Подъём

Талый мягкий снег сминается под подошвой, издавая хруст и хлюпанье. Погода располагает ходить без перчаток, поэтому девушка без каких-либо проблем высовывает из кармана руку, немного поправляя шарф; смотрит под ноги, учтиво удерживая руку на груди, перешагивая большую снежную лужу с ледяной каймой. Морозная густота оказывается позади, растворяя в себе отблески яркого фонаря. Примечательно, что к другому уже и не привыкать последние пару месяцев – она уезжает рано утром, когда в тёмном небе нет и намёка на солнце, а приезжает ранним вечером, – и это как повезёт, быть может, и вообще ближе к ночи, – сразу зрительно привыкая, что белые снежные кучи поглотят в себя и ночной свет, отливая синим и фиолетовым. Откровенно говоря, сил у Джинн нет ни то чтобы говорить и улыбаться, а даже повернуть ключ в замочной скважине. Офисная работа постепенно отпускает её во что-то более мягкое и тёплое, удобное, – можно было бы сказать, что в кровать, и ведь оно будет так, потому что кроме как прийти, лечь спать и проснуться на работу, других особых задач и нет. Или же приходиться работать дома. В тот период, когда отдел оставляют на день-другой на дистанционную работу, превращая собственный дом в... офис. Даже на выходных. Даже ночью. В любое время, когда ноутбук можно поместить к себе на колени. Живя одной, можно и не думать о подобных неудобствах, однако теперь всё так, что о человеческих чувствах приходится вспоминать с былым ребяческим пылом. Чуть за двадцать, никак не тридцать – в любом своём возрасте девушка думает прежде всего о теме отношений и своих избранниках, всегда бросающих её наедине с работой и строгой жизнью. До квартиры осталось немного, с сонным взглядом Гуннхильдр проходит пути внутри многоэтажного дома, мысленно возвращаясь к тому, как выросла потребность в тактильности. Пальцы изнутри кармана сжимают подкладку пальто, пока взгляд снова утыкается в пол лифта. Конечно, исходя из ситуации, снова придётся делать важный вид и работать, дай боги, первые часа полтора с ещё хоть каким-то нормальным видом. Любимый человек снова будет молчать, подсматривая за процессом где-то за углом, мало скрывая итак уже открытое сочувствие. Сколько же уже прошло времени в таком безумном темпе? Не прошло и половины зимы, а это значит, что новый год всё скорее хочет вторгнуться в жизни людей. Сам праздник, – Новый год, – иногда и вовсе остаётся незамеченным до самого последнего дня. Когда много учишься и работаешь, всё, что витает в голове – дедлайны, желание не жить, а попросту выжить. Новый год же не пользуется популярностью именно у одиноких людей. Праздник, при котором принято собираться вместе и отмечать в кругу, людей, повязших в одиночестве, кажется, добивает ещё сильнее. Жизненные обстоятельства бывают совершенно разные, и если для кого-то работать в новогоднюю ночь сродне сказке – для других это серьёзный повод выходить на рабочее место. Джинн потирает лоб пальцами, стараясь вывести себя из этих мыслей. Сидя за рабочим столом, она даже так смогла утонуть в мысленном потоке тревоги. Как так? За окном тьма пробирается к стёклам, неся за собой белые мелкие, пролетающие с большой скоростью снежинки. Сколько она уже сидит за компьютером...? Явно много. — До нового года шесть дней, ты думала над...? — С правой стороны отчётливо слышен мелодичный голос. — Сколько?! Так мало... — Звучит с нотками озабоченности. — Я думала... Я думала, больше... Как-то немного подзабыла... — Неудивительно, к сожалению. — Лиза... — Гуннхильдр немного поворачивает голову на звук, чтобы боковым зрением поймать свой лучик, расхаживающий по комнате вместе с ворохом накопленных домашних дел. — Джинн. — Да...? И