Девятый Вал

Спрячу облака, чтобы освещать твой путь, Подниму волну, чтоб на мель не натолкнуть, Парус твой расправлю и шепну тебе: лети! Все подводные камни помогу я обойти. (с) Вольный Путь – "Королева Ветров"

29.08.299 от З.Э. "1-ый день плавания. Залив Разбитых Кораблей успешно оставили позади, что редкость. Неповоротливые барки часто разбиваются о прибрежные скалы". 30.08.299 от З.Э. "День 2-ой, рассвет. Пролив Тартский. Погода ясная, с дымкой на восточном горизонте. Ощущается лёгкий бриз. В проливе одна из мирийских галей налетела на риф и затонула. Потерю можно считать незначительной, учитывая репутацию здешних вод". Станнис кутался в дорожный плащ, уставившись вдаль. Небо над Узким морем выцветало и светлело; разгораясь, чернично-синее полотно явило малиновые и сиреневые оттенки, затем окрасилось бледно-розовым, а звёзды потускнели и растворились в первых, ещё несмелых солнечных лучах. В морской пучине, где океан встречается с небом, зажёгся еле видимый свет, предрекая восход. Ренли пристроился рядом, цепляясь одной рукой за туго натянутый штормовой леер, – ночью море в проливе волновалось и пенилось, но к рассвету разгладилось, затихло и умиротворённо плескалось о борт. Ренли затянул жизнерадостную песенку о браавосских куртизанках. Станнис душераздирающе зевнул в кулак, заодно хлопнув открытой ладонью брата по затылку. Тот умолк на полуслове и засмеялся. – В Браавосе мы бы увидели их знаменитого титана с горящими глазами. Я слышал от моряков, что он охраняет город и иногда поёт, – Ренли облокотился на бортовые перила. – Когда к городу подходит вражеский флот, титан оживает, поднимает меч и с грохотом сходит в море. Стоило отчалить, и хандра его оставила. В пути он грёзил о далёких, чужеземных городах, что лежат за Узким морем. Ренли тянуло к ним, а вовсе не к Железному Трону, чьи стальные шипы ржавели от королевской крови. – Когда в порт входит корабль, титан издаёт рёв, но про его похождения ты сказок наслушался. Если бы в камень можно было вдохнуть жизнь, мой остров подарил бы мне драконов, а ещё грифонов, василисков и мантикор в придачу, – возразил Станнис. – Много ли ты слышал о самом городе? В этих вымышленных путешествиях он исполнял роль постоянного спутника Ренли, и ему это льстило, хотя он даже не думал признаться в этом. Станнис не мешал брату использовать воображение, довольствуясь тем, что тот быстро освоился на судне. Некоторые из рыцарей слегли от качки, стоило им взойти на борт, но Ренли держался отлично, как и всегда. – Его называют Тайным и его не окружают стены, а только скалы; он стоит на сотне островов и возведён из камня, а не дерева или глины. Между зданиями вместо улиц пролегают каналы, и по ним курсируют морские змеи, а правит городом морской владыка, – мечтательно поделился он. – Моряки не говорили тебе, что Браавос тонет? – Тонет? Как это? – Погружается в воду, только очень медленно, год за годом. Там есть затопленный район, где из воды торчат только черепичные кровли и башни. – Этого я не знал. Зато знаю, что Браавос – пристанище всяких богов, там полно септ и храмов. И храм твоего Рглора там тоже наверняка имеется. Что значит "истинный бог"? Богов ведь великое множество – старые и новые, не говоря уж о тех, кто живёт за морем. Обычно Ренли высмеивал сказания о Владыке Света, пытаясь досадить Мелисандре, но на этот раз интересовался вроде бы всерьёз, и Станнис, поразмыслив, ответил: – Учение красных жрецов гласит, что мир представляет собой бесконечную борьбу двух противоположностей. Пламя и лёд, правда и ложь, добро и зло, жизнь и смерть. Рглор – создатель солнца и всех звёзд, что сияют в ночи; он вечный борец со мраком. Его война с Великим Иным длится с начала времён и закончится победой либо одного, либо другого. И каждый из людей делает выбор меж ними. Нет никакой третьей стороны, а значит, и других богов тоже быть не может. – И ты в это веришь? – Я верю в справедливость. – Похоже на тебя, – откликнулся Ренли. – А я вот считаю, что жизнь состоит не только из чёрных и белых красок; в ней есть и другие цвета – небесно-голубой, изумрудно-зелёный или пурпурный, как лаванда, цветущая в горах. Никогда не встречал людей, живущих в исключительной святости. У каждого хоть малый грешок да имеется. "Даже у меня", – Станнис подозревал, что и Ренли думает о том же. Солнечный круг восстал над морем, и мазки близлежащих облаков подёрнулись позолотой. Гребцы, хрипло перекликаясь и почёсываясь, занимали места на банках, брались за вёсла. Большей частью они ходили босиком, носили полотняные рубашки, шерстяные штаны и плащи, и у каждого при себе имелось оружие. Марик отбивал палочкой ломаную дробь на барабане, проверяя звук. Над пробуждающимися ото сна галеями пропели рога, призывая продолжать путь. – Насмотрелся. Идём завтракать. Круто развернувшись, Станнис зашагал в каюту, и младший брат преданно последовал за ним. 01.09.299 от З.Э. "День 3-ой, утро. Узкое море. Облачно, ветер попутный, умеренный. При благополучном стечении обстоятельств на дорогу до Королевской Гавани потребуется около четырёх дней". "Скука смертная. Зачем это? Я надеялся ты ведёшь дневник своих симпатий или что-то вроде того". "Не суй свой нос в мои вещи, Ренли". Привычка вести записи в пути сформировалась у Станниса во время первого плавания, и его первый судовой журнал датировался 284-ым годом от Завоевания Эйегона. Письмо помогало привести в порядок мысли, подметить детали, соотнести намерения и выполненные задачи. В дальнейшем он прокладывал курс, ориентируясь на предыдущие заметки. Примером послужили старые письма отца, которые он адресовал старшим сыновьям и, в большей степени, – мейстеру Крессену, но Станнису не с кем было поделиться впечатлениями и соображениями. После штурма Драконьего Камня морское дело постепенно стало его страстью, вытеснив увлечение соколиной охотой. У этих занятий имелись схожие черты: и то, и другое требует терпения, мастерства и кропотливого труда. Обученная птица становится надёжным партнёром для охотника, в то время как боевая галея послушна воле капитана. Станниса завораживали стройные системы вёсел и парусов, скрип снастей и скольжение судна по морской глади, как по шёлку. Рукотворные драконы покорили его сердце, но братья не разделяли его увлечения. Роберту достаточно было знать, что корабли с коронованным оленем на парусах ходят по морю, ведут торговлю и охраняют залив, а Королевский