Zielscheibe

Выглядываешь из окна: дым из трубы валит всё слабее. Стоит поторопиться. Оборачиваешься обратно к постели, на которой лежит Стрейд. Совсем не целиком, нет. Ты таскаешь за собой лишь его голову — тело оказалось слишком тяжёлым, чтобы унести его на второй этаж. Оно лежит разделанным на множество частей у порога и ждёт своего часа. Подшагиваешь к кровати, откладываешь окровавленный пистолет на белую тумбочку и падаешь на свежие чёрные простыни. Протягиваешь одну из забинтованных ладоней к чужому лбу, убирая с него выбившуюся влажную прядку. Ты обмыла его, не использовав, однако, ни единого средства — не хотела сбивать запах. Крови было много, слишком много, но ты, будучи в припадке, хотя бы не повредила череп — было бы печально испортить черты любимого лица. Ты и так жалеешь, что выколола один из янтарных глаз — стоило бы его аккуратно вырезать, а не поддаваться варварскому порыву. Только в тот момент у тебя едва ли хватило бы сил зафиксировать Стрейда для сей процедуры. Тогда ты и не думала о прекрасном. Ты вообще мало о чём думала — была занята делом. Теперь ты понимаешь, что ни в чём не виновата. Ни в смерти Рена, ни в смерти Стрейда. Виноваты лишь они сами. Встали на пути, вели себя неправильно, не понимали очевидного. Своими бездумными действиями свели себя в могилу. Ты не виновата в том, что просто оказалась решительнее. Обхватываешь голову, подтягивая её ближе, и касаешься своими тёплыми губами чужих ледяных. Он всегда был таким тёплым, даже горячим, и это, пожалуй, одна из тех вещей, по которой ты уже скучаешь. А ещё ты уже скучаешь по ночам, когда он позволял тебе греться на своих ногах, и ещё больше будешь скучать по временам, когда он согревал тебя твоей же кровью, нанося свежие и раскурочивая старые раны. Теперь ты будешь ранить себя сама, пусть в этом и нет никакого смысла — ты будешь делать это не только ради того, чтобы почувствовать тепло, но и ради напоминания, что ты всё ещё жива, что не пустила пулю себе в голову, хоть и очень хотелось — хотелось настолько, что ты уже направила дуло себе в подбородок, но случилась осечка. Роковая осечка, которую ты сочла за знак, за своевременное напоминание: живи, ты добилась своего. Приложиться к дулу всегда успеешь. На те деньги, что ты невзначай заработала своим трудом, можно безбедно жить если не всю, так хотя бы половину оставшейся жизни, притом не отказывая себе в излишествах. Может, стоило бы даже найти среди зрителей того, кто согласился бы набить труп ватой, навсегда сохранив твоего мучителя пусть и не в первозданном, но хотя бы не гнилом виде. Но ты спешно, пусть и не совсем успешно, пытаешься душить подобную идею в зародыше, ведь ты уже согласилась, сама убедила себя в правильности решения избавиться, сжечь куски плоти, что отравлена гнилостью души её носителя, а не сохранить её, словно мощи. Стрейд совсем не тот, кого стоило бы сотворить себе кумиром. Но ты не можешь. Не можешь не оставить хоть что-то. И пусть мертвец скоро обратится в совсем изуродованный труп со впалыми глазницами и щеками, и пусть его рот будет безобразно приоткрыт, а мясо источать зловоние — ты не отпустишь его. До тех пор, пока не заведутся насекомые. Затем ты просто снимешь всю кожу, жир и мышцы, вытащишь мозговую кашу и выковыряешь особо упрямые куски пинцетом. После ты вываришь полученный трофей, а может, даже и отбелишь его, если не побоишься попортить кости за неопытностью. Наверное, сначала всё же стоит потренироваться на черепе Рена. Нужно бы заняться уборкой, хотя бы избавиться от стремительно портящихся трупов, что пропитывают жилище своими соками, но ты не очень-то хочешь ощутить новоявленную безжизненную пустоту своего нового дома. Подумываешь о том, чтобы отложить дело и тело в долгий ящик — последнее, конкретнее, в морозильный. Однако вместит он лишь одного счастливца, и выбор падёт, конечно, не на Лиса. Сдавленно вздыхаешь, притягивая безотказного любовника в объятия. Утро вечера мудренее. Плевать на догорающую печь, плевать на расползающееся зловоние, плевать хоть на полицию, которая сюда всё равно не заявится. Тебе нужно отдохнуть. Всего лишь дать измученному изувеченному организму заслуженный отдых. Ты не уверена, что грамотно обработала собственные раны, и уж точно не уверена, что не занесла в процессе взаимодействия с трупами заразу. Но подумаешь ты об этом, когда проснёшься. Или, скорее, если проснёшься — ведь пульс подозрительно медленен, а тело лихорадочно горячо.