Миллион миллионов

Ныла голова. Глухо, неприятно… как будто у метро, где раздавали надушенные одеколоном бумажки, Багрову вместо пробника аромата достался пробник мигрени. – …и по возможности – сдать анализы. Девочки в регистратуре запишут вас на следующую неделю, чтобы подтвердить диагноз. Иван? Иван, вы меня слушаете? Над левым ухом боль усиливалась. В черепной кости образовалась жгучая точка размером с монету. Багров поморщился. Поднял руку и уперся кулаком туда, где жгло сильнее всего. Поерзал костяшками, делая вид, что просто чешет башку. – Иван? Солидная, изборожденная морщинами врачиха глянула поверх очков. Лицо её было сочувственным. Багров не любил, когда ему сочувствуют, так что нахмурился и убрал кулак ото лба. Отросшие пряди колыхнулись, занавесив лицо. – Вы понимаете, о чем я? – спросила врачиха. Багров цыкнул. – О том, – сказал он, – что у меня вторую неделю трещит башка. И причина – территориальная близость этой… этого… как там оно называется? – Соулмейт, – подсказала врачиха. Старушечьи губы, накрашенные перламутровой помадой, сложились в куриную гузку. – Фаталь. Идеальная пара. Психотический аттрактор… Сами решайте, какая концепция вам ближе. – Психотический – потому что психа из меня сделает? – пробормотал Багров. И принялся снова скрести болючую точку над ухом. – «Психо» – значит «душа», – объяснила старуха, не распознав сарказм в его голосе. – Психотическая аттракция означает, что две души притягиваются. Вас неотвратимо влечет к вашей второй половинке. Вы можете не видеть её глазами – но будете чуять нутром, просто находясь с ней на одной улице. Поздравляю, Иван! Еще чуть-чуть, и вы найдете её! Свою родственную душу! Свою судьбу! Свою… – А причем тут моя башка? – перебил Багров. Кликушеское бормотание врачихи раздражало. – Разве от «второй половинки» не должны быть бабочки в животе? А у меня, судя по ощущениям, не бабочки, а мозговые слизни. – У аттракции больше общего с гравитацией, чем с «бабочками в животе», – сказала врачиха. Сдвинула очки по носу, глянув на Багрова поверх линз. – Например, она, как и гравитация, распространяется на все миры. А миров у нас, как вы знаете… – Да-да, – процедил Багров. – Миров дохрена. Теория струн и всё такое… – Раз знаете про теорию струн, – сказала старуха, – то должны знать и о связи между мирами. Реальностей много – по одной на бесчисленное множество бран. Иван Багров, родившийся в этой бране, связан с Иваном Багровым из любой другой браны. Только вообразите: у вас есть миллион миллионов двойников с разными судьбами! Все они – это вы, а вы – это они. В разных бранах вы можете строить отношения с разными людьми. Но если вы сошлись с одним и тем же человеком в десяти мирах… в двадцати, сотне, тысяче! – это значит, что статистически и фаталистически вы друг другу предназначены. Врачиха вернула очки на место. Линзы блеснули, отразив свет ламп. – Так возникает аттрактивная связь. Её смысл – физический, а не эзотерический. И именно она является причиной ваших головных болей. Багров молчал. Ноющая башка изнурила его достаточно, чтобы перестать огрызаться. – …и, раз уж мы сравниваем аттракцию с гравитацией, объясню на примере. Пока вы одиноки, вы – маленькая звездочка в пустом космосе, – сказала врачиха. Багров подумал, что ей пора завязывать с этой псевдоромантичной херней. – Вашей собственной гравитации недостаточно, чтобы притянуть что-либо из других бран. Но встреча с соулмейтом… она все меняет. Вы становитесь системой из двух звезд. Ваша общая гравитация усиливается и начинает притягивать космический мусор. В данном случае – информацию о ваших двойниках из других бран. Тех, в которых вы с соулмейтом уже знакомы. Где вы съезжались, женились, растили детей… может даже, умирали рука об руку! И чем чаще вы образовывали пару в других мирах, тем больше информации обрушится на ваш мозг в этой реальности. Багров поджал уголок рта. На его мозг и впрямь обрушилось слишком много информации. Например, врачихино заумное бормотание. – Иногда информации становится слишком много. Коэффициент аттрактивной связи растет. Мозг не справляется с когнитивной нагрузкой, и из-за этого появляются головные боли, тошнота, судороги… – Я этого соулмейта в глаза не видел, – процедил Багров. – «Когнитивная нагрузка» есть, а человека – нет. Даже если он ошивается где-то рядом – я не знаю, кто это! – Новая коллега на работе? – спросила старуха. – Нет, – буркнул Багров. – Новая соседка? – Не думаю. – Новая… – В моей жизни нет никого нового! – рявкнул Багров. Его терпению подошел конец. – В вашей жизни ЕСТЬ кто-то новый, – с упрямством, достойным лучшего применения, сказала врачиха. – Просто вы этого еще не поняли. Возможно, вы и ваш соулмейт живете на одной улице. Ездите в одном вагоне метро. Берете одну и ту же тележку в супермаркете… Но не волнуйтесь. Вы узнаете друг друга, когда столкнетесь лицом к лицу. Когнитивная нагрузка усилится до такой степени, что вы буквально начнете видеть воспоминания других версий себя. Багров застонал и закрыл лицо руками. Внутренней поверхностью ладоней надавил на веки. – Как это прекратить? – спросил он. Лицо врачихи вытянулось. – Прекратить… что? – Как прекратить ЭТО? – повторил Багров. – Как убрать эту вашу… когнитивную нагрузку? Не нужен мне соулмейт, окей? Мне нужно, чтобы башка перестала болеть и мешать рабочим проектам! Давайте уже, пропишите какие-нибудь таблетки и… – От этого нет таблеток, – сухо сказала врачиха. – Иван, вы не понимаете. Вы нашли человека, который создан для вас вселенной. Вы ОБЯЗАНЫ с ним встретиться. Да, поначалу будет неприятно. На вас обрушатся воспоминания о событиях, которые происходили не с вами. Но когда ваш мозг адаптируется… Багров поднял взгляд. Челка занавесила лицо; только серый внимательный глаз блеснул в просвете между прядями. – Уж простите, – процедил он сквозь зубы, – но вы – самый бесполезный врач в моей жизни. Алим поджидал за дверью кабинета. Увидев мрачную рожу Багрова, вскочил и вылупился. – Что?.. – Еще раз скажешь, что она крутой специалист – я тебе нос сломаю, – предупредил Багров. – Признавайся, мерзавец: ты специально не хочешь, чтобы я вылечился? А то вернусь на кастинги, снова буду у тебя роли отжимать… Алим не испугался. Нос ему уже ломали, и это только сделало его красивее. От рекламы мобильного оператора с его лицом девчонки визжали, как от фотографий корейских айдолов. – Мария Павловна – крутой специалист, – отрезал он. – Лучший невролог-аттрактолог в городе. Если бы не она, нам с Аней пришлось бы туго. Что сказала? – Что меня будет колбасить, пока я не найду гребаного соулмейта, – проворчал Багров. – Потом меня начнет колбасить еще сильнее… а потом я привыкну. – Все через это проходят, – сказал Алим. – Мы с Аней… – Я знаю, как вы с Аней познакомились! – рявкнул Багров. – И не припоминаю, чтобы у тебя башка разваливалась! Алим пожал плечами. Лицо его было по-восточному невозмутимым. – Видимо, у нас с Аней меньше коэффициент связи, – сказал он. – Но это неважно. Если будет совсем плохо, можно поставить когнитивную блокаду. Ты хоть знаешь, что это? Или сбежал до того, как Мария Павловна объяснила? Багров скривился. – Вот найдешь свою девчонку, – мечтательно сказал Алим, – поставите блокаду, и все у вас будет зашибись! Один укол во-о-от сюда, между позвонками, – Алим наклонил голову и сдвинул воротник, постучав пальцем по задней стороне шеи. – Блокада прикрутит чувствительность мозгов, и воспоминания, завалившиеся из других миров, не будут беспокоить. – Почему тогда мне не вкололи эту дрянь прямо сейчас? – спросил Багров. – У меня башка вот-вот лопнет… Алим посмотрел на него с укором. – Нельзя, – сказал он. – С притупленным восприятием ты не вычислишь соулмейта. Вот встретитесь – тогда и уколетесь! Вань… ну Вань! Ты не представляешь, как это. Когда ты не просто с какой-то бабой, а с ТОЙ САМОЙ! Той, с которой десятки твоих двойников проживают десятки других жизней в… – Рад за своих двойников, – отрезал Багров. – Но мне это не нужно. Мы с этим чертовым соулмейтом, возможно, просто в одной электричке ездим – а меня уже плющит! Если мы встретимся – я, наверное, вообще помру! Алим прищурился. Уже открыл рот, чтобы возразить… но Багров опередил его. – Нет, Алим, – сказал он. – Своей раскалывающейся башке я верю больше, чем твоей врачихе. И башка эта говорит: спасайся, пока тебя не размазало когнитивной нагрузкой. А то ни до какой блокады не доживешь. Алим замолчал. Молчал долго; они успели забрать в гардеробе куртки и одеться. Выйти из клиники под мелкий, припорошивший крыши снежок. Дойти до метро… Тут-то Алим и не выдержал. Повернул голову, глянув на Багрова темными, слегка раскосыми глазами. Потом сказал, как отрезал: – Ты неправ. И больше не проронил ни единого слова.