флот растёт день за днём. Жена смыслила в мореплаваниях прискорбно мало. Первые письма недавно вступившего в должность мастера над кораблями, обращённые к леди Селисе, изобиловали подробностями судостроения, но его пыл не нашёл отклика, и Станнис приучил себя к сдержанности. В Королевской Гавани он предпочитал общество моряков и капитанов, проводя бесчисленные часы в корабельных доках, где обретались также подвыпившие матросы и торговцы рыбой. Ренли злословил, что от него и пахнет не лучше. – Что ты умолк? – обернулся Ренли, когда они поднялись на бак. – Продолжай. Ты говорил, шпирон используют в качестве тарана… Шпирон, окованный медью, венчал нос галеи и по форме напоминал бивень северного мамонта. – Тебе ведь никогда не нравились мои "лодки". Откуда взялся такой интерес? – в лоб спросил Станнис. – Дело вовсе не в лодках, а в тебе. Ты вёл себя холодно по отношению ко мне, а то и вовсе не замечал, словно я для тебя – пустое место. Меня это сильно задевало, вот и... Не помнишь разве? – Всё было не так, – задумавшись на миг, возразил Станнис. Ренли покачал головой, не желая спорить, и свесился через борт, чтобы поглазеть на таран. Станнис едва сдержал порыв вернуть его обратно за шкирку. Мелисандра предрекала брату победу в Королевской Гавани; будет глупо утопить их надежду, не достигнув даже вод Черноводного залива. Предстоящий морской бой вынудил Станниса научить несносного братца основам кораблевождения, и его замкнутость дала трещину под напором непринуждённого любопытства Ренли. К утру третьего дня, когда они покинули Тартский пролив и вышли в открытое море, скупые ответы капитана развернулись, как паруса, наполненные ветром. Втроём они, с Бриенной в арьергарде, обошли "Ярость" от носа до кормы, спустились в трюм и посетили палубы, где неприкаянно бродили копейщики и лучники. За участливый интерес Станнис простил брату даже порчу судового журнала: эта проделка, в отличие от многих других, вышла безобидной. За прежними возмутительными столкновениями он не сразу обратил внимание, как присутствие Ренли в его жизни стало приобретать черты постоянства. Не считая дня, когда брату приспичило лицезреть рассвет на Узком море, Станнис поднимался первым. Отправляя заспанного Брайена на камбуз, он наставлял оруженосца постучать по дороге в дверь десницы. Братья вместе завтракали, передавая друг другу белый хлеб, ароматный сливочный сыр и солёную ветчину, и очередной день распахивал перед ними новые горизонты, как сказал Давос. – На грот-мачте расположена марсовая площадка, – закончил обзорную прогулку Станнис. – На ней установлен леер, поэтому во время боя там могут находиться стрелки. – Где? Брат указал глазами на верхушку самой высокой мачты. – Так высоко? – ахнул Ренли. Не секрет, что матросам приходится карабкаться по вантам над раскачивающейся палубой, но прежде мачты, паруса и реи составляли чужой, незнакомый Ренли мир, и он не находил повода представить себя на месте моряка. Так было до того, как Станнис начал посвящать его в тонкости своего занятия. Воины в ожидании высадки маялись на борту бездельем, чего нельзя сказать о Ренли. – Хочешь взглянуть? – А можно? Низко над водой, наперегонки с "Яростью" пронёсся буревестник; кончики его крыльев почти задевали пену на волнах. – Погода ясная. Почему бы и нет? – Конечно, хочу! Полезли! – Ренли устремился к грот-мачте. Станнис, не ожидавший такой прыти, поспешил за ним: – Только не вздумай сорваться! Цепляясь за туго натянутые тросы, Ренли с азартом приступил к восхождению. Взбираться нетрудно, только качка заставляла крепче держаться за растяжки, и палуба отдалялась с пугающей быстротой. Напрягая мускулы и перебирая руками, Ренли задумался, каково это – лазать туда-сюда день-деньской. А что если ветром сносит, и волны перехлёстывают через борт? Хлопающий на ветру прямой парус превосходил размерами всевозможные ожидания. Брат объяснял, что есть определённая величина, с которой может управиться один человек, но для этого "крыла" потребуется человек восемь, не меньше. Марс же представлял собой деревянную площадку, установленную на поперечных брусьях. – Я заберусь первым, закреплю дополнительный леер и подам тебе руку, – Станнис повысил голос, перекрикивая ветер, и подтянулся. Он исполнял этот трюк не впервые, и головокружительная высота не производила на него сильного впечатления. В отточенных, топорно-грубых действиях таилась своеобразная грация. Станнис имел привычку подолгу застывать над картами или у окна, но эта неподвижность обманчива: он владел мечом не хуже бывалого воина и, в отличие от Роберта, держал себя в форме. Ренли повис на вантах, дожидаясь приглашения. Когда верёвками и узлами занимался брат, у него и мысли не возникало усомниться в их надёжности. Сноровка Станниса не удивляла, но подкупала доскональным знанием корабельного дела. – Забирайся, – Станнис протянул ладонь. Ренли ухватился, сомкнув пальцы вокруг загорелого запястья, и позволил брату втянуть себя на марс. Перебросив тяжесть тела на доски, он отполз от края, прижался спиной к мачте и ухватился за пеньковый трос. Над головой раскинулось небо с пёрышками облаков. Станнис опустился рядом, обозревая корабли, разбросанные по морю, – грозная флотилия неуклонно двигалась на север. Низко гудели трубы, воинственно стучали барабаны. Несколько быстроходных судёнышек впереди составляли отряд разведчиков, но "Ярость", флагманский корабль, выделялась особой статью и величием. Три палубы и три яруса вёсел, на верхней палубе – скорпионы и бочки со смолой, нос и корма заставлены катапультами, шпирон блестит на солнце, паруса отливают золотом. Ренли повертел головой по сторонам и расхохотался от восторга. От высоты заходилось сердце, ветер трепал волосы; было весело и страшно. Рухнуть с топа мачты означало разбиться насмерть, и качка на марсовой площадке ощущалась в разы сильнее, чем внизу. Хотелось вопить и поцеловать в губы сидящего рядом человека. – Ох, – перегнувшись через ограждение, он посмотрел вниз. Палуба простиралась далеко под ногами; гребцы напоминали усердных муравьев, каждый – со своей тростинкой. При попутном ветре они отдыхали, вёсла покоились в скобах. – Седьмое пекло, как высоко… С ума сойти! Слушай, это потрясающе, Станнис. Нет-нет, я неверно выразился, это великолепно! Часто ты здесь бываешь? Брат смутился. – Поднимаюсь, когда хочется побыть одному. – А как же твоя каюта? – Не годится, – категорично