Молчание

— Ноги тоже не мешало бы вымыть. Где ты их так изрезал? Слепой проводит ладонью по подошве. — Хм, действительно изрезал. Где-то, не помню. Может, на пустыре, — он поправляет сползающий свитер. — Послушай, я так устал. — Почему ты вечно напяливаешь всякий хлам? — Сфинкс почти кричит, Слепой не отвечает. — Почему ходишь босиком по стёклам? Не дождавшись ответа, Сфинкс заканчивает шёпотом: — И какого чёрта даже не чувствуешь, что порезался, пока тебе об этом не скажут?! Слепой молчит. Сфинкс тоже замер. В воздухе повисает звенящая тишина. Даже за стеной в спальне Четвёртой неожиданно тихо. Сфинкс смотрит на Бледного, словно ожидая, что тот попытается оправдаться. Как бы он хотел, чтобы Слепой оправдался. Или хотя бы сделал вид, что пытается. Но Слепой молчит. Конечно. Он бы и не стал. Сфинкс ждёт. Не сводя взгляд, он смотрит. И ждёт. Время, что в эту ночь и так течёт слишком медленно, в этой тёмной и сырой ванной комнате с треснувшей на полу и стенах плиткой, с множеством надписей, заполнившими собой каждый сантиметр, словно замерло вовсе. Сделать шаг — тяжело. Сказать что-то — ещё тяжелее. Так они и стоят. Молча. Тяжёлый, упрекающий взгляд словно был готов отпечататься на тонкой, почти прозрачной коже Слепца. Из раза в раз ничего не менялось. Ни листья и обломки веток в волосах, ни чёрт знает в какой земле и пыли извалянное тряпье, которое он тоже берет не пойми где. Сфинксу это никогда не нравилось. Никогда. Но он ничего не говорил. Хотя нет, возможно, пару раз в самом начале, когда это ещё не вошло в обыденность, но и тогда никаких успехов его нарекания не имели. Так что, с какой стати ему что-то насчёт этого говорить их вожаку? Раз уж таков был его выбор, то пусть поступает, как знает, и шатается по ночам, где хочет. Нет, Сфинкс не осуждал Слепого. Это было не то, чтобы осуждение, скорее… непонимание? Он понимал жителей дома. Наблюдал, слушал и понимал. А Слепой… Его, на самом деле, он иногда не понимал совсем. Он не мог заглянуть в глаза вожаку Дома, как в глаза других домовцев, пройдясь по коридору мыслей и дойдя до двери, ведущей к их истинному «я». У Слепого этот коридор был застлан дымно-серым туманом, сквозь который ты не увидишь ни стен коридора, ни потолка, ни тем более той самой двери. Бледный говорил мало, так уж повелось ещё с их детства, когда в их дуэте Сфинкс, в то время ещё Кузнечик, болтал за двоих. Тогда он начал понимать Слепца через молчание. Но удавалось это не всегда. Хоть это и бывало крайне редко, например, в такие моменты, как сейчас. За окном на почти черном полотне безоблачного неба сияло белоснежное око луны. Свет, льющийся из окошка позади Слепого, растекался по стене, перебираясь на умывальники, зеркала над ними, опускаясь на кафельный пол, желая коснуться каждого тёмного угла, достать до всего, что было недосказано и спрятано в глубине этих стен. Стены знают и помнят всё. Но всё же тонкой дорожке лунного света никак не объять собой все стены Дома и не заглянуть в самую их глубь. Как и Сфинксу не залезть в голову вожака этого Дома, не увидеть дальше того, что сам вожак ему позволяет. — Хм, извини, — прошло уже неизвестно сколько времени, хоть время в Самую Длинную играло последнюю роль. Это было… неожиданно. Глаза Сфинкса в удивлении округлились, а брови непроизвольно изогнулись. Через пару мгновений он постарался смахнуть наваждение и, быстро моргнув пару раз, смотрел на Бледного уже более спокойно. По крайней мере, желание что-нибудь ударить уже не пульсировало в висках. — И может ты перестанешь прожигать во мне дыру? А то вдруг скоро и вправду ожог будет, — Слепой пожал плечами и, развернувшись, в пару шагов оказался у самого окна, по пути оставив на кафельном полу несколько кровавых разводов. Серебристый свет мягко касался его лица, робко очерчивал острые скулы, высокую переносицу, заглядывал в бесцветные глаза-хрусталики, пробегался по длинным чёрным прядям волос, перебирая. Но всё это бесследно исчезло, стоило ему опуститься на пол и сесть, оперевшись спиной о стену. Теперь лунный свет больше не мог до него дотянуться. Сфинкс, оставив риторический вопрос, как и полагалось, без ответа, вскоре