***

Наверное, так бы и закончилось знакомство Багрова с Марией Павловной Кузнецовой. Та была выдающимся неврологом-аттрактологом, и за один прием слупила с Багрова столько бабла, сколько тот отстегивал за целый месяц в качалке. Причем толку с Марии Павловны было ноль, а толк от качалки красовался на его животе в виде шести кубиков. Не пошел бы он больше к Марии Павловне, нет. Забыл бы ее кабинет, как страшный сон, нашел бы другого невролога и уболтал на когнитивную блокаду… Если бы на обратном пути, уже распрощавшись с Алимом, не зашел в пекарню на углу перед домом. – …и гречневый хлеб. И печенье. Нет… да, кокосовое. Рассчитался картой, собрал двумя руками хрусткие бумажные пакеты – и почувствовал, как болючая точка за ухом разрослась до размеров яйца. – Молодой человек! – крикнули ему сзади. И ухватили за локоть. – Вы карту забыли! Дальше все было, как в замедленной съемке. Багров начал поворачивать голову. Девушка, держащая его локоть, оказалась низенькой и темноволосой. На ней было наглухо застегнутое серое пальто до колен. И белый сарафан; такой тонкий, что сквозь ткань проглянули соски. И кружевной пеньюар. И кожаный странный доспех. И рабочий костюм, неаккуратный, прожженный у запястья сигаретой… Сапоги до колен, все в снегу и грязи. Белые шлепанцы. Черные туфли. Босая; она босая поднималась на носочках, чтобы обнять Багрова тонкими руками, и лицо её улыбалось… Лицо её было залито слезами… Лицо её было злым… …спокойным… …дурашливым… …меланхоличным и усталым… Багрову показалось, что кто-то вставляет ему в голову слайд за слайдом – а потом выдергивает и вставляет новый, и еще, и еще; и ни один из этих слайдов-воспоминаний он не успевал рассмотреть. Боль разлилась от зудящей макушки до шеи. Рот наполнился кислотой. Багров согнулся пополам, и его вырвало – прямо на покрытую стеклом витрину, желудочным соком и чем-то, похожим на полупереваренную ветчину. Вот черт. А ведь он любил эту пекарню…

