Придурки

2005 В клинике Миша проводит почти год и возвращается тоже осенью - с волосами почти до плеч, длинным списком лекарств, чемоданом на колесиках и дотосковавшимися руками, которыми он притягивает к себе Андрея и не отпускает минут, наверное, пять, потому что просто надо подышать друг другом. Весь год они писали друг другу письма, как тогда, когда Андрей был в армейке, и мастер эпистолярного жанра Горшок под конец даже начал писать там что-то про себя, а не только комментировать то, что присылал ему Андрей; Андрей же присылал ему столько всего, что три книги, наверное, заполнить можно было, потому что - Мих, смотри сколько всего у нас еще будет. Смотри, как я тебя тут жду. Миха сначала кантуется у родителей, но уже через неделю, как само собой разумеющееся, перевозит все свое шмотье к Андрею. Что они скажут семьям и сотоварищам - вопрос вообще даже не второй, а двадцать второй. Пока врут что-то про «реабилитацию в самой комфортной обстановке» и «общее любимое дело». Скрываться от других все равно оказывается проще, чем шестнадцать (16, блядь! Циферкой!) лет скрываться друг от друга. Потом, конечно, надо будет придумывать что-то более долгосрочное, но это все потом. А сейчас просто хочется наконец-то быть вместе. Вместе они все и делают. Завтрак вместе, в магазин вместе, на репу вместе, с репы тоже. Придумывают вместе, треплются вместе, молчат тоже вместе… Спят по отдельности. В первый же вечер Миха как бы между делом спрашивает: - Дюх, диван мне в зале разложишь? - Разложу, конечно, - ну, Андрей себе хотя бы не врет, что он типа совсем не разочарован, но тут инициатива должна быть за Михой. Потому что - ну а хуй его знает, какие там после герыча сексуальные расстройства, не стоИт там, еще чего, и тут Андрей еще палкой-копалкой в деликатный часовой механизм полезет. Но ладно бы Миха просто на диване спал (особенно заебись бы было, если бы он его еще иногда складывал), но дальше начинаются совсем уж какие-то непостижимость и мистерия. Миха начинает избегать практически любых физических контактов, что весьма странно, потому что он так-то даже в худшие свои моменты всегда прикосновениями подпитывался (чем Андрея иногда мог довести до ручки, линеечки и карандашика, но не суть), а сейчас вот как отрезало. За два месяца Андрею перепадает даже меньше, чем какому-нибудь куртуазному воздыхателю в викторианскую эпоху - хотя нет, лодыжки ему все-таки показывают. Миха не лезет ни целоваться, ни обниматься, даже от потрепывания по голове как-то весь вздрагивает и резко отстраняется. И дело тут уже даже не в сексе (на этом трудовом поприще Андрей уже привык обходиться собственными силами: дрочил же он в 17 в ванной на Горшка, значит, и в 33 справится), а в том, что Андрей начинает волноваться. Как-то это все… подозрительно, товарищи сыщики. Теоретическое обоснование интересующих Андрея природных феноменов можно получить только от самих феноменов, но феномены выглядят так, как будто к пиздежу об интимном не расположены совсем, и Андрею приходится полагаться на эмпирику - наблюдать, короче. С дуба. Как смешной и наивный парень. Наблюдения опять приносят неоднозначные данные: Миха на Андрея очень даже посматривает, иногда прямо глазами его к стене припечатывает (хорошо бы не только глазами, конечно), но потом как будто сам себя одергивает. А если Андрей до него случайно дотрагивается (ладно, не совсем случайно), Миху как будто коротит слегка. Интересно. Доктор А.