Наступает ночь.

Время близилось к вечеру, за хрупким кухонным окном как обычно шел снег, укрывая засыпающий город в мороз, на плите кипел чайник издавая характерный свист, Амиля сидела на уже обыденной табуретке и думала. Думала много, усердно, каждую ниточку сознания и мыслей в клубок аккуратный сматывая. Утренний «конфуз» обдумывала, но его по полкам разложила быстро - эмоции и только. Больше такому желанию не поддастся, она решила железно для себя. Другие тягостные мысли перекрыли все. Что делать с родителями? Идти ли ей на день рождения отца Ксюши? Как она там появится? Стоит ли объясняться? В этих вопросах светлая голова Сабировой погрязла конкретно, глубоко, верно и надолго. Валера уже часа два назад ушел на сборы, сказал что все сложно сейчас, на улице не спокойно, даже среди группировок, детали умолчал. Он в принципе был краток после утреннего случая. Покоя и не давали его разбитые костяшки и свежие ссадины на лице, которые он получил не понятно когда и где, но судя по всему сегодня утром. Покоя и не давал вопрос об их отношениях, статусе так сказать. Кто она была для него? И кто он был для нее - она не cмогла определить. Покоя и не давала мысль о неправильности ее поведения, на душе было тяжело, хотелось прижаться к маминой груди или услышать умный совет от усатого отца, но это были лишь детские фантазии. Она прекрасно понимала, пока за окрашиванием воды в чайный цвет наблюдала, что все так просто с рук ей не сойдет. С родителями отношения испорчены, раз и навсегда. Все годы доверия потеряны, образ опрятной и послушной девочки - тоже. Чай горький пьет почти что залпом, себя будто наказать пытается, разуму своему вместо успокоения еще больше проблем добавляет. Ногтями в внутреннюю кожу на ладони впивается, руки сжимает сильно в кулачки, себя корит за все. Начинает горько и громко плакать, слишком много она за эти короткие дни испытала, все не так как хотела сделала, вся эта история с Валерой казалось ей ужасной, история с родителями еще хуже. Выходной вечер обычно был не таким грустным и удушающим как сегодня, обычно Амиля бы после ужина сидела на своей кровати и читала очередной роман или рассказывала папе о школьных буднях на диване в гостиной пока мама смотрит телевизор. Амиля по дому и родителям скучала, по правилам и указаниям - нет. Чайник обратно на конфорку поставила и из кухни вышла, в прихожей прокуренной с запахом затхлости быстро сапоги натянула, пальто бесцеремонно быстро застегнула, почти что пуговицы отрывая и без единого сомнения из квартиры вышла. По лестнице два пролета быстро пробежала, плохо и виновато себя чувствовала из за того что Туркина ослушалась и ушла, хотя дверь запасным ключем закрыла и поводов для беспокойства не было. Пока Турбо в мелкой каморке с Кащеем дела перетирал, девочка по заснеженной дороге быстро шла, до полной темноты надеясь успеть, на дорогах незнакомым ей не ориентировалась, но шла уверенно - прямо. Снег под ногами скрипел, девочку будто успокаивал на своем языке, с детства этот звук зимний всех детишек преследовал, каждый шаг их ощущал и сопровождал. Так и сейчас, каждый шаг ее громким хрустом на земле отдавался. За угол свернула знакомый, где то здесь подъезд Соловьева, в памяти ее болью и опасением кольнуло, слезы или влага излишняя из за ветра опять к глазам подступила, но Амиля шла, не останавливалась.    К родному панельному дому подошла быстро, ноги чуть по пути несколько раз не сломала, все было как во сне, в тумане, но точно не наяву. Дверь металическая инеем покрылась, так же как и дряхлая деревянная скамейка на которой в ее детстве всегда сидела тетя Надя и наблюдала за тем как Амиля по двору бегает. Она ключами своими, которые еще в тот день прихватила дабы домой незамеченной вернутся, дверь отпирает, знакомый запах ее легкие заполняет, она по лестнице решает идти, нужно время подумать. Что сказать и как объяснится не знала. Понимала, что скорее всего ее родители обратно просто так не примут. Отговорок решила не придумывать, скажет всю правду. Шаркает по лестнице знакомой, ноги знатно болят от такого марафона, щеки горят и губы колит от перепада температур. К двери своей подходит, руками упирается, головой прикладывается - зайти боится. Думает. Ключ в замочную скважину сует, поворачивает два раза влево, движения ловкие и полностью отработанные - до жути знакомые и привычные. Дверь отпирает сразу полностью, прихожая родная ее будто объятиями теплого воздуха встречает, видит что в зале свет горит, наверное мать ужин готовит, подмечает для себя девочка исходя из знакомого запаха жареной картошки с луком. Входную дверь закрывает тихо, с легким щелчком, сапоги снимает незастегнутые, пальто на пол кидает, вещи Валерены которые ей явно велики поправляет, смахивает пыль и катушки, в зеркало навесное смотрит, волосы за ушки прячет лишние. В зал