вот, всё же повернув кресло в нужную сторону, девушка смотрит всей своей усталостью на любимую; Постояв пару секунд в раздумьях, пока взгляд гулял по краю офисной рубашки, расстёгнутой вверху без наличия галстучных лент, Лизу этот образ немного подбивает ещё раз напомнить о том, как важно отдыхать. Ведь разные люди бывают, но никто не верит тем, кто на полном серьёзе отдыхать и забывает, и не умеет. Минчи за пару кратких шагов подтягивается к столу; девушки неспеша обнимаются, как будто давно не виделись, и эти полминутки вслушиваются в редкие звуки с улицы, если они вообще пробираются сквозь снежный покров с неба. Минчи сползает руками немного ниже, на спину, а Джинн много и не надо, чтобы без сил уткнуться в чужую тёплую грудь. — Заработалась. — Да. — На выдохе почти шепчет Гуннхильдр, не осознавая, что конкретно ответить. Смотрит на любимую в более домашней одежде, и становится чересчур неуютно сидеть в своей рабочей форме. Хотя, она хотя-бы додумалась снять пиджак и галстук... Вскинув головой, Лиза встречает чужой рассеянный холодный взгляд и, скорее, с наигранными эмоциями, но всё же удивлённо восклицает: — Значит, ты мне ничего не подготовила? — Эм... — Это очень смутило Джинн, причём как что-то ошеломляюще тревожное, а не приятное. Взгляд быстро гуляет по полу, образуется пауза в пару секунд. — Почему ты думаешь... — Шучу! — Улыбается с искренностью Лиза, воспользовавшись паузой. — Мой главный подарок – это ты. Дальше – на твоё усмотрение. Где-то отзывается смущённое "Да, конечно" и поспешное за ним "Будет", прежде чем светлая макушка снова прячется от зелёных любопытных глаз. Снегопад за окном постепенно превращается в метель, набирая темп в засыпании земли пушистым и холодным естеством. Это, да и ещё тёплый свет лампы кидают в такую сонливость, что еле как удаётся открыть глаза вновь; или же тут больше играет то, что последняя ночь ограничилась четырьмя часами сна? В любом случае, в голове летает пара важных мыслей. Или не очень. Ох уж эта работа... — Так какое, по итогу, сегодня число...? — Мысленно звучит вопрос, но Джинн и не подумала его озвучить. Лишь прикрыла глаза, увидев, как экран ноутбука погас из-за долгой неактивности. Рутина. *** Гирлянда очень удачно засела в уголки на стенах, прямо у самого потолка, где было её сложно и нудно вешать, но всё же красивый итог всегда стоит больших усилий и лестниц: сейчас девушки лежат на кровати, любуясь на голубовато-синий свет, отдаваемый белыми стенами спальни в ещё больший тёмный ажиотаж. Осталось всего лишь два дня до любимого праздника Минчи в их узких кругах. По крайней мере, уже хорошо, что Джинн запомнила такие мелкие факты, – и мелкие ли они, но радостную Лизу хочется видеть чаще такой, какой она бывает в последнее время, опленённая атмосферой. Кажется, стоит уделять больше внимания, быть может, она боится попросить Гуннхильдр... Уже поздняя ночь, часы на тумбе моргают цифрами каждые пару секунд, напоминая, что завтра всё равно рабочий день; медленно но верно, работодатели отпускают сотрудников на праздничный "отпуск", только у Джинн в голове сидят самые разные графики и чёткое время, в которое завтра, получается, – в их случае, уже сегодня, – прозвенит утром будильник, помогая встать. У Лизы одна рука под головой, разделяя её и подушку. Однообразное молчание ведёт девушку к тому, чтобы взглянуть на любимую; или уже спит, или ловит на просторном потолке яркие лучики. Всё же, слегка привстав, в таком же ленивом положении она встречает лежащую рядом Джинн с её строгим взглядом. По нему сразу понять можно многое, особенно тому, кто умеет читать эмоции людей и, конечно же, долгое время живёт с Гуннхильдр. — Милая, что