ответил Станнис. – Там недостаёт света, и воздух спёртый. А здесь простор, дышать легче и небо ближе. Власть стихии пьянит. Ренли улыбнулся, зачарованный ёмким, но образным сравнением. Его посетило ощущение, какое случается во время близости: восхитительная невесомость, сумасшедшее счастье. Чувствует ли Станнис то же самое? Король не улыбался, но излучал несвойственное ему умиротворение. В кои-то веки он не хмурился, и долгожданный покой на его лице показался Ренли подарком свыше. – Ты стал бывать здесь чаще, когда назвался королём, я прав? – Как ты узнал? – Я знаю тебя. Решившись, Ренли выпрямился во весь рост и удержался за стеньгу для равновесия. – Куда ты? – Станнис ухватил его за пояс, обёрнутый вокруг талии. – ШТОРМ ИДЁТ! – заорал Ренли. – НАМ – ЯРОСТЬ! Гребцы и солдаты на верхней палубе заозирались по сторонам, кто-то догадался поднять голову. Лазурное небо проглотило крик. Бриенна, потерявшая их возле капитанского мостика, так и застыла. Ренли помахал ей рукой и засмеялся. Станнис, требовательно дёрнув, усадил на место. – Ты дурак? – зашипел он, как рассерженный кот. – Кто кричит про шторм на море? Беду накликаешь. – Какой ты суеверный, капитан. Ты же сам это чувствуешь! Такое небо, просто дух захватывает, – это же как полёт, ну? Птицы, наверное, счастливее всех на свете! Ренли искристо улыбнулся, но когда он встретился глазами с королём, по-мальчишески неугомонная радость всё же схлынула, уступая место сердечным переживаниям. Если поймать ладонь Станниса и сжать в своей, он отдёрнет руку? Как он может делать вид, что не случалось всех этих спешных поцелуев, сбивчивого шёпота, жадных рук, горящих глаз? Неужели не чувствует грозового напряжения, потрескивающего в воздухе между ними? – Не понимаю, – отрезал брат. – Одно неверное движение – и твой полёт закончится тем, что ты труп. В чём же тут счастье? 02.09.299 от З.Э. "День 4-ый, полдень. Узкое море. Пасмурно. Судно идёт правым галсом. К настоящему моменту Г. Морриген должен привести на южный берег реки Черноводной авангард – 5000 мечей. Морош из Мира предрекает коварные течения и свирепый шторм, какие часто гуляют по Узкому морю в осеннее время". "На Валирийке подают к столу запечёных мидий в сливочном соусе. Сходим вечером?" "В гости к этому проходимцу?! Скорее я стану питаться гнилым луком, чем приму его угощения без острой нужды. И тебе не советую увлекаться чужеземной пищей". "Ты многое упускаешь, братец". В полдень первая смена гребцов уступала место второй; помощники Марика приносили дымящийся котёл и раздавали миски с бобовой похлёбкой. Незанятые греблёй матросы драили палубу, соскабливая кусками песчаника верхний слой древесины. Король и его десница коротали время за "игрой в солдатики", как Ренли именовал кайвассу. Нестройные партии перемежались подробными объяснениями манёвров: – Представь на месте белого ополченца, зажатого в угол, крупную торговую галею с поломанными вёслами. Это излюбленный приём железнорождённых: поймать ветер и, круто развернувшись на косых парусах, пройти вдоль борта. Если гребцы не успели спрятать вёсла, – пиши пропало, далеко им уже не уйти. Остаётся только беспомощно кружить в ожидании нападения. – Представил, – Ренли переместил на несколько клеток вперёд тяжёлого всадника из оникса. – Значит, это будет Железный флот Виктариона Грейджоя. Станнис поощрительно кивнул, выбирая наиболее удачное положение катапульты: – Бейлон строил его в течение пяти лет. Во флоте железнорождённых появились массивные корабли, крупнее и тяжелее обычных ладей с их низкой осадкой. Крепкий корпус, окованные сталью тараны, скорпионы и огнемёты на палубах. – А ты сжёг их все, – Ренли сделал ход копьеносцем. – Некоторые уцелели. Областями гор на доске обозначим остров Светлый, материк и пролив между ними, – Станнис закупорил выход из импровизированной гавани белым слоном. – Железнорождённые сожгли военный флот Ланнистеров возле утёса Кастерли и как раз возвращались с добычей на свои острова, когда наткнулись на ту галею. – Короче говоря, ты сделал ставку на их жадность и заманил в ловушку, – Ренли снял ополченца, слишком заинтересованный, чтобы не сыграть в поддавки. – Чтобы нанести молниеносный удар с тыла вместе с Монфордом, в то время как Ардриан Селтигар перекрыл Грейджою северное направление, – Станнис повёл игрушечное войско в наступление. – Тогда мы разнесли их в щепки. – Готов поспорить, железный капитан до сих пор тебя проклинает. Я слышал, он участвовал во многих схватках, но проиграл лишь единожды – тебе, – Ренли улыбнулся, подперев щёку кулаком. – Это правда. – Ты обошёл их Закатным морем? Станнис одобрительно кивнул. – Смело, – оценил Ренли. – Но, выходит, ты потерял ту галею, с перебитым крылом? – Порой приходится жертвовать малым, чтобы достичь великой цели, – Станнис последовательно и неторопливо расправился с тяжёлым всадником, копьеносцем и слоном из оникса. – Запомни это. Ренли вяло сопротивлялся. Его навыки стратегии по-прежнему оставляли желать лучшего, но, по крайней мере, победы не доставались Станнису "всухую". – Иди-ка сюда, – закончив партию, король расправил плечи и поманил брата к себе. Тот промычал в ответ, не двигаясь с места. – Ты знаешь условия, – напомнил Станнис. Ренли с видом великомученика подался вперёд, подставил лицо и зажмурился. Станнис не позволил себе долго любоваться тёмными пушистыми ресницами. Отогнув указательный палец ладонью, он отвесил младшему брату звонкий щелбан. Ренли, ойкнув, отпрянул и потёр лоб. "Нужно было предлагать Станнису играть на поцелуи, а не щелбаны. Я бы только и делал, что играл с ним в кайвассу". В томительном ожидании неминуемого дни пролетали, как осенние листья, гонимые ветром, – стремительно, бесповоротно. Судовой журнал Станниса перемещался между королём и десницей посредством оруженосцев, когда они находились порознь. Во время плавания выяснилось, что братья так же способны проводить совместный досуг без грызни: за трапезой, обозревая пролетающие мимо пейзажи, иногда за настольной игрой или – помогайте, Семеро, – за книгами. Девятигрошовые короли нагоняли скуку, но не смертельную, когда Станнис сопровождал "Повествование" движением фигурок на разноцветной доске. В пользование Ренли досталась крошечное помещение в трюме, очень тесное, несмотря на скудную обстановку. Брат не позволил нагрузить флагман сундуками с "лишней" одеждой, а для мытья приходилось использовать