Страх без ужаса или обычное, но не обыкновенное чудо

17 декабря, 20...

Узоры инея на окне были намного интереснее историй болезни. Последнюю неделю стояли такие сильные морозы, что весь Литл-Уиндем уже успел посетить их заведение и расхитить их скудные запасы масок и бахил. Главврач доктор Стенли, злой как собака из-за погоды и из-за урезанного финансирования, строго-настрого запретил принимать пациентов без страховки. – У нас не богадельня, чтобы давать койки бомжам и наркоманам,- обычно Стенли был более аккуратен в своих формулировках, но сегодня его машина как минимум трижды застряла в снегах по дороге в больницу. Гудсир понял это по застывшим разводам грязного снега на его брюках – они были довольно прозрачными на уровне колен, потому что чтобы откопать машину Стенли пришлось нырнуть в свежевыпавший снег, а вот на голенях просто цвели грязным цветом, как если бы человек упорно вазякался в лежалых сугробах. – Даже если к нам придет человек без головы, мы не будет его обслуживать. Либо полис, либо голова, но что-то из этого у него должно быть. – А если к нам придет сам Иисус Христос с креста? - на Гарри Гудсира все обернулись и кто-то хихикнул. – Скажите Иисусу Христу, что в честь его дня рождения мы не будем обслуживать его бесплатно. У нас мультирелигиозная клиника. На всех не напасешься. И кстати не забудьте, что у Вас с сегодня ночное дежурство. – Но ведь… – Да, у вас уже было дежурство на этой неделе, но зато у вас будет время почитать Библию,- доктор Стенли улыбнулся и кто-то снова хихикнул. Сейчас, в четыре часа ночи, между третьим и последним обходом Гарри вглядывался в темноту за окном. Далеко впереди, там, на другом конце города виднелись огни особняка мэра. Больница и Особняк, словно два корабля тихо переглядывались, а между ними – пропасть низины, как талой водой, затопленная маленькими домиками. Совсем незначительными. Доктор тяжело уронил голову на руки. Раньше он как-то умел бороться с неизменной скукой ночных бдений, приносил книги, писал статьи, учил немецкий или начинал заниматься своей давней и потаенной страстью – историей народнического движения в Российской империи, но в последний год ему как-то упорно было не до этого. Вернее так, время было, но не было желания. Уж слишком засосала его эта рурал эреа, это пейзанство и абсолютная, вымораживающая тупость этих мест. Нет, нет, так говорить нельзя, все же здесь жили очень и очень хорошие люди, очень любезные, всегда готовые угостить “доброго господина доктора” чем Бог послал и искренне уважающие его за то, что он умело игнорировал их истекающие страховки и просроченные счета. Ради них он и приехал сюда, ради их болезней, ради их… главное, что ради, а не из-за. Не из-за Силны. Но вот незадача: всем этим добрым подданным ее Величества как-то совсем нечего было делать, кроме как пить в пабе “Проход” и рассказывать местному бармену, мистеру Бланки, вчерашние сплетни. О втором и еще более фатальном промахе комиссара Крозье, о том, как мэр готов себя за локоть укусить, лишь бы не отдавать за него свою племянницу, и правильно делает, ведь комиссар, как и все ирландцы, угрюмый пьяница без кола и двора. О библиотекаре мистере Бридженсе, который – О Боже мой! совратил молодого сержанта Пеглара. А казался таким приличным человеком! И как отпускать детей в библиотеку теперь? Местное население не было гомофобным, в классическом смысле этого слова, просто со скуки все начинали делить друг дружку на порядочных и непорядочных. Так как настоящих злодеев в городе было мало, то оставался один, но самый верный критерий – половая распущенность. В участии в каких-либо тайных оргиях и групповых шабашах подозревали всех жителей Литл-Уиндема старше шестнадцати, а многие даже признавались в участиях в подобных Содомах, и каясь ровно минуту, чтобы слушатели не заскучали, принимались за обличение родственников, соседей и начальников. От этих сладострастных обсуждений не спасали даже воскресные службы мэра Франклина, присутствие на которых было обязательно. Утром служба, вечером – паб и новые похотливые истории, а то и просто пьянство до какого-то совершенно животного состояния. В этой спертой атмосфере гомосексуализм воспринимался как явный синоним грязных, развратных и, что совсем выходило за рамки одобрения чадолюбивого сэра Джона – бездетных связей. И Гарри догадывался, из-за кого было развернута вся эта контрпропаганда. Доктор стер с запотевшего окна кривоватые инициалы “К” и “Х” и