flight of the crows

Первое, что он чувствует при пробуждении — ноющая боль, вкупе с тяжестью во всем теле заставляющая Аргенти на секунду вновь возжелать провалиться в беспамятство. Однако дезориентация после пробуждения и необходимость понять, где он находится, берут своё, и рыцарь всё же открывает глаза, по какой-то причине совсем не ожидая увидеть над собой потолок очень даже знакомой ему спальни. — Ах, ты соизволил очнуться. Этот голос также знаком ему, даже слишком, но интонации и манера звучат неправильно, чересчур холодно и резко в отличии от того, к чему он привык. Аргенти пытается приподняться, но его быстро останавливает ладонь, твердо давящая на грудь и заставляющая снова лечь на кровать: — Нет. Лежи смирно. Не хватало ещё ухудшить твоё состояние. Когда Аргенти поднимает взгляд, глаза Веритаса холодны и безразличны, словно сталь, и это жалит сильнее, чем все его раны вместе взятые. На лице его возлюбленного ни дразнящей улыбки, ни капли скрытой теплоты, которые рыцарь так привык видеть обращёнными на себя, лишь чётко выверенная равнодушность — с таким же успехом он мог бы сейчас носить свою гипсовую маску, думает Аргенти, и от этой мысли ему становится не по себе. — Любовь моя, что… что-то случилось? — осторожно спрашивает он, застигнутый врасплох такой резкостью, но тут же жалеет о заданном вопросе, ведь пусть безразличие учёного всё же даёт трещину, эмоция, которая появляется на его лице — ни что иное как негодование. — Действительно, что же случилось, — едва ли не шипит Рацио, скрестив руки на груди и глядя на него сверху вниз пронизывающим взглядом. — Я рассчитывал, что это ты прояснишь для меня некоторые детали — например, почему мне посреди ночи приходят вести от Безымянных о том, что ты тяжело ранен после абсолютно безрассудной попытки ввязаться в драку с существом явно превосходящим твои возможности. Можешь ли ты объяснить это для меня? Я умираю от желания услышать причины. Ох, это. Честно признаться, Аргенти не ожидал, что всё закончится так… плачевно для него, когда он пытался помочь своим друзьям с Экспресса. Они, похоже, по чудесной воле случая оказались в одном и том же уголке галактики снова, и рыцарь предложил своё содействие в их небольшой миссии, когда услышал, по какой причине они сошли с борта в этот раз. Дело казалось совсем пустяковым — их попросили разобраться с грубкой назойливых врагов, которые досаждали местным жителям; однако никого из них при этом не предупредили, насколько будут сильны их противники. И тут, стоит признать, Аргенти действительно совершил оплошность — в то время как его друзья обговаривали вариант отступления и придумывания лучшей стратегии, он заметил, что один из врагов обратил внимание на них, и вместо предупреждения остальных бросился один в бой, думая, что сможет отразить атаку. Чтож, судя по его состоянию сейчас… закончилось это не самым лучшим образом для него. Чтож, это объясняло причину такого раздражения Веритаса, полагает он. Однако Аргенти не совсем представляет, как объясняться с ним — в конце концов, единственной причиной его поступку было почти инстинктивное желание прийти на помощь, а не какие-либо логические причины. — Я не думал… Рыцарь понимает, что это был ужасный выбор слов, когда учёный неверяще усмехается, изгиб губ острый, словно лезвие ножа: — Ах, ты не думал? Как удивительно, мне казалось, что эта когнитивная функция доступна любому, кто имеет достаточно развитый мозг. — Веритас… — Ну чтож, если ты не думал, это определённо объясняет, почему ты бросился в самую гущу врагов и даже не сказал ни слова остальным и не заручился никакой поддержкой, — голос Рацио сочится ядом, и Аргенти пытается вставить хоть слово, хоть как-то объясниться, но у него нет и шанса, ведь его партнёр не обращает на его попытки никакого внимания, продолжая изливать своё негодование: — И ты, конечно же, не думал, что подвергаешь свою жизнь риску, не так ли? Точно так же, как ты не думал о том, что я буду чувствовать, когда мне сообщат, что тебя едва вытащили оттуда и смогли излечить, я должен полагать? И вот оно. Словно песчаный берег, поглощённый волнами морского прилива, ярость во взгляде Веритаса оказывается затоплена смесью боли и страха, выглядящей абсолютно чужеродно на всегда горделиво холодном лице учёного, от чего сердце Аргенти разбивается в груди на мелкие кусочки. Внезапно рыцарь вспоминает маленького мальчика, стоящего на руинах измученного войной города и оплакивающего своих близких, чьи окровавленные тела ужасным зрелищем для юных глаз на долгие годы были выжжены под его веками, и чувство вины тошнотворным комом замирает в его горле — как он, знакомый с этим чувством, мог причинить такую боль своему драгоценному возлюбленному? Рацио не смотрит на него, лишь тяжело оседает на стоящем у постели стуле и, раздраженно щипая переносицу, зажмуривает глаза. В повисшей над ними удушающей тишине Аргенти внезапно понимает, что не может найти нужных слов — оправдания замирают на кончике языка, так и не рискуя срываться, ведь ни одно из них не кажется даже ему самому достаточно искренним или убедительным, а пытаться опровергнуть чужие слова просто нет никакого смысла. В конце концов Веритас заговаривает вновь, и хотя его слова теперь лишены былого яростного запала, мужчина звучит почти измученно, когда обращается к Аргенти, всё ещё не встречаясь с ним взглядом: — Я просто не могу понять этого, — он произносит тихо, изнемождённо, слова несут в себе вес бесконечный рассуждений