очутился рядом со Слепцом. Только он сел, как на его плечо опустилась голова друга. Смоляные волосы от движения скользнули вниз. — Я так устал, Сфинкс, — прикрыв невидящие очи, Слепой замолчал. Сфинкс скосил глаза на фигуру, покоившуюся на его плече. — Знаешь, Слепой, — не отводя взгляда начал парень, — я иногда тебя совсем не понимаю. Молчание. Снизу раздался приглушенный смешок. — Я, бывает, тоже себя не понимаю. И вновь они молчат. Сфинкс уже успокоился, желание ударить что-то уже пропало вовсе. Почему-то сил у него больше не осталось. Сидеть вот так со Слепым было спокойно. Сейчас, несмотря на то, что было несколько минут назад, ему было хорошо. Это всегда было так, стоило Слепому как обычно сесть рядом и положить на него свою голову. Медленно растекающееся чувство тепла сразу просыпалось в груди, окутывая все его тело. Слепой тоже был без сил. Казалось, тот запросто мог бы так и уснуть. На самом деле, если бы так и случилось, Сфинкс не имел бы ничего против. Он бы не думая согласился сидеть так и не двигаться хоть всю ночь, до самого утра. Но Слепой не спал. — Там можно почувствовать свободу. Сфинкс в ответ лишь неясно промычал, но после, немного подумав, дополнил: — От чего ты бежишь, Слепой? После каждой следующей фразы наступает момент молчания. Непроизвольно. Просто сегодняшняя ночь, луна, тишина — всё разом заполнило собой эту комнату, пробралось в мысли. Каждая эта пауза давала возможность сделать лишний вдох. Оба знали, что ни один из них не будет торопить другого, ведь оба прекрасно понимали, что второй не оставит вопрос без ответа. Даже ответ «мы не будем об этом говорить», тоже по сути своей являлся ответом. Так что Сфинкс ждал. — От чего… От того, что неправильно. — И как ты понял, что то, от чего ты бежишь — неправильно? — тон его не менялся, не менялся и тембр. Лишь внутри он мог не понять, что Слепой мог посчитать неправильным. Снова молчание. — Ты пожалеешь. Он пожалеет? От чего такого убегает Слепой, что он, Сфинкс, узнав об этом, пожалеет? На самом деле, поторопить захотелось. Но всё же он не станет. — Раз спросил, значит не буду отступаться. От чего ты бежишь, Слепой? Через какое-то время голова на плече шевельнулась, и Бледный, сев так, как сидел до этого, повернул голову на лицо Сфинкса. Тот, в свою очередь, смотрел на Слепца, прямо в его прозрачные глаза. В тени они казались больше туманными, немного серыми, хотя на свету могли стать похожими на два белых стёклышка. Слепой сидел, не двигался, уйдя в свои мысли. То, что жило в нём уже долгие годы, не успокаивалось и не отпускало, точно не может быть чем-то нормальным, так ведь? Потерять Сфинкса — страшно. Да, он бы никуда не делся от него, всё же в одной стае живут, но вряд ли бы всё осталось как раньше. До выпуска осталось совсем немного… Может всё же… В следующий момент, Слепой безошибочно протянул руку вперёд и, замерев буквально в миллиметре от лица Сфинкса, в следующий миг положил на щеку парня свою прохладную ладонь. Длинные тонкие пальцы огладили скулу, щеку и спустились ниже, к подбородку, проведя большим пальцем по нижней губе, почувствовав на своей руке его горячее дыхание, которое, кажется, немного участилось, и задержавшись в таком положении чуть дольше положенного. Хотя, что, чёрт возьми, в такой ситуации вообще было «положено»? — Ну что, — Бледный, опустив руку, подался вперёд и коснулся кончика носа Сфинкса своим, — уже пожалел, что спросил? Пожалел ли он? Ответом Слепому послужил поцелуй, накрывший тонкие холодные губы. Несмелый, аккуратный, всего лишь касание губами, не более. Через некоторое время Сфинкс чуть отстранился от лица вожака так, что сейчас кончики их носов соприкасались вновь. Граблей он взял ладонь Слепца и вернул на то место, где та покоилась немногим ранее. — Действительно думаешь, что я пожалел? Вновь проведя пальцами по уже изученному лицу, Бледный ещё несколько раз погладил скулу парня, а после вернулся в свою удобную позу, устраиваясь на плече Сфинкса. До него сверху донеслось: — Знаешь, Слепой, — его губы изогнулись в ухмылке, — не ты один убегал. И снова наступила тишина. Только теперь они не собирались её нарушать.