«И вроде бы все хорошо
Мне кажется, я крепче стою на ногах
Мои мысли кажутся глубже
Но иногда мне кажется, что все не так
Все не так»
Нервы — так как надо
***
— Я поднимаю этот вопрос уже в сотый раз! Думаете, я назло пытаюсь вас задеть!? — Би Хань вскинул руки, стараясь локтями не задеть сидящих по обе стороны от него Эррона и Соню, которая с каждым новым громким возгласом уворачивалась от него, как от снарядов. — Видимо, да, потому что результатов я не вижу! — Ханзо в ответ злобно нахмурил брови и что есть силы сжал механический карандаш. Он жалобно затрещал. — Это потому, что никто не собирается принимать меры, — Би Хань плюхнулся обратно на стул, с которого до этого вскочил в эмоциональном порыве, и совсем тихо добавил замечание, цель которого была абсолютно очевидна: — Либо кто-то просто любит надо мной издеваться. — Ох, это над то... Вами издеваются? — сквозь зубы прошипел Ханзо. — Ну да, я же искренне кайфую от нервотрепки во время занятий с вашими группами! — А ну, прекратили оба! — Синдел с силой ударила по столу ладонью так, что кольца на ее пальцах громко брякнули и все преподаватели, которые тоже наблюдали ругань, вздрогнули от неожиданности. — У меня уже уши вянут на каждом совещании это слушать! Вы сами не устали орать друг на друга? — А что мне еще делать? У меня половина студентов не готовы к зачету из-за их вечных криков и гогота, — Би Хань покончил с расчленением Ханзо одним только взглядом и обратился уже к директору. — Я кучу раз просил составлять расписание так, чтобы совместные пары у меня были с кем-то другим. — Би Хань, во-первых, расписание я составляю отталкиваясь от тех преподавателей, которые работают неполный день. А во-вторых, даже если я и сделаю так, чтобы ваши занятия не совпадали, то что изменится? — Синдел развела руки в стороны, мазнув кистью по краю записной книжки, которую заместитель Шао держал в руках на протяжении всего совещания. Он вечно что-то в ней черкал, будто конспектировал каждое их слово. — Ну, допустим, я буду ставить вместо театралов и эстрадников каких-нибудь... Ораторов! Би Хань тут же скривился и быстро глянул на Сектора, который от подобной идеи тоже не в восторге. Его смазливое лицо сморщилось выражением полным отвращения и недовольства, аж очки с переносицы доехали до самых бровей. — Ну уж нет, — одновременно с Би Ханем процедил он, сложил руки на груди и возмущенно откинулся на спинку стула. — Мне отлично живется и в собственной аудитории. Каждый такой незначительный жест Сектора, в котором таилось самое колкое в мире раздражение, выводил Би Ханя из себя. Его хотелось передразнить, чтобы на острых скулах и кончике горбатого носа вспыхнула яростная краснота. — Может, тогда группы Эррона? — Синдел вновь вопросительно подняла брови, явно издеваясь над ним. — Или Сайракса?.. М? Би Хань скрестил руки на груди и шумно выдохнул, боясь даже представить себе картину того, как вечно неизвестно чему радостный и неугомонный Сайракс находился хотя бы в тридцати футах от него во время учебного процесса. Сайракс либо слишком тесно общался со студентами-театралами, которые пагубно влияли на его податливый, как воздушный пластилин, мозг, либо по жизни был с прибабахом. Как только Сектор умудрился подружиться с ним? А Эррон... Эррон Блэк спокойный, тихий и слишком адекватный для мастера театрального искусства, но Би Хань уже по горло сыт всеми этими мастерами, киношниками и ораторами. С него хватит. Директор Синдел удовлетворенно кивнула, расценив молчание, как окончательное подавление протеста, и взяла в руки папку с учебным планом. — Почему у нас вообще не хватает аудиторий? — Ханзо вновь вставил свои пять центов. — Мы престижное заведение, практически в самом центре города, а у нас преподаватели ютятся в одной аудитории. — Потому, что никто не рассчитывал, что именно танцу и комедии выделят столько часов. Я пытаюсь извернуться как могу, а вы мне только нервы мотаете! — Да они дерутся как кошка с собакой, — Сектор закатил глаза, раздраженно фыркнул и помотал головой, совсем как недовольный своим ребенком родитель. — Наоборот надо их почаще ставить вместе, чтобы они наконец-то друг друга поубивали. Сайракс прыснул в ладонь и немного отвернул голову, чтобы, не дай Бог, не увидеть то, как Би Хань втянул воздух ртом, готовясь что-то сказать, и не рассмеяться в голос, но Синдел подняла ладонь вверх, останавливая его и заодно еще одну ругань, норму которой Би Хань и Ханзо сегодня уже выполнили сполна. — Достаточно, — все резко замолкли. Даже неугомонный нарцисс Сектор внимательно навострил уши. — Скоро осенний бал, так что для подготовки мне нужны трое преподавателей разных направлений. Тишина никем не была прервана. Синдел устало вздохнула, потирая рукой нахмуренный лоб. Краем глаза Би Хань заметил, как Эррон скучающе отвернул голову в сторону выхода, пытаясь то ли телепортироваться за дверь, то ли слиться со стеной сзади него. Шан Цунг совсем притих, что показалось до безумия странным, а Сайракс с Ханзо молча переглянулись. — Умоляю, ребят, нам нужно показать хорошее выступление! Приедет какая-то важная шишка из местных спонсоров и если мы не докажем, что