Девятый Вал

Живи, ежевика, живи В тёмном лесу своими кустами, Колкими ветвями пой на крови, Спаси, от чего не спаслись бы мы сами, Пряностью листьев, брошенных в чай, Соком плодов сизо-чёрного цвета. Мы вновь придём к тебе, ты нас встречай, Как погаснут все звёзды в свете рассвета. (с) Таверна – "Ежевика"

Станнис сноровисто седлал лошадь, не прибегая к помощи оруженосцев: набросил на спину животного потник из валяной шерсти, накрыл седлом, спустил стремёна и пристегнул подпругу, резкими движениями протягивая хлястик через кольцо. В конюшне царила суматоха: следуя королевскому приказу, Имри Флорент уведёт в поход почти всех лошадей и вьючных животных Штормового Предела. Конюхи проверяли снаряжение, готовили фураж. Гнедой конь, чувствуя раздражение короля, тревожно прядал ушами. Станнис поставил ногу в стремя и подтянулся. Спустя несколько шагов он ощутил, что в спешке плохо затянул подпругу, и его гнев вспыхнул с новой силой. Пришлось задержаться, чтобы исправить ошибку. Под протяжное гудение рога вслед за королём за ворота последовала и его свита: стюарды, с полдюжины солдат и конюх. Станнис, не оглядываясь, пустил лошадь рысью к дубраве на юге, что тянулась по всему мысу Дюррана. Он спешно проехал мимо многочисленных палаток и костров, от которых назавтра останется лишь вытоптанная трава да чёрные пятна кострищ. Поставки выпивки по совету десницы способствовали укреплению авторитету короля, и обычно солдаты из простонародья встречали Станниса приветственными криками, но на сей раз он велел гвардейцам обойтись без штандартов, чтобы не привлекать лишнего внимания. В небе над полем кружил стервятник, взмывая выше на восходящих потоках воздуха. Часовые, что несли караул у ворот, доложили, что лорд Ренли в одиночестве направился к югу от замка более трёх часов назад. Бриенна Тарт и Брайс Карон подтвердили эту историю, но Станниса грызли подозрения. Что мешает Ренли проехать сквозь лес и, надёжно скрывшись из виду, развернуть коня на север? Что если он сбежал? Брат держался смирно со дня присяги, но лишь теперь Станнис счёл его поведение диковинным и чудны́м. Мальчишкой Ренли рос буйным, своевольным и свободолюбивым, но король, сбитый с толку другими странностями, не придал должного значения его послушанию. Это совсем не похоже на Ренли, а вот побег накануне отплытия – как раз в его духе. Возможно, он всего-навсего злится из-за сгоревшей богорощи и выходки Пенроза, но что если Ренли давно дожидался подходящего момента, чтобы улизнуть? Что если Маргери Тирелл связалась с ним тайком, толкнула на мятеж? Ренли мог и друзей подговорить, чтобы те солгали о цели его внезапного отъезда. Глядя в честные глаза девицы Тарт, даже самый суровый и дотошный дознаватель не заподозрил бы её во вранье, но Станнис подозрителен по натуре. Слишком уж часто ему приходилось сносить предательство, чтобы бездумно полагаться на чужие слова. Если Ренли бежал, следовало немедленно отправить за ним погоню. Но он покинул замок налегке, без поклажи, и без смены лошадей далеко не уедет. Конюшие видели, как десница седлал своего вороного, а тот служит боевым конём и не годится для длительных переходов. Ездовой лошади брат лишился в то же время, что и короны, и не успел выбрать новую. Но Ренли могли укрыть у себя преданные ему вассалы: Баклеры из Бронзовых Ворот или Транты из Серой Виселицы, а оттуда всего несколько дней пути до Дороги Роз и Королевской Гавани. Может статься, Ренли испугался поражения: предсказания Мелисандры о победе значили для него не больше, чем квохтанье несушки. Что если он в последний момент решил переметнуться на сторону Джоффри, воссоединившись со своим драгоценным Цветочным Рыцарем? Ренли зол на брата, это ясно как пить дать, и по молодости способен совершить очередную глупость. Отвечая на вопрос Лукового Рыцаря, Станнис хотел бы сказать наследнику, что между желанием и долгом лежит бездна, и королевская доля подразумевает посвящение себя государству. Добравшись до леса, король пересёк просеку и редкий подлесок, направляя скакуна по неприметной тропинке, скользящей меж коренастых дубов, кудрявых лип и раскидистых каштанов. Ветра, идущие с моря, кренили деревья к западу, не оставляя возможности заплутать. Землю укрывали жёлуди и желтеющие листья; приближающаяся осень нарядила лес в золото, хотя местами ещё встречались обширные участки зелени. Поневоле пришлось сбавить ход из опасения, что конь споткнётся о корягу или угодит копытом в кротовью нору. Побег Ренли накануне отплытия поколеблет решимость лордов и сиров, следующих за Станнисом. Они находились под обаянием десницы, смеялись его шуткам, обращались к нему с просьбами и замечаниями, и стороннему наблюдателю могло почудиться, что правящим королём является младший из братьев. Как верно заметил однажды Давос, на перебежчиков полагаться не стоит, и Станнис ясно сознавал, что те шестнадцать тысяч конных, что примкнули к нему после победы над Ренли, могут так же легко утечь сквозь пальцы, если брат надумает его покинуть. Однако, по утверждению Мелисандры, Ренли должен повести людей в бой под пылающим сердцем Владыки Света. Так суждено. Валонкар, младший брат, поможет истинному королю одержать победу над самозванцем и его вороватой шайкой. Поколебавшись, Станнис не отправил за Ренли погоню, а выехал на поиски лично. "Поймаю и всыплю по первое число, – в бешенстве думал он, осторожно проводя коня по лесной тропе. Он не мог сидеть, сложа руки. – Завтра, с восходом солнца, мы должны подняться на борт "Ярости" – вдвоём". За спиной таяли звуки лагеря – бравые песни, весёлый смех, свист стрел тренирующихся лучников и лязг стали. Поутру людей потревожил чёрный столб пламени, рвущийся из крепостных стен, но после полудня волнения улеглись. Среди воинов распространились вести о сожжении богорощи, но лишь немногие из них поклонялись старым богам. Поджог септы, напротив, мог поднять бунт в многотысячном войске. Затея искать Ренли самостоятельно уже казалась Станнису глупой и напрасной. Он выехал из стен Штормового Предела в порыве гнева, а подавив пылкое негодование, не хотел признаться самому себе, что гоняться за братом в одиночку – всё равно что искать иглу в стоге сена. Под напускной злостью Станнис старался спрятать страх, что Ренли действительно мог его оставить. Его беспечный, ласковый любовник. Станнис не знал нежности со дня смерти матери; он и думать не смел, что когда-нибудь познает это полузабытое чувство тепла вновь. Селиса относилась к нему прохладно после первой брачной ночи, исковерканной Робертом, а Мелисандре он сам не позволял лишнего. Не позволил бы и брату, но Ренли плевать хотел на его запреты. Он целовал короля так, как целуют возлюбленных, до потери рассудка, шептал приятные слова и