такое? — Слышится озадаченность. Джинн отвечает кивком, но сразу после посчитав, что этого не видно, издаёт обычное "М" с вопросительной интонацией. Лиза не улыбается. — Ты же не пойдёшь на работу утром? Нет, ты... — Будто путаясь в показаниях, она запинается в интонации, но вопрос её обоснован и понятен. — У всех уже нерабочие дни. И, съезжая немного от подушки вниз, чтобы быть ближе к Гуннхильдр, девушка подпирает ладонью щёку, выглядывая на голубые глаза, когда их обладатель озадаченно поворачивается на бок. Сонная Джинн то и делает, что слегка щурится, но не пытаясь прогнать сонливость. Кажется, уже достаточно прошло времени с того момента, как они улеглись, а если учесть постоянный недосып... — Я думала работать в праздники. Я всегда... так делаю. — Джинн поворачивается обратно, искренне не понимая, почему Минчи сидит с таким удивлённым взглядом. — Что такое? — Какой ты эгоист. — С недовольным тоном раздаётся в ответ. — Ты хочешь оставить меня одну? Теперь уже поднялась Джинн, садясь на постели рядом. В относительной тишине шуршания простыни и одеяла было слышно сильнее, чем обычно. — Почему эгоист? Разве ты не поедешь к родителям, к своей семье? Опустив напряжённые плечи, Лиза выдыхает, подзабывая про накатившую резко злобу. Бывает у неё и так. Джинн продолжает: — Я привыкла работать в это время, мне не с кем праздновать, так что я подумала... — Потирает лоб. — Чтобы не оставаться одной, лучше сделать что-то полезное. — Почему одной? Почему ты думаешь, что мне не хочется побыть с тобой? Лиза, осев близко к коленям сидящей, кладёт руки на ключицы той прямо сквозь кофту. И гладит, располагает к себе. У Джинн в тихом хриплом голосе слышна зарождающаяся грусть. Вспоминает то, что не следовало. — Значит, ты останешься со мной? И... мне остаться в саму ночь? — Спрашивает Гуннхильдр, немного смутившись непривычному. Холодный свет гирлянды делает неестественный цвет лица, какой-то неживой, слишком притягательный. Джинн покорно сидит, усталое тело не послушается приказов, даже если будет совсем плохо, и рассматривает чужое лицо, зелёные глаза, слившиеся в темноту вместе со спальней. Лиза подтягивает к себе, обнимает, будто пытается закрыть одновременно от всего, что есть. Понятное дело, она уже поняла, что утром Джинн будет не сыскать. — Останься, пожалуйста, зачем куда-то ехать, если это не особо срочно. Ты сама же хочешь остаться. Я вижу по глазам. Блондинистая макушка пару раз дёрнулась вверх-вниз, покоясь на плече Минчи. Лиза поднимает брови. — Хочу. — Поясняет Гуннхильдр. Лиза уже облегчённо улыбается, бесцельно смотря куда-то вперёд – там тьма, там метель, там нет постельного уюта и её любимой Джинн. *** Утро проходит в штатном режиме; Гуннхильдр ходит по дому, чтобы собраться. Сначала гладит одежду, тщательно высматривая непроглаженные складки или же повреждения. Даже галстук дал пострадать тем, что почему-то долго не завязывался. Похождения от зеркала к зеркалу, – одному и тому же, – вещь первая, вещь вторая: наконец, костюм готов. В этот раз это было что-то более праздничное – и нет, это не яркий и броский костюм из пиджака и брюк, а просто... красный яркий галстук, который девушка надевала только по какому-то важному событию. Важность сие предмета была большая, так что даже галстучный зажим был закреплён на ленте с особой осторожностью. Один взгляд на наручные часы – разворачивается, спеша на кухню, но стоящая позади Лиза несколько пугает своим появлением, сонно выходя в коридор. Джинн мнётся на месте. — Доброе утро, красота моя. — Сонно. — Ещё очень рано! Почему ты встала, если сегодня не работаешь? Лиза, ложись. — Беспокоится Гуннхильдр. — Вставать рано можно