***
Это было так пиздецки хорошо, так хорошо, как раньше он никогда не ощущал себя. Андрей был просто в эйфории. Он запрокинул голову назад и выдохнул в воздух столбик дыма. Первая затяжка далась тяжело, но вторая просто опьяняла. Никотин приятно покалывал горло, и Андрей был готов отдать за эти ощущения все свои сбережения. Он повернул голову и посмотрел на сидевшего рядом и улыбающегося Марата. Васильев тяжело дышал. Выглядел он неважно, нос был разбит, кровь залила губы и подбородок. Но тем не менее Андрей улыбался. — Свободу чуешь? — издав хриплый смешок, спросил Марат. — Это тебе не на пианинке играть. Андрей устало приложил голову к подъездной стене и ничего не ответил. — Ну ничего, — продолжал Марат, — скоро будешь настоящим пацаном. Давай ещё две минутки, и продолжим. Суворов шмыгнул носом и поморщился от боли в скулах. Всë-таки бить Андрей научился.***
Английский стал началом всего этого. У этого даже названия не было. Андрей просто подтягивал Марата по просьбе Флюры Габдуловны, и ничего более. Но чем дальше это заходило, тем интересней становилось. Марату нравилось ломать Андрею привычные тому рамки мира. Ему нравилось наблюдать за тем, как Васильев медленно, но верно осваивает новые стороны жизни. Марат чувствовал удовольствие, когда видел, как загораются азартом глаза Андрея от каждой их выходки. Это придавало уверенности в себе. Давало опору. Чем дольше это продолжалось, тем ближе они становились. Английский медленно ускользал, и становился просто предлогом для того, чтобы после уроков снова пойти к Марату домой. — Английский? — уже по привычке спрашивает Андрей, когда они с Маратом выходят из школы. — Ага, — самодовольно тянет Суворов, прекрасно зная о том, что весь оставшийся день они будут до хрипоты петь «седую ночь» или мотаться по району. Андрей улыбается. Марат ловит его на этом движении, и, быстро срывая шапку с головы Васильева, с хохотом убегает. Он кричит что-то о том, что Андрей останется чушпаном навсегда, если не догонит Суворова, и Васильев тоже срывается с места, смеясь бежит за вторым прямо до остановки.***
Они сидят на кровати Марата и молча слушают пластинки. Внезапно голос Андрея пронзает воздух: — А как вообще.. Пришиваются? Марат резко поворачивает голову и несколько секунд просто смотрит на него. — Ты чë это, крутым себя почувствовал? — с нажимом спрашивает Суворов. — А что такого? — спрашивает Васильев, пожимая плечами. — Может я тоже пацаном хочу стать. — Из-под мамкиной юбки вылези сначала, — криво усмехаясь, произносит Марат. — Очень смешно, — насупившись, бурчит блондин и утыкается взглядом в стену. Суворов разворачивается к Андрею всем телом и складывает ноги по-турецки. — Тебе нельзя пришиваться, — твердо говорит Марат. Он видит, как Васильев хочет что-то сказать, и тут же дает тому фофан. — Тебя там забьют просто. — Почему это? Я способен за себя постоять. Уголки губ Марата тянутся вверх, и он еле сдерживается, чтобы не засмеяться во весь голос. С размаху Суворов дает Андрею кулаком в челюсть. От неожиданности Андрей что-то хрипит и обоими руками держится за лицо. Смотрит загнанно. — Где ты способен, Андрюш? Васильев издал звук, отдаленно напоминающий слова, и вдруг, вскочив на ноги, бьёт Марата под дых. Это... Удивляет. Андрей не останавливается и продолжает бить. Он делает это неумело, неуверенно, но определенная сила чувствуется. Марат раззадоривается и бьёт в ответ. В конце концов, он оказывается полусидящим на Васильеве. Блондин прерывисто дышит и молча смотрит на Суворова. — Неплохо, — признавая свою неправоту, произносит Марат. — Но если сунешься в ОПГ, я тебе голову размозжу.***