касался всюду, куда мог дотянуться. Зачем только Станнис отверг его вчера? На грани потери его посетило осознание, что он не находит в себе никакого желания отказываться от сокровища, которое само пришло в руки. Впервые в жизни кто-то возжелал его, а не Роберта. Старшего из братьев привечали, когда он был могучим воином в сияющих доспехах, и, даже будучи обрюзгшим мужчиной средних лет, Роберт всё равно умудрялся покорять сердца. Станнис припомнил совсем юную девицу из борделя Мизинца с младенцем на руках, девочкой по имени Барра, названной в честь его величества Роберта Баратеона. Глаза матери светились любовью, когда она говорила о нём. "Неужели я настолько жалок?" Недостойно и мелочно соревноваться с погибшим братом. Подозрение о возможном предательстве Ренли отдавало солоноватым привкусом крови: Станнис не сразу заметил, что прикусил язык. Он пришпорил лошадь, хотя тропа ускользала в колючих кустах ежевики, и под дубравой сгустились тени. У короля совершенно нет времени гоняться за непоседой, но он не мог позволить себе упустить брата. Ему следовало бы дать последние наставления сиру Имри, провести контрольный смотр конницы и флотилии, лишний раз убедиться, что каждый из капитанов наизусть помнит своё место в атакующих линиях эскадры. А лес огромен и простирается до горной гряды на западе, где за Красным Дозором начинаются пограничные территории Дорнийских марок. Где же искать Ренли? Если он не сбежал с концами, то мог бы вернуться и сам, – Станнис на это надеялся. Но ярость, вкупе с влечением, превратилась в навязчивую мысль. Он жаждал отыскать Ренли немедленно: увидеть его, убедиться, что балбес не попался в руки разбойников, не слишком зол и всё ещё поддерживает сторону Станниса. Уклоняясь от низко растущей ветви бука, король вспомнил детские годы брата. Ренли был беспечным ребёнком: скакал по лужам под летними дождями, играл с пушистыми щенками во дворе, висел на деревьях вниз головой, зацепившись за сук коленками. Набедокурив или разобидевшись, Ренли четырёх лет от роду прятался в недрах Штормового Предела. Проказнику хватало ума не покидать укрытие, когда его звали служанки или мейстер, но он неизменно откликался на зов старшего брата. Взбешённый Станнис не желал идти на поводу детских уловок, но старый замок таил множество опасностей для несмышлёного ребёнка. С тем же успехом Ренли мог исчезнуть, потому что свалился в колодец. Или залез в старинный сундук, а крышка захлопнулась, и он вот-вот задохнётся насмерть. Станнис не отличался терпением и, не дожидаясь, когда брату надоест играть в прятки, поневоле присоединялся к поискам. Лошадь самовольно перешла на шаг, и Станнис не стал её понукать. На глаза ему попался широкий пень, густо поросший мхом, и он вдруг вспомнил, как они с Робертом и крестьянскими детьми играли однажды в дев и чудовищ – здесь, на этом самом месте. Пень, на котором могли уместиться пятеро ребятишек разом, исполнял роль крепости. Станнис, застенчивый мальчик, в жизни не заговорил бы со стайкой бедно одетых детей, которые так и глазели на его богатые одёжки, – чёрный бархат, прошитый золотыми нитями, и любимая застёжка на плащ в виде головы оленя с ветвистыми рогами. Но Роберт был не робкого десятка. Для Станниса тот случай стал первым знакомством с простонародьем из окрестных деревень, оттого и запомнился столь ясно. Пересекая поляну, король узнавал родные места, ведь когда-то эта роща была знакома ему как свои пять пальцев. Возле того журчащего ручья он подобрал раненую самку ястреба, которую окрестил Гордокрылой. Когда Станнис брал её на охоту, она никогда не поднималась выше деревьев, и Роберт прозвал её Слабокрылой. Их двоюродный дед сир Харберт посоветовал Станнису взять другую птицу, сказав, что с этой он строит из себя дурака. Но сейчас, проезжая по тропам, знакомым с детства, Станнис вспоминал, как Гордокрылая следовала за ним из комнаты в комнату, брала пищу из его рук и сидела на плече. Разлапистое страж-дерево, охраняющее покатый овражек, однажды послужило им с Робертом укрытием от проливного дождя, заставшего мальчишек врасплох. На лужайке, усыпанной жёлтыми, как сливочное масло, лютиками, сокол Роберта убил зайца, упав на него с неба. Его звали Гром, и он бил без промаха, вызывая у Станниса жгучую зависть. Но Роберт мёртв, подумал он с печалью, которой не испытывал, когда впервые взял в руки письмо о гибели старшего брата. Роберт был старше Станниса на год с лишним, а Ренли отставал от них на добрых тринадцать-четырнадцать лет. В детстве Станнис завидовал старшему брату и восхищался, желая походить на него во всём. Маленький Ренли и вовсе его боготворил. Теперь они остались вдвоём. "Отрадно, что я сохранил Ренли жизнь", – Станнис бросил взгляд на солнце в сплетении ветвей и развернул лошадь на восток. Когда Ренли справлял пятые именины, Роберт находился далеко от них, на злополучном турнире в Харенхолле, который положил начало его восстанию. А Станнис привёл младшего брата на самый высокий утёс мыса Дюррана. Добрую часть пути Ренли провёл на спине пони, но Станнис отнёс мальчика на скалу, посадив на плечи. Глядя с высоты птичьего полёта на залив Разбитых Кораблей, он поведал брату легенду о том, как Штормовой Предел получил своё имя. Мыс носил название в честь первого из Штормовых Королей. Согласно древним преданиям, Дюрран завоевал любовь прекрасной Эленеи, дочери морского бога и богини ветра. В свадебную ночь Эленея подарила возлюбленному своё девичество, чем обрекла себя на участь простой смертной. Её родители, в скорби и гневе, наслали на замок Дюррана страшные волны, что поднимались выше гор, и свирепые ветра, которые вырывали с корнем могучие деревья. Под рухнувшими стенами погибли родные Дюррана, его друзья и свадебные гости, но сам герой уцелел, единственный из всех, – ведь Эленея укрыла его в объятиях. Когда над морем забрезжил рассвет, Дюрран поднялся на мыс и объявил богам войну, поклявшись отстроить замок вновь, на том же месте, что и прежде. С тех пор он возводил замки, стены которых росли и крепли, и каждый раз их стирало натиском сокрушительной бури. Лорды просили короля строить замок вдали от берега, а жрецы заклинали его вернуть Эленею морю. Даже простой люд молил его уступить богам, но Дюрран не слушал никого, чем и заслужил прозвище Богоборец. Уцелел лишь седьмой по счёту замок. Одни говорили, Дюррану помогли Дети Леса, напитав камни волшебными чарами, а другие – что ему дал совет маленький мальчик, который, когда вырос, стал Брандоном-Строителем. Замок устоял, Дюрран и Эленея прожили долгую и счастливую жизнь, а боги морей и ветров до сих пор направляли в залив штормы и бури. Вспомнив историю древности, Станнис с болезненной ясностью осознал, что ему известно, где искать