не только, когда нужно на работу. — Минчи трёт пальцами глаза. — Не могу нормально спать, если дома кто-то уже не спит. — Ну ладно. Я только сама хотела идти делать завтрак. Так что ты вовремя. Немного постояв, Лиза с невозмутимостью подходит ближе, по-хозяйки устраивая руки на чужих плечах. Она сметает поглаживающими движениями маленькие соринки с плечиков пиджака, поправляет галстук, туже завязывая узел – тот поднял аксессуар выше, прямо точно к краю воротника, что выглядело ещё строже и собраннее. Иногда Гуннхильдр требовался такой вот момент, который могла дать только любимая женщина; да и то, когда любимые и очень знакомые руки помогают привести тебя в порядок – каждому захочется стоять часами, лишь бы ловить эти ласковые касания и чувствовать натяжение одежды, а потом тихое "Готово" или "Всё". Лиза любит порядок. Джинн любит Лизу, а также их маленькую ёлочку у входной двери, на которую уже некоторое время так пристально смотрит Джинн. За завтраком же завязался непринуждённый разговор, насколько это было хорошо реализовать и дать Гуннхильдр хоть как-то поесть перед офисом, но все её попытки положить себе ложку в рот уже ограничивались мыслями о документации. Лиза сидит рядом, успевает и поесть, и поговорить, но, похоже, такой способностью другая девушка не обладает, отчуждённо летая в облаках. — ...И не пик, но хотя-бы уже подъём. За последний период хоть что-то хорошее по статистике. — Она заинтересованно оглядывает дно тарелки, скрываемое за сладкими кусочками фруктов из каши. — Если так пойдёт и дальше, то я всё реже буду появляться в кресле руководства! Минчи же, хоть и не пошла спать, но очень лениво разлеглась на кухонном столе напротив девушки, облакотившись на свои руки, будто как на подушку, когда закончила с едой. Она больше заинтересована мелкими бумажками на столе, что оставила вчера вечером Джинн, как что-то не особо востребованное. Снова включив эмоции, она привставала со стола, садясь нормально; для Гуннхильдр рассказы о работе – нечто важное, поэтому не слушать их – не любить её. — Это прекрасно, я согласна. — Лиза берёт одну из квадратных бумажек в руки. — Но меня теперь очень интересует один вопрос. — Я слушаю. — Почему ты так относишься к праздникам? Почему избегаешь Новый год? — Спрашивается без укора, спокойной интонацией. Джинн напряглась, и напряжение это было видно только по сжатым кулакам, а остальное принципиально мастерски скрывалось каменной строгостью на лице. Такое серьёзное выражение и отсутствие мимики лишь намекало на волнение. За окном было очень уж тихо и темно. Ни мешающего солнца, которое зимой восходило довольно поздно, ни даже шума капель дождя, что обычно скачет тыками-каплями по внешним карнизам окон. Слишком тихо для такой темы... — Скажи, это снова из-за родителей? Ты не хочешь говорить об этом? — Продолжает Лиза, пальцами приминая бумагу. — Быть может, ты расскажешь мне, а мы вместе постараемся сделать так, что всё выйдет исправить? Джинн неотрывно смотрит на клочок в её руках, запоминая то, что творят ловкие руки на пути оригами. А в голове засели некоторые вопросы, словно многолетнюю стену стыда, умалчивания и тревоги начали бить кувалдой. А Лиза ведь часто "била" её своими высказываниями и помощью, потому что без грамотной борьбы и подготовки в проработке устоев Джинн, что появлялись не в лучшие моменты жизни, здоровых отношений не построить. Достаточно было часто напоминать, что девушку принимают и готовы беспристанно слушать, – вот уже сама Джинни, сквозь стеснение, вздыхает и начинает говорить, ведь её на это по правде тянет. Так выходит и здесь, потому что любой момент может быть ужасно повязан на прошлом. Тем более, их