наши театральные мастера знатоки своего дела, то увидим мы не финансирование, а... — Синдел покрутила в воздухе кистью, пытаясь подобрать более красочный эпитет. — Хрен нам, короче, а не финансирование! — Ну, я точно не при делах, — Соня наклонилась вперед, практически укладываясь на стол. — Я могу идти? — Иди, — Синдел кивнула ей, и Соня, попрощавшись со всеми, убежала по своим экономическим делам. — Сайракс? — А что Сайракс сразу? — он удивленно вытянул брови вверх. — Я вообще-то в киношном направлении. Но если хотите, могу вам снять блокбастер о том, как четвертый курс эстрады с помощью телекинеза заставляет швабру бить первокурсников по задницам. — Сайракс! — ругнулась Синдел. — Выбирай выражения! Ладно... Эррон? Эррон покачнулся на стуле, балансируя на нем, как акробат на тросе — вот уж действительно мастер акробатического искусства. Би Хань тихо прыснул. Он заранее сдался перед несколькими минутами мучения и просьбами оставить его в покое, ведь это абсолютная бессмыслица: он единственный преподаватель танцев, которые как ничто другое должно быть на подобных мероприятиях. — А я в постановках не силен, — тихо ответил Эррон. — Разве вы хотите, чтобы студенты половину времени садились на шпагаты и крутили сальто? — Вот уж нет, — Синдел опустила взгляд в бланки и одними жестами рук показывала свое эмоциональное состояние. — Получается, остался только ты, — и подняла голову, смотря четко влево, точно зная, кто оказался под ее прицелом. — Ханзо. Би Хань напрягся. Он каждой клеточкой тела молился, чтобы Хасаши отказался от этой затеи, ведь если он этого не сделает, то минимум месяц, они будут видеть лица друг друга в два раза чаще, чем им обоим хотелось бы. Признаться честно, Би Хань с удовольствием не видел бы его вообще. Стер факт его существования из своей памяти. — Получается только я, — Би Хань напрягся еще сильнее. — Раз так, то... Я займусь постановкой. — Отлично! — Синдел хлопнула ладонями и посмотрела вперед, на Би Ханя. — Тогда на твоей шее танцы, а на твоей, — ее взгляд метнулся к смиренно ожидающей своей участи Цетрион. — Песенная часть. Цетрион послушно кивнула, принимая задание, а Би Хань скопировал усталый вздох Синдел и положил тяжелую голову на сложенные на столе руки.***
Суммарно за весь день Би Хань около десяти раз проклял Ханзо за то, что его раздражающее лицо будет мелькать перед глазами целых два месяца. Хань не понимал, согласился ли Ханзо ему на зло или потому, что действительно хотел, но было ясно только то, что нервы ему потреплют дюже много. Ханзо в этом был мастером своего дела. Полчаса после конца учебного дня Би Хань ловил в коридорах одного своего студента, который был нужен для танца, потому что Джонни — этот мученик — носился всегда как в задницу ужаленный. Он как сорока слетался на все блестящее и пахнущее весельем и проблемами. И совсем не удивительно, что он был одним из любимчиков театральных мастеров. Вторым был Кун Лао, с четвертого курса актеров драмы, которого за все выходки — конечно же, в пользу студентов — прозвали Великим Кун Лао. Другое дело — Китана: она сидела в аудитории Сектора и заполняла зачетки первокурсников. Ее сгрести себе было проще простого. Она как раз закончила свою работу и уже собиралась идти в общежитие, но перспектива выступления на публику завлекла ее быстрее, чем мышь завлек бы сыр в мышеловке. Танцами она горела, как никто другой в вузе, и это заставляло гордость Би Ханя шипеть и бурлить, как жир на сковороде. — Ну, неужели я похож на танцора, мастер Хань? — жалобно заскулил Джонни. Би Хань уже был готов тащить его за ухо, если услышит еще хоть один вопль. — Я артист! — Во-первых: перестань меня так называть. Сколько раз я тебе об этом говорил? — Би Хань посмотрел на него через плечо, грозно хмурясь. Это, по всей видимости, не сработало, ведь Джонни лишь разочарованно вздохнул и поджал губы. — Во-вторых: артисты должны уметь танцевать также хорошо, как чесать языками. Джонни оскорбленно насупился, выпячивая грудь, как голубь. Китана по правое плечо закатила глаза. Последние пятнадцать минут она только это и делала. Актовый зал в конце коридора уже во всю разрывался от звуков, и Би Хань почувствовал, как мигрень нагнетающе задышала ему в затылок. Двери перед его лицом распахнулись, и мелодия фортепиано плаксиво их поприветствовала. Цетрион играла какое-то произведение: ленивое, но ласковое. Она такие страстно любила. Романтические, на «сплошном дыхании», гибкие в исполнении, которые льются тонким ручьем из-за высоты и силы ее голоса. Под ее аккомпанемент на фортепиано пела студентка третьего курса Ашра. Голос ее совсем не был похож на голос преподавательницы. Но ни чуть не хуже: в ее исполнении грудные ноты звучали очень насыщенно, объемно и мягко. Би Хань сконцентрировался на ее пении, пока разглядывал сцену, думая, стоит ли им репетировать сразу с ней. Ханзо сидел у стены, рядом с коробкой украшений. Листал какую-то толстую книгу одной рукой, а другой держал телефон. Его присутствие не было для Би Ханя неожиданностью, скорее неприятным дополнением. Единственной тонкой косточкой в филейном куске рыбы, которая уколола