Ренли. Когда к шелесту ветра в листве присоединился шум прибоя, он спешился и вручил поводья конюшему. – Ждите здесь, – велел он начальнику стражи. – Столько, сколько потребуется. – Слушаюсь, ваше величество. Дубрава дышала миром и покоем, на протяжении поездки они не встретили ни единого человека, и к лесной опушке, виднеющейся среди деревьев, Станнис направился один. Спустя три десятка шагов он заметил за пышными кустами шиповника вороного коня: тот пасся, стреноженный хозяином. Станнис на ходу стянул перчатки для верховой езды, заткнул за пояс и ступил на поляну, по колено увязая в разнотравье. – Вьюнок, – он похлопал коня по шее. Тот поднял голову и посмотрел на него большими, маслянисто блестящими глазами. Вьюнок. Ещё одно цветочное имя. Когда Станнис спросил брата, почему тот назвал боевого скакуна в честь сорняка, Ренли ответил, что его вороной безошибочно предсказывает погоду и отказывается покидать стойло, когда собирается гроза. "Крайне полезное умение в Штормовых землях, между прочим". Оглядываясь в поисках брата, Станнис рассеянно поискал по карманам замусоленный кусок сахара или хлебную корку, чтобы угостить лошадь, но вспомнил, что избавился от этой привычки ещё в отрочестве. – Всё-таки ты запомнил его имя, – громко заметил Ренли, с треском проломившись сквозь дикий шиповник. – А то всё – Цветочек, Ромашка. Он со смехом скатился с пригорка, быстро перебирая ногами, и замер на расстоянии футов в десять. Станнис, не снимая ладони с холки Вьюнка, медленно развернулся. Лучи солнца косо струились на поляну, кружевом проходили сквозь резную листву. В их сиянии Ренли казался сказочным рыцарем, Принцем Стрекоз, отказавшимся от трона ради любви. Среди ещё не увядшей зелени его глаза отливали светлой бирюзой, у левого виска болталась тонкая косичка. Одет с иголочки: подогнанный по фигуре дублет выгодно обрисовал талию и плечи, к поясу пристёгнут кинжал в ножнах, обтянутых золотой парчей, сапоги из чёрной замши сидят безупречно, подчёркивая длину ног. Станнис ощутил томление в груди. Возжелав этого человека единожды, остановиться не представлялось возможным. С каждым днём тяга к нему набирала силу, а Ренли играл со Станнисом, как ветер шутя направляет лодку под парусом, куда ему заблагорассудится. Но как знать, куда он правит – на рифы ли, в безмятежную лагуну или к родному берегу? Глядя на этого красивого, крепкого молодого мужчину, нетрудно сообразить, почему южным лордам так хотелось увенчать его голову короной. Станнис до боли впился коротко остриженными ногтями в ладони, чтобы отогнать наваждение. Напоминая себе о том, кто из них двоих на самом деле является королём. – Я требую объяснений. Чем ты занят здесь, в то время как все, не покладая рук, трудятся во имя нашей победы? – начал он низким тоном, и в голосе прорезалась закалённая сталь. – На благо Семи Королевств? Ренли замер перед ним, как оленёнок, отставший от матери. Выражение его лица стало нечитаемым, и Станнис продолжил, распаляясь: – Как мой брат, как лорд Штормового Предела, ты должен был ещё пятнадцать лет назад усвоить, что тебе нельзя покидать замок без охраны. Я оказал тебе доверие, назначив своим наследником, и не желаю терпеть безрассудство с твоей стороны. Вместо благодарности ты ведёшь себя как беспечное дитя, – гневно прогремел он. – Как я могу доверить тебе управление королевством, если ты даже за собой уследить не в состоянии? Хорош десница, которого ветер носит где попало! Занимая высокую должность при дворе, будь любезен соответствовать. Ты всерьёз полагаешь, у меня есть время разыскивать тебя по всему Штормовому краю? Ренли слушал, не перебивая, а когда повисла тишина, – приподнял уголки губ в задумчивой ухмылке, и Станнис понял, что усилия потрачены впустую. Трудно вразумить человека, который с малых лет свято убеждён в собственной непогрешимости. – Давай я тебе помогу, – предложил Ренли и выругался, удачно изобразив звучный голос Роберта: – "Седьмое пекло! Что ты застыл, как щенок обделанный? Ноги в руки и бегом в замок!" Станнис, не сдержавшись, фыркнул. Ренли покачнулся на пятках и заговорил своим голосом: – Так ты хотел сказать? – Ты мог взять с собой хотя бы свою женщину, – Станнис тоже сбавил тон. – Может, на двоих у вас хватит соображения не влипать в неприятности. – Её зовут Бриенна, – засмеялся Ренли. – Чем она успела тебе насолить? – Она поклялась отсечь мне руку, если я ударю тебя снова, – Станнис насупился, ощутив, что замечание смахивает на жалобу. – Не держи на неё зла. Я поговорю с ней, она не станет, – брат, напротив, улыбался. – Тоже мне, миротворец. Мне кажется, она влюблена в тебя. – Да что ты! – Ренли поперхнулся смехом. – То есть… надо же. Как ты догадался? "Ему об этом известно, – сообразил Станнис. – Этого следовало ожидать". – Хочешь сказать, тебе это безразлично? – упрямо спросил он. – Да нет. Но что я могу сделать? – Ренли пожал плечами. – Она поклялась верно служить мне, сопровождать повсюду, хранить от всякого зла и всё в таком духе, и она преданно держит клятву. Не могу же я приказать ей разлюбить меня. Слова срывались с его губ с такой лёгкостью, что Станнис неожиданно для себя ощутил разочарование. Его не заботила судьба девицы Тарт, да и дело вовсе не в ней. Но в чём тогда? Беспечное отношение брата к тем, кто испытывал к нему возвышенные чувства, давало Станнису почву для сомнений. В поисках беглеца он невольно задумался о природе собственного влечения. Что составляет его основу? Плотское вожделение или нечто большее? – Неважно. Ты не должен сбегать в одиночку. Мне следовало бы высечь тебя на конюшне за непослушание и разгильдяйство, – Станнис вернул разговор в безопасное русло. Ренли бесстрашно приблизился, подошёл вплотную и, легковесно натолкнувшись, уткнулся носом в шею. Он всего на пару дюймов ниже короля, и Станнис в глубине души надеялся, что Ренли уже не прибавит в росте. Если младший брат будет смотреть на его лысину сверху вниз, как смотрел когда-то Роберт, дурацких шуток не избежать. – Ну, высеки, – насмешливо предложил Ренли, не заключая Станниса в объятия, но тесно прислоняясь к нему. – Только сделай это сам, как ты любишь. Мне спустить брюки? Станнис прикусил язык, вообразив, как приводит приговор в исполнение. Поднимется ли рука на озорное создание, которое по прихоти судьбы навязано ему в братья? Ещё хуже представлять, как Ренли обнажается перед ним, беззащитно развернувшись спиной. Станниса вновь одолевали противоречивые желания: оттолкнуть брата, прижать к себе. Ренли, чтоб его, мог в мгновение ока обезоружить короля, сделать его смирным как ягнёнок. Он, вне всякого сомнения, заслужил хорошей порки, но доверчивое сопение в шею лишало Станниса силы воли. После гневной тирады и липких сомнений он ощутил