Андрей стоит за углом кирпичного дома и пытается совладать с дыханием. Прямо сейчас он пойдет пришиваться. Это уже окончательное решение. Васильеву надоело постоянно чувствовать себя загнанным животным. Сделав глубоких вдох, он твёрдым шагом двинулся к месту, где по видимому проходило какое-то собрание универсамовских. — Марат! — приложив обе руки ко рту, закричал Васильев. В толпе кто-то шевельнулся, и Андрей увидел, как к нему быстрым шагом направляется Суворов. И лицо у него было не самым дружелюбным. — Ты чë здесь забыл? — резко прошипел Марат, подходя почти вплотную к блондину. — У меня номер Айгуль есть, — Андрей машет перед лицом второго бумажкой. — Да похеру мне, — шипит сквозь зубы Суворов. Он с остервенением кидает бумажку на снег и наступает сверху ботинком. — Марат, проблемы? — зовет чей-то зычный голос. Суворов разворачивается и в пол оборота показывает толпе палец вверх. — Топай отсюда, — злобно выплёвывает Марат Андрею и идет обратно в «коробку». Васильев упрямо следует за парнем, стараясь не думать о том, что может произойти дальше. — Э-э, куда, — брезгливо кричит кто-то из толпы. — Чушпанам тут не место! — Я пришиваться пришёл. — громко говорит Андрей. Толпа начинает смеяться. Один мужчина, видимо самый главный, выходит вперёд и с интересом рассматривает Васильева: — И зачем тебе это? — Надоело чушпаном быть, хочу с пацанами. Марат за меня ручается, — говорит Андрей давно заученную фразу, подходя ближе. — Маратка, это что за чудо в перьях? — смакуя каждое слова и ухмыляясь, спрашивает главный, даже не смотря на Суворова. — Это Андрей, он... Музыкант. Васильев морщится. Ну почему это «музыкант» всегда произносят так язвительно? — Музыкантов у нас ещё не было, — старший хрипло смеётся и скалится. — А что ещё можешь? — Драться могу, — неуверенно тянет Андрей и мысленно даёт себе подзатыльник. — Турбо, — зовет главный, — иди проверь-ка мальчика. Последнее слово он выплёвывает с неприятным оттенком яда. К Андрею приближается взрослый мужчина. Васильев мнётся и слабо сжимает кулаки. Турбо подходит к блондину и со всей силой бьёт его в челюсть. Андрей не отошёл ещё от удара Марата, и поэтому лицо моментально обжигает волной боли. Васильев шипит и закрывает голову руками, уворачиваясь от новых и новых ударов. Он не умеет драться. Да, Марат рассказывал ему о каких-то азах, но к реальной драке Васильев не готов, поэтому он получает удары в рёбра, голову, нос, живот. В конце концов, он оказывается лежащим на земле и выплевывающим собственную кровь. Голова уже плохо соображает, и последнее, что он видит – это ботинок Турбо, который неумолимо приближается к его лицу. — Всё, прекратили! — орёт во весь голос старший. Гиканье толпы, которое Андрей до этого не слышал, прекращается и Турбо наконец останавливается. С гудящей головой Васильев поднимается с земли и невидящими глазами смотрит перед собой. К нему приближается старший. Андрей уже готовится, что сейчас ему снова врежут, но вместо этого мужчина протягивает парню руку. Васильев схватывает чужую ладонь и пожимает её. — Кощей, — произносит старший и отходит. За ним идут все из группировки, также пожимая руки и говоря свои погоняла. Последним идёт Марат. Суворов долго сжимает ладонь Андрея в своей, после чего, хмыкнув, притягивает его к себя для объятий. Васильев устало кладет подбородок на плечо Марата, и будто сквозь сон слышит, как взрывается радостными выкриками остальные группировщики.***