горло так, что аж слезы навернулись. — И что мы будем танцевать? — спросил Джонни. — То, что мы учили на занятиях, которые ты прогуливал, — Би Хань не смог лишить себя возможности упомянуть чужой косяк, от чего на душе стало даже чуточку приятнее. — Вальс. — А, точно. Осенний бал, осенний вальс. Логично. — Джонни засунул руки в карманы брюк и ожидающе пнул воздух. — Прекрати паясничать, иначе я... — Джонни! — Би Хань обернулся на прервавший его крик. К своему несчастью он увидел, что в их сторону уверенно шел Ханзо, на ходу захлопывая книгу. — Ты то мне и нужен был. — Мастер Хасаши, мы сейчас немного заняты, — хорошее настроение как ветром сдуло. Он так надеялся, что они спокойно порепетируют, но надежда неожиданно умерла самой первой. — Или не заметно? — Честно? Не особо, — Ханзо скептически вскинул брови. Они раздраженно уставились друг на друга, начиная привычные гляделки: кто первый отвернется, даст слабину, тот проиграл. — Карлтон нужен мне для спектакля. — А мне он нужен для танца! — Би Хань вновь насупился. Неприятное жжение внутри медленно разгоралось, угрожая вырваться на волю уже тысячным по счету злостным спором. — Ну давайте на «камень-ножницы-бумага»? — Ханзо издевательски развел руки в стороны. Его тон сочился сарказмом, от которого у Би Ханя всегда валил пар из ушей. Невыносимость Ханзо всегда действовала на него, как отказ тормозов: в гневе он мог зайти так далеко что приходится его или Ханзо силой уводить подальше, потому что Хасаши в своей упертости нисколько не уступал. Они сталкивались лбами сотню раз и бодались с такой силой, что потом голова трещала. Конечно же, фигурально, хотя Хань мысленно с большим удовольствием называл Ханзо бараном. Би Хань прошипел невнятное: «Идиот». Потом он схватил Джонни с Китаной за руки и потащил их в сторону сцены. — Ну, отлично! Вы еще и сцену займете! — вдогонку крикнул Ханзо. Би Хань услышал громкий «шлеп» сзади, догадываясь, что это чужие ладони в порыве разочарования ударились об бедра. — Да! Займем! — злорадно бросил в ответ. Би Хань четко осознавал, что сейчас он действовал исключительно во имя своей гордости, но остановиться уже не мог. Ханзо его раздражал, бесил, выводил из себя, досаждал ему, и каждый раз, когда Би Хань об этом задумывался, он только спустя сто и один такой синоним успокаивался. Он уже практически забыл откуда у этой неприязни росли ноги, но постоянные колкости, язвительные комментарии и просто поведение Ханзо заставляли каждый раз вспоминать откуда. Их открытые, почти враждебные, позиции по отношению друг к другу сильно не нравились директору Синдел, но и она не могла на них повлиять. Они не ругались вне кафедры, старались хотя бы сделать вид, что ничего такого опасного для здоровья не происходило — что лишь иногда не получалось — и в конце концов не дрались. Мирно воевали между собой. Би Хань работал в этом университете уже лет пять и изначально даже не задумывался о том, что с кем-то из коллег он настолько не сладит. Да, может Би Хань не настолько открытый для новых знакомств, у него не такое вездесущее — идиотское — чувство юмора, он не любил шумные мероприятия и предпочитал спокойно работать, и скорее ждал самых обычных исключительно рабочих отношений с коллегами, но точно не открытую неприязнь. Но судьба распорядилась по своему, и вот уже почти шесть лет он пять дней в неделю старательно подавлял желание съездить Ханзо кулаком в нос. Ханзо, будто специально, постоянно его провоцировал на это. Однажды Би Хань даже практически сорвался: замахнулся, готовый вот-вот ударить, но рядом оказался Сектор, успевший быстро среагировать и перехватить его руку до непоправимой ошибки, из-за которой его запросто могли уволить. За что он ему даже благодарен, ведь помимо увольнения ему грозил еще и сломанный нос, потому что Ханзо крупного телосложения и мог запросто отправить его в травмпункт. Би Хань был на пол головы ниже, тщедушнее и явно слабее, потому что в танцах ему такая физическая сила попросту не нужна. А Ханзо точно ходил в спортзал, потому что один только его бицепс был размером с голову Би Ханя. Удивительно, но в тот момент Ханзо даже не предпринял попытки атаковать его в ответ. Он просто продолжал непреклонно смотреть ему в глаза, словно пытался взглядом выказать весь негатив, что в нем копился. — Мастер Би Хань! — перед носом щелкнули пальцы. — Вы с нами? Би Хань вздрогнул от неожиданности. Китана обеспокоенно на него смотрела, хлопая длинными ресницами. — Задумался, — просто отмахнулся Би Хань. — Джонни, я очень надеюсь, что ты хоть что-то помнишь из этого танца. Потому что времени у нас не так много, учитывая, что мастер Хасаши будет постоянно вырывать тебя из репетиций. — Еще выпуститься не успел, а уже звезда, — Джонни гордо ухмыльнулся, задрал подбородок кверху и сложил руки на груди. Как напыщенный петух. Би Хань недовольно на него посмотрел, не открывая рот, словно говоря поджатыми губами: «Угомонись». — Что? Кейдж повернулся к Китане и вопросительно развел руки в стороны, мол, разве я не прав? Она в ответ только пожала плечами, явно не заинтересованная в его востребованности. Би Хань обернулся и