опустошительное облегчение. – Нет, – сумрачно ответил он. – Я думал, что… "Что ты сбежал". – Что ты думал? – Ренли коснулся губами чувствительной кожи и, не дождавшись ответа, пробормотал: – Мой король. Голос его прозвучал хрипловато, как в постели, и внизу живота потянуло. "Только не это. Не сейчас". Станнис вёл счёт поражениям: раз – на празднике урожая, когда он безбожно напился, два – когда он вместо того, чтобы предаться сну, переступил порог отцовского солярия. Последует ли третий раз? Единожды Станнис сумел воспротивиться соблазну, но дважды выступил зачинщиком. Назавтра их короткая связь прервётся без права на воссоединение. Если уединиться в Штормовом Пределе затруднительно, то на борту "Ярости" – едва ли возможно, а в Королевской Гавани для них обоих и вовсе начнётся новая жизнь. Данное обстоятельство служило и утешением, и огорчением в то же время. Собравшись с духом, король отстранил брата и удержал за плечо, на расстоянии вытянутой руки, рассматривая. У Ренли правильные и гармоничные черты лица; длинные, как у телёнка, ресницы, густые брови и нежные губы, по которым то и дело скользит летящая усмешка. Крепкий, волевой подбородок – такая же печать представителей дома Баратеонов, как цвет волос и глаз, а лучистые глаза Ренли, к тому же, сияют весельем и непокорством. На скулах лежит тень суточной щетины: он не побрился с утра, вопреки обычаю. Внешность без изъяна, которой Станнис мог лишь завидовать. Сам он начал терять волосы в двадцать с чем-то; вдобавок, он вырос не таким уж похожим на отца, как Ренли или Роберт. Да что там, бастарды Роберта – парнишка из оружейной мастерской и побочный сын Делены Флорент, – и те походили на лорда Стеффона сильнее, чем Станнис. – Что значит: "как ты любишь"? – король отпустил брата. – Если ты имел в виду Давоса, то он сам просил меня об этом. – Отрубить ему пальцы? – Нет! Он хотел, чтобы я сделал это собственноручно. – Я знаю, – Ренли стёр усмешку с лица. – Ты не жестокий, Станнис. Никогда таким не был. Позволь-ка. Он потянулся к королю, вытер рукавом рубашки щёку: на льняной ткани простёрся след сажи. Станнис уловил серьёзную ноту в его голосе и потребовал: – Скажи твёрдо, Ренли. Будешь ты преданно служить мне или намерен раздражать легкомысленными поступками? – Я твой, – Ренли выдержал паузу, наверняка выжидая, когда эти слова застрянут шипом в груди Станниса. – И, знаешь, как твой десница, я хотел бы знать заранее о твоих решениях. Стоило мне проспать разок, как ты навёл хаос в моих землях. Ты выставил меня дураком перед всем двором. Десница, который ни сном, ни духом не ведает, что на уме его короля, – это же просто смешно. Станнис насупился. – Я об этом не думал, – с неохотой сказал он. – Ты надеялся, что пробудившись, я не замечу пожарища? – Я не хотел, чтобы тебе пришлось брать на себя тяжесть решения, – признался Станнис. – В самом деле? Ты считаешь, я слишком слаб? Но я способен разделить тяготы правления с тобой, брат. Просто позволь мне. Король, помолчав, спросил: – Ты злишься? На губах Ренли заиграла хитрая улыбка: – Дай-ка подумать. А пока я думаю, посиди со мной, Станнис. Поговори со мной, ты обещал вчера. Побудь рядом. Станнис окинул взглядом обступившие их деревья, травы, раскинувшиеся у ног. Ренли отошёл, подобрал с земли ржавый шлем с истлевшей щёткой плюмажа, который, очевидно, отыскал где-то здесь же, и вручил его Станнису куполом вниз – с дурашливой торжественностью, будто корону. – Держи, угощайся. Собрал, пока ждал тебя. Уверен, ты давно такой сладкой не пробовал. Станнис заглянул в шлем: внутри блестели сочные ягоды поздней черники. Подняв глаза, он заметил, что губы Ренли выпачканы тем же сиреневым цветом. Вот как он проводит последний день перед отплытием? Собирая ягоды в лесу? Вместо того чтобы отнести меч кузнецу на заточку или лишний раз примерить панцирь. …На переговорах перед сражением брат предложил ему отведать персик из садов Простора. Когда Ренли сунул руку за пазуху, Станнис ждал, что он обнажит клинок, но младший брат немало удивил его, когда извлёк на свет спелый фрукт с румяным бочком. И не скажешь вовсе, что Ренли собирался пролить его кровь. "Не хочешь ли, братец? – весело спросил он. – Ты никогда ещё не пробовал таких сладких, уверяю тебя". Он надкусил плод, и с его губ потёк сок. Это воспоминание и сейчас было ясным как день. "Я здесь не затем, чтобы есть персики!" – рявкнул Станнис тогда… А ночью ему снилось, что сок течёт изо рта Ренли, а кровь – из разорванного горла. Станнис метался в бреду, и наутро его руки дрожали, пока оруженосцы облачали своего господина в доспехи. Ему хорошо известно, насколько всамделишными могут быть такие сны. – Ты ждал меня? – переспросил Станнис, с трудом прогоняя непрошеные воспоминания. – Твои друзья сказали, ты хотел побыть в одиночестве. – Я действительно сказал так Брайсу и Бриенне, – Ренли рассмеялся, но необидно. – Или мне стоило сказать им, что я хочу побыть наедине с тобой? – Ты хотел меня видеть? Зачем? – подозрительно спросил Станнис. – Побыть вдвоём. Сегодня наш последний день, – на устах брата ещё теплилась улыбка, но в глазах поселилась грусть. – Давай по-честному: у нас почти нет шансов, а ты не отступишь, я знаю. Я пойду за тобой, потому что следую клятве и долгу, но не по вере в Рглора. Если сегодняшний пожар распахнёт перед нами Королевские ворота, – так и быть, я признаю правоту красной ведьмы, но до тех пор… Ренли говорил быстрее обычного, слегка сбиваясь и путаясь в словах. Кто-нибудь другой не заметил бы разницы, но Станнис слишком хорошо знал его манеру речи, интонации и темп. "Он встревожен, – подумалось ему. – Возможно, даже боится. Но всё равно следует за мной. Даже на смерть". – Значит, здесь? – Станнис набрал горсть черники, отправил в рот и ощутил на языке её сладость. – Да. Тут спокойно, и нас никто не потревожит. Переспелые лесные ягоды лопались, стоило их едва сжать зубами. Как давно Станнис не прогуливался по лесу просто так, наслаждаясь пением птиц или наклоняясь, чтобы сорвать ягоду с крошечного кустика? С тех пор минуло полтора десятка лет, не меньше. Полузабытый вкус детства пробудил щемящую тоску. После восстания Роберта ему стало не до прогулок, а на Драконьем Камне и леса-то нет, только сад Эйегона, где высятся сосны, цветут дикие розы, а на заболоченном участке произрастает клюква. Колючки живой изгороди цепляют одежду, сапоги оставляют следы на топкой почве, а солнечные лучи не в силах развеять царящие там вечные сумерки; это место теней, безмолвия и размышлений. Иногда Ширен приносила Станнису мелкие кислые ягодки, завёрнутые в шёлковый платок, – почти как Ренли сейчас. Но сад, лежащий у Драконова Хвоста, мал размерами, и вовсе не похож на леса, окружающие Штормовой