С. Князев решает провести полноценный эксперимент. В рамках оного он охотящейся выдрой подбирается к мирно размешивающему сахар в кофе Мише и чувственно-медленно, с легким нажимом, проводит пальцами по его позвоночнику от поясницы до затылка. И от этой совершенно невинной (хорошо, только на вид) ласки Миха вдруг прогибается в спине, цепляется за кухонную стойку, запрокидывает голову и шумно втягивает в легкие воздух. Ебана, да что тут вообще творится?! - Так, Мих, - Андрей пододвигает к себе стул и садится напротив Михи. - Предоставляю тебе выбор: либо мы сейчас наебениваемся и ты мне все рассказываешь, либо ты мне все рассказываешь по трезвяку. Других опций не будет. - Да хуй уже с тобой, - вздыхает Миха. - Выбираю компромисс: по пиву, и я тебе все рассказываю. Достают из холодильника две бутылки, молча потягивают из горлышек, явно оба продумывают дальнейшую стратегию переговоров. Первым сдается Андрей: - Слушай, Миш, я тоже тут… ну… читал. Про героин, про эректильную дисфункцию, про все, короче. В общем, если дело в том, что ну… не стоИт, то… - Да стоИт, блядь, - внезапно зло отзывается Миха. - Уже почти полгода как стоИт. И в этом-то и проблема! Видимо, на Андреевом лице вырисовывается такое явное замешательство, что Миха тоже опускается на стул и, не отрывая взгляда от бутылки в руках, рассказывает Андрею свою Одиссею: - Ну то есть вот сначала совсем не стояло. И не хотелось вообще нихуя. А потом, ну, потихоньку… пошел процесс. Сначала, этсамое, по утрам, само, а потом и захотелось. И как-то прямо сразу охуеть как захотелось. Помню, лежу я в этой клинике, сосед за стенкой храпит, а я про тебя думаю, Миллионку вспоминаю, как ты мне тогда… Ну и начинаю… это самое… е-мое… - Дрочить, - хрипло подсказывает Андрей. Да что же с ним не так, что это скромное «это самое» пиздец лучший dirty talk в его жизни? - Дрочить, да! - подхватывает Миха. - И вот тут-то и засада - потому что дрочить могу, а вот кончить - нет. - Как это «нет»? Погоди, все полгода - нет? - Все, сука, полгода. Андрей слушает про все эти злоключения, вертя в руках пачку Михиного «Парламента». Горшка ему, конечно, безусловно жалко, но - Андрей уже готов ловить убивающую его с небес молнию - представлять себе Миху, раскинутого по кровати, наяривающего туда-сюда по члену все жестче, балансирующего на грани, изогнутая шея, липкий от пота живот, ходуном ходящий кадык, вот уже почти совсем, уже напрягается все тело, прыгают звездочки в глазах, но нет, никак, все никак, и в нем все это копится, до предела, разматывает… Так. Хьюстон, у нас проблемы, нам нужен маленький огнетушитель для Андреевых трусов. А хотя нет, Хьюстон. Большой огнетушитель. - Ну, я, е-мое, два месяца собирался, а потом врачу про все это рассказал, - продолжает тем временем Миха. - Пиздец стыдно было, так бы и не сказал ничего, но подумал, вот приеду я, а тут ты… И мы, блядь, с тобой, ну… Понимаешь, да? Рассказал, короче. - И?., - больше выдыхает, чем говорит, Андрей. - Ну, это, эт самое, вот… аноргазмия. Частично от герыча, частично от антидепрессантов моих. Типа, бывает так. Ну я уже вроде как и смирился, но тут вот ты и… блядь, пиздец. Смотрю на тебя, и хочется, и крутит прямо, а потом думаешь ну нахуй, заведусь ведь до самого этого, а потом нихуя, я же ебнусь совсем тогда, ты понимаешь? Вот именно сейчас Андрей прекрасно понимает. Потому что сам сейчас ебнется. - Миша? - осторожно спрашивает он, стараясь не показать, НАСКОЛЬКО его все это заводит. - А что врачи говорят… ну… про перспективу? - Ну, говорят, что тут типа два варианта, - разводит руками Миха. - Или все так и останется, пока на таблетках сижу, или типа организм привыкнет… ну и прорвет. «Прорвет» его, блядь. Нельзя, Миша, такое говорить, тут некоторые сразу все себе представляют. - Так может… - Миха, скажи да, скажи дадада! - Попробуем? - А если не выйдет? - устало спрашивает Миха, и по его голосу слышно, как его вся эта ситуация уже заебала-измочалила. - Мне, Андрюх, совсем ведь уже под горло. Тебе издеваться, что ли, нравится? - Честно, Мих? - Андрей делает нихуя не театральную, а совсем себе реальную нерешительную