для них весомым аргументом передумать, что бы они там не хотели от него. — Вы можете нам помочь? — Девушка прижала телефон в пушистом розовом чехле к груди обеими ладонями и просяще улыбнулась. Сектор чуть наклонил голову и изогнул бровь, молча спрашивая: — Мы хотели снять одно видео и... — Ох, нет, — он вскинул руки, выставляя их ладонями вперед. — Извините, девушки, но я сегодня слишком устал. Может, в другой раз? Его извиняющаяся улыбка повлияла на них именно так, как он и хотел. Их глаза жалобно округлились, а брови потянулись вверх. — У вас что-то случилось? — Нет, все в порядке, но первокурсники меня сильно измотали, — наглая ложь. — Я бы с удовольствием вам помог, но боюсь, что не осилю вечернюю документацию. — Вам не нужно ничего делать! — Вновь возобновила попытки уломать его студентка. — Просто стоять. — Просто стоять? — Девушка кивнула. — Тогда, думаю, это можно сделать в любой другой день, когда у меня будет больше времени. А сейчас прошу меня простить. На последних словах Сектор понизил голос, зная, как гипнотически это работало именно на этой троице. Они все сразу поджали губы и зачарованно вдохнули полной грудью. Такое внимание от студенток Сектора одновременно и напрягало и льстило ему. Они находили его привлекательным и спору нет, это было приятно, но мысль о том, что это его ученицы, сразу переворачивала первый пункт с ног на голову. Ему это было даже не за чем, тем более добрая половина коллектива подстегивала его по этому поводу. Но глубоко внутри он был рад понимать, что он им приятен. И если совсем честно, то кому не было бы? Наверное, только Эррону. Потому ему на любое внимание в свою сторону вообще все равно. На кафедре, к его удивлению, никого не было, даже несмотря на то, что пары у половины преподавателей кончились. Би Хань заканчивал одним из самых первых, поэтому, скорее всего, уже пару часов, как был дома, Шан Цунг обычно скромно сидел за своим столом и что-то деловито писал, а Ханзо с Сайраксом на другом конце разговаривали до посинения. Но никого не было и эта гробовая тишина подействовала, как таблетка от головной боли мгновенного действия. Сектор, наконец, расслабленно и шумно вздохнул. Его местечко было, как всегда, педантично убрано: никаких разбросанных ручек и бумаг, все на своих местах. Он устало плюхнулся на стул, с громким шлепком бросил папку на стол и откинулся на спинку. Его шея жалобно захрустела. Он взял ручку, покрутил ее в руках, пока искал нужный бланк. Провел пальцем вниз, аккуратно вывел дату и свое имя. За работой прошло чуть меньше десяти минут, как вдруг в коридоре послышались шаги. А еще через мгновение зашел Сайракс. — О! Как раз тебя я и искал. — Где же еще я могу быть? — с львиной долей сарказма спросил Сектор. — Ну, не знаю. Я зашел и в твою аудиторию, и в столовую, и в туалет, — в такой же интонации ответил Сайракс. — Кстати, в столовой нечаянно увидел кое-что интересное. Сектор оторвал взгляд от бумаг и посмотрел на довольное, как у кота, лицо Сайракса. Он держал в руках веточку винограда и довольно набивал им щеки. — Сайракс, тебе почти тридцать лет, а ты ведешь себя как восьмиклассница, — Сектор закатил глаза, но в слова и жесты он не вкладывал ни капли раздражения. С Сайраксом просто невозможно иначе, только по доброму. Он сам лучился добром и позитивом, за что его и любил весь коллектив. — Ты когда перестанешь сплетни распускать? — Видимо, никогда, потому что прямо сейчас, в столовой Кейдж снова катит к Соне, — Сайракс ухватил стул за спинку, подтащил его к столу Сектора и уселся рядом, складывая руки. Сектор заинтересованно глянул на него. — Я слышал, как он в очередной раз пытался пригласить ее на свиданку. Сектор фыркнул, представляя себе эту картину. Соня уже который год не могла отцепиться от отчаянно влюбленного в нее студента. А Джонни был упертый, как баран, поэтому шел напролом. Отказала десять раз, значит, согласится в одиннадцатый. — И как увенчалась эта попытка? — Да никак. Она ему сказала, мол, Джонни, я преподаватель, а ты студент. Как же ты не поймешь? — Сайракс смешно пародировал женский голос, и Сектор тихонько посмеялся, зная, что в этой компании можно. — Даже не знаю, кого жалко больше. — Мне нравится то, какой Джонни непреклонный. Зуб даю, рано или поздно он добьется своего. Сектор согласно кивнул, не имея сил отстаивать свою точку зрения, и снова посмотрел на черно-белые бланки. На одном предложении ручка перестала писать. Сектор пару раз чиркнул на ненужном листе бумаги, но на свету оказалось, что чернила кончились. Он тяжело поднялся, подошел к соседнему столу, который принадлежал Би Ханю, и без каких либо угрызений совести потянулся к стаканчику с канцелярией. Он стоял вплотную к стене, и пришлось гнуться через весь стол. — Сектор, знаешь, — Сайракс неожиданно появился сзади и прижался к его спине всем телом. Так неожиданно, что Сектор вздрогнул и выронил ручку. — Я так соскучился за сегодня. Длинные руки Сайракса обвили его поперек и сжали еще крепче. Сектор нервно поджал плечи, думая, что сказать. Но Сайракс его ответа не ждал: он приложился горячими губами к шее, пуская электрический импульс по всему телу. Парочка пальцев залезла в прорезь между пуговицами на рубашке, и от этого касания Сектор сжался еще сильнее. — Сайракс! — почему-то шепотом одернул он. — Ты ведь в курсе, что