Предел. Искушение поддаться Ренли прихоти было велико: часто ли братья просили Станниса провести с ними время, да и вообще кто-либо? Одиночество не приносило ему ни радости, ни страдания. Он скучал по родителям и братьям, какими их знал когда-то, но давно привык опираться лишь на себя. И всё же, когда-то он гулял с маленьким Ренли среди этих дубов, каштанов и лип. Они оба изменились с тех пор: Ренли вырос красивым и статным мужчиной, храбрым рыцарем в сияющих доспехах, а Станнис ступил в пору зрелости. Дело не только во внешности, он и внутри стал жёстче. Ренли прав: он уже долгое-долгое время не думал ни о чём ином, кроме того, что у него несправедливо отобрали. К окончательному решению Станниса подвела то ли сладость черники, то ли тихая, безнадёжная печаль, что брезжила в просьбе брата. – Я побуду с тобой до золотого часа, – скрепя сердце, молвил он. – К сумеркам мы вернёмся в замок. Но в следующий раз, если надумаешь сбежать, я отправлю тебя обратно пешим ходом. – Само собой, привязав к лошади, – подхватил Ренли; он снова улыбался. – Не шутишь? Хотя кого я спрашиваю! Идём. Неужели его так радует возможность побыть вдвоём? Не считая дождливый день, посвящённый кайвассе и чтению, братья совместно проводили время только за государственными делами, либо когда предавались похоти. Станнису с трудом верилось, что они в состоянии подобрать общие темы для разговора. Ренли резво взбежал на пригорок и нетерпеливо подал ему руку. Надёжно ухватив ржавый шлем, до краёв полный ягод, Станнис забрался вслед за ним. Их ладони встретились и разъединились. Чётче обозначился гул набегающих на берег волн. Они прошли сквозь рощу, огибая кусты и деревья, переступая через узловатые корни, вьющиеся под ногами. Ренли привёл его к утёсу, заросшему низкой порослью клевера. Тот самый утёс, где они справляли его пятые именины – вдвоём. Родители погибли несколько лет назад, но Роберт ещё не развязал свою кровавую войну, и жизнь Станниса была лишена забот и тревог. Тогда он не сознавал этого, зато ясно понимал сейчас, оглядываясь назад. Ренли сел на краю, стянул высокие сапоги, спрятал внутрь носки и зарылся босыми пальцами ног в мягкую траву. Станнис опустился рядом, облокотившись на колено, поставил рядом жестянку с черникой. Восточный ветер гладко обтекал макушку, напоминая об отсутствии волос. Перед ними раскинулась пропасть, где на двести с лишним футов вниз о скалу разбивались волны, гонимые ветром. Их мерный рокот усмирял беспокойную душу. Брат заговорил первым: – Я сниму сира Кортни с должности и отправлю его в Пергаменты, к отцу. Старый лорд Пенроз совсем одряхлел и часто хворает. Это тебя устроит? Попытка поднять меч против короля не должна остаться безнаказанной, но этот человек много лет преданно служил мне. – Кто займёт его место? – осведомился Станнис. – Лорд Медоуз, пожалуй. Опыта в военном деле у него нет, но должность сенешаля ему по зубам. Элвуд ещё зелен, как виноград, и вполовину не так хорош, как сир Кортни, но он научится. Всему своё время. – Под твою ответственность, – Станнис сжал пальцы в кулак, но не смог сдержать негодования: – Как Пенроз мог подумать, что я хочу причинить мальчику вред? – Ты действительно ненавидишь Эдрика? – брат сорвал травинку и сунул в рот. Станнис скривился, опустил плечи и, помолчав, ответил: – Я желал этому несчастному смерти, когда он ещё не родился. Самое его имя ранит мой слух и заволакивает тёмной пеленой душу. Моя леди-жена полагает, что его тень накрыла её чрево, лишив способности родить мне сыновей. – Но мальчик не виновен в том, что появился на свет, – негромко заметил Ренли. – Может быть, Роберт действительно проклял наше брачное ложе. После он божился, что не хотел позорить меня, что он перебрал вина и не имел представления, кому принадлежит эта постель. Но мальчик не виноват, какой бы ни была правда, – согласился Станнис. – Я даже тебе вреда не причинил, хотя вина на тебе передо мной лежит немалая. Ренли улыбнулся: – Опять ты за своё, – протянул он в своей насмешливо-ласковой манере. – Но ты забираешь его на Драконий Камень, потому что так сказала Мелисандра. И богороща погибла по её указке. Меня это беспокоит, Станнис. Не слишком ли много власти она над тобой имеет? – Я король, и я сам принимаю решения. Если хочешь винить кого-то, вини меня. Мелисандра верно служит мне. Мы говорили об этом не раз. Что ты рассчитываешь услышать? – Я слышал на днях, мейстер Крессен преставился. Это правда? Напряжение сковало спину. Станнис не рассчитывал, что брату об этом известно. Оказывается, за своей болтовнёй Ренли не терял времени зря. – Кто тебе сказал? – Не помню в точности. Я имел честь узнать многих из твоих тресковых лордов, голова кругом. – Старик сам повинен в своей смерти, – глухо молвил Станнис. – Я не звал его на тот пир. Он сердил меня, давал дурные советы, но я не хотел, чтобы он умер. Я надеялся, он хоть несколько лет поживёт в покое. Он вполне заслужил это, но… он умер. – Это не кажется тебе странным? Мне сказали, он бросил вызов Владыке Света. В лице твоей красной ведьмы. И погиб незамедлительно. – Ты думаешь, Мелисандра приложила руку к его гибели? Чушь, – отрезал Станнис. – Зачем ей это? – Ты мне скажи, – Ренли вздохнул как будто с усилием и ослабил воротник, приподняв подбородок и прикусив травинку. Станнис перехватил его руку, сжал пальцы. С недавних пор сильное волнение стало вызывать у Ренли одышку. Прежде Станнис не замечал за ним странного недуга, брат всегда отличался исключительным здоровьем. Прикосновения, однако, его успокаивали. – Мне известно, что она тебе не по душе. Но это не повод винить её во всех грехах. Крессен предлагал мне заключить союз – с Арренами, продав им дочь, или же с тобой, узурпатор. Но перед смертью он раскаялся в своих речах и предложил Мелисандре разделить с ним чашу. Они испили вина по очереди, я видел это собственными глазами. – Что было потом? – Его горло сжал спазм, и он задохнулся, – от Станниса не укрылась гримаса, промелькнувшая на лице Ренли. – Это был несчастный случай, не более. – Тебе виднее. Брат остался при своих убеждениях, да и Станнис счёл гибель Крессена загадочной, но вины Мелисандры не усмотрел. Пилос, помощник и преемник старого мейстера, согласился с ним. Серьёзный и прилежный, этот молодой человек заслуживал доверия. Станнис опустил руку в ржавый шлем, взял несколько ягод. Ренли вытащил из подкладки дублета золотую монетку, принялся подбрасывать её в ладони. – Ты позвал меня сюда, чтобы поговорить о Мелисандре? – Нет, конечно, – рассеяно отозвался брат. – Посмотри вокруг, Станнис. Что ты видишь? – Залив Разбитых Кораблей, что же ещё? Вода и камень, море и скалы. – Не только. К западу отсюда, среди Красных Гор, прячутся гнёзда грифонов и