***

– И тебя вырвало. – Да. – Прямо там. – Да. Алим так заржал, что Багров поморщился и отодвинул телефон от уха. – Прости, – почти крикнул Алим. – Прости, прости! Понимаю, это не смешно! И что теперь? Ты думаешь, что та девушка… Багров прикрыл глаза. «…иногда информации становится слишком много. Коэффициент аттрактивной связи растет. Мозг не справляется с когнитивной нагрузкой, и из-за этого появляются головные боли, тошнота, судороги…» Ну… спасибо, что хоть без судорог. – Если та девушка – не мой соулмейт, – мрачно сказал Багров, – то я сожру свой ботинок. Когда она до меня дотронулась… – он пожевал губами, подбирая слова. – Я увидел… От попыток вспомнить «слайды» разболелась голова. Из тысячи картинок, промелькнувших перед внутренним взором, в башке засела одна: девушка в белом сарафане привстает на носочках, чтобы обнять его руками. Стрижка «паж», как из самого дешевого салона. Темные волосы обрамляют лицо. Босые ноги утопают в густой, ярко-зеленой траве… – Это воспоминания, чувак, – сказал Алим. Больше он не смеялся. – Ты видел воспоминания других версий себя. Тех Иванов, которые уже встретились с… кстати, как её зовут? Багров молчал. – Ты же спросил, как ее зовут? – уточнил Алим. Багров вздохнул и уронил башку на руки. – Ты проблевался и сбежал, – сказал Алим, помрачнев. – Клиент года! Хоть извинись потом перед девчонками из пекарни… И что дальше? Как планируешь ее найти? От одной мысли о незнакомке (в сером пальто; в белом сарафане; в деловом костюме с дыркой от сигареты…) накатила дурнота. – Никак, – сказал Багров, помолчав. – Алим, я был прав. Так херово, как мне было тогда… я ни разу в жизни так себя не чувствовал. А эта девка всего-то до меня дотронулась! – У вас, наверное, очень высокий коэффициент, – пробормотал Алим. – Это же… это удивительно, Вань! Вы – идеальная пара, нашедшая друг друга в куче миров! Как ты можешь от нее отказаться? – Запросто, – сказал Багров. И задумчиво постучал ногтем по корпусу телефона. – Поищу квартиру в другом районе. Не будем пересекаться – авось, и башка болеть перестанет… – Вань, – тихо сказал Алим. – Это неправильно. Мы с Аней… – Я рад за вас с Аней, – отрезал Багров. – Но я – не ты, окей? Я этой херни не выдержу. Мне не нужны воспоминания из других миров. Я хочу жить в этом мире, понимаешь? – Понимаю, Вань, – голос Алима стал странным. – Но пойми и ты. Мария Павловна говорит… вот блин! Она бы лучше объяснила… Но раз от неё ты сбежал, то придется мне. Эта девушка, Вань – твоя вторая половинка. Психотический аттрактор, к которому тебя всегда будет притягивать. Как до этого притянуло в сотнях, а может, тысячах миров. Ты можешь бежать, можешь переезжать, но судьба все равно столкнет вас носами. Ну и зачем оттягивать неизбежное? Багров отнял телефон от уха и приложил ко лбу. Стекло приятно холодило горячую кожу.