деревянную кадку, – и только воды кругом было хоть залейся. Койка представляла собой рундук, застеленный тонким матрасом из конского волоса. В каюте Ренли не нашлось места даже столу, так что приходилось корябать записки для Станниса, пристроив судовой журнал на коленях, в то время как Бриенна служила подсвечником. Ренли подозревал, что отведённое ему помещение в действительности является кладовой. Да это и неудивительно, всё-таки "Ярость" – боевая галея. Каюта капитана оказалась немногим лучше, но всё же просторнее, и Ренли предпочитал обретаться там во время движения судна. У брата имелись сундуки для хранения доспехов, письменный стол, складные стулья и жаровня, чтобы согреваться в холодные ночи, но о роскоши, присущей тресковым лордам, пиратам Лисса или наёмникам из Мира речи не шло. Временами брат выглядел так, будто едва терпит присутствие Ренли, но, положа руку на сердце: это же Станнис, он всегда так выглядит. Ренли напоминал себе об этом, прежде чем толкнуть дверь в каюту капитана. Тот встречал его привычной угрюмой миной, но в синих глазах на миг вспыхивало нечто, что давало Ренли безошибочно определить: его ждут. И он натягивал на лицо сияющую улыбку. Неуживчивый характер брата не позволял ему найти хороших собеседников. Ренли же гордился своим умением разговорить любого и, перебрав список возможных тем для беседы, быстро выяснил, на какой крючок подцепить Станниса. Стоило завести речь о пехоте, коннице или осадных машинах, как король преображался, и человеку из ближнего круга эта перемена более чем очевидна. Бледные губы старшего Баратеона крепко сжаты, как и всегда, брови сдвинуты, но решительный тон и скупые, рубленые жесты выдавали искреннее увлечение. Знаток военной истории Семи Королевств, он смыслил в этом предмете больше, чем в мужчинах или женщинах, охоте, выпивке, танцах или рыцарских турнирах. Станнис мог говорить о военном деле до второго пришествия Иных. Ренли безотчётно разделял его вдохновение, гадая, почему про сражения Станниса на морских просторах не слагали песен. О Роберте-то их сочинили немало – о его великих победах на поле брани и в постели; и даже его гибель не обошли стороной. Видать, замкнутый нрав Станниса не мог служить источником вдохновения, но если братья возьмут Королевскую Гавань, у менестрелей появится повод пересмотреть этот вопрос. Другой излюбленной темой их обсуждений стал флот. Пятнадцать лет назад Станнис допоздна засиживался при свечах над чертежами галей, выведенных рукой лорда Стеффона. В бухте у острова Тарт скрывались от морских бурь корабельные доки, где когда-то отец, – а затем и Станнис, – строили корабли. Работа кипела: солдаты валили лес и возводили каркасы – деревянные скелеты морских драконов, – затем делали обшивку, строили палубы, ставили мачты, натягивали паруса. Лишь годы спустя Ренли мог в полной мере оценить подвиг брата: тот с чистого листа собрал огромный флот, способный противостоять Королевскому, вставшему на защиту последних Таргариенов. А ведь Станнису исполнилось тогда всего двадцать лет, – он был младше, чем Ренли сейчас. Отражало ли имя, данное флагману, девиз дома Баратеонов, или же это чувство, с которым Станнис шёл на штурм Драконьего Камня? Сейчас сомневаться нет нужды: ярость брата ураганом обрушится на узурпаторов из львиного дома. За годы службы мастером над кораблями Станнис поднаторел в морском деле не хуже пресловутого Бейлона Грейджоя. Он охотно рассказывал о дромонах, галеонах и каракках: – Некоторые торговцы Эссоса используют сложное парусное вооружение, которое позволяет ходить по морю практически без помощи вёсел. И лебединые корабли с Летних островов строят по тому же образцу. – И неважно, куда ветер дует? – Да. Исключение, само собой, составляет мёртвый штиль. Тогда галеоны и лебединые корабли бесполезны, а в схватке с боевыми галеями они довольно неуклюжи. – Какой тогда от них толк? – Галея нуждается в постоянном снабжении; к примеру, гребцам требуются большие запасы воды. Из-за высокой осадки галеоны ровно держатся на воде даже при сильном волнении моря; им не так страшны зимние бури. Пространство, отведённое на галеях под нужды гребцов, остаётся свободным. Его можно использовать в разных целях: для размещения провизии, товаров или орудий. Галеон позволяет покрыть расстояние куда больше, чем галея, при меньших затратах. – Вот бы и нам такой. Мы могли бы уплыть на те же Летние острова или повидать Край Теней. Я слышал, там ещё водятся драконы. Ты бы хотел увидеть дракона, Станнис? – Вдоволь насмотрелся на своём острове. Какой ещё Край Теней, когда у нас война в разгаре? – Понарошку, братец, – засмеялся Ренли. – Я видел похожий парусник во флоте Пакстера Редвина, но вёсла у него имелись. Золочёные вёсла и винно-красные паруса; он зовётся "Летним солнцем". Славное название, не правда ли? А помнишь, как однажды Роберт затянул нас обоих прогуляться по заливу на "Королеве Серсее"? Им довелось пуститься в недалёкое совместное плавание лишь раз, и уже к вечеру братья Баратеоны перессорились друг с другом напрочь. Ренли изводил подколками Джоффри, Серсея встала на защиту надувшегося первенца и донимала мужа требованиями последовать её примеру. Брат-близнец королевы не спускал с Роберта по-кошачьи зелёных глаз, маленький Томмен капризничал, а Станнис смертельно устал от пьянки, которая достигла апогея задолго до захода солнца. – Помню, как ты без конца цапался с Серсеей. – Когда одержим победу, я дам той галее другое имя. "Золотая шлюха", – гаденько ухмыльнулся Ренли, и брат посмотрел на него с тяжёлым укором. – Что? Это же чистая правда! – Тебе бы только веселиться да ёрничать. Постыдись. – Зато Серсее, готов поспорить, не до смеха. Ладно, братец, не сердись. – Как бы там ни было, Серсея – законная супруга нашего брата. – …Которая исхитрилась нагулять трёх бастардов. На такой случай имеется вполне подходящее слово. Ты готов отправить её на плаху, но не позволишь скверно о ней отзываться, да? Какое великодушие! Ладно, не обижайся, я уже закрыл рот! 03.09.299 от З.