Андрей научился драться. Бить с хрустом, с мокрым, влажным звуком перелома чужих костей. Так, что все, кто знали его на районе, начинали дрожать от одного его вида. Он научился сжимать губы и молча хрустеть костяшками пальцев так, что сразу становилось понятно, что ему здесь нужно. Он научился разговаривать. Рвано дышать и харкать в ноги тем, кто был «при делах». Чуть открывая рот, шипеть «Чушпан», раскатисто и с гордостью тянуть «пацан», и сжимая зубы, цедя одни лишь гласные, выплевывать «пидор». Громко, засовывая два пальца в рот, свистеть. Свистеть на мелких детсадовцев, на школоту, и на любого, кто не боится смотреть и разглядывать его. Свистеть на слишком добрых. На добрых воду возят. У Андрея изменился взгляд. Глаза будто стали темнее, жёстче. Его руки забыли, каково это – касаться пальцами клавиш. Теперь в мышечной памяти было вырезано то, как нужно сжимать кулак, чтобы не сломать себе пальцы в драке, куда нужно бить, чтобы наверняка знать, что человеку больно. Улица с разрушающей силой врывалась в сознание Андрея. Не Андрея, Пальто. Она диктовала ему свои правила и устои, учила, что нужно делать и чего не нужно. Учила тому, как надо гордиться тем, что ты пацан. Хотя, по правде говоря, гордого в этом ничего не было. Васильев плевал на всех, кого видел. В груди вместе с гордостью зарождалась жгучая обида. Он смотрел на всё, что происходит вокруг и понимал, что вступив в ОПГ ничего не изменилось. Мир остался таким же серым и беззвучным. Где та хваленая свобода, ради которой все терпят эту кашу крови и грязи? Не та ли эта свобода выбора, между ударом ножом и рукой? Не та ли эта свобода, которую чувствуешь, убегая от машин с мигалками? Не та ли эта свобода, которую чувствуешь, смотря на любимого человека? Слово «любить» – это то же рваное «убить» на языке улицы. Любить, любовь, любимый. Мысли в голове роются, словно пчёлы, и ничего от этого не спасёт. Мысли-пчëлы проедят дыру в черепной коробке, и ничего от этого не спасёт. Даже любовь. Те чувства, бьющиеся и царапающиеся о реберный корсет, те, которые не всем возможно постичь, те,которые невозможно понять. Это ли свобода? Андрей собирает по крупицам все те моменты, которые он разделял с Маратом, всё то время, когда он видел его искреннюю улыбку, когда слышал его смех. Андрей лелеет и взращивает их особую, по его мнению, связь. Васильев не знает, чувствует ли Марат что-то похожее по отношению к нему, но, если честно, ему всё равно. Он даже не знает, как это называется. Андрей чувствует, что он до содранных костяшек, до кровоточащих губ, до сбитых в кровь коленей, до пробитых легких, до шутливых стычек и полбанки валерьянки любит Марата. Нет, это даже не любовь. Это что-то грязное, тёмное, бурое, как кровь. Оно пахнет так терпко и приторно сладко. Так сладко, что губы склеиваются между собой. Это что-то мерзкое и ужасное. Что-то, за что могут убить, искалечить, запинать до смерти. До смерти. То, что он чувствует, больше похоже на чувства между мужчиной и женщиной. Но они ведь с Маратом парни. Пацаны. Значит, речи о любви быть не может. Это просто такая разновидность братской связи. Это просто что-то, о чëм не принято говорить открыто, что-то, о чëм думаешь бессонными ночами и в моменты душевного спокойствия. С Маратом на пару они бегали по району, дрались, и просто наслаждались. Теперь, когда Васильев стал частью универсама, они виделись намного чаще. Теперь можно было не сваливать их встречи на занятия по английскому, ведь они состояли в одной группировке. Теперь Андрей мог сказать, что возможно они стали друзьями. Возможно. Процент этого был мал, но в глубине души Васильев признавался себе, что ему было приятно так думать. Теперь Марат подбегал к нему в школе и просто говорил: «погнали после уроков ко мне». И они, пропустив последний урок, со всех ног бежали домой к Суворову, а там, срывая глотки, хохотали от своей очередной выходки. В такие моменты Андрей чувствовал себя самым счастливым человеком на свете. В такие моменты в голове пульсировал адреналин, и Васильеву казалось, что он способен на всё, что угодно.***