воронов. На юге выдаётся в море мыс Гнева, и его укрывает Дождливый Лес. Там стоят замки Амберли и Сивортов, и Дождливый Дом, замок Уайлдов. А на востоке… – На востоке лежит остров Тарт. Мне это известно, – скрипуче произнёс Станнис. – К чему ты клонишь? – Ты бывал там когда-нибудь, Станнис? На Тарте. Его называют Сапфировым островом из-за голубизны вод, которые его окружают. – Случалось. Там я строил корабли, чтобы отплыть на Драконий Камень по приказу Роберта. Горы Тарта надёжно укрывают гавань от штормов – что в нашем заливе, что на Узком море, – буркнул король. – Но я не заходил дальше корабельных доков. – И только-то? Тебе обязательно нужно прогуляться по острову, Станнис! Я оказался там впервые во время объезда своих владений, когда достиг совершеннолетия. Тарт богат мрамором, а по его центру, верно, проходит живописный горный хребет. Если подняться звериными тропами, можно найти голубые озёра, чистые и глубокие, и высокогорные луга. Говорят, по весне их так густо засыпает полевыми цветами, что шагу ступить нельзя, не надломив хрупких стеблей маков или ирисов. Среди гор лежат тенистые долины, а со скал бегут холодные ручьи, низвергаются звонкими водопадами. На рассвете остров кутается в туманную вуаль, и его изумрудные луга серебрятся росой, а к заходу солнца небо розовеет, и над Закатным замком вспыхивают сияющие звёзды. Воистину, это драгоценный камень Вестероса. Самое красивое место во всех Штормовых землях, клянусь тебе, – а может, и во всех Семи Королевствах. – "Свои владения", да? – Да забудь ты об этом хоть на минуту! Хотя нет, подожди, я ведь о том и говорю, Станнис. Ты не живёшь, ты всё время думаешь о мести и обидах, но ты забываешь наслаждаться, а ведь твой век проходит и, возможно, уже истекает. Сможешь ли ты сказать тогда, что остался доволен прожитой жизнью? – С каких пор ты размышляешь о смерти? – проворчал Станнис. – Ты сожалеешь обо мне? Мысль была приятной. В последний раз младший брат тревожился о нём, когда Станнис собирался на войну, затеянную Робертом. Нед Старк прорвал кольцо блокады Тиреллов и снял осаду со Штормового Предела. Роберт, конечно же, благодарил и восхвалял его, угрюмого северянина, а не своих измождённых, истощённых братьев. Тогда настало время и Станнису взять в руки меч. В час испытаний он предпочёл родную кровь чести. Он присмотрелся к монетке, с которой игрался Ренли: золото сверкало на солнце. Потянувшись вперёд, Станнис поймал её и, рассмотрев стёртый до неузнаваемости профиль короля, перевернул. Ожидания не обманули: на обратной стороне стоял на дыбах коронованный олень, некогда красовавшийся на гербе Штормовых Королей. – Это та монета, которую ты подарил мне перед отплытием на Драконий Камень, – Ренли повернул голову, посмотрел искоса. – Ты помнишь? Станнис помнил. Образ того ребёнка – далёкий, укрытый налётом минувших лет, – но Станнис бережно хранил его в сердце. Приняв в восстании сторону Роберта, он задался целью не только удержать родной замок, но защитить и младшего из братьев. Дети умирали часто, не дотягивая до совершеннолетия, а из младенцев и вовсе погибал каждый второй, но Ренли и тогда рос здоровым и крепким. Если Роберт падёт в битве, а Станнис отправится на плаху за пособничество мятежнику, оставалась надежда, что Таргариены пощадят малолетнего ребёнка и, возможно, даже сохранят за ним владения Баратеонов. В таком случае Ренли предстояло продолжить род, а Станнис, в свою очередь, был обязан его сберечь. Когда он собрал флот для Роберта, чтобы захватить последнее драконье убежище, настало время проститься. Ренли горячо желал пуститься в плавание вместе, но Станнис, разумеется, не мог взять брата с собой, даже в качестве оруженосца, – в тот год мальчику не исполнилось и восьми. Прощаясь на причале, Станнис заставил Ренли повторить девиз их дома и вложил в ладошку старинную монету, которая некогда досталась ему от отца, потомка Ориса Баратеона и Аргеллы Дюррандон. Ренли кутался в плащ цвета морской волны, и его глаза приобрели тот же оттенок. Назвавшись штормовым богом, он пообещал Станнису разогнать тучи с пути, ветром расправить паруса и поднять волны, чтобы не натолкнуть на мель. В детстве он был горазд на всякие выдумки, но эта показалась Станнису лучшей из всех. Воспоминание о том дне стало одним из самых тёплых, но в то же время – одним из самых печальных, наравне с гибелью родителей и тяжкой хворью дочери. Впоследствии Станнис считал, что потерял младшего брата именно тогда, в момент прощания. После была война: плеск сотен вёсел о воду, приказы и ночи без сна, штурм морской крепости, кровь, крысы, нечистоты и суматоха. За сдачей противника последовали несправедливые обвинения Роберта, его торжественная коронация и воздаяние почестей. Драконий Камень не сдался Станнису даже даром, но Штормовой Предел перешёл к Ренли, Роберт присвоил Королевскую Гавань, и ничего иного, кроме скудного острова посреди бушующего моря, родные братья ему не оставили. С тех пор Станнис почти не видел младшего на протяжении многих лет, а когда открыл его для себя заново, тот изменился до неузнаваемости. По рождению Ренли готовили к роли пажа, затем он стал бы оруженосцем у именитого покровителя, а тот со временем посвятил бы юношу в рыцари. Его учили хорошим манерам, навыкам охоты, верховой езды и владения оружием. Он преуспел в обретении таких ценностей, как доблесть, храбрость, великодушие и стремление к славе, но он не должен был стать лордом, пока живы старшие братья. Так же, как и Станнис, – но судьба в лице Роберта решила иначе. Из ласкового, пусть и озорного, мальчика Ренли превратился в насмешника и повесу; ему многое сходило с рук по причине природного обаяния, и это обстоятельство на корню испортило его характер. – Не знал, что ты до сих пор хранишь её, – Станнис вернул золотой брату, нагревшийся от тепла его ладони. – Ты наказал мне никогда не забывать о том, что я Баратеон. – А ты забыл. Связался с теми, кто пытался уморить нас голодом. – Может быть, я совершил ошибку, зато я знаю, кто я теперь. Я твой брат и… Он умолк и опустил глаза, не смея произнести вслух слово "любовник", но Станнис и без того знал, что он имеет в виду. После вчерашнего скомканного разговора обоих обуревали сомнения. Нужно положить этому конец, – раз и навсегда. – Ты мой брат, Ренли, – согласился Станнис, собрав волю в кулак, – и я не желаю видеть тебя в ином качестве. Он хранил в памяти первые нетвёрдые шаги Ренли, – брат пошёл вскоре после гибели родителей, и Станнис очнулся от чёрной тоски, осознав, что жизнь продолжается. Он помнил и звонкий детский смех, когда Роберт впервые посадил малыша на пони. И притворное возмущение прачек с тюками грязного белья, когда Ренли носился по залам Штормового Предела, путаясь