приметил фортепиано, на котором играла Цетрион, чей тихий уход он даже не заметил, с головой окунувшись в не самые приятные воспоминания из начала его преподавательского пути. Он аккуратно подошел, трепетно провел пальцами по боковой стенке и верхней крышке, смазывая пыль. Сразу вспомнились времена младшей школы, когда мама отдала его в детскую музыкальную академию, где он и научился играть на клавишных инструментах. Скрипучий стул выдвинулся из под закрытой клавиатуры, и Би Хань сел, оценивая насколько хорошо будет видна часть сцены, где Китана и Джонни будут танцевать. Результат не впечатляющий: половину видно не было. Нужно было либо двигать фортепиано, либо студентам делать не такой широкий шаг, как в настоящем танце. Но Би Хань выбрал первое. Все-таки вальс — танец широкой ноги, раскидистых движений, летящего наклона спины партнерши. Но точно не ужимки на краю сцены. Пространство Джонни и Китане нужно обеспечить, поэтому Би Хань уперся плечем в боковую стенку фортепиано и навалился всем своим весом. Тяжелая конструкция практически не поддалась: сдвинулась дюймов на пять и встала на месте, словно приклеенная. Би Хань попробовал еще раз. На этот раз сдвиг вышел в половину меньше. Третий толчок не дал совсем никакого результата. Ножки фортепиано будто уперлись в какой-то выступающий край и его нужно было приподнять. При внешнем осмотре ничего во что можно упереться не обнаружилось. Дилемма перед Би Ханем встала непомерная. Плечо уже саднило от того, как ажурный объемный край верхней крышки фортепиано крепко впивался в него. Джонни и Китана беспомощными котятами смотрели на его потуги, потому что знали, что если мастер Би Хань не попросил помощи — значит помогать не надо. Тяжелая тушка музыкального инструмента, как припаянная, встала на одном месте, не поддаваясь попыткам сдвинуть или приподнять, даже не поддаваясь внутренним молитвам: «Ну давай, пожалуйста, умоляю!» — и все в таком духе. Би Хань сдался. Тяжело и крайне раздраженно выдохнул, уместил руки на боках и уставился на фортепиано, как баран на новые ворота. Оно было старым, без колесиков, как на новых корпусах, но звучало расстроенным настолько, что никто не смел даже заикнуться о том, чтобы его выбросить. — Может попросить мастера Хасаши помочь? — из-за спины раздался жалобный голос Китаны, которая, судя по всему, уже устала ждать. — Еще чего! — возмущенно. — Не хватало мне еще... — А почему бы и нет? — на этот раз голос уже не принадлежал Китане. И даже не Джонни — это Ханзо втихушку подкрался, подслушал и теперь издевался. — Мастер Хасаши всегда готов помочь слабым. Глаз Би Ханя дернулся. Он прикрыл глаза, стараясь отогнать концентрированную ярость, которая раскаленной магмой заливала горло. Под чернотой опущенных век нарисовалось злорадное лицо Ханзо, который был до чертиков доволен язвительным ответом. Наверняка именно так он сейчас и выглядел. — Ну, раз готовы, так идите и помогайте, — Би Хань медленно обернулся и практически выплюнул: — Мастер Хасаши. Я тут слабых не вижу. Ханзо фыркнул и закатил глаза, но вопреки этому не ушел. Он поднялся на сцену, излишне гордо прошел мимо Би Ханя, только еще не толкая его, а потом также — излишне — пафосно подхватил фортепиано одной рукой под клавиатурой, а второй за выпирающий край сверху, который был скорее декоративной частью, чем конструктивной, и поднял край корпуса. А затем ожидающе уставился на Би Ханя, до которого еще не дошла суть его паузы. Ханзо решил подтолкнуть: — Ну раз слабых тут нет, то, может, поможете тогда? И Би Хань наконец опомнился. Подскочил, взялся так же, как Ханзо, и они вместе подняли фортепиано в воздух. Теперь оно стояло у самых дальних кулис, и обзор позволял видеть всю сцену. Все так, как надо. Би Хань, стараясь не смотреть на объект раздражения, широко оглядел сцену, прицениваясь. В распоряжении танцоров было больше тысячи квадратных футов, посреди которых теперь была удобная пустота, вместо тяжелого корпуса фортепиано. На пальцах остались красные следы, которые Би Хань растер другой рукой, чувствуя, как ладонь нагревалась от прилива крови. Нужно было что-то сказать. Вернее не что-то, а нечто очень конкретное, но слова застряли где-то на уровне зародышей в его диафрагме, которая напрягаться и обличать их совершенно не хотела. Глаза Ханзо ожидающе вперились в его переносицу, брови домиком встали над ними, а губы тронула легкая победная улыбка. — Спасибо, мастер Хасаши, — сквозь бурлящую в груди гордость, выдавил Би Хань. Ханзо молча кивнул и просто ушел. Никакой колкости в ответ. Да он даже не посмеялся над ним! Хотя все еще впереди, может, завтра он придет на работу, а Ханзо уже растреплет это на весь педагогический состав и будет измываться? Не дай Бог об этом узнает Сектор. — Ладно, — в итоге промямлил Би Хань, подавляя переживания. — Начинаем. Он плюхнулся на круглый стульчик, который слегка прокрутился, положил руки на клавиши и подушечками пальцев провел по пыльной поверхности. Кто оставил его открытым? Мелодия вспомнилась практически сразу, как и то, как ее играть. Первые ласковые ноты «Венского вальса», быстро перерастающие в торжественную