Э. "День 5-ый, минул полдень. Узкое море, вдоль Крюка Масси. Дождливо, видимость скверная. Надвигается шторм. Паруса спущены, идём на вёслах". "Мне дурно. Наверно у меня морская болезнь". "Я тебя предупреждал, дурак. Твой желудок не приспособлен для угрей и прочих изысков Лисса. Тебе полегчает, если вырвать за борт". "Не занут- Не занудст- Не будь занудой. Посиди со мной". "Ладно. Но не жди, что я стану носиться с тобой, как курица с яйцом". Зимой в Узком море свирепствовали бури, да и осенью его воды часто бывали неспокойны. Небо хмурилось, но армада кораблей уверенно шла вдоль берега, растянувшись длинной цепью в несколько рядов. Капитаны отдавали приказы, вёсла слаженно поднимались и опускались, паруса большей частью бездействовали. "Ярость" круто переваливалась с боку на бок, качаясь на волнах. Ренли упросил брата подняться на палубу во время грозы, хотя Станнис и ворчал, что они мешают гребцам. Хлестал ливень, заглушая дробь на барабане Марика: тот задал своим подопечным быстрый темп в надежде проскочить мимо шторма. Солёные брызги градом летели в лицо. Станнис привычен к морским путешествиям, зато Ренли подолгу смотрел в сторону суши, где бугрились живописные скалы, голые или припорошенные густой растительностью. Ветер носился меж осинами и берёзами, вихрем закручивая опадающую листву. Осенний лес, хоть и смазанный проливным дождём, красочно пестрел зеленью, золотом и багрянцем. Цвета Тиреллов и Ланнистеров, с затаённой тревогой думал Ренли, до сих пор с трудом представляя, как он намерен сражаться против Лораса и его родни. Он так и не отделался от привычки считать чудесные сады Хайгардена вторым домом. – Взгляни туда! – громко позвал Станнис и указал на узкий, каменистый участок земли, который требовалось обогнуть, чтобы войти в Черноводный залив. – Этот мыс носит название Крюк Масси. "Герб дома Масси – три спирали разных цветов на белом поле", – припомнил Ренли. – Кажется, они когда-то были пиратами? – крикнул он в ответ. Ливень стучал по палубе. В клубящихся тучах сверкали молнии, вслед за ними неслись раскаты грома. Гребцы дружно налегали на вёсла. – Да, – король не накинул капюшон, и струи воды скатывались по его черепу. – Отсюда можно увидеть их замок, Камнепляс. – Не вижу! – соврал Ренли, изучая неровные башни, торчащие среди скал. В туманном облаке их легко принять за скопище камней причудливой формы. Станнис наклонился ближе, взял его за плечо и указал в нужную сторону. Даже от простого прикосновения внутри что-то переворачивалось. Ренли скучал по тому, как руки короля настойчиво опускались на его талию или сжимали бёдра; плоть твердела от одних только воспоминаний о крепкой, убеждённой хватке. Станнис жёсткий и неуступчивый; соревноваться с ним – сплошное удовольствие. И проигрывать ему – тоже. – Разглядел? Порывистый ветер сорвал с головы капюшон. – Да! Король выпрямился и удержался за штормовой леер. Ренли пожалел, что он так быстро отступил. "Да что со мной происходит?.. Всё, что мы натворили, – это детские шалости, рукоблудие, ничего серьёзного. Мы ведь даже не переспали". На кончике мыса вспыхивал маяк, и луч света далеко мерцал в мороси дождливого серого дня. Палуба так и ходила под ногами, но Ренли нравилась качка. Хотелось думать, что штормовой бог благоволит им. Они вернулись в капитанскую каюту, сбросили плащи на крышку рундука. Ренли стянул ленту с мокрых волос и наскоро вытер голову полотенцем. Под стук дождя по дереву Станнис, сведущий в истории, поведал: – В незапамятные времена Масси приходились вассалами Штормовым королям, но не раз поднимали мятеж в попытке добиться независимости. Когда Вестерос раскололся на Сто Королевств, они претендовали на своё собственное. Дюррандоны покорили их, но когда Эйегон высадился на материк, Масси поддержали его, а не Аргилака Надменного. – Почему? – полюбопытствовал Ренли. В отрочестве он частенько пытался улизнуть со скучных мейстерских занятий, но слышать истории о том, что видел своими глазами, оказалось гораздо более увлекательно. Мир велик и необъятен; Ренли хотелось побывать везде и услышать тысячу историй. – Потому что Драконий Камень ближе, если короткий ответ тебя устроит, – сообщил Станнис. – Кстати, завтра будем проходить мимо. Вытрись как следует, с тебя вода течёт. – С тебя тоже. Ты скучаешь по ним? На лице брата отразилась гримаса непонимания, и Ренли пришлось пояснить: – По жене и дочери. Несложный вопрос вызывал у Станниса затруднения. Видать, слухи не врут: его королева и впрямь холоднее Стены на севере. Станнис, конечно, нестерпимо груб, но неужели он настолько плох, что не заслуживает и толики любви? Серсея прятала синяки под слоем пудры, а Джон Аррен, при всей своей святости, воспользовался Лизой Талли, дабы помочь воспитанникам вести войну. Безумный Король истязал жену, и слухи о муках Рейллы до сих пор ходили по Красному Замку. Ренли был уверен, что Станнис ни разу не поднимал руку на Селису, а прогулки по чужим опочивальням – дело житейское. Взять хотя бы лорда хорька, Уолдера Фрея, у того бастардов – не счесть. Станнис отобрал у Ренли полотенце, набросил ему на макушку и тщательно взъерошил длинные локоны, стирая влагу. Для равновесия Ренли уцепился за фонарь, крепко вбитый в стену, пока брат резкими движениями приводил его в порядок. – Простудишься ещё, – буркнул он. – А я думал о тебе на своей свадьбе. – Знаю я, что ты думал, – беззлобно проворчал король. – Что я отказался от твоего персика, отказался от твоего замка и даже на свадьбу твою не явился. – Надо же, – Ренли присвистнул; Станнис в точности повторил те слова, которые Ренли бросил ему на переговорах. – Вот это память! Что ж, на следующей тебе придётся присутствовать, раз уж это твоя затея. Теперь уже не отвертишься, светлейший. Ты ещё не запамятовал, как танцевать? 04.09.299 от З.Э. "День 6-ой, в течение дня. Пролив Глотка. Туман. Крюк Масси обогнули, полагаясь на маяк Бар-Эммонов на Остром Мысе. Прямого столкновения с сокрушительной бурей удалось избежать, но несколько галей разметало по Узкому морю. Большей частью шторм прошёл к западу отсюда, удаляясь в сторону мыса Расколотой Клешни. "Дженна-Оборванка" оставила мальчика на Драконьем Камне". "Ренли, судовой журнал – ценный документ. Здесь не место посторонним рисункам". "Это не посторонний рисунок. Я нарисовал галею. Вот мачты, вёсла и таран. Похоже?" "На увечную собаку. С натяжкой. Таран должен находиться на носу, а у твоей собаки он на корме, то есть на заднице". "А Бриенна говорит, что похоже". Стоило пересечь пролив, как волны стали значительно тише. Буревестники рассаживались на снастях, а позеленевшие рыцари выбирались на верхнюю палубу, чтобы подышать свежим воздухом. Кто-то из них выплеснул за борт ведро со рвотой. – Давай потренируемся на мечах. – Причём тут я? У