На дискотеке очень шумно. Музыка бьёт прямо в уши. Андрей стоит в кругу универсамовских, позволив себе просто отдыхать и наслаждаться моментом. — Эу, — тянет Зима рядом с Андреем и смотрит куда-то вдаль. Васильев смотрит туда же и удивленно вскидывает брови. К их кругу подходит Марат. Не один. С девчонкой. — Пацаны, это Айгуль, — самодовольно говорит Суворов, подходя ближе и подмигивает девчонке. Она немного мнётся, но потом приветливо машет всем рукой. Андрей кривит губы. Эта та самая Айгуль,которую они с Маратом караулили с музыкалки. Та самая, номер которой Васильев приносил Марату. Та самая. Марат что-то шепчет ей на ухо, и она тихо смеётся. Когда начинает играть медляк, Суворов деланно галантно подаёт руку Айгуль, и она, конечно, соглашается. Они нескладно качаются в такт медленной музыки и прижимаются к друг другу. Андрей понурой тенью стоит, прислонившись спиной к стене. Молча наблюдает за ними. Краем уха он слышит какие-то шуточки, которые пускает Сутулый в адрес парочки, но не обращает на это внимания. Что-то колотящееся заполняет всё его нутро. Бьётся о кромку рёбер, шипит и пытается выбраться наружу. Андрей проглатывает этот непонятный колючий ком, и пытается абстрагироваться. Айгуль начинает раздражать его. Он не знает, чем и не знает, почему. Но его раздражает её походка, несмазливое лицо, её манера общения. Просто её присутствие. У Андрея чешутся руки, и его начинает трясти. Ему хочется что-то сделать. Андрея тошнит от того, что происходит вокруг. От всех этих людей, от музыки, от мыслей в голове. Решительным шагом он уходит из круга универсамовских и подходит к Искандеру, который стоит в кругу своей группировки. Сейчас неважно, кто попадет под раздачу. Главное не смотреть на Айгуль и Марата. Главное не видеть их счастливые лица. Андрей замечает Ирину, которая стоит чуть поодаль. Девушка предупреждающее смотрит на Васильева и придаёт глазам серьёзный взгляд. Это становится последней каплей. Перед Андреем проносятся воспоминания, как они сидели в кинотеатре. И как это было глупо. Глупо. Глупо. — Ты чë, опух? — запрокинув голову, будто с высока, спрашивает Искандер, после того, как Васильев стоит молча ещё несколько секунд. — Давай один на один, — хрипит Андрей, и сам себя не узнаёт. Он вдруг чувствует обиду, за всё то время, когда молча сидел и ничего не делал, когда не мог даже слова сказать на любой осуждающий взгляд в свою сторону, когда вёл себя храбрее, чем есть на самом деле. В груди горело огнём, и он не понимал, отчего. Искандер ржёт, как лошадь, и харкает прямо под ноги Васильеву. Андрей, не раздумывая, наотмашь бьёт его в скулу. Парень отшатывается назад и грузно падает на пол. Андрей садится на него сверху и сильно, не видя барьеров, бьёт кулаком. Костяшки пальцев нестерпимо жжёт, но Васильев не обращает на это внимания. Мир вокруг превращается в одно кричащее месиво. Будто во сне Андрей чувствует, как кто-то оттягивает его от стонущего Искандера. Он сопротивляется и шипит что-то угрожающее, до тех пор, пока не понимает, что это Марат. Суворов одной рукой держит Айгуль, а другой тянет за собой Андрея. На автомате передвигая несгибающиеся ноги, Васильев плетётся за ним до тех пор, пока они не входят в какую-то пыльную каморку. — Сиди тут, — бурчит Марат Андрею и вместе с Айгуль выходит из комнаты. Андрей утыкается взглядом в стену. Через мгновение в каморку заходит Марат. Уже один. — А где Айгуль потерял? — тихо спрашивает Васильев. — Домой отправил, — глухо произнёс Суворов, не смотря на Андрея. Тишину, которая повисла между ними, казалось, можно было потрогать пальцами. — Ну ты дебил, — наконец выдыхает Марат. — Айгуль твоя без тебя до дома не дойдёт, — вдруг выплёвывает Андрей. — Пальто, ты реально придурок, — цокает Суворов, и кажется его ничуть не задели слова Васильева. Андрей насупился. Марат молча ходит по комнате, но вдруг останавливается и тихо говорит: — Не нравится мне Айгуль. — А чего ты ходишь с ней тогда? — Андрей удивлённо вскидывает брови. — Жаль её. Она-то походу реально в меня втюрилась, — будто с сожалением говорит Марат и присаживается на старый деревянный ящик рядом с Васильевым. — А погнали сейчас на наше место, — вдруг мечтательно тянет Суворов, привалившись своей спиной к спине Андрея. — Погоди, утихнет всё, и пойдем. — хрипло отзывается Васильев и прикрывает глаза от внезапного блаженного чувства, которое теплом разливалось по всему его телу.***