проходит, видит отца который как обычно на диване газету читает, в очках для дальнозоркости которые ее всегда своим увеличением его черных глаз смешили, в майке белой и все еще рабочих брюках. Она у дверного проема останавливается, понимает что отец ее не замечает, Амиля чуть дальше проходит и точно знает что под ногами сейчас же заскрипит паркет, который один раз вздыбился из за влаги. Так оно и происходит. Отец голову вальяжно от газеты отрывает, глаза его из под бровей густых выглядывают, а после округляются моментально, он с дивана спрыгивает почти что, газету на пол кидает. — Амиля! — в голосе читается радость, отчаяние и удивление, такое же большое как и вопрос. Она расстояние между ними быстро сокращает, в объятия падает и он обнимает, крепко - по отцовски. Так же понимает что это лишь первичная реакция, послабление ее предстоящего наказания и многочисленных натаций. Сабирова старшая венчик на кухне бросает почти что сразу же, как только имя дочери из уст мужа слышит. В зал бежит, в домашнем вафельном халате, с все еще рабочей и загеленой прической на голове, с размеренным и очень злым видом. Амиля из отцовских объятий вылезает неохотно, сразу же грозный и пронзающий взгляд матери получает, молчит. Все молчат. Отец обратно на диван садится, понимает что теперь женские дела в силу вступают. Сам потом с дочерью поговорит, как всегда - тихо и понятно. Женщина ком в горле глотает, голову выше задирает, на дочь с презрением смотрит, где она была и что делала не знает и даже знать не хочет. К девочке подходит, на нее смотрит еще детальнее, за подбородок ее грубо хватает и в глаза смотреть заставляет, Амиля себя как на допросе чувствует, но в глаза смотрит уверенно - бойкая в мать.  — Где была? Неужели соблаговолила вернуться? — женщина лицо ее отпускает, слова выплевывает с желчью, о материнской любви казалось бы и речи не шло, но она волновалась и волнуется до сих пор, дочь свою не узнает, хотя она ее копия обычно, сейчас перед ней другая девочка стоит - не ее. Завралась она и в какую то сложную аферу попала явно, мать понимала точно, ведь сама молодой девушкой была когда то, но такого по отношению к родителям себе не позволяла. Ненависть в Динаре Сабировой верх брала, заставляла ее грубо к дочке относится, которая выглядела и так потерянной и испуганной, но она сожаления не заслужила - сама такой путь выбрала. Мать на нее в обиде была жуткой, прощения одного будет не достаточно. Она на дочь глядела как на предательницу, на криминального уркача похожа была, мать знатно обула, без стыда и совести. Не такую дочь она растила. Черноволосая мялась, что ответить не знала и понимала что любой ответ - неверный. — Простите меня, я в своем поведении не обдуманном раскаиваюсь, — тут же плакать начала — я влюбилась кажется— признается в самом сокровенном, — я устала от правильности жизни, я так хотела немного свободы. Простите. — плакать еще пуще начинает, понимает что наказание будет жестоким, ведь мать даже бровью от таких откровений не повела, отец нахмурился.  — Не таким способом Амиля, свободу получают. — мать держится как кремень, — Ты под домашним арестом, отец будет тебя везде возить и провожать, звонки телефонные и любые контакты запрещены. — говорит без единого сомнения, на лицо дочери внимания никакого. — А того взрослого мужика, в которого ты якобы влюбилась - забудь раз и навсегда! — выплевывает последние предупреждение и уходить обратно на кухню. Остается краткой и точно знает, что дочь все усвоила. — Я пойду делать уроки на завтра. — девочка слеза горькие от обиды тяжелой рукой смахивает, понимает что нарвалась не на шутку. Понимает что теперь свобода для нее понятие навсегда не достижимое. Отец кивает и мать с кухни поддакивает - монолог свой продолжает. Амиля по коридору прямо проходит, останавливается опять в прихожей, смотрит назад - проверяет взгляд отца, он на газете. Она сапоги бездумно опять натягивает, шапку потеплее берет и шарф свой белый, пальто накидывает и рюкзак школьный берет со всеми книгами, замком щелкает быстро и дверь открывает, понимает что сейчас услышат, бежит что ноги позволяют и дверь даже не запирает. Опять по лестнице вниз летит, слезы обидные скатываются, понимает что теперь отношений с родителями точно не вернуть. Все так глупо и противно, она не знает куда подастся. Думает сначала к тете Наде сбежать, но понимает что она ее сразу же родителям отдаст или куда хуже санитаров из психушки вызовет. Амиля шапку побольше натягивает, идет по заснеженным дорогам уже не так быстро - портфель тяжелый. Она идет верно, курс на Валерин дом держит. За угол сворачивает и ей на голову вдруг мешок темный накидывают. Она брыкаться пытается, слышит голоса мужские, ей даже кажется что она какие то узнает, выбраться ей не дают. Она сознание в скором времени теряет из за убытка воздуха.