у всех под ногами. Картины прошлого начисто убивали плотское влечение. Возможно, ещё не всё потеряно, и Станнис способен выздороветь, излечиться от помешательства? "Мой младший брат… Я так долго думал, что ты потерян для меня навсегда, Ренли. Я не имею права на ошибку". – Что ты… – Ренли хотел было возразить, но Станнис перебил его с крепнущей решимостью: – Что бы ты ни вообразил себе, между нами ничего нет и быть не может. Всё, что выходит за границы кровных уз, противно природе. – Но ты ласкал меня, приходил ко мне ночью. Тебе ведь понравилось… Понравилось быть со мной, – Ренли, уязвлённый, взглянул на него. – Так к чему противиться? Станнис и сам сознавал непоследовательность своих действий, но полагал обуздание пороков единственно возможным выходом из сложившейся ситуации. – Об этом я и хотел побеседовать с тобой вчера. Мы оба натворили достаточно, но это следует оставить в прошлом. Забыть. – Предлагаешь просто выбросить из головы то, что между нами происходило? Вот уж не думал, что ты такой трус, – слова сорвались с языка быстрее, чем Ренли успел хорошенько их обдумать. – Я не трус, – немедленно отозвался король. – Я всё отлично помню. И поступаю так, как велит совесть, ясно тебе? Не всем желаниям следует потакать, Ренли. – Ты такой зануда. Станнис сердито выдохнул сквозь зубы. – Ты вообще слышишь, что я говорю? Мы оба просто… сходим с ума, и это недопустимо. Ты сам сказал, что стыдишься. Значит, и сам понимаешь, что мы поступаем грешно. Ради всех богов, Ренли, я помню тебя с колыбели. – В самом деле, ужас какой! – притворно ахнул Ренли. – Я, что же, был уродливее Беса? В глазах цвета бури над морем вспыхнуло негодование, и ему пришлось сменить тактику: – Да будет тебе, милый. Не вредничай. – "Милый"?! – поперхнулся Станнис. – Каждый из нас когда-то пачкал пелёнки, но я давным-давно не младенец, если ты не заметил. Ренли прикинул в уме, сколько вина потребуется влить в его величество, чтобы тому отшибло начисто память. Хотя Станнису и далеко до Роберта, по всему выходило, что полгаллона, не меньше. На постоянной основе такие попойки чреваты дурными последствиями. – Я иногда питаю недюжинные сомнения на этот счёт. Пришло время взяться за ум. Завтра мы идём на войну, Ренли, и я хочу, чтобы ты сосредоточился на предстоящей задаче. – Точно, – Ренли коротко усмехнулся и спрятал золотого оленя Дюррандонов в карман. – Вместе. Пятнадцать лет назад он мечтал об этом – отправиться в битву наравне с братьями. Смешно вспоминать сейчас, но о чём ещё мог мечтать мальчишка, наслушавшись хвастливых рассказов старшего брата о славных победах на поле боя? Эдрик в свои одиннадцать тоже просился в поход оруженосцем, чтобы освободить королевство отца от захватчиков, но Станнис предпочёл укрыть его на Драконьем Камне. Зато Ренли на сей раз не останется один, брошенный и бесполезный. Одиночество страшило сильнее, чем возможная погибель, а Станнис служил ему надёжным якорем. Ренли ощущал себя на своём месте едва ли не впервые после скоропостижной кончины Роберта. "Лорас бы не одобрил. Чего это я, в самом деле? Как будто я рад исполнять приказы Станниса!" – Ренли попытался подбодрить себя. Но в течение последней луны он успел переосмыслить многие вещи, а ночные кошмары, очевидно, послужили расплатой за попытку сорвать корону с головы законного правителя. Что если бы в результате Станнис действительно погиб? Разве не мучила бы Ренли совесть при виде бездыханного тела? Он даже на время заразился упрямой верой Станниса в победу, позабыв о том, что им противостоит великое войско Простора. Ренли увёл конницу, но на улицах города от неё будет немного проку, а уж перед воротами – тем более, ведь лошади не умеют карабкаться на стены. Должно свершиться чудо, чтобы Станнис взошёл на Железный Трон. Если у Ренли оставался призрачный шанс на помилование при помощи Лораса, то у Станниса его не было вовсе. Да и Ренли, пытаясь заслужить одобрение старшего брата, сделал достаточно, чтобы подписать себе смертный приговор рукой Джоффри. Оставалось только пенять на себя за великодушие – красивый, но напрасный широкий жест. – Ты ведь не отступишься, да? – Сам-то как думаешь? Но Станнис, в отличие от него, верил в победу истово. Он ни за что не отречётся от обвинений в незаконном происхождении Джоффри, поскольку верит, что это правда. Никакие уговоры, мольбы или угрозы не заставят его свернуть с намеченного пути. Это значит, что если он и уцелеет в предстоящей битве, поражение его сломает. При всей своей закалке Станнис хрупок, потому что не сумеет склонить голову, как это сделал однажды Ренли. Станнис будет сражаться до самого конца и даже дальше, и умрёт королём. "Неужели я буду вынужден смотреть, как ты погибаешь?" Осознание истины вызывало у Ренли унылую, беспросветную тревогу за жизнь упрямца, и в то же время – своего рода восхищение, какого он не испытывал перед Станнисом ранее. Когда-то Ренли считал его скучным праведником, но стоит признать, что Станнису не занимать благородства. – Что ж, чему быть, того не миновать, – с унынием заключил Ренли, свесив ноги с края утёса. – Не хорони меня раньше времени. Море безмятежно плескалось далеко внизу: синяя гладь простиралась до горизонта, белые барашки скакали на волнах. Над братьями раскинул широкую крону вековой дуб, и никакой безымянной могилы у его подножья Ренли не обнаружил, хотя шёл сюда, как на казнь, затаив дыхание. Сновидение осталось всего лишь сном, и у него немного отлегло от сердца. Это укромное местечко он некогда показал Лорасу, а прежде его самого привёл сюда Станнис, и вот они снова здесь, вдвоём. Удивительно, что брат догадался, где его искать. Иногда Ренли думал, что немытый одичалый за Стеной – и тот будет более искусен во взаимодействии, чем Станнис. Но, как известно, братьев не выбирают, и приходилось мириться с тем, что есть. – В таком случае… давай вернёмся к разговору о ночных забавах, когда одержим свою великую победу, – предложил Ренли. "А если мы проиграем, тогда и говорить не о чем. Чего толку загадывать?" Неуверенность Станниса сплеталась с его собственной, а неустойчивая привязанность к нему, как к родному человеку, смешалась с влечением. В отличие от брата, Ренли давно свыкся с тем, что его желания идут вразрез с общественным мнением, и чем крепче тот упирался, тем сильнее Ренли хотелось привлечь его внимание. Разве не желание покорять составляет основу природы всех мужчин? Но будущее представлялось слишком туманным, чтобы строить чёткие планы. Что станется со Станнисом или самим Ренли после того, как они войдут в Черноводный залив? Будет ли один из них тяжело ранен или убит в бою? Может, их головы окунут в смолу и воздвигнут на стене Красного Замка, на соседних пиках? То-то будет зрелище, на