тебя есть твоя женщина. – Надо мной смеются, когда я тренируюсь с Бриенной. Ренли пропускал насмешки мимо ушей, но ему нравилось, когда против него становился Станнис в своём любимом невзрачном панцире из варёной кожи. Король хмурился, избегая встречаться взглядом. Ренли заметил, что многим становится не по себе, когда его величество смотрит в упор, и Станнис, нарочно или случайно, использовал этот приём в исключительных случаях. В праздных разговорах он редко смотрел в глаза собеседника, предпочитая лицезреть, к примеру, спущенные паруса, осадные орудия на верхней палубе или взмокшие от пота спины гребцов. – Ну же, Станнис. Я умаялся на твоей лодке. – Тебе скучно? Я могу посадить тебя на вёсла, к гребцам, – заинтересовался брат. – Да нет же! Настойчивые просьбы Ренли предвосхищали каждый поединок, но король не заставлял долго себя упрашивать. По словам Станниса, этот опыт пригодится Ренли, если придётся брать корабли Джоффри на абордаж. Они тренировались, преследуя друг друга по узкой, вытянутой в длину второй палубе и сбивая с ритма гребцов среднего яруса, а качка вынуждала с удвоенным старанием держать баланс. Лёгкие мечи сшибались с деревянным стуком по настоянию Станниса: он не желал повредить Ренли пальцы или запястья перед скорым боем. Не владея выдающимся талантом, Ренли нападал стремительно и отскакивал; его стиль боя отличался внезапностью. Брат без усилий отражал его атаки и наступал сам, удивительным образом сочетая скользящие движения с рваными ударами. И всякий раз в груди Ренли что-то сладко замирало от восхищения, которого давно не будили в нём упражнения с Лорасом. Надев рыцарские шпоры, возлюбленный намеренно красовался и хвастался выдающимися навыками, прекрасно сознавая, что Ренли никогда не достичь того же мастерства. Станнис же обладал безупречностью и задором стихийного бедствия. – Держи щит выше! – командовал он. – Он слишком тяжёлый, – жаловался запыхавшийся десница. – Что скажешь насчёт меча? Только тяжесть и прочность щита берегут тебя от смертоносной стали, – король хлопнул его по рёбрам, держа меч плашмя. – Ты открыт. И следи за дыханием. Запомни: настоящий бой не длится долго, Ренли. Всего несколько замахов, до победного. А после Станнис, раздевшись по пояс, обтирался мокрым полотенцем. Льняная рубашка и без того хорошо впитывала пот, что давало Ренли пищу для размышлений: а есть ли необходимость обнажаться, или Станнис намеренно красуется перед ним высушенной мускулатурой под восхитительно крепкой, упругой кожей? Позволяя Ренли балагурить на корабле, Станнис безотчётно надеялся продлить последние дни его затянувшегося юношества. Он сам слишком рано ступил на путь крови, смерти и ужаса, и в восемнадцать лет его жизнь преобразилась бесповоротно. Новая война похоронит беспечного рыцаря долгого лета, и только боги ведают, выдержит ли Ренли это испытание. Существуют люди, которые живут войной, – семейство Тарли из Простора или Болтоны с Севера, но за маской легкомыслия Ренли скрывается чуткий и впечатлительный юнец. Вид чужих страданий причиняет ему боль, и он никогда не восхищался сказаниями о кровопролитных битвах, как другие мальчишки. В глубине души Станнис страшился по достижению цели увидеть потухший взгляд сине-зелёных глаз. Во время упражнений в фехтовании король ярче ощущал возраст: он выносливее младшего брата, но усталость давала знать о себе после, и тогда Ренли, болтая без умолку, старательно разминал ему плечи и спину. Устроившись на ящике с метательными снарядами, без рубашки, Станнис терпеливо сносил его сказки о привидениях и сплетни о незаконнорожденных детях. – А что ты думаешь насчёт бастарда Неда Старка? Роберт считал, его матерью была некая служанка или кормилица из дома Дейнов, но Серсея говорила не о служанке, а о сестре самого Эртура Дейна, Меча Зари. После она бросилась в море – от тоски по погибшему брату или же от несчастной любви? Может, они встретились на том злосчастном турнире в Харенхолле, а турниры всегда разогревают кровь. С тобой такого не случалось? Нет? Ну и ладно, кого я спрашиваю. Так вот, сир Барристан говаривал, она родила мёртвую дочь, а наш старик тоже был когда-то влюблён в неё, можешь себе представить? Рассказывал, у неё были дивные глаза цвета сирени. А смотрела она только на Старка, но я не помню в точности, о ком шла речь, – о Неде или о его старшем брате, Брандоне. Другие толкуют, что ребёнок Эшары Дейн родился живым, но его похитили, а Нед Старк, как известно, воспитывает бастарда в Винтерфелле, вместе со своими законными детьми. Как думаешь, мог он украсть ребёнка? А может, Нед и вовсе прижил мальчишку с какой-нибудь рыбной торговкой? И такое бывает. – Ренли, помолчи. Кормилица, сестра, рыбная торговка… Ты трещишь, как сорока, а смысла в твоих речах и того меньше, – просил Станнис, когда голова начинала гудеть, и Ренли действительно ненадолго умолкал. В отличие от многих лордов в окружении Станниса, он не носил обиды за пазухой и вскоре заговаривал снова, сменив тему. Его не отталкивали замкнутость и грубость короля, и, вместе с беспорядочностью своей натуры, Ренли принёс в жизнь Станниса некое подобие дружбы. Они стали близки без права на близость. Сбылось желание Станниса обрести в Ренли брата не только по крови, но и по духу, однако, удовлетворения он по-прежнему не испытывал. Попытка вырваться из порочного круга не принесла ощутимых плодов. От запрета, им же установленного, аппетит стал только сильнее. Воспоминания о Ренли-ребёнке на недолгий срок спасли положение, но вскоре поблекли и потускнели. Настоящий Ренли, уже мужчина, двадцати одного года от роду, находился рядом – только руку протяни. После беседы на мысе Дюррана Станнис ждал отчуждения, но младший брат всё так же докучливо ходил за ним повсюду. Привлекательный, смелый, дружелюбный к нему, он проводил бок о бок с королём дни напролёт, делился настроением и размышлениями; заполнял разум Станниса болтовнёй, бурной жестикуляцией, лукавыми улыбками, захлёбывающимся смехом. Его смех… Ренли имел привычку смеяться, чуть откинув голову и обнажив ровные, белые зубы. В Малом Совете Роберта приступы его хохота раздражали Станниса безмерно: в трёх случаях из пяти Ренли высмеивал его, и его шутки становились всё более изощрёнными. За подшучиваниями над "каменной физиономией" последовали насмешки в адрес жены и предположение о том, что у Станниса исподнее заросло паутиной. Когда Станнис