симфонию. Фортепиано сиротливо звучало в вальсе. Би Хань чувствовал, как сильно не хватало тромбонов, контрабасов и старых и добрых скрипок. Они фантомно звучали у него в голове, и Би Хань подумал, что было бы неплохо привлечь к выступлению группу музыкантов, деятельность которых уже давно вышла за пределы университета. Насколько он помнил, они несколько раз выступали со своим оркестром в Филармонии. Перед глазами сразу появились картинки танцующих Джонни и Китаны: она в элегантном платье с легкими шифоновыми шлейфами на рукавах и плечах, которые прозрачными призраками следовали за ее движениями; Джонни в строгом черном фраке. Он аккуратно обнимал руками ее талию, кружил по всей сцене, словно они настоящие принц Томас и Золушка. Струяющиеся ленты на платье Китаны оплетали бы их фигуры, как потоки магии, превращающие тыкву в роскошную карету, и сияли в свете одного прожектора, который безотрывно следовал бы за ними. Мелодия дошла до кульминации, в которой пальцы Би Ханя летали над клавишами, еле поспевая за течением мелодии в голове. Она звучала глубокими, низкими нотами, которые легко разбавляли высокие четвертные ноты верхней октавы. Он даже удивился, что до сих пор помнил такие термины, ведь прошло уже лет пятнадцать с его выпуска из музыкальной академии, на протяжении которых он не играл ничего сложнее увертюр во время своих занятий со старшими курсами. Остались последние несколько нот, которые Би Хань доиграл на одном глубоком вдохе. Его пальцы на несколько секунд задержались над клавишами, и он медленно уложил их на колени, мысленно оценивая то, как сыграл. — Ну как? — обратился к молчащим студентам. — Такой вальс потянете? — Вау, — практически одновременно с Джонни протянула Китана. — Это «Венский»? — Би Хань моментально кивнул, довольный тем, что Китана узнала. — Но там же больше шестидесяти тактов! Вы уверены, что стоит такое ставить? — Я уверен в ваших способностях. Я много раз видел, как вы танцуете и могу смело сказать, что лучшей пары для «Венского вальса», чем вы, в нашем университете нет, — спокойно отчеканил Би Хань, словно по учебнику. Джонни моментально расплылся в довольной улыбке. Эти слова явно придали ему мотивации репетировать, а Би Хань на это и рассчитывал. Похвала всегда действовала на Джонни, как десять кубиков адреналина внутримышечно. Особенно похвала от Би Ханя, которой удостаивались в разы реже, чем от тех же Сайракса или Ханзо. Они работали со студентами совсем по другим принципам, а Би Хань хвалил лишь тогда, когда действительно был доволен всем от и до. — Тем более это лишь в половину больше обычного темпа. Да, это быстро, но неужели вы упустите возможность покрасоваться перед всеми? Вопрос был скорее адресован Джонни, чем им двоим, и сработал на ура. — Давайте уже репетировать! — громогласно заявил Кейдж. — Больно мне захотелось посмотреть на этот ваш «Австрийский вальс»! — Венский, — поправила Китана. — Венский вальс. — Суть одна!***
Рабочая неделя завершилась относительно спокойно, если не брать в расчет то, как Синдел обрубила все пути отступления от совместной с Би Ханем работы своей секущей рукой. Но Ханзо старался об этом не думать. Не думать о Би Хане вовсе, потому что каждая мысль разъедала череп изнутри самой жгучей кислотой. Самым болезненным образом. Неожиданное приглашение от Эррона сходить в бар стало теплой отдушиной, ведь ничего лучше, чем отдых со старыми друзьями и алкоголем, быть не могло. Замыкающим в их компании вечером стал Страйкер, который так же, как и они, неделями пропадал на работе. Увидеться с ним, дай Бог, раз в неделю уже было большим подарком судьбы, потому что еще не так давно он жаловался на груду работы, что свалилась на него, как снег в июле. Сразу после окончания репетиции, на которой Джонни вяло читал свой текст, ужасно уставший после штудирования вальса, Ханзо на такси помчал в бар, который они втроем прозвали горячей точкой, ведь все их бурное зарождение дружбы, которая разгоралась стремительно, как облитые бензином дрова, прошла по большей части здесь. Эррон уже стоял у входа, переминаясь с ноги на ногу. Он сегодня тоже устал и более чем заслуживал двойную порцию восьмилетнего виски горячо им любимого. Ханзо лично его угостит. Дверь автомобиля захлопнулась, и Ханзо махнул Эррону рукой, останавливаясь у светофора. Машины мчались мимо на такой скорости, словно это трасса где-то за чертой города. Каждая из них, как рычаг, переключала мысли у него голове. Он думал о работе, о студентах, об осеннем бале, который уже заебал его до чертиков, о том, в каком состоянии он сегодня приедет домой. Неожиданно подумал о чужих длинных черных волосах. Ханзо мотнул головой, прогоняя эту мысль, как надоевшее бельмо на глазу. У него это уже в печенке сидело. Эррон, с каждым шагом Ханзо навстречу, сильнее растягивал привычную ленивую улыбку. Его веки тяжело нависали над глазами, и незнающий его человек мог бы подумать, что он чем-то недоволен. Ханзо к этому взгляду давно привык и точно знал, что ничего угрожающего в нем нет. Эррон на самом деле человек очень мягкий и неконфликтный. Он в этом окончательно убедился, когда пару лет назад Эррон с