сейчас перемена и сюда может зайти кто угодно? Сайракс согласно промычал, но руки не убрал. Только второй начал вытягивать рубашку из брюк, мягко поглаживая живот. — В университете осталась только группа Ханзо, которая сейчас у него в мастерской. Ну и директор Синдел, которая совсем из своего кабинета не вылезает. И вообще, разве так не интереснее? — Ты издеваешься? — Сектор крепко вцепился в его руки, оттаскивая их подальше, развернулся к Сайраксу лицом и нахмурился так грозно, как только умел. — Какое интереснее?! Ты забыл, что Синдел на короткой ноге с моим отцом? Сайракс обиженно надулся и расцепил руки, отходя на шаг. Сектор облегченно выдохнул. Ведь буквально через пару секунд зашла Соня, причитая о том, как ее достал Джонни. — Невозможно! — воскликнула она и скрылась за дверью в кабинет Лю Кана. Сайракс вновь подошел и положил голову на его плечо. — Тогда хотя бы поцелуй меня. — Попросил он вкрадчивым шепотом. Сектор снова закатил глаза, но в этот раз противиться не стал. Уперся правой рукой в стол, левой обхватил лицо Сайракса за щеки и прижался к его пухлым губам своими, с настоящим наслаждением подмечая, какие они влажные от того, что он вечно их облизывал. — Доволен? — Еще как, Тора, — Сайракс блаженно улыбнулся. Его губы забавно сложились бантиком от того, что Сектор до сих пор сжимал его щеки ладонью. — Дописывай свой отчет и поехали. Нужно еще за фруктами заехать. Сектор поджал губы, вспоминая, что домой они попадут не сразу. Напоминание Сайракса пробудило в нем старую обиду, которая моментально стала угнетать его. Хорошего настроения, как и не было.***
Больница была помпезная и точно очень дорогая, как и ожидалось от господина Ву Цина. Сектор поднялся по мраморной лестнице и остановился у входа, не решаясь зайти. Высота здания давила его. Оно, кажется, всем своим весом легло ему на плечи и придавило к земле. Было так тревожно и страшно увидеть его лицо, его тяжелый взгляд. У них с отцом никогда не было обычных отношений родителя и ребенка. Он требовал от Сектора очень много для его возраста, а сам Сектор настолько желал угодить ему, что окунался в это самое настоящее саморазрушение с головой. Он хотел лишь теплых слов, отцовских объятий и одобрения. Хотел похвалы, но сколько бы он для этого не делал, взамен ничего не получал. Такие взаимоотношения быстро построили между ними чисто сотрудническую атмосферу, где господин Ву Цин — начальник, а Сектор — подчиненный, который отчаянно желал повышения. Это всегда сильно давило, делало Сектора озабоченным идеей того, чтобы заслужить признание отца. И вот Сектору скоро должно стукнуть тридцать три года, а он до сих пор не мог от этого избавиться. Отец был всегда строг с ним, а сейчас, когда он лежал в больнице после сильного химического отравления и уже написал заявление в полицию за попытку покушения, Сектор не испытывал ни капли жалости. Ему было ужасно стыдно за это, но сострадания в себе он найти не мог. Новостные группы, телевидение и газеты трубили во всю о том, что влиятельного чиновника попытались убить, отравив мышьяком. Сектор представлял, как его тело сковывало судорогами, какую боль он испытывал, но страха за его жизнь не чувствовал совсем. Только облегчение, что его секретарь быстро отреагировал и он остался жив. — Ну ты чего? — Сайракс подошел и встал чуть позади, положив руку на плечо. Сектор посмотрел ему в глаза, те резко сделались печальными. Неужели Сектор выглядел так потерянно? — Ты не обязан задерживаться там. Узнай, как его самочувствие и уходи, если так не хочешь находиться здесь, — Сайракс спустил руку с плеча вниз и крепко ухватил его за ладонь. Это был до боли теплый и родной жест, за который он был ему очень благодарен. — К тому же я здесь с тобой. Сектор сжал его руку в ответ, кивнул и, тяжело вздохнув, зашел внутрь. На ресепшне его встретила молодая медсестра, которая всучила ему больничный халат и проводила до палаты. Сайракс пошел за ним, но сел на лавочку у двери, пока Сектор решался постучать. Пакет с фруктами тяжело давил на сгиб локтя и вдруг показался таким ненужным жестом внимания. У его отца итак было все, он ни в чем не нуждался. Сектор совсем не мог предугадать его реакцию: скажет ли он спасибо, или что Сектор зря потратил время, которое мог посвятить чему-то важному. Начнет ли вновь говорить, что Сектор его бельмо, потому что не решил, как он пойти в политику? Сектор поднял руку на уровень глаз и постучался. Трижды, как всегда ему говорил стучать отец, ведь он любил четкость в действиях и словах. Ручка двери тяжело опустилась, и Сектор зашел внутрь. Господин Ву Цин, полулежа, растянулся на большой койке и читал книгу. На кончике его носа сидели очки, которые угрожающе бликовали жарким солнечным светом заката. Сектор носил точно такие же и их с отцом схожесть больно кольнула под сердцем. — Здравствуй, сын. — Своим обычным командным тоном начал Ву Цин, глядя на него грозно и ожидающе. Он поднял брови и чуть опустил голову, чтобы смотреть не сквозь линзы, а прямо и точно в глаза. Этот взгляд парализовал, блокировал движение мыслей в голове. Сектор едва слышно выдохнул, с разочарованием замечая, как дрожало его дыхание. Кровь оттекла от мозга, тревога сковала тело. Сектор низко поклонился, сгибаясь практически пополам, и слабым голосом ответил: — Здравствуй... Пап.***