Видак, который они видят в квартире того мужика… Мягко говоря впечатляет Андрея. Ему даже и мысли в голову не приходило, что такое может существовать. Конечно, он думал о любви, поцелуях, но не об этом. Его неподготовленный разум взрывается тысячами фейерверков, а низ живота приятно тянет, всякий раз, когда он слышит женские стоны из телевизора. А ведь он даже не заметил, как простые фильмы превратились в кассету с порно. Весь универсам сидит тихо, и почти не шевелится, внимая каждому звук доносящемуся из видеомагнитофона. Андрей тяжело сглатывает и пробегается взглядом по всем, вдруг останавливаясь на Марате. Суворов сидит чуть дальше, и, закусив губу, смотрит в экран. В тишине Васильеву даже кажется, что он слышит каждый вздох Марата. Действо на экране подходит к кульминации, и Андрей чувствует, как возбуждение тихо затапливает всё его тело. Он слышит женские стоны, записанные на пленку, и видит то, как расширяются зрачки Марата от этого. И это становится точкой невозврата. Андрей вскакивает со своего места и, стараясь не подавать виду, что что-то случилось, почти бегом идёт в туалет. Там он спускает штаны и со стоном обхватывает рукой свой возбуждённый член. Почти трясясь, он начинает ритмично двигать рукой, зажимая большим пальцем головку. В разуме ярким пятном вспыхивают женские лица с экрана, их позы, действия и горящее желанием лицо Марата. Андрей зажмуривается и увеличивает скорость движений. Да. Сердце замирает, и Васильев кончает со сдавленным стоном. Ещё некоторое время он пытается осознать, что произошло. Андрей натягивает штаны, вытирает руки о полотенце, висящее на стене, и с непроницаемым лицом выходит из туалета. Там уже скопилась целая толпа. — Чë так долго там можно делать.. — насупленно бурчит Зима. Андрей не отвечает. Он смотрит на парней, и по их лицам понимает, что они тут стоят за тем же, что и он. В конце очереди стоит Марат. Суворов видит Андрея и озорно подмигивает тому. Андрей никак не отвечает, лишь прячет лицо и чувствует, как щеки предательски краснеют.***
Лампочка в подъезде слабо мерцала, еле-еле освещая грязные стены. Пахнет сыростью и гнилью. Андрей сидел на холодных ступеньках, головой прислонившись с подъездной стене. Всё тело неприятно болело. Они с Маратом буквально только что закончили мутузить друг друга кулаками. Суворов сидел чуть повыше, уперевшись коленками в плечо Васильева. — Неплохо дерëшься, Пальто, — хрипло произносит Марат. — Не то что раньше, как девчонка руками махал, — он сипло смеётся, и тут же скривившись, хватается за грудь. Андрей оборачивается назад и пытается отвесить Марату щелбан, но второй с кряхтеньем уворачивается. Васильев улыбается искусанными губами и чувствует, как неприятно тянет скулы. В груди патокой расползается чувство тепла и Андрей, несмотря на боль, ощущает себя в безопасности. — Ещё один раунд? — тихо, будто боясь спугнуть момент, спрашивает Васильев. — Погоди.. Отдохнем немного, — Марат с кряхтением съезжает по ступеньке и садится рядом с Андреем. Суворов роется в грязном кармане куртки и достаёт оттуда что-то маленькое. — Лопай, — твёрдо говорит Марат и протягивает Андрею жвачку «love is»... Васильев усмехается и трясущимися пальцами открывает обертку. Достает вкладыш и закидывает в рот ярко-оранжевую жвачку. — Вкладыш Юльке отдам. Мелкотня в садике