искренним энтузиазмом согласился посидеть немного с его сыном, пока он бегал по магазинам в поисках растворителя для краски. Сатоши неуклюже забрался по полкам шкафа наверх и перевернул на себя не плотно закрытую банку краски, что осталась у него после ремонта. Как следствие, все его лицо, руки и ноги были красными. Но даже вид хорошего друга и приятное воспоминание из не такого далекого прошлого не сдвинули камень с его души. Наоборот стало еще тоскливее и неприятнее. Как будто он сейчас находился совсем не там, где должен. Как будто поторопился и сдвинул в сторону не сделанные дела. Он бы скинул это на плохое предчувствие, если бы не ошибался с ним каждый раз. За спиной Эррона показалась голубая футболка Страйкера, который шел к ним, уже размахивая руками. На его лице сияла радостная улыбка, то ли от встречи с друзьями, то ли от предвкушения алкогольной эйфории. — Ну что, готов к незабываемому свиданию с сорока градусами? — от слов Эррона Ханзо уже почувствовал терпкий вкус виски на языке. — Спрашиваешь? — усмехнулся в ответ. — Сегодня я готов к чему угодно, — Страйкер хлопнул Эррона по плечу и насмешливо фыркнул, когда тот испуганно вздрогнул. — Я чертовски устал за эту неделю. Из дверей бара практически кубарем выпала компания молодых ребят настолько пьяных, что им было абсолютно до лампочки, что их за шкирку выкидывал охранник. Тот отряхнул руки друг об друга, словно сжимал в пальцах не воротники одежды, а горсть земли. — Вот также хочу, — глядя на все действо, как под гипнозом, сказал Эррон. — Аж завидно. Они все вместе рассмеялись и, кажется, тяжесть в груди Ханзо чуть ослабла. Было все еще тягостно и дискомфортно. От этого хотелось как можно скорее избавиться. А внутри царила именно та атмосфера, которой Ханзо страстно желал. В воздухе витал тяжелый запах алкоголя, освещение приглушенно окутывало пространство чем-то почти осязаемым, что окутывало легкие пряной тяжестью. Ханзо поглубже вдохнул это еще на входе и потянулся к барной стойке. Люди вокруг шумели, громко смеялись, бокалы громко бренчали. Музыку было совсем не слышно, но это и не нужно. Бармен готово прильнул ближе, навострив уши, принял заказы. Алкоголь стал их камео на ближайшие несколько часов. Ханзо быстро обхватил пальцами штоф виски, который до судорог приятно холодил пальцы. Хрусталь стакана был таким холодным, что снаружи покрылся влажной испариной. Прохладные капли манили, чтобы их слизали прямо с пальцев, но Ханзо лишь поставил бокал обратно на стойку после пары жадных первых глотков и похлопал ладонями по горячим щекам, стараясь отвлечься этим. — Ну что, Страйкер, — чуть веселее начал Эррон. — Как служба идет? — Это просто кошмар какой-то! — тут же взвыл он, словно только этого вопроса и ждал. В его голосе разлилась вселенская усталость, из-за которой Ханзо наяву распробовал горечь. — Кабал же уволился, а на нем стоял целый отдел! Вся его документация свалилась на меня, как на единственного оставшегося капитана. А там столько работы! У моего старшего сержанта глаза на лоб лезут, — Страйкер уместно уточнил кто есть кто, потому что от усталости ни Ханзо, ни Эррон уже ничего не соображали. Страйкер запихнул в рот крупный кусок сыра и невнятно продолжил: — Я так долго еще никогда за компьютером не сидел. Мозг кипит, а начальству по барабану. Они еще требуют, параллельно заниматься тем делом с отравлением какого-то чиновника, хотя у нас следаков пруд пруди! — и устало-злобно заключил: — Дурдом. Эррон задал несколько наводящих вопросов, которые Ханзо пропустил мимо ушей. Второй бокал обжег горло еще крепче первого. Тепло приятно обволокло грудь, и Ханзо блаженно выдохнул. — У меня все стабильно, — ответил Эррон видимо на взаимный вопрос Страйкера о делах. — Работа идет, студенты учатся, часовой план выполняется... Ханзо неожиданно ощутил себя рыбой в аквариуме. Слух окутала пьянящая дымка, в которой растворились все звуки-раздражители. Он уставился вперед, подперев голову руками, и с интересом стал разглядывать сначала блики на бутылках в баре, затем бейджик бармена — его звали Том — и остановился на дальнем столике справа, который было видно как на ладони. Его взгляд зацепило какое-то движение: две девушки, сидели за этим столиком и кокетливо махали ему одними пальчиками. Обе красотки как на подбор. Длинноногая блондинка в черном блестящем платье, которая кидала хищные взгляды на Эррона, но он, судя по всему, ее даже не видел: Ханзо все еще слышал низкое гудение его голоса, когда он рассказывал им что-то. Ханзо даже стало стыдно, что он уже не слушал. И брюнетка. Брюнетка в малиновом коктейльном платье. Такая, что у Ханзо перехватило дыхание. На секунду ему показалось, что на ее месте он видел совсем другую женщину. Он даже на всякий случай протер глаза, чтобы удостовериться не ошибся ли. Но, да, это была действительно не она. Ему показалось. — Ханзо? — Страйкер облокотился на барную стойку, выглядывая из-за плеча Эррона и смотрел на него почти волнительно, сдвинув светлые брови у переносицы. — А? — тупо переспросил он. — У тебя как с работой дела? Все нормально? — А... — Ханзо зажмурился, стараясь чем-то другим размазать