***

Шел снег. Не мелкое крошево, а здоровенные лохматые снежинищи, медленно опускающиеся к земле. Среди этих снежинищ, в свете зажегшихся фонарей, у самого входа в пекарню стояла девушка в сером пальто. Воротник её был поднят. Руки – засунуты глубоко в карманы. Багров заметил её издалека. Остановился, прихлебывая купленный в автомате кофе. Потом вздохнул и сцепил зубы. «Ну и зачем оттягивать неизбежное?» «Ну и зачем?..» Незачем, – решил Багров. И решительно подошел к девушке. Остановился на почтительном расстоянии – в паре метров, словно боясь, что она прыгнет, как кошка, и снова вцепится в его локоть. Девушка подняла глаза и улыбнулась. Её ресницы покрывало снежное кружево. – Так и знала, что придешь, – сказала она. От звука её голоса накатили воспоминания, которых в башке раньше не было и быть не могло. В них девушка смеялась; плакала; звала на помощь. Кричала «я выиграла! я выиграла!», прыгая с ноги на ногу. Громко зачитывала детскую считалку. Стонала… Не от боли. Щеки обожгло злым, ярким румянцем. Багров мотнул башкой, выныривая из потока воспоминаний. Сделал вдох… и заметил, что незнакомка пялится на него широко раскрытыми, остекленевшими глазами. – Тоже накрыло? – спросил он. Девушка заморгала. Подняла руку в пушистой перчатке и приложила её к покрасневшим глазам. Багров не сразу понял, что она промокает не стаявший снег, а слезы. – Никак не привыкну, – сказала незнакомка. – Голова… – …раскалывается, – подсказал Багров. – А когда ты в тот раз дотронулась до моей руки… – …ты заблевал мне сапоги, – фыркнула девица. Слез в её глазах больше не было. Только жгучее, задорное веселье. Багров молча позавидовал её самообладанию. – Ты всегда так знакомишься с девушками? Или я особенная? Ты особенная, – чуть не ляпнул Багров. Не потому, что эту чушь твердил Алим. Не потому, что так считала Мария Павловна Кузнецова. ЭТА девушка была особенной. В сером твиде или черной коже; в белом льне или синих (в цвет глаз!) кружевах; в хлопковых трусиках или вовсе без них – он видел её всякую. Когда она смеялась, всё звенело внутри. Когда она приподнималась на носочках и раскрывала объятия, хотелось уткнуться лицом в её волосы. А когда… Багров скрипнул зубами. Это были не его чувства! Не его, не его! Странная эйфория схлынула, и незнакомка в теплом твидовом пальто оказалась просто девушкой. Самой обычной. Низенькой, с торчащими из-под шапки волосами. Потом она улыбнулась – и стала очень миленькой. С мягкими ямочками на щеках. – Ни на какие сапоги я тебе не блевал, – сказал Багров. – Мозги мне не пудри! Меня стошнило на витрину. Девушка засмеялась. – О-о-о-очень смешно, – проворчал Багров. – Вот была бы на моем месте!.. – Меня вырвало вон у той урны, – сказала девушка. И широко, спокойно улыбнулась. – Буквально полметра не добежала, прикинь? Багров молчал. Кофе в его стакане иссяк, и теперь снежинки опускались на картонное дно. Дверь пекарни хлопала. Люди ходили туда-сюда, обдавая Багрова то запахом выпечки, то смехом, то недовольным бубнежом. – Как думаешь, – пробормотала девушка. Её щеки раскраснелись от мороза. Багров впервые задумался: как долго его поджидали у пекарни? – Если я снова дотронусь… – Не надо, – быстро сказал Багров. Волны мутных, обрывочных воспоминаний накатывали и без физического контакта. Перед глазами мельтешило, словно он долго-долго катался на карусели. – И что же нам делать? – с обезоруживающей прямотой спросила девушка. Багров приложил к губам стаканчик. Попытался глотнуть – и вспомнил, что кофе закончился. – Я думал переехать, – признался он. – Но друг сказал, что это бесполезно. Мы предназначены друг другу судьбой, а значит… Девушка пожала плечами. Лохматые снежинищи на её пальто сбились в стаю, пробудив зимние воспоминания. Багров увидел не меньше сотни таких же девушек, только в другой одежде. И говорили они совсем другие слова: «…потом заберу ребенка из садика, зайду к Любке и…» «…никогда не слушаешь! никогда!» «…зеленый! Вот такой, с семью руками…» «…встретимся завтра?» Девушка из воспоминаний обняла Багрова за локоть и прижалась губами к его холодной, выстуженной ветром щеке. Девушка из реальности спросила: – Ты что, физику элементарных частиц не учил? Это – никакая не судьба. Это одно из пяти фундаментальных взаимодействий. Ну, знаешь… гравитация, аттракция, электромагнетизм, сильное и слабое ядерные… – Кла-а-асс, – перебил её Багров. – Моя родственная душа – ботанка! – Твоя родственная душа – образованный человек! – То есть мой друг прав? Его врачиха тоже гундела, что аттракция – это как гравитация. Куда ни беги, нас все равно друг к другу притянет… типа… как камушек к земле. – И кто из нас камушек? – спросила девушка. Взгляд её затуманился. В эту секунду она думала не об аттракции, а об Иванах Багровых из других миров. Его копии были одеты в другую одежду, говорили другие слова, смотрели на неё другим взглядом… – У нас богатое прошлое, – сказала незнакомка. – Обидно, что из-за этого наше будущее под вопросом. Трудно встречаться с человеком, который от одного прикосновения блюет мне на сапоги. – Меня стошнило не на… Девушка подняла глаза. Напоровшись на её взгляд, Багров проглотил остаток фразы. – Я листала форумы, – сказала девушка. – Кто-то советует когнитивную блокаду. Кто-то считает, что блокада – это придумка фарма-мафии, и нужно не обкалываться этим дерьмом, а привыкать друг к другу. Говорят, сложно только в первое время. Когда воспоминания других итераций улягутся в голове, когнитивная нагрузка спадет. Чтобы ускорить процесс, можно вычленять из потока отдельные жизни и выстраивать цельную картину. Записывать то, что удастся вспомнить… или зарисовывать. – Не умею рисовать, – ляпнул Багров. Сам не понял, зачем. И тут же увидел, как незнакомка поморщилась. – А я умею, – сказала она. Багрова как под дых ударили. Он отшатнулся, мотнув головой, и с опозданием понял, почему морщилась девушка. Всего один факт из её жизни – и мозг захлестнула волна чужих воспоминаний. Почти все копии незнакомки из других миров умели рисовать. Почти все копии Багрова – нет. – Я занималась греблей, – вдруг сказала девушка. Словно что-то проверяла. Багров сделал шаг назад. От обрушившегося информационного потока аж в глазах потемнело. – Я охрененно готовлю! – выкрикнул он. Девушка вскинула руки и сжала голову. Взгляд её остекленел. Лицо, только что бывшее красным от мороза, резко побледнело. Багров едва сдержался, чтобы не шагнуть вперед и не поддержать её под локоть. – Господи… – пробормотала девушка. Её варежки были пушистыми, смешными, и не вязались со строгим твидовым пальто. – Это что, каждый раз так будет? Любой факт из нашей жизни тянет за хвост целую связку воспоминаний? Багров отсалютовал пустым стаканчиком. – Да мы везунчики, – сказал он, ухмыльнувшись. – Идеальная пара, которая не может рассказывать о себе и притрагиваться друг к другу. Срочно в ЗАГС! – Мы можем поставить блокаду, – пробормотала девушка. – Можем систематизировать воспоминания… зарисовать… записать… – она подняла синие, странно блестящие глаза. – Мы должны… должны попробовать! – Тебе плохо рядом со мной, – сказал Багров. И ответил взглядом на взгляд. – Тебе тошно от каждого слова, которое вылетает из моего рта. Откуда я это знаю? – он поднял руку со стаканчиком, оттопырил указательный палец и дотронулся до своего лба. Шапки не было. Черные, давно не стриженные патлы покрыл слой снега. – Я тоже это чувствую! Я… Он запнулся. «Вань… ну Вань! Ты не представляешь, как это. Когда ты не просто с какой-то бабой, а с ТОЙ САМОЙ!..» Незнакомка улыбнулась. – А я – уверена, – сказала она. И задрала подбородок, глянув на Багрова сверху вниз, хоть и была ниже него на полторы головы. – Дай-ка сюда стаканчик! Она взяла стакан осторожно, кончиками пальцев – чтобы даже случайно не коснуться руки Багрова. Покопалась в сумочке, достала шариковую ручку и, подышав на нее, написала на картоне ряд цифр. – Позвонишь, когда перестанешь быть таким ссыкуном, – сказала она. И вернула Багрову стакан. – Да, у нас высокий коэффициент связи. Да, это проблема! Она вскинула лицо к небу и улыбнулась. Лохматые снежинищи падали на её щеки и стаивали, превращаясь в капли воды. – Но я не люблю бежать от проблем, – сказала она. – А ты?