закипал от гнева, смеялись все, включая Роберта, хотя именно Роберту следовало приструнить младшего из братьев. Даже Барристан Селми прятал улыбку, и единственное исключение составлял Джон Аррен. В то время Станнис и помыслить не мог, что докучливый братец черпает гадости из глубокого омута обиды, а вовсе не забавляется от скуки. У пустоголового и самодовольного с виду мальчишки имелись за душой свои страхи и сомнения, а без арсенала обидных шуток он оказался воистину очарователен. В праздные дни на судне Станнис имел удовольствие наблюдать за настоящим Ренли, а не вылощенным лордом, каждый жест которого отточен до совершенства. Ренли любит дожди и грозы, богатые краски осени, пение скрипки, огни фонарей в тумане; он собирает птичьи перья и любит спать, накрыв голову подушкой, а один из его главных страхов – подцепить вшей. Ренли не переваривает ползучих насекомых и всякий раз волнуется, как бы его драгоценные наряды не оказались потрачены молью. Он с удовольствием плещется в горячей воде и содержит ногти в чистоте, а после каждой тренировки беспокойно поправляет примятые подшлемником волосы. Он любит жаркое на ужин и кислые зелёные яблоки до завтрака, чтобы придать дыханию свежесть. И в его улыбках Станнис различал нечто особенное: то, как Ренли морщит нос, когда смеётся, или как на короткий миг опускает глаза, будто бы в трепетном волнении пряча их за тёмными ресницами. Собирая эти мелочи в цельную картину, Станнис чувствовал, как таят границы между ними. Иногда Ренли заваливался на его постель, болтая или слушая, и перебирал струны лютни, которую приволок на борт. Растянувшись поперёк жёсткой койки, он забрасывал длинные ноги на табурет и затягивал простенькие напевы: – Когда вы рядом со мной, мой друг, Мне не страшен мир, что жесток и груб. Когда вы рядом со мной, милорд, Тихо счастье во мне поёт… Ренли предпочитал женские партии мужским, ссылаясь на их чувственность, и даже незатейливая любовная лирика в его устах звучала пронзительно. Его голос, хрипловатый и не манерный, отнюдь не женского тембра, взмывал и опускался, выводя перепады музыкальной гаммы, пленяя душу. Играл он сносно, а иногда просто мурлыкал мелодию под нос без музыкального сопровождения, рисуя пальцами узоры в воздухе. – А говорил, не менестрель. Неужели септа научила? – съязвил Станнис. Уроки пения, как правило, давали юным леди. Ренли ничуть не обиделся: – Не-а. Брайс Карон, лорд Ночной Песни. Его род славится певцами и воинами. На гербе Каронов красовались чёрные соловьи, рассеянные по жёлтому полю, и сами Кароны утверждали, что их птицы кружили над тысячами битв. Продолжать род выпало молодому лорду немногим старше Ренли, однако, тот не торопился обзавестись семьёй. После падения брат рассорился с дружком, но недавно сошёлся вновь, и Станнис невольно размышлял о том, связывает ли этих двоих нечто большее? Чему ещё Брайс Карон мог научить его младшего брата? Вокальные упражнения Ренли неизбежно отвлекали Станниса от собственных занятий, но он держал замечания при себе. Его преследовало желание сесть рядом, забрать инструмент и накрыть брата собой. Вряд ли Ренли станет возражать, и его мнимая доступность подтачивала выдержку. 05.09.299 от З.Э. "День 7-ой, вечер. Залив Черноводный, устье Путеводной. Собрались под защитой Крюка Масси в более спокойных водах залива. Вчерашние потери: две галеи на 100 вёсел. Взяли нескольких рыбацких лодок у скалы Мерлинга, несмотря на дерзкую попытку бегства. Относительно обороны Королевской Гавани пленные рыбаки показали следующее: карлик строит некое заграждение, чтобы запереть устье реки. Единое мнение о том, окончена сия работа или нет, отсутствует. Над Королевским лесом поднимается густой дым. Вероятно, Сир И. Флорент уже добрался до южного берега реки Черноводной". "Я спросил у Саллы, что такого особенного в Юнкае куда ты хотел меня продать. Он сказал там торгуют рабами для любовных утех!" "С открытием". "Между прочим в Семи Королевствах торговля людьми под запретом!" "Какие похвальные познания для мастера над законом. Продолжай в том же духе. И не забудь уделить внимание правописанию". Когда-то Ренли казалось, Станнис прост как грубо вытесанная кедровая шкатулка из-под руки подмастерье, – но шкатулка оказалась с двойным дном. Будучи мастером над кораблями, Станнис день-деньской проводил в доках; он не стремился к власти, не интересовался ни женщинами, ни мужчинами; не увлекался выпивкой, турнирами или азартными играми. Скучный человек, ничем не примечательный. Узнав его поближе, Ренли начал сознавать глубину своего заблуждения. За угрюмым фасадом обнаружилась сложная, переменчивая натура; сам штормовой бог во плоти. После разговора по душам на мысу Дюррана влечение к Станнису никуда не делось, скорее, наоборот; да и мужская сила требовала выхода, как это часто бывает у молодых рыцарей. Хотелось ласки, доводящей до исступления, и крепкой хватки на запястьях; хотелось поцелуев внизу живота, где под кожей змеятся голубые вены; и ощутить твёрдое колено между ног, без возможности свести бёдра. Впиться зубами в загорелое плечо, обернуть пальцы вокруг горячей плоти, услышать хриплый шёпот на ухо: "Ренли, Ренли". В такие моменты даже жгучий стыд приятен до умопомрачения. Ренли нравилось чувствовать себя желанным, но былая уверенность во взаимности испарилась. Дни пролетали весело, даже беззаботно, если не думать о грядущем сражении, но шёпот похоти становился отчётливее по вечерам, когда смолкали дудки и барабаны. Гребцы крепили вёсла, матросы сворачивали паруса, и над флотилией расползалась густая тишина; только море шумит, плещется о борт. Ренли засиживался в каюте капитана допоздна; вместе они склонялись над потрёпанным пергаментом с картой столицы. Ренли считал, что знает Королевскую Гавань досконально, однако, Станнис всё равно заставил его подробно изучить расположение улиц, переулков и площадей. – Когда сломаешь Грязные ворота, то окажешься на Рыбной площади, а оттуда самый короткий путь до холма Эйегона лежит по улице Крюк. Но "самый короткий" не значит "безопасный", – Станнис чертил пальцем линии на карте, указывая путь. – Ясно тебе? – Ясно, ясно. "Сломаю"? – рассеянно переспросил Ренли. – А ты что? Он, как зачарованный, следил за рукой Станниса, а потому слушал его вполуха. У брата красивые кисти с синеватыми венами на тыльной стороне и худыми, длинными пальцами, не такими переломанными, как у Лораса. Ренли