чужое лицо, четко вырисовывавшееся на обратной стороне век. — Нормально. Сейчас к осеннему балу студентов готовим. Я, Цетрион и... Би Хань. Страйкер сочувствующе сморщился. Он тоже наслышан о его натянутых, взаимно неприятных отношениях с преподавателем танца. Ханзо пространно махнул рукой, мол, не бери в голову, и залпом допил виски. Время за разговорами тянулось сладостно медленно. Ханзо часто одергивал себя, мысленно повторял: «Тебе нужно расслабиться, Ханзо», «Не думай об этом, Ханзо», «Забудь уже, Ханзо, прошло много лет». Но каждый раз его мысли уплывали в одно русло. Сходились в одной точке, как линии в перспективе. Денег на карте заметно поубавилось — причина по которой он больше не поднимал руку, прося бармена в, наверное, сотый раз налить чего-нибудь покрепче. Последнее, что он пил — абсент. Пара тройка шотов подняли изнутри всю горечь, всю подноготную, которая порядком заебала. От нее хотелось избавиться, содрать, как давно омертвевшую кожу. Ханзо провел руками по лицу. Он не чувствовал кожи. Не чувствовал, как пальцы мяли губы в попытках отвлечься от черных мыслей. Они напоминали клубы сизого, почти смольного, дыма из высоких заводских труб, что разносились на тысячи тысяч футов, дай Бог, успешно рассеиваясь. Только вот у Ханзо навязчивые мысли не рассеивались и, кажется, даже не планировали. Навязчивые образы мелькали перед глазами стоило прикрыть их на пару секунд из-за нахлынувшей усталости. Надоело. Задолбало. Хоть головой об стену бейся, бейся, бейся и бейся, пока кожа не начнет слезать кровавыми лоскутами, пока череп не разобьется, показывая всем воспаленный мозг. Чья-та рука на плече, нежная и миниатюрная, привлекла внимание. Кажется, Эррон и Страйкер вышли на улицу покурить. Отнимая руки от лица, которое Ханзо продолжал терзать, надеясь, что чувствительность вернется, встретился взглядом с той самой девушкой — брюнеткой с дальнего столика. Она была молода, хороша собой, опрятна. Черты лица не то мягкие, не то острые. Черные раскосые глаза, практически, как у него. Она выглядела почти, как азиатка, но и европейские черты в ней присутствовали в большом количестве: прямой и высокий нос, аккуратный узкий подбородок, совсем не округлый. Странные ощущения посетили Ханзо, пока он молча разглядывал ее, а ведь девушка, кажется, ждала ответа на вопрос. Ханзо был уже настолько пьян, что ничего не соображал. Голова отключалась каждый раз, как он моргал. Секундное отрешение от реальности, и он уже ничего не понимал. Ханзо с трудом заставил себя переспросить, что от него хотели. Каково было удивление, когда она ответила, что хочет просто посидеть с ним. — Вы выглядите таким грустным и одиноким, захотелось составить вам компанию, — просто и легко ответила девушка. Как же она была права. Ее слова ударили в самое сердце. Они до ужаса возбудили зудящий мозг Ханзо. Он уже не зачарованно смотрел на девушку, будто та призрак из прошлого, который сжалившись вернулся обратно. Наоборот, пьяный взгляд задерживался на скромном наряде. Самое обычное платье. Ничего вызывающего. Но взгляд все равно задерживался на округлой груди, а не на глазах, на изгибе талии, когда она укладывала руки на стойку бара, на бедра, которые обтягивал короткий подол. Руки чесались залезть под платье. Ощупать мягкие бедра, аккуратные колени. Животное желание прижать так похожую на нее к стенке кабинки туалета становилось сильнее. «Нельзя, неправильно, ведь она подошла с другими намерениями» — вот, что кричал еще не до конца уснувший трезвый Ханзо Хасаши, который к женщинам относился с трепетом и аккуратностью. Он же не может так поступить, так подло, так низко, так некрасиво. Однако его не останавливал потерявший сил рационализм, поэтому доставая кредитную карту из карт-холдера, осевшим голосом сказал: — Позволите угостить вас чем-нибудь? Конечно же, она не отказала. Конечно же, пила все то, что он ей покупал до тех пор, пока сама не дошла до кондиции Ханзо. Они оба не соображали, не понимали, но почему-то обоих тянуло друг к другу. Хотя тут уже не разберешь кто кому первым засунул руки под одежду. Пьяной шаткой походкой Ханзо почти вбросил девушку в кабинку мужского туалета. Дрожащие и неуклюжие пальцы не с первого раза закрыли дверь на щеколду. Когда он обернулся и увидел, что девушка уже сидела на опущенной крышке унитаза с задранным до неприличия подолом платья Ханзо подумал, что… Наконец-то. Он, не отдавая себе отчета, нагло и жадно схватил ее за плечи, приподнимая, впился в ее красные губы поцелуем. Страстный напор захлестнул его, словно он дикое животное, обезумевший человек. Однако стоило услышать тонкий голос у лица, почувствовать на порядком онемевшем лице небольшие ладони, как страсть на минуту утихла. Он, правда, подумал, что это она, поэтому позволил поцеловать ее так, как когда-то ее. Ханзо почти трепетно поцеловал в уголок рта пару раз, в галочку верхней губы. Однако стоило вновь лишь взглянуть в ее лицо, как разочарование напомнило почему он тут с ней в запертой кабинке туалета. Времени церемониться не было, как и желания. Он давно не касался женского тела, женской груди, отчего словно оголодал по