обзавидуется, — Андрей благодарно улыбается и убирает бумажку в карман пальто. — Хочешь, завтра ещё принесу? — вдруг спрашивает Марат и заглядывает прямо в лицо Васильеву. — Да ладно тебе... — Принесу, принесу! — уверяет его зачем-то Суворов. — У нас дома их много. — Юлька будет счастлива, — Андрей честно не понимает, почему Марат вдруг так расщедрился. — Надеюсь, ты тоже, — бурчит Суворов, не смотря на Васильева. — Знаешь, Пальто, ты для меня лучший друг. — Знаю, знаю, — тянет Андрей, совершенно не понимая, что происходит. Обычно от Марата сложно было услышать какое-то ласковое слово. Не то что сейчас. — Мне в последнее время такие странные мысли в голову лезут, что просто пипец, — бормочет Марат куда-то в сгиб своего локтя, и совершенно отворачивается от Андрея. Васильев чувствует себя окончательно сбитым с толку. Сначала странные подгоны, потом это. — Нормально всё? — осторожно спрашивает Андрей, легонько дотрагиваясь до плеча Марата. — Нет, — сипит Суворов и разворачивается лицом к Васильеву. Андрей смотрит в глаза Марату, и видит там такую тоску, что выть хочется. Блондин совсем пугается. — Ты чего? Может я тебе приложил слишком сильно? — почему-то шепотом спрашивает Андрей. — Уж лучше бы приложил, — глухо отзывается Суворов, продолжая смотреть на Васильева. Его глаза бегают по чужому лицу, и от этого сердце начинает биться чаще. — Волосы у тебя длинные, как у бабы. Марат говорит это невпопад, что совершенно не вяжется с его предыдущими фразами. Он пальцами подцепляет светлую челку и прижимается своим лбом к чужому. Андрей замирает. Он чувствует чужое дыхание на своём лице. Пространство между ними будто заполняется густым мёдом. Секунды растягиваются и повисают в воздухе. В голову лезут странные мысли, Васильев и сам не понимает их. Лампочка над ними тревожно скрипит. Свет мигает, и от этого лицо Марата кажется нечётким. Момент, повисший между ними, сочится между пальцев, и Андрей ни в коем случае не хочет, чтобы это закончилось. Он чувствует себя сейчас до ужаса, до поджимаемых пальцев ног, уязвимым. — Ебать у тебя глаза голубые, — хрипит Марат, и его дыхание тёплым касанием опаляет щеки Андрея. — Что? — тихо переспрашивает Васильев. Внезапно он чувствует на своих щеках две горячие ладони. Марат нервно смотрит на него, сжимая в своих руках чужое лицо. — Марат, ты чë? — сдавленно хрипит Васильев, испуганно смотря на Суворова. — Я не пидор, — сипит тот, — это просто ты как девчонка выглядишь. И тут Марат касается своими губами губ Андрея. Это как взрыв, как фейерверк, как точка невозврата. Марат целует его, будто в последний раз. Будто бьётся насмерть. Разумеется, раньше Андрей ни с кем не целовался. Разумеется, он не сразу понимает что происходит. Андрей не двигается. Он медленно осознает происходящее, и слышимая только ему сирена в его голове начинает тревожно кричать. Он резко отталкивает от себя Марата и ошалело на него смотрит. — Блять, ты чë?! — панически орёт Васильев. — Я ж говорил, у меня крыша совсем едет в последнее время. Постоянно о тебе думаю, — видимо сам не понимая, что происходит потеряно бормочет Марат. — Маратка, ты чë?! Сам же рассказывал, что с такими делают! — Да я не знаю, что со мной! — вдруг кричит Суворов, вскакивая со своего места. — Я просто не могу уже так!! Его голос звучит почти жалобно. Андрей хватается за Марата мертвой хваткой и стискивает его руки почти до красных пятен. — Так, — стараясь дышать ровно, произносит Андрей. — Пошли к Адидасу. Ты вон, горишь весь. Тебя лечить срочно надо! — Да я этим месяц уже болею! — Марат орёт. Орёт прямо в лицо Андрею. Васильева трясет. В голове в дребезги ломаются давно выстроенные рамки дозволенного. И тут Марат бьёт его. С размаху кулаком в нос. Андрей недоуменно моргает. Марат бьёт его снова. Теперь в