***

Девушку звали Майя. «Но лучше Майка», – написала она в чате. После этого Багрова полчаса рвало – так много сопряженных с именем воспоминаний обрушилось на его голову. Пришли обещанные судороги. Какое-то время Багров просидел на полу в туалете, больно щипая мышцы икр, прежде чем снова смог встать. «Твоя очередь», – написала Майка. Сообщение улетело с коротким «фьють». «багров» «А имя?» «иван багров» Майка молчала почти час. Потом ответила: «Приятно познакомиться, Иван Багров». И поставила смайлик. Багров фыркнул. Приятным знакомством тут и не пахло. Всё то время, что Майка молчала, она провела в обнимку с унитазом. И хорошо еще, если у неё не отказали ноги… Полежав и посмотрев в стену, Багров снова взял телефон. «я тут подумал. нам херово когда мы узнаем больше друг о друге. так?» «?» «может нужно поступить по-другому?» «Как?» Багров уселся в постели. Задумчиво настучал большим пальцем: «спроси у меня что-нибудь». «У тебя очень знакомое лицо. Я могла тебя где-то видеть?» Багров ухмыльнулся. Ага. В рекламе местного банка… и провайдера… и мебельного салона… А еще – в массовке той паршивой передачи, где все друг на друга кричат и выясняют, кто с кем спал. «вряд ли», – написал он. – «просто я вылитый киану ривз. вот тебе и кажется что видела меня где-то» «Что за чушь?» – спросила девушка. – «В каком месте ты Киану Ривз?» «в любом. меня постоянно с ним сравнивают» Какое-то время в чате царила гробовая тишина. Потом забегали три точечки: «печатает…» «Ты рассказал, что тебя сравнивают с Киану Ривзом, а я ничего не почувствовала. Не понимаю». Багров прижал мобильник ко лбу и заржал. С коротким «фьють-фьють-фьють» прилетела целая пачка сообщений: «Ты что, прикалываешься?» «Ах ты мудила!» «Точно, ты прикалываешься. Никто тебя с Ривзом не сравнивает!» «Получается, у нас отходняки только от реальных фактов? А от придуманных – нет?» Отсмеявшись, Багров набрал: «похоже на то. поиграем? какого цвета у тебя глаза?» «Карие. Кем ты работаешь?» «секретным агентом. сколько тебе лет?» «62. Но друзья говорят, что я неплохо сохранилась.» Багров всхлипнул. С коротким «фьють» прилетело очередное Майкино сообщение. «Дурак ты, Багров.» «разве это не забавно?» – спросил он. «Забавно…» – ответила Майка. – «Но спрятаться от проблемы – не значит решить её». «я не хочу решать проблему», – написал Багров. – «я хочу болтать о пустяках. хочу быть секретным агентом похожим на киану ривза. хочу чтобы моей девушкой стала одна вредная 62-летняя старушка…» «Я сказала 62, а не 82!» – возмутилась Майка. – «Тоже мне, старушку нашел!» «это гораздо лучше чем то что ждет нас в реальности», – закончил Багров. И перестал улыбаться. – «когда я узнал твое имя у меня были судороги. ты правда думаешь что проблему решит когнитивная блокада? или блокнот для воспоминаний?» Майка молчала почти час. Багров отложил мобильник и успел задремать. Услышав короткое «фьють», разлепил глаза и какое-то время хлопал ладонью по покрывалу в поисках телефона. На экране высветилось лаконичное: «Не попробуем – не узнаем».