первый совместный большой праздник. И идеальная работа Лизы Минчи над чужими страхами. — Скандалы, злость. — Прикрывает глаза. — Я бегу от этого сумасшествия в праздники, что всегда творилось в нашем доме. Мне не с кем было отмечать. Я даже не знаю, как отмечать. Мы никогда ничего не делали. Я, — выделяет Гуннхильдр, показывая кистью на саму себя. — никогда ничего не делала в праздник. А мне так нравится идея новогодних традиций или любой другой красочной и счастливой суеты. Лиза рукой отодвигает посуду, чтобы между ними ничего не стояло, затем берет Джинн за руку, поглаживая большим пальцем её ладонь. По крайней мере, это всегда задерживало любящую касания Джинн на месте. — Всегда непривычно начинать что-то новое, но если есть такое желание... Джинн, боги, да ты сама хочешь семью! Почему бы не создать свои новые устои? — Смеётся Минчи, а утренняя хрипотца в её голосе распространяется и на мелодичный смех; где-то сердце Гуннхильдр пропустило удар от этой красоты. Она теребит край пиджака, обдумывая слова. Всегда трудно переключиться с одного на другое, ещё труднее – с привычного плохого на что-то хорошее. А Лиза позволяет своей терпеливостью и отдачей на самое малейшее действие, пока они сидят на этой небольшой кухне с разгорающимся за окном сине-серым небом. — Пообещай, что завтра никуда не поедешь. Минчи, улыбаясь, поднимает руку вверх, между пальцев перебирая бумажную безделушку почти на уровне их глаз. Бумажка переходит в ладонь Джинн. — Не поеду. Я понимаю. — Мнётся она. — Вот и замечательно! Праздники не всегда могут быть ужасными. — Выходит из-за стола, взглядом наблюдая за Джинн. Поднимая глаза на Лизу, Джинн разжимает руку, держа на ней бумажную звёздочку. Такую маленькую и уютную, что можно сделать таких сотни из тех небольших листочков, что есть в каждом офисе для записывания телефонных номеров и задач. — И... Лиза, что это? — Поднимает оригами. — Звёздочка, — Отзывается Минчи. — Моя надежда, что ты найдёшь силы переступить и этот устой праздников. *** Конец рабочего дня почти в пустом здании ещё раз намекает на абсурдность положения девушки в этой иерархии отчётов и трудоголизма. Джинн работает наизнос почти всегда, но особо именно в те моменты, когда происходит что-то плохое. Чтобы приходить домой и сразу валиться спать, прямо в рабочих вещах. С Лизой же этого стало меньше, – случаев, – да и вообще тревоги меньше, и больше хорошего в этой суете надежд за много-много месяцев. Это вызывает доверие. Даже массивы помещений с электроникой и документацией цветут пёстрыми украшениями, заботливо повешенными коллегами везде, где можно это оставить и не нарушить официоз. У директора Гуннхильдр лишь пара украшений, – секретари даже не пожалели её рабочий стол, – но это лишь подкрепляет доверие и вызывает улыбку. Куда ни посмотри – везде что-то напоминающее об утреннем разговоре. Джинн щурится от яркого света ламп, когда отрывается от экрана с таблицей, и разгребает листы перед собой, чтобы освободить поверхность и прилечь на пару секунд. Потенциально никто даже и не должен был к ней зайти и нарушить покой, так что лень, – Лиза это называет желанием отдохнуть, – распространяется по кабинету и заставляет лечь. Голубые глаза гуляют по краю стола, рассматривая канцелярию, пока мысли уже который час снова копошат тему с многолетней ношей тревоги. Наконец, чуть спрятаннная за монитор прозрачная коробочка с квадратной стопкой листов была замечена. Девушка вновь приподнимается, садясь. Рука тянется и берет один листочек из стопки, пока голова вспоминает, как и что сделать с этим зелёным ромбиком на столе. — Лиза всё равно будет поднимать это раз за разом, — Думает. — Поэтому