****

Ровно час назад. Туркин после собрания сам не свой, Кащей ему мозг конкретно выклевал и проблему с наездами других группировок шальных так и не решил. Мужчина больше не был тем самым отцом и наставником, стал больше выпивать, курить и вроде бы приторговать или принимать наркотики. За это в группировках наказывали, но доказательств точных пока что не было. Разговор с ним из за его состояния расслабленного тянулся долго, почти что мучительно и Валера в конце концов принялся сам проблему решать - без связей Кащея. Решил что если еще один безупречный напад будет - на них пойдут сразу же. Скорлупа сегодня особенно раздражала, не слушала и не слышала, кроме денег их ничего не интересовало. Турбо прописал нескольким за отсутствие концентрации и едкие оговорки. Весь из себя вышел. Лишь мысль о том что дома он сейчас Амилю увидит успокаивала. Сигарет пять по пути скурил, дабы либидо и голову успокоить, негатив пер из всех щелей - малую пугать не хотелось. Он перед подъездом дыхание перевел, улыбку натянул и костяшки, как всегда разбитые о свитер потер. В квартиру поднялся лихом, но в ней никого не обнаружил. Понял что она ушла. Не понял куда и почему. Он рукой вазу пыльную что на столе стояла, без цветов уже как лет пять, разбил о пол, теперь агресии и злости предела точно не было. Из квартиры вышел, почти что дверь на ключ запереть забывая, обратно в качалку пошел и с собой Зиму и Андрея взял, объяснял по пути что и как. Хотел девочку обязательно найти, но не знал где, решил первым делом к ней домой пойти - свет в окне проверить. По пути пацанам точную картинку описывал, что да как, рассуждал почему та ушла, матерился и курил очень много, непонимание верх брало, не хотелось быть отвергнутым - в душе из за этой мысли кололо. Парни до подъезда почти что дошли и завидели как девочка, в белой шапке и таком же шарфе из подъезда выбегает. Валера в этот момент краев не видел, девочку так сильно обнять хотел, но в тоже время наказать за то что ослушалась. Он сигарету новую подкурил. — Айда, парни. — чеканил он, те лишь промолчали и за ним поплелись, ему в таком состоянии перечить не хотелось. За угол почти что сворачивают, слышат крик девичий, бегут, видят как ее в машину сажают. Валера к машине подбегает без раздумий и парня, который на водительское садится собирается от двери отталкивает, на ледяную землю бросает. Чайники. Что здесь делала эта группировка, далеко от своей территории - Валера и его пацаны не знали. Но знал что перед ним лежал Яким, холеный парень с белокурыми волосами и шрамом на брови, один из суперов в возрасте Турбо. Он над ним нависает, уже было кулаком замахивается, но удар не наносит, понимает что последствия будут огромными. Универсаму тягаться с Чайниками не выгодно, они уже давно сотрудничают и являются примером стабильных отношений среди ОПГ. Протягивает руку Якиму, когда из машины с заднего сидения Фанат выскакивает, Олежка - парень хороший, но вспыльчивый больно.  — Турбо, родной. — руку хватает сразу, парня узнает, понимает что ситуация странная и ему объясняться придется, ведь он на чужой земле. — Яша, — сокращает его имя слишком по детски, знает его как облупленного, — случай беспредельный, — толкует ему Туркин и встает на два шага ближе, — вы на нашем районе, без приглашения, без предупреждения, воруете людей мирных, мою девочку в машинку упаковали. — последнее говорит стойко и с размаху в лицо бьет, понимает что тот теперь знает за что. — Лажа получается. — сплевывает ярость на пол, руки трет. Зима за ним стоит, он чувствует, готовится к драке.  На земле лежащий мямлить начинает, точного объяснения не связывает, говорит что девочка кому то из старших приглянулась - украсть с района решили, не подумали, разрешения не спросили и у нее даже не узнали ходит ли под кем то. Нос трет и поднимается с земли с помощью Фаната, тот уже на пределе, но ударить не имеет права. — Бодягу мне не затирай, выпускай мою и едь куда подальше, пока я Кащею об этом обломе не рассказал. За нее - вальну, даже тебя. — говорит без сомнений, точно знает что здесь все на их стороне. — Замес не нужен. Не по людски поступили - признаю. — пацана своего рукой держит, от Валеры отвести пытается, пыл его успокоить. — Уезжаем. Тебе подгоню потом мутку, в качестве компенсации. — хлопает по плечу и руку вытягивает, прощаются в две руки - знак уважения. Из машины девочку помогает достать, по затылку получает за то что она без сознания. Валера ее на руки перенимает, в ее лицо красноватое и заплаканное кажется всматривается, понимает что та устала, прикидывает что она у родителей была из за портфеля школьного. Чайники в машину прыгают, ругаться начинают сразу же, едут быстро и понятное дело на районе появятся не скоро.  — Пиздец. — подводит итог Зима и курить начинает, даже Пальто одну протягивает и лично поджигает спичкой.  — Да. Пойду я, завтра увидимся. Спасибо. — рукой одной аккуратно Амилю поддерживает, другой прощается, выдыхает тяжело. —Пакеда, парни. — теперь спокоен.  Пацаны в другую сторону сворачивают, Валера идет уже по протоптанному пути с девчонкой на руках, ему печально и тяжело, сколько всего она в своем возрасте пережила для него непостижимо. За нее волнуется, шапку ее больше еще натягивает, боится что замерзнет. Ветер вечерний уже крепчает, холоднее становится. Зима морозная, очень суровая, не для игр в снежки и катаний на санках, снег рыхлый и рассыпчатый. Звезды небо укутывают, фонари у краев дорог моргают, Валера ногами быстро перебирает и уже через минут двадцать к порогу подходит. Дверь парадную дергает и Амиля глаза открывает. Мямлит, он не понимает, да и не слушает. По лестнице идет быстро, руки уже затикать начинают, он девочку только окрепшую у двери входной ставит - ключи достает. В квартиру ее заводит под руки, рюкзак ее в прихожей кидает, на табуретки на кухне садит и начинает одежду верхнюю с нее стягивать. Потом в ванную комнату ведет, помогает руки намыть, одежду свою с нее стягивает, одеть чистое помогает. И волосы растрепанные с ее лица убирает.  — Спасибо. — все что получается сказать - говорит. Стыдно ей ему в глаза смотреть, понимает что теперь и перед ним провинилась, видит как он вздыхает тяжело и себя сдерживает что бы не выговорить ей все сейчас. Она от раковины поворачивается и обнимает его, руки за спиной его переплетает и в тело теплое вжимается, ищет укромное и надежное место.  — Завтра поговорим. — выдыхает он и ее в ответ обнимает, веки прикрывает, расслабляется, зла на эту маленькую держать не может, но говорить будет. Точно. — Больше так не убегай, я волновался. — признается честно, но шепотом, боится что кто то кроме нее о его чувствах услышит. От нее отходит и идет на кухню чайник ставить, ее согреть нужно, да и самому бы не помешало. Она как обычно за стол садится и рассказывать начинает, не так детально как хотелось бы, слезы и ком в горле ей мешают, она себя стойкой и сильной показать хочет, нюни разводить не станет, Валере только нужную информацию дает, все что о родителях поняла - объясняет. Он кивает редко, по пути чай делает и на стол его ставит с бутербродом, вопросы краткие задает - наводящие. Девочку поддерживает, в ее ситуацию полностью вникнуть пытается и помочь хочет. Себя за язык не тянет, все что сказать ей хочет - скажет завтра. Девочку по окончанию разговора, когда третья кружка чая уже остыла и осталось недопитой, по голове погладил и чуть потянул на себя, как бы давая понять что пора спать. Она в спальню прошла мигом, легла в этот раз у стенки, стало страшно, вечерние события доказали ей что бандитская жизнь не так уж и сладка как ей показалось с первого взгляда, плохие дела не оставляют характеры людей не затронутыми , Валера и остальные, которые показались Амиле нормальными были такими лишь с одной стороны, с другой же все было по другому и этого они ей никогда не показывали. Жестокость такой жизни узнала на своей шкуре, не за что, просто так - потому что пацанам захотелось. Поняла для себя, что законы их вовсе не законы, не по человечески сделаны, лишенные морали и ответственности всякой. Поняла что сегодня чуть не лишилась жизни, не то что свободы за которой так гналась. Поняла что Казань уже не то место в котором она выросла. Поняла что начала сомневаться в выборе своем. Поняла что боится быть с Валерой. Поняла что без него к сожалению не может. Не знала теперь что лучше. Жизнь в клетке одной или в открытом вольере с хищниками.   Валера футболку потную стянул, рядом лег и слегка приобнял, в голове крутились непонятные мысли, а что если и как тогда, вопросы его съедали. За девочку сегодня не на шутку испугался и себе поклялся что такого больше не произойдет. Под покровом ночи двое молодых людей говорили о вещах которые не присущи их возрасту. Казалось бы еще дети о тяжкой ноше говорили, о непонимании со стороны родителей, о отсутствии родителей, о законах улицы, о тягости решений, о школе, о социальном давлении - о будущем. Заснули часами позже, даже не заметили как. Утро явно будет наполнено серьезными разговорами, спертым воздухом в комнате и сигаретным дымом.