***

Алим предупреждал, что когнитивная блокада – это больно. Во-о-от такенной иглой! Между во-о-от такусенькими позвоночками!.. После трех дней общения с Майкой Багров твердо знал: когнитивная блокада – херня собачья. Укол в хребет – ничто в сравнении с болью, которую приносит волна непрошенных воспоминаний. Эти воспоминания накатывают, гоняя по телу мурашки и ставя дыбом волоски на руках. «Слайдов» становится больше, и больше, и больше… пока тебе не захочется проткнуть голову и стравить лишнюю информацию, как воздух из шарика. Сейчас, стоя рядом с Майкой в коридоре клиники, Багров уже и не помнил, каким был укол. Правда болезненным? Или Алим преувеличивал? – Вот и все! – сказала Мария Павловна. Её перламутровые губы сложились в кокетливый бантик. – Надеюсь скоро станцевать на вашей свадьбе! Багров ощутил, как по телу разлилось странное онемение. Заметил, как Майка подняла руку и потрогала шею сзади – там, куда вводили иглу. – Надеюсь, эта штука сработает, – проворчал Багров. – Когда люди не могут друг к другу прикасаться, это не способствует скорой свадьбе. Мария Павловна замахала рукой. – Блокада уже начала работать, – сказала она. – Сначала будет дискомфортно, но скоро ваш мозг адаптируется. Просто нужно потерпеть! – А анализы нам сдать не надо? – спросил Багров. – Проверить коэффициент связи? Каким он был «до», каким стал «после»? Мария Павловна мрачно глянула поверх очков. – Вам, молодой человек, некуда потратить лишние деньги? – спросила она. – Тогда купите своей половинке букет! Какой смысл проверять коэффициент связи у пары с такой явной симптоматикой? Он у вас не меньше тысячи! – А когнитивная блокада точно… – Да, она справится! Вы что, не доверяете врачу?! Багров открыл рот, но Майка остановила его одним взглядом. Из помещения клиники, озаренного теплым светом ламп, они вырвались в ослепительную белизну дня. Небо синело. Сугробы серебрились; порывы ветра то и дело смахивали с них верхний слой снежинок. Багров натянул на лицо шарф и сунул руки в карманы. Какое-то время смотрел в пустоту. – Не боишься, что пожалеешь об этом? – спросил он. Майка глянула из-под темных ресниц. На солнце глаза её стали пронзительно синими. – Вдруг мы будем терпеть боль, тошноту и судороги, – пробормотал Багров, – будем раскладывать в башке эти дурацкие воспоминания… а когда закончим – окажется, что оно того не стоило? Что я – мудак, ты – зануда, и никакая мы не идеальная пара? Майка задумчиво потерла руки. – Но в других мирах мы… – В других мирах – не мы! – отрезал Багров. – В других мирах – люди, которые на нас похожи. С другой судьбой. Другим воспитанием. Другим… всем! К тому же, в других мирах мы не всегда были идеальной парой. Лично я помню парочку миров, в которых ты меня прирезала. – А я помню мир, в котором ты был вором, – проворчала Майка. – Подстерег меня в подворотне, а когда я начала драться за сумку и орать – так долго зажимал рот, что задушил меня. Багров хмыкнул. Это воспоминание в нем еще не проклюнулось, но у него не было причин не доверять Майке. – Не везде мы были счастливы, – сказал он, глядя на облетающие с сугробов снежинки. – Где-то судьба сводила нас, чтобы я придушил тебя в подворотне. Или погиб под колесами твоей машины. Или… – Багров, ну какой же ты пессимист, – пробормотала Майка. И, потерев руки, принялась дышать в «кармашек» из перчаток. Он спустился с крыльца и обернулся. Задумчиво посмотрел снизу вверх. – Не попробуем – не узнаем. Помнишь? – спросила Майка. И улыбнулась, натянув шапку поглубже на уши. – К тебе или ко мне?