донимало желание накрыть губами торчащую косточку на запястье, поцеловать бережно и нежно. Вместо ответа Станнис странно посмотрел на него, и Ренли нехотя оторвался от занимательного зрелища, встречаясь взглядом. Он и глаза брата рассмотрел до малейших крапинок, сравнивая их с потемневшим небом перед грозой. Грубоватые черты лица, знакомые Ренли с раннего детства, с годами приобрели резкость: густые брови, прямой нос, впалые щёки, аккуратно подстриженная чёрная щетина и крепкая челюсть. Сочетание хмурости, усталости, железной воли и непоколебимой решимости. Отсутствие волос на макушке Ренли находил мужественным; к тому же, у Станниса обнаружилась красивая форма черепа. – Я буду рядом, – Станнис потёр подбородок. – Только не суйся под крепостные стены, кипящее масло – это не шутка. Ренли невольно вспомнил, как щетина брата колет щёки при поцелуях, и упёрся ладонями в колени. Сквозняк доносил до него терпкую смесь ароматов – тёплая кожа, солёный ветер, мужской пот, – и он опасался ощутить постыдное возбуждение внизу живота. Что тогда сказать брату? Приходилось держать дистанцию. Год назад Ренли и помыслить не мог, что будет терзаться чем-то подобным рядом с этим человеком. – Поздно уже, спать охота. Оставлю тебя? – он поднялся с места. – Иди, – Станнис снова уставился в карту. – Я ещё посижу. "Что же мне с тобой делать?" – Ренли собрал огарки с подсвечника, насадил новые свечи на вертикальные шипы. Пожалуй, он не отличался таким пристойным поведением с первого приёма у леди Оленны, пока не разобрался, что бабка Лораса – одуванчик только с виду и звание Королевы Шипов носит вполне заслуженно. Пока Ренли маялся, опасаясь конфуза, Станнис оставался неприступен, как Штормовой Предел. – Не теряй бдительности, – напутствовал он. – До гавани остался день пути. Не исключено, что Джоффри постарается застать нас врасплох и атакует первым. Ренли кивнул, разжигая свечи. Численность флота Джоффри невелика, но при условии грамотной разведки ему всего-то и надо, что потопить "Ярость", и тогда соратники Баратеонов сами сложат оружие. Король не поднял головы, когда Ренли пожелал ему доброй ночи. "Наверное, нужно оставить светлейшего в покое, раз он такой порядочный и, грамкины его раздери, совестливый, – Ренли вышел в ночь, затворил дверь, откуда струился золотистый тёплый свет, и очутился в промозглой, сырой темноте. – Куда же деться самому со своим странным и неправильным желанием?" Расписанный звёздами небесный купол предвещал ясную ночь, но на горизонте собирались низкие тучи. Ренли запрокинул голову, отыскивая знакомые созвездия. Вот несётся на запад по тёмным водам Галея, сопровождая их прямиком до Королевской Гавани. "Как ни крути, мы оба порченные, – решил Ренли. – Он сам приходил ко мне, целовал и грел ночами. Как будто нарочно хочет, чтобы я томился по нему". Он зевнул, потягиваясь, спустился в трюм и побрёл в свой чулан. Деван приготовил ему постель, а сам ушёл ночевать к старшему брату, Марику, пользуясь редким шансом побыть с семьёй. Но Станнис первым сделал шаг назад, что давало основание полагать, будто сам Ренли куда порочнее. Наверное, его отступление – долг всякого старшего брата; в особенности, если он является, к тому же, твоим королём и сюзереном. Это его обязанность: вести за собой, вставать на защиту, поступать, как велит честь. Но Ренли не мог отделаться от влечения одним лишь усилием воли, как не мог и вытравить страсть из сердца по приказу. Вероятно, с течением времени он бы и сам пришёл к мысли о тщетности их связи, но Станнис отобрал у него первенство, поставив в неловкое положение. Неутолённые желания не давали покоя, но заговорить на запретную тему вновь не позволяла гордость. Не пристало лорду Штормового Предела упрашивать о близости кого бы то ни было. Прежде и не приходилось: Ренли не знал отказов. А может, стоило проявить больше настойчивости? Но зрелость брата, его королевское положение, их родство и детские воспоминания по-прежнему вызывали яркое смущение перед ним, от которого пекло щёки. Несмотря на весь свой апломб, в душе Ренли робел, как юнец. Он хлопнул дверью, извлёк из рундука подушку, набитую гусиным пухом, и бросил в изголовье. Разделся до нижнего белья и стащил сапоги; распущенные волосы рассыпались по плечам. Давно надо бы сходить к цирюльнику, чтобы укоротить их. "Но он такой хмурый. Как к нему подступиться?" Ренли уже и вспомнить не мог, какими идеями руководствовался, когда втянул брата в кровосмесительную связь. Ему нравилось смотреть, как раскрепощается угрюмый братец, но эту награду ещё следует заслужить. Это удивительное, забавное и одновременно возбуждающее зрелище. Когда Станнис наваливался на него, Ренли терял голову, сходил с ума от запаха и тяжести, от горячечного жара, который окутывал обоих. Станнис намного крепче Лораса, к которому Ренли привык за те полтора года, что они были вместе, и загорелая кожа ощущалась под ладонями совсем иначе. Ренли кончал быстро, как мальчишка, и вожделел только сильнее. "Наверное, я должен сказать спасибо за то, что Станнис вообще со мной общается, несмотря на всё, что было", – он закутался в шерстяное одеяло, устраиваясь на жёсткой крышке ящика, служившего ему постелью. В определённых кругах ходили истории о мужчинах, которые, обнаружив в себе порок – влечение к себе подобным, впадали в бешенство и бросали знатным любовникам перчатку в лицо, а простолюдинов просто-напросто отправляли под надуманным предлогом на Стену. Какие размышления на этот счёт посещают Станниса, к каким выводам он пришёл? Счёл младшего брата подстилкой, не заслуживающей королевского внимания, или просто испорченным и грязным? Ренли не осмеливался спросить, но Станнис – известный чистоплюй. Впрочем, в свете сделанных открытий брат отличился изрядной непредсказуемостью, какой Ренли ранее за ним не замечал. Между оживлёнными беседами о заморских городах и боевых галеях пролегали пустоши невысказанных слов. 06.09.299 от З.Э. "День 8-ой, после заката. Залив Черноводный, возле Королевской Гавани. По моему приказу Давос приготовил маленькую лодку под чёрным парусом, чтобы под покровом ночи доставить Мелисандру в столицу. Ему известен тайный ход за городские стены через сточный канал, – негодный для масштабного наступления, но пригодный для моего дела. Устье Черноводной контролирует авангард под командованием Г. Морригена. Следовательно, помех быть не должно. Этой ночью…"