я должна ей довериться и что-то сделать ради неё. Неужели она вправду хочет быть в это время со мной? Лист сгибают, равняя уголки. Шуршания вовсе нет. — А если я буду повторять за ней? Быть может, чему-нибудь и научусь. — Поворачивает запястье, чтобы взглянуть на часы. — Особенно здоровому отношению. Вечер в рабочем квартале знаменуется свистом машин и отголосками с улицы, но сейчас, невзирая на слегка открытое окно и проветривание, шум не так беспокоит, да и вообще, кажется, уже ничего не пробирается в эти затерянные уголки. Гуннхильдр вспоминает, что сама отпустила почти каждого подопечного ещё вчера днём. — Я постараюсь больше запоминать и сделать так, чтобы было хорошо и ей. И нам. — В голове засела картина, как девушка ночью прятала свои подарки, предназначенные для Минчи. И тот разговор, когда Лиза в шутку спросила про всё это дело. Звёздочка готова. Аккуратно лежит на столешнице, выполненная умелыми руками. Почти такая же, как и получилась у любимой женщины. — Мой самый любимый год. И праздник, как и у милой. — Улыбается. — Лиза тоже моя семья. Самая-самая настоящая. Девушка достаёт из кармана пиджака первое оригами, выполненное ещё утром дома. Кладёт рядом со своей мечтательной звездой. И сводит бумажки рядом так, что уголки их касаются, будто берутся за руки. И смеётся тихо, потому что не привыкла показывать эмоции: — Как же Лиза может поднять настроение и дух! Взгляд снова направлен на коробку с листами, а пальцы мягко сгибаются в кулачки. Из органайзера берётся ещё один квадратик. Всего лишь небольшой перерыв. *** Входная дверь захлопывается за твёрдыми шагами и отряхиванием пальто от снега, который засел на ткань, маленькими капельками всё равно оставаясь на одежде до полного высыхания. Джинн не спешит включать свет в прихожей; из гостиной виден льющийся свет, а множество теней от огоньков растягиваются по полу вплоть до того, что выходят за дверь, – в коридор. Лиза балуется с гирляндой на ели. И именно когда Джинн одной рукой всё же снимает шапку, в проёме показывается знакомая фигура, идущая к девушке с большим удивлением на лице. Джинн вытягивает левую руку, протягивая той коробочку. — Серьёзно? — Спрашивает Минчи, пальцами подцепляя пару звёздочек в коробке. — Ты истратила весь блок бумаг на звёзды?! — Переходит на свой звонкий смех. — Ну, от тебя ожидать уже можно что угодно. — Мне понравилось их делать. — Ступает ногой вперёд, прямо к Лизе, наклоняясь для их привычного поцелуя, который всегда они дарили друг другу по вечернему возвращению домой после рабочего дня. — Давай делать их вместе и куда-то вешать. Но останавливается, когда девушка, с таким же кокетством, закрывает губы одной из оригами, взятой из коробочки. И, кажется, принимает и эту шутку Минчи, и в целом весь домашний декор, которого никогда не было у строгого директора дома, что сейчас уже не так выбивается из мировоззрения, над которым они обе работают который день подряд. Который месяц. На общее благо, на общее чудо. — Ты будешь делать мне их каждый год теперь, всё уж. — Загадочно парирует Лиза, убирая от себя бумажку и всё же успевая чмокнуть чужие губы. Темнота квартиры, приятное тепло, которое идёт не от зимней одежды, а именно от атмосферы, – Джинн прикрывает глаза, когда её обнимают, довольствуясь таким новым для себя местом в своей же рутинной жизни. Коробочка оригами ставится куда-то на тумбу, пока Лиза раскрывает руки и хватает на себя любимую в широких объятиях. — Да здравствует неделя из твоих выходных. — Говорит она куда-то в шарф Гуннхильдр, не отпуская никуда ни на шаг. — И я люблю тебя. — Подхватывает Джинн, оглядывая тени огоньков, сопровождающие их сценку беспечным свечением.