всему. Руки лениво погладили грудь сквозь платье, сначала сжимая то одну, то другую во время поцелуя. Скорее. Подол платья Ханзо задрал не спрашивая, также рывком стянул белье. Девушка пыталась расстегнуть его ширинку, но под напором Ханзо растерялась окончательно. Он небрежно совершенно не заботясь, что та могла удариться, упасть, завалиться, развернул спиной к стене, заставляя склониться и поставить колено на крышку унитаза. Взгляд приковало соблазнительное пространство между внутренними округлыми и мягкими частями ее светлых бедер. Господи, что он творил? Пару секунд он смотрел, наблюдал, как девушка в ожидании слегка покачивалась в поисках удобного положения, а потом понял, что от возбуждения ему было дискомфортно. Ханзо небрежно коснулся ее, провел пальцами по складкам, по клитору. Двигал горячими пальцами до тех пор, пока не почувствовал влагу, до тех пор пока тихие вздохи не дошли до его слуха. Сейчас. Ханзо торопливо до конца расстегнул брошенную пару минут назад ширинку, пару раз провел крепкой сжатой ладонью по члену и потерся о клитор головкой, размазывая горячую от тепла естественную смазку. Провел выше, с упоением слушая чужой предвкушающий стон, и скользнул внутрь до самого конца, вцепившись пальцами в оголенные бедра. Странное мычание со стороны девушки отдалось вибрацией по всей кабинке. Ханзо прошило насквозь этой соблазнительной дрожью. Он закрыл глаза, выдохнув, наконец, с удовольствием. Почувствовал, как его член сжали на пробу, словно в просьбе начать двигаться. Глухие шлепки заняли все пьяное внимание Ханзо. Он ничего не чувствовал: ни члена в пиздецки мягкой вагине, ни жара от возбуждения, ни учащенного стука сердца. Его преследовало лишь одно желание — кончить в нее. Она же просто обожала подобное и постоянно просила внутрь. Девушка что-то простонала. Ханзо не разобрал. Однако сердце словно кровью облилось, когда воспаленный мозг исказил сказанное, из-за чего послышалось собственное имя ее голосом. Именно ее, а не чьим-то другим. Стало резко так тяжело и сладостно на душе, в голове. Онемевшее тело будто вновь научилось чувствовать, как в первый раз. Ощущения, яркие и новые, ударили в голову. Возбуждение душило за горло и грудь, заставляя втягивать воздух сквозь зубы чаще. Вздохи превратились в полустоны. Сильнее. Быстрее. Скорее. Оргазм обрушился подобно наркотическому эффекту. Стало дико хорошо настолько, что захотелось сжать ее в объятиях, расцеловать каждый участок кожи, до которого можно дотянуться. Хотелось прижаться так тесно, чтобы забыться навсегда, чтобы вновь почувствовать себя нужным, благодаря поглаживаниям ногтей и изящных пальцев в волосах на макушке и затылке. Но эти чувства были мимолетны, полупрозрачны, ведь после стало плохо, как и всегда. Правда, показалось, что стало лишь хуже. А ведь куда хуже, чем уже есть. Именно. Некуда. Ханзо чувствовал это «хуже» телом. Ком подступал к горлу все выше и выше, словно хотел задушить его. Ханзо попытался сглотнуть его, но стало лишь тяжелее. Перед глазами зарябило, как в старом антенном телевизоре, кровь в висках запульсировала так, словно давление ударило по венам под полторы сотни, а ладони мелко затрясло. Тело обдало холодом. Девушка, чье имя Ханзо уже полчаса как забыл, встревоженно уложила белую ладонь на его плечо, молча спрашивая, в чем дело, но он сам не знал. Он не мог ей ничего ответить. Он не хотел. Пространство перед глазами качалось из стороны в сторону, как маятник, который Би Хань часто ставил на рояль в своей аудитории. Как он понял, с ним студенты лучше чувствовали ритм. Но такое сравнение только заставило желудок скрутиться тугим жгутом. Потому что так делал не только он. Она тоже так делала. Ханзо до одурения любил, когда она играла ему. Ее пальцы искусно летали над клавишами, кисти пластично изгибались, словно нежнее и мягче них на свете ничего нет, и ее руки Ханзо целовал каждый раз, как они оказывались в его грубых больших ладонях. Она встала ему поперек горла. Не позволила сделать и вдоха. Изнутри сжала трахею с такой силой, что Ханзо почувствовал боль. Такую действительную боль, словно она действительно сейчас была рядом. Рядом с ней всегда больно. Тошнота яснее подступила, легкие окутало чем-то склизким и щекочущим. Пары секунд с закрытыми глазами хватило, чтобы Ханзо подцепил чужое, до сих пор голое бедро рукой, размашисто отталкивая. Девушка врезалась плечом в стенку кабинки, тихо пискнула от неожиданности или же боли. Ханзо поднял крышку унитаза, упал на колени, резко ударяясь ими о кафель. Боль разошлась резко и крайне неприятно по телу. Ханзо понял, что его выворачивало наизнанку от дикого коктейля абсента, водки, текилы и ее имени, которое желчью рвалось из его горла. Каждый рвотный позыв ощущался, как резкий взмах ножом по коже его шеи. Невыносимо больно. Внутри него мерзкой жижей растеклось отвращение, желание поскорее завершить этот день прямо здесь и сейчас. В холодной кабинке туалета, рядом с той, с которой занимался сексом почти также, как когда-то с ней. Пускай она катится в ад. Нет, Ханзо там самое место. Потому что если туда попадет она, он бросится за ней без оглядки.***