***

Стены в её квартире были увешаны картинами. Никаких вычурных резных багетов и масляных полотен – только простые рамки и чернильная графика. Майка не соврала. Она действительно умела рисовать. – Это очень красиво, – сказал Багров. Сунув руки в карманы штанов, подошел к следующей картине и принялся её разглядывать. Майка расстегнула сапоги и бросила их на коврик у входа. Снег комьями отваливался с рифленых подошв. – Прости, но комплименты принимаю только от тех, кто разбирается в искусстве, – сказала она. – Большинство не отличит имп-арт от графики уровня «палка-палка-огуречик». Хоть детский рисунок им покажи, хоть Рутерсварда – из вежливости похвалят и забудут. Багров обернулся. Посмотрел на Майку из-под длинной, занавесившей глаза челки, и упрямо, без улыбки повторил: – Это очень красиво. Несколько секунд Майка молчала. Потом уголки её губ дрогнули и приподнялись. – Дурак… Её спальня была бежевой, как крем-брюле. Её плечи были белыми, как сахар. Майка расстегнула блузку и сняла юбку, оставшись в простом черном белье. Багров не стал спрашивать, зачем она это делает, и просто стянул свитер через голову. Под одеждой не было ничего, чего они бы не видели. Сейчас, после когнитивной блокады, воспоминания накатывали приятными теплыми волнами, а не крушащим всё на своем пути цунами. В этих воспоминаниях Багров видел её: Майку в черном белье; Майку в беленьком полупрозрачном сарафане; Майку без всего, с маленькой торчащей грудью и темным треугольником волос на лобке, смеющуюся, жадную, впивающуюся в его губы таким поцелуем, что у Багрова дух захватывало. В других мирах она была его женой. Его принцессой. Его жертвой. Она любила его. Или хотела его. Или ненавидела так страстно, что была готова прирезать во сне. Они держались за руки, от смущения заливаясь румянцем и боясь, что увидит её тятенька. Они трахались, воплями и стуком постели ухитряясь разбудить соседей. Они не спали, потому что у их дочери была температура, да и сам Багров, похоже, уже начинал заболевать… Мельтешение «слайдов» уже почти не мешало. А может, это блокада помогла? Какое-то время они с Майкой не решались друг к другу притронуться – слишком неприятным было воспоминание из пекарни. Они лежали на постели валетом, подложив руки под щеку, и Багров изучал форму пальчиков на её маленьких стопах. – Я попробую? – спросила Майка. И, протянув руку, дотронулась до лодыжки Багрова. Накатила дурнота. Майка кричит; ее рот распахнут, а глаза выпучены. Майка смеется; её платье – насквозь мокрое, потому что они попали под дождь. Майка стонет; её волосы нимбом окружают голову, а трава под её спиной безнадежно измята. Багров двигается, упираясь руками в землю, и над ними шелестит листва бесконечно огромного дерева, ствол которого – масляно-черный и гладкий, словно покрыт не корой, но латексом. Ветви дерева тянутся вширь, как гигантские когтистые руки. Целую секунду Багрову кажется, что дерево их подслушивает; но потом Майка сжимает бедрами его бока, и становится неважно… …неважно… …неважно… – Живой? – спросила Майка. И, отдернув руку, быстро уселась в постели. – Вроде да, – пробормотал Багров. Тоже сел, ощущая, как голова идет кругом. Что ж… на этот раз его хотя бы не вывернуло. – Странные ощущения, – сказала Майка. – Мне не больно… вроде бы… – смущенно опустила глаза, – …но подташнивает. Багров протянул руку. Не прикасаясь, провел подушечками рядом с чужой щекой – так близко, что почувствовал пальцами тепло кожи. – Врач сказала, что придется потерпеть, – сказал он. – Значит, будет хреново. В этот раз Майка не назвала его пессимистом. Похоже, и сама так считала. Но глянула упрямо, сверкнув синими глазами, наклонила голову и прижалась щекой к его ладони. Накатило. Потащило. Захлестнуло обрывками чужой памяти. Рассвет над морем – яблочно-розовый, восхитительный. Дворники – черные, лихо сметающие воду с лобовухи. Горячий пустой город, полный разрушенных домов, разбитых стекол и грохота… Не дожидаясь, когда станет хуже, Багров подался вперед и поцеловал Майку в губы. Миллион миллионов миров схлопнулись. Майка жила. Майка умирала. Целовала его руки. Топтала каблуками его вещи. Плясала с ним до упаду и до сбитых ног. Майка бесилась, Майка смеялась, Майка, Майка, Май… Внутри все дрожало, и Багров не сразу понял, что это – не от страха. Это от желания засмеяться; и обхватить её руками; и стиснуть в объятиях. Толкнуться языком в её рот – жадно и влажно, откровенно до безумия, как целуются тестостеронные подростки. Багров не помнил, как оторвался от Майкиных губ. Помнил только, как вел ладонью по её щеке. Как её синие глаза лихорадочно блестели… …и как из её левой ноздри стекала капля крови. – Майка? Потом Багрова накрыло. Рассвет над морем – яблочно-розовый, восхитительный. Но любоваться им не выходит. Майка сидит на берегу и воет, дергая за одежду утонувшего ребенка. У них двое… Было двое. А теперь – один. Дворники – черные, тонкие, лихо сметающие воду с лобовухи. Багров выкручивает руль, пытаясь увильнуть от вылетевшего на встречку дебила. В Майку впивается ремень безопасности, а затем маленький минивэн разматывает по придорожным столбам. Горячий пустой город, полный разрушенных домов, разбитых стекол и грохота. У Майки – серые от ужаса глаза, серая от пыли кожа, серые от седины волосы. Она тянет Багрова за руку, и от напряжения, от животного желания жить у того внутри что-то лопается – и кровь потоком льется из носа по губам и подбородку. …кровь льется по губам и подбородку. Багров утирает её, отыскивая мобильник в разбросанных по полу вещах. Разблокировать экран получается с третьего раза. Неотложка – это сто два? Или сто три? В голове мутится; Майка трясется на постели, пуская носом кровавые пузыри, и Багров решает пробовать все варианты.

***

В коридоре у её палаты было темно и тихо. Багров сидел на полу, обняв себя за колени. – Там вон лавка есть, – сказал Алим. Убедившись, что Багров его не слышит, просто присел рядом. Сунул бутылку с водой. Багров мотнул башкой, отказываясь. – Багров! – крикнула миленькая полная медсестра. – Кто из Вас Иван Багров? Виктор Васильевич вызывает… У врача было длинное, утомительно интеллигентное лицо. Шевелюру он уложил ото лба, и только одна прядь легла бунтарским завитком, как у голливудского актера. – Вы очень… выдающаяся пара, – сказал Виктор Васильевич. Багров заметил заминку. – Ваш коэффициент связи… – Нам уже говорили, – пробормотал Багров. – Может, тысяча… может, больше… – «Может»? – Виктор Васильевич улыбнулся. У него были усталые, глубоко запавшие глаза. Даже улыбка их не оживила. – Иван, вы меня поймите. Я не против баловства с когнитивной блокадой… но мозгом хоть иногда нужно думать! У нас на ваш коэффициент измерительной шкалы не хватило. Там не меньше миллиона. С такими показателями любая блокада – как мертвому припарка. Кто вам вообще её посоветовал? Какое-то время Багров молча смотрел в стену. Потом перевел взгляд на врача. – Кузнецова. Друг сказал, что она – лучший аттрактолог в… Виктор Васильевич поджал губы. Взгляд его стал укоряющим. – Нужно не друзей слушать, а отзывы на сайтах читать, – сказал он сухо. – Тогда бы знали, что у Кузнецовой за репутация. Она, небось, даже коэффициент не проверяла – сразу поволокла делать блокаду… Багров молчал. Внутри него всё было – отмершее. Отшелушенное. Только воспоминания облетали, как чешуйки с иссушенной кожи. Закат над морем… утонувший ребенок… дворники… – Боюсь, Иван Сергеевич, мне вас порадовать нечем. С таким уровнем когнитивной нагрузки жить вместе не получится. Вам с Майей нужно разъехаться… ну, хотя бы километров на четыреста. Это ослабит симптоматику. Боли пройдут, самочувствие наладится. Разумеется, никакого общения в соцсетях и… Багров поднял глаза. – В смысле – разъехаться? – спросил он. – Мне говорили, что это, типа… как гравитация. Как высоко камушек ни забрось, его все равно к земле притянет… – И кто вам такое сказал? – уточнил врач. – Дайте угадаю – опять Кузнецова? – Нет! – почти выкрикнул Багров. Стиснул кулаки, впившись ногтями в колени. – Мне это сказал… Голос Алима прозвучал в голове так отчетливо, словно он прямо сейчас стоял у Багрова над ухом. «Мария Павловна говорит… вот блин! Она бы лучше объяснила… Но раз от неё ты сбежал, то придется мне. Эта девушка, Вань – твоя вторая половинка. Психотический аттрактор, к которому тебя всегда будет притягивать…» Багров прижал ко рту кулак, ощущая, как всё внутри дрожит. Застучали зубы. – Как же это… – пробормотал он. – Получается… мы не можем?.. – Мне жаль, – сказал Виктор Васильевич. И захлопнул медкарту. Когда он уже покидал кабинет, Багров обернулся, оперся локтем на спинку стула и крикнул: – А записи?! Виктор Васильевич застыл в дверях. Оглянулся, приподнял брови. – Записи… – пробормотал Багров. – В интернете болтают, что можно систематизировать другие жизни… разобрать воспоминания, структурировать, записать… или зарисовать… Тогда они в голове улягутся – и станет легче. Это правда? Врач медленно кивнул. Голливудский завиток перечеркнул его лоб. – Правда, – сказал он. – Только не думаю, что с таким высоким коэффициентом у вас хватит терпения на… Ничего, кроме слова «правда», Багров уже не услышал.