и закручивания одних и тех же мыслей по спирали, — разве в этой жизни нет ничего, что было бы важнее твоей чёртовой жертвенности? — Любовь моя, это не так… Аргенти пытается сесть снова и протянуть руку к своему возлюбленному и… да что угодно — взять за руку, заправить растрёпанные тёмные пряди за ухо — лишь бы прикосновение было утешительным. Однако Рацио, заметив это, лишь отшатывается, качая головой — это, если быть честным, немного жалит, но он явно слишком расстроен сейчас, поэтому рыцарь не настаивает дальше. — Тогда почему? Ну же, просвяти меня, я ненавижу чувствовать себя неспособным что-то понять идиотом, — хриплый смех, срывающийся с губ Веритаса, звучит болезненно, без единой капли веселья. — Почему ты даже на секунду не засомневался, прежде чем подвергнуть свою жизнь опасности? Неужели твоя честь, вера… да что бы, чёрт возьми, это ни было — неужели они настолько важнее твоей собственной жизни и людей, которым ты не безразличен? — Я… — Я бы ведь даже не узнал, если бы Безымянных там не было, — голос учённого слабый и полностью побеждённый, когда он произносит эти слова, болезненно пронзающие самое сердце, когда Аргенти понимает их смысл. — С тобой могло бы что-то случиться, и я был бы в абсолютном неведении, пока… пока не стало бы поздно. Тишина повисает между ними снова, и в ней Веритас кажется таким изнемождённым, сгорбившийся на стуле и упрямо смотрящий в пол, что картина этого кажется почти смехотворной в своей сюрреалистичности — гордая осанка и пронзительный уверенный взгляд, бывшие такими привычными атрибутами его дорогого возлюбленного, всегда присущими его образу, в одно мгновение исчезли, не оставив и следа. Аргенти, однако, временно отметает сожаления и пытается привести свои спутанные мысли в порядок, прекрасно видя, что сейчас его очередь находить правильные слова, ведь если он этого не сделает, для них всё может закончиться крайне плачевно. — ...Могу я, Веритас? Пожалуйста? — мягко шепчет он, протягивая руку снова, и спустя несколько долгих секунд учёный сдаётся, наклоняясь к чужой ладони и позволяя Аргенти ласковыми пальцами обнять его щёку, осторожно поворачивая голову своего возлюбленного, пока их взгляды снова не сталкиваются — в расплавленном золоте с рубиновой каймой бесконечная усталость, и Аргенти больно видеть так горячо любимые им глаза без своей привычной искры. Однако сейчас не время об этом думать, он это знает, ведь есть вещи гораздо более важные и заслуживающие обсуждения. — Моё сердце… слова не передадут, как мне жаль за причинённую тебе боль. Я должен принести тебе свои самые искренние извинения за твои страдания, и даже этого не будет достаточно. — Пытаешься задобрить меня красивыми словами? — хмыкает Рацио, и хотя в его тоне уже нет раздражения, Аргенти всё равно виновато улыбается: — Ни в коем случае. У тебя есть полное право злиться, ведь я действительно поступил крайне безрассудно и причинил тебе боль. Я лишь хочу показать, что действительно раскаиваюсь за это. Услышав эти слова, Веритас лишь тихо вздыхает и закрывает глаза, прижимаясь к чужой тёплой ладони чуть сильнее, словно в признании извинений, и Аргенти ласково гладит большим пальцем его щеку, позволяя всё обдумать. Тишина между ними больше не ощущается такой давящей, и рыцарю кажется, что лишь теперь он может снова вздохнуть полной грудью. — ...Я очень надеюсь, что этого впредь не повторится, Аргенти, — наконец тихо, но с твёрдостью, не оставлявшей места для споров, произносит Веритас. — Я не заставляю тебя отказываться от своих странствий или того, во что ты веришь — мы оба взрослые люди и это твой выбор. Но… я не хочу снова проходить через это. Я… я был действительно напуган. Аргенти может сказать, как тяжело даётся учёному даже признание своей уязвимости, и от этой мысли его сердце разрывается. Невзирая на ноющую боль во всём теле, рыцарь садится прямее и мягко притягивает своего возлюбленного к себе, прижимаясь губами к его виску и бормоча в тёмные локоны: — Я сделаю всё, что в моих силах, чтобы этого больше не повторилось, любовь моя. Я не могу предоставить тебе доказательств, но у тебя есть моё слово — я буду впредь осторожнее. — Пф, тебе лучше быть, — фыркает мужчина, но затем его тон смягчается, и он добавляет немного тише: — Я… тоже должен извиниться перед тобой за то, что потерял самообладание и сорвался. Это было незаслуженно… во всяком случае, по большей части. Аргенти лишь мягко смеётся и качает головой, однако его смех быстро перерастает в болезненное шипение, когда потревоженные раны дают о себе знать очередной вспышкой боли. Веритас тут же отстраняется от него с хмурым выражением лица и, потратив несколько секунд на внимательное изучение возлюбленного, быстро понимает, в чём дело, тут же настойчиво, хоть и не без осторожности, вновь укладывая Аргенти на кровать: — Лежи, не делай хуже. — Ох, но как же мне тогда поцеловать тебя в качестве извинений? — шутливо сокрушается рыцарь, и учёный, хоть и закатывает глаза, дарит ему лёгкую улыбку. — Сначала поправься, — ворчит Веритас, однако вопреки собственным словам наклоняется и позволяет их губам соприкоснуться на короткое сладостное мгновение. — Можешь считать, что это был аванс. Аргенти тихо смеётся и кивает, позволяя своему возлюбленному отстраниться и лишь ловит его руку напоследок, оставляя мимолетный поцелуй на тыльной её стороне. Ему ещё предстоит загладить свою вину за беспокойство, учинённое его безрассудностью, однако на пока этого должно быть достаточно.