паузу, потому что… ну он и себе-то в этом дерьме еще как следует не признался, а тут сразу на самую важную на свете аудиторию. - Ну… Немножко нравится. Думаешь, откуда все эти песни про яйца прищемить? - Логично, - Мише тоже требуется пауза, чтобы обработать поступившую информацию. А потом он как-то совсем уже обреченно возмущается: - Да мои-то яйца ты уже пиздец как прищемил! С самой больнички, блядь, так и выкручиваешь! Андрей тихо стонет и ощутимо бухается головой в стоящий рядом холодильник. Больно, блядь. Зато хоть чуть-чуть заземляет. Андрей решительно встает со стула. Так, главное сейчас на одно колено не пиздануться, как будто предложение делает: - Мих, - внимание, происходит разблокировка воспоминания. - Ради бога, давай трахаться. Миха тоже поднимается со стула. Теперь он смотрит на Андрея сверху, тяжело и масляно. Ой, Миша, это тебя от одного обещания уже развозит?.. Беда. Миха закрывает глаза, и Андрей понимает, что это приглашение. Он подходит ближе, неловко кладет Михе руки на плечо и талию, притягивает его к себе и невесомо целует в висок. А дальше расходится тихими, тягучими поцелуями по Михиному лицу. Расслабься, Мишка. Пожалуйста. Андреевы поцелуи переходят на шею, и Миху начинает немного потряхивать. Снова наверх, теперь губы, давай же, Мих, ну, ты же хочешь. Хочет. Еще как хочет - дергает Андрея на себя, пальцами мнет спину, стаскивает футболку, языком сразу в рот, сразу ритмично, сразу внутрь и наружу, сразу дай ему ВСЕ. Андрей дает. Потому что завелся еще на разговорах так, что в штанах все цементом застыло, и сейчас Андрей наконец-то размашистыми толчками влево-вправо трется о Михин стояк. Миха сдавленно стонет сквозь сжатые губы и почти падает на колени, утягивая Андрея на пол вместе с собой, стаскивает с него штаны и - сразу, ну конечно же сразу - падает ртом на член. Это самый ужасный и самый лучший в жизни Андрея отсос, потому что Миха от нетерпения раз пять задевает зубами края головки, и это одновременно и больно, и сладко, и охуенно… И вот Андрей уже кончает Михе в рот. Андрей открывает глаза. Рядом с ним восхитительно возбужденный, одними зрачками сверкающий Миха, который смотрит на заоргазменного Андрея, рука в штанах, и пытается, господи, так пытается к нему присоединиться. А еще он почему-то все еще одет. Так, Миха, в жопу твою рубашку. Андрей целует-облизывает Михины грудь и живот, и Миха под ним от каждого прикосновения реально дергается, всем телом подаваясь вперед. На очереди Михины штаны. Тоже в жопу. Так, они же на кухне. Приходится на секунду оторваться от Михи (Миха на полу дышит на сверхзвуковых скоростях и опять припечатывается рукой к собственному члену), чтобы достать из шкафчика бутылку какого-то масла. По запаху оливкового. Андрей выливает полбутылки, наверное, себе на бедра, возвращается на пол к Михе и тянет его на себя. Михин хуй сам по себе оказывается между хлюпающих Андреевых бедер («Е-ба-ный…» - вырывается при этом откуда-то из всего Горшка), и Миха тут же начинает скользить в таком ритме, что ни одному ударнику мира эту вакханалию ни за что не воспроизвести. Это уже точно не человеческое, Миха стонет в открытую, во весь свой голос красивейший, на нарастающей громкости… И вот Андрей чувствует горячие капли на бедре, а Миха падает ему на грудь и дышит все свободнее и счастливее. Через двадцать минут они все еще лежат на кухонном полу. Андрей находит остатки пива (молодец, Князь, сам себе подарок на потом сделал!), а Миха курит вот уже вторую подряд. - Андрюха, - Миха, рожа поебавшаяся, выдыхает дым красивыми вьющимися клубами и лениво так опять себе надрачивает. - Чет я плохо как-то кончил. - Ну раз плохо, надо доработать, - соглашается Андрей и вынимает из его руки сигарету. Миха, конечно, пиздит, но вот а почему бы и не поверить.