***

– Майка! Серое твидовое пальто. Вязаная шапка. Огромный, до нелепого девчачий розовый чемодан. Народу на вокзале было – не протолкнуться. Чтобы люди не шныряли между ними, Багров постарался подойти ближе, но Майка попятилась. Пластиковые колесики чемодана застучали по перрону. – Не надо, – попросила она. – Не уезжай, – сказал Багров. – Разве не ты говорила, что нет смысла прятаться от проблемы? – Тогда я не знала, каких масштабов эта проблема, – тихо сказала Майка. – И не думала, что она может меня убить. Багров провел кулаком по губам. Посмотрел отчаянно. – Виктор Васильевич сказал… – Раньше ты верил Алиму, – перебила его Майка. – Теперь – Виктору Васильевичу… Брось, Ваня. Хватит. Мы попытались. У нас не вышло… – Но записи! – Мы прожили вместе больше миллиона жизней. Ты что, все их собираешься вспоминать и записывать? – Если понадобится, – резко сказал Багров, – то да. Хоть миллион, хоть миллион миллионов! Губы Майки дрогнули в слабом, едва узнаваемом подобии её прежней улыбки. – Дурак… – Не уезжай, – умоляюще сказал Багров. И вдруг грохнулся на колени. Снежная каша брызнула во все стороны. Прохожие шарахнулись. Майка всплеснула руками, отпустив чемодан. Взгляд её заметался из стороны в сторону – что люди подумают?! – Вань, – простонала она, – Вань, не дури! Ну что за дешевая драма? Мы не в фильме, и ты всё еще не Киану Ривз! – Не уезжай! – Ты же сам говорил – вдруг мы пожалеем? Ну вот! Ты был прав! – Не уезжай, – сказал Багров. И дернул кадыком, пропихивая застрявший в горле комок. – Я пожалею, только если отпущу тебя. Если останусь тут с этой долбанной работой, с этой долбанной рекламой… с качалкой и кастингами. Ну уж нет. Я буду вспоминать! Буду писать! Если потребуется – напишу хоть целую библиотеку. Но ты тоже должна… – Нет. – Майка, пожалуйста… – Нет! – она сделала ещё шаг. И решительно вцепилась в чемодан. – Мы прожили вместе миллион жизней. Это – целая вечность! Тебе мало?! Неужели ты считаешь, – подумал Багров, – что с тобой мне хватит всего лишь одной вечности? И глупо, широко улыбнулся.

***

Боль не проходила. Багров так привык к ней, что почти не замечал. Она тянулась следом, как шлейф едва ощутимого аромата, а стоило дотронуться до обложки блокнота – вгрызалась в кости лица, в виски, в глаза. Чувствуя свою вину из-за Марии Павловны, Алим приходил вечерами и помогал разбирать записи. Они создали картотеку. Вели отсчет миров; путались, потом распутывались, потом снова путались… Всё потому, что некоторые реальности были чертовски похожи. Багров не помнил, сколько месяцев прошло. Работа, качалка, блокноты; работа, качалка, блокноты… пекарня. Он все-таки туда вернулся. Постоянный шлейф боли притупил чувство стыда. Работа, качалка, блокноты. Работа, качалка, блокноты… А потом, когда жизнь стала совсем уж однообразной, телефон издал короткое «фьють». Это Алим, – подумал Багров. Взял мобильник в руку и зажег экран. Сообщение было от Майки. Багров открыл фотографию, растянул её двумя пальцами и какое-то время разглядывал. Светлое покрывало. Охапка изрисованных, исчерканных ручкой листов. Сверху – рисунок, изображающий странное дерево. Ствол его – черный и гладкий, словно латекс. Ветви тянутся вширь, как когтистые лапы… Багров потушил экран, прижал мобильник ко лбу и тихо засмеялся.