скулу. — Какого хре... — сипло, сплевывая сгусток крови, начинает Андрей, но Суворов впечатывается своими губами в его, прерывая любые слова. Марат зализывает каждую ранку, и тут же кусает. Андрей зажмуривает глаза. Сирена в его голове неумолимо светит красным светом, но он плюёт на всё. Так хорошо он себя чувствует. Плохо соображая, Васильев отвечает на рваный поцелуй, и отдаваясь чувствам, стонет в чужие губы. Это так неумело, так грубо, жестко, неправильно. Отстраняясь на секунду, Марат бьёт его под дых. Андрей складывается пополам, оседая на пол, и, как рыба, беспомощно открывает и закрывает рот. Всё это, в одном флаконе с возбуждением, тугим узлом, завязывающимся в животе, ударяет в голову смертоносным выстрелом. Боль и насилие – их единственный возможный язык любви. Суворов рывком хватает его за плечи и поднимает. — Я так тебя до смерти забью, Андрюх, — горячий шепот Марата опаляет уши. — Наплевать, — хрипит Андрей, и затыкая внутренний голос, притягивает к себе лицо Суворова. Он кусает и проходит своим языком по чужим зубам. Руки Марата лихорадочно сжимают его плечи. Андрей чувствует, как чужая горячая ладонь ложится ему на штаны, в район паха. Васильев не понимает, что происходит. Разум застелила волна удовольствия и нестерпимого желания. Все мысли, орущие о том, что это всё неправильно и нельзя, медленно растворяются в растворе из возбуждения и чужого терпкого запаха дешёвого одеколона. Марат сунул свою руку в штаны к Андрею и обхватил ладонью уже вставший член. Блять. А вот это уже слишком Разорвав поцелуй, Васильев оттолкнул от себя Суворова. — Спятил?! — заорал он. Пелена из наслаждения сошла с глаз, и он понял, что они сейчас делали. И о боже, насколько же они были в жопе. Марат смотрел на него точно также. С ужасом. — Пальто, это полный пиздец. — Я знаю! — шипит Андрей. — Один раз, — вдруг, будто задумавшись, шепчет Суворов. — Что? — не понимая, спрашивает Блондин. — От одного раза ничего не будет, — тихо продолжает Марат, смотря на Андрея. — Я слышал, как Зима с Турбо говорили про это, про один раз. Всего один. В этом есть логика. Один раз попробовать. Всего раз, а потом забыть навсегда. Забыть, как страшный сон, понять, что это болезнь. Болезнь, которую не вылечить ни одним лекарством мира. — Один раз — выдыхает Андрей. — Один, — сипит Марат, и резко подходя ближе, сует свою руку Васильеву в штаны. Андрей сдавленно стонет. Закрывает глаза. Холодная стена подъезда ударяется о его голову, и Васильев чувствует каждую её шероховатость. Марат медленно двигает рукой и Андрей пропадает. Он уже беззастенчиво стонет и непроизвольно поддается бёдрами вперёд, впечатываясь в Суворова. Андрей кусает внутреннюю сторону щеки и мычит от удовольствия в чужие сомкнутые губы. Он кладет свою руку на промежность Марата и чувствует чужое возбуждение. Он оттягивает ширинку его штанов и тоже обхватывает член того. Они принялись дрочить друг другу спешно, жадно, дорвавшись. Андрей, вздрагивая от каждого прикосновения, начал сам вбиваться в кулак Марата. Он сам держался за чужой член, старался подстроиться под ритм, непривычно выворачивая ладонь. У Суворова был больше, но Андрей не обращал на это внимание, он поглаживал чужую головку члена и размазывал предэкулят по всему стволу, совершенно не испытывая отвращения. С тяжелым дыханием они навалились друг на друга и почти одновременно кончили. Марат уткнулся лицом в сгиб чужого плеча, и вдруг на секунду отстранившись, поцеловал Андрея. Так влажно и мокро, что тот сразу же почувствовал новую волну возбуждения. И тут Андрея накрыло во второй раз. Теперь от осознания. — Пиздец, да? — выдохнул Марат, рвано дыша. — Да, — Андрею было нечего делать, кроме того, как согласиться. Потому что и вправду пиздец.***
Пчела умирает от одного лишь хлопка.