радость Джоффри. В конце концов, Ренли не имел ни малейшего представления, чем занят Лорас и какое чувство правит бал в его сердце. – Говорить тут не о чем, – Станнис вспомнил про угощение и вновь занялся черникой. – Ты ещё с моей леди-женой это обсуди. Она вконец уверится, что мои братья появились на свет исключительно затем, чтобы планомерно уничтожать наш брак. Ренли расхохотался, сочтя предположение брата весьма забавным, но тот так не считал и уставился на него с осуждением. – Прости, – неискренне извинился Ренли. Он не знал, испытывает ли он облегчение или досаду. Скорее, второе: не стоило пускать побуждения Станниса на самотёк. Испробовав неизвестное и познав удовольствие от близости, пускай даже такой поверхностной, брат закономерно испугался собственной сущности. Будь они оба героями романтической баллады, Ренли мог бы сказать ему, что никакой закон не может стоять выше искреннего порыва души, но едва ли его приземлённый братец способен оценить столь благородные помыслы. Глупо было пытаться произвести на него впечатление стихами. – Ты уяснил, что я сказал тебе? – сурово спросил Станнис. В одном он прав: они могут возиться друг с другом, но любовниками им не бывать. Станнис совершенно не пригоден для прелюбодеяния; к тому же, затея эта попросту неразумная и опасная. Что если между ними пробежит трещина? Даже в междоусобной войне они не перестали быть братьями, но любовники, крепко повздорив, обязательно станут чужаками. "Я могу выбрать любого мужчину в Закатных землях, который ответит мне взаимностью. А так я рискую потерять единственного брата, насовсем". – Уяснил, – Ренли подобрался, подтянув колени к груди. Никогда прежде разобраться в желаниях не было настолько трудно; страх утратить то, что есть, туманил разум. Вдобавок, утренняя ссора напомнила об опасности прогневать короля и лишиться его шаткого расположения. Ренли не утруждал себя церемониями в случае с Лорасом, но они горячо любили друг друга, и Ренли не находился в подневольном положении. Во всяком случае, его зависимость от Хайгардена не являлась абсолютной, основополагающей. Но отношения с королём можно держать в узде, только соблюдая строгие границы. Особенно если речь идёт о Станнисе. Станнис, наверное, и для дружбы не пригоден; хотя… Кто знает? "Точно, ведь мы можем подружиться. Станнис вовсе не так свиреп, как кажется на первый взгляд. Не с того мы начали". – Знаешь что? Давай съездим погостить на Тарт, как всё закончится. Ты должен его увидеть, Станнис, – выпалил Ренли. – Обещай мне. – Тарт? Чего я там не видел?– Станнис обратил хмурый взгляд к востоку. – Ты хочешь отправиться туда вдвоём? Зачем? Опрометчиво предлагать то, что, по всей вероятности, никогда не сбудется, но сказанного не воротишь. Станнис уже одной ногой в могиле, почти как Роберт с распоротым брюхом. Хотя Ренли и не владел серебряными звеньями мейстерской цепи, он понял, что дни Роберта сочтены, лишь учуяв смрад его разорванных кишок. А теперь и совместно проведённых дней со Станнисом осталось наперечёт. Брат здоров и крепок, но это ненадолго; правду ведь говорят – дурная голова ногам покоя не даёт. Наверное, это утверждение справедливо для всех Баратеонов. Было бы разумно избегать Станниса, чтобы не изводить себя лишний раз, но чем чаще Ренли об этом думал, тем ярче пылало его влечение. – Да, – Ренли сознавал, что, если ему удастся пережить Станниса, обещания, которым не суждено сбыться, разорвут ему сердце в клочья, но остановиться уже не мог: – Мы устроим соколиную охоту или сходим на вепря, – на Тарте раздолье для всякой живности. Мы можем жарить рыбу на костре и проводить вечера у моря. Представь себе зимнее небо, пустое и звонкое, с изморозью по краям. Представь плеск волн о причал, осколки битого льда у берега, заиндевевшие ягоды рябины, мокрую гальку и вязкий ил. Две цепочки следов на песке, пар изо рта и один мех с золотым борским – из рук в руки, дабы согреться. Бледное солнце нырнуло за горизонт, сизый дым от костра вьётся к небу, и перламутровый свет луны делает воздух почти осязаемым на ощупь... И если запрокинешь голову, увидишь, как тысячи звёзд кружатся в торжественном бранле, – равнодушные, далёкие и прекрасные. Они сияли задолго до нас и останутся, когда твоя корона потускнеет, а мы сами обратимся в прах. Это вечность во плоти, самая суть мироздания, и мы с тобой – в её центре. Соглашайся, Станнис. "Скажи "да", если я имею для тебя значение. Ведь я говорю не о Тарте, а о нас с тобой". Он был готов встретить отказ, но Станниса, очевидно, достаточно разморило по-летнему тёплым днём, от сладости лесных ягод и созерцания морского пейзажа, чтобы он сварливо согласился: – Обещаю. Ренли быстро улыбнулся и, не сдержавшись, уткнулся носом в плечо Станниса, втянул умопомрачительный запах, от которого слабели колени. Несмотря на тревогу о грядущем, он почувствовал себя почти счастливым. Брат же ощутимо напрягся, мускулы его налились свинцом: он совершенно не привык к выражениям привязанности со стороны Ренли, да и вообще – со стороны кого бы то ни было. Скорее всего, Станнис не знал тепла со дня смерти родителей. Неудивительно, что он так холоден и замкнут. "Почему ты не позволяешь себя согреть? – тоскливо подумал Ренли, потеревшись щекой о кожаный колет; внутри притаился страх: – Неужели ты не понимаешь, что мы нужны друг другу?" Ему захотелось приласкать поцелуем бледные губы, перепачканные черникой. – О чём мы только что говорили? – Станнис упёрся ладонью в его лоб и осторожно отстранил от себя. Когда им не владела страсть, в редких прикосновениях он отличался бережностью, удивительной для такого угрюмого человека. К удовольствию Ренли, Мелисандра ни разу на его памяти не удостоилась такой чести. – Я не домогаюсь, – он выразительно возвёл глаза к небу. – Ты не чувствуешь разницы? По голубому атласу медленно ползли на запад мягкие, как птичий пух, облака, но на востоке небо уже темнело, наливалось тяжестью. Тени росли, и заходящее солнце искрилось золотом в кронах деревьев за спиной. Станнис замешкался с ответом. – Откуда мне знать? – он дёрнул плечом. – Скажи мне, чем твои выдумки про вечность и сущность мира отличаются от того, что окружает нас сейчас? "Верой в то, что мы будем живы, – сегодня, и завтра, и навсегда. Как Дюрран Богоборец и его возлюбленная Эленея, дочь морей и ветров. Все люди смертны, и пусть их самих давно уже нет в живых, но память о них живёт уже тысячи лет и протянет ещё столько же". – Не хватает жареной рыбки с хрустящей корочкой, – засмеялся Ренли, натягивая носки и обуваясь. – Не знаю, как ты, а я голоден как сотня снарков. Одними ягодами сыт не будешь, так что давай-ка возвращаться в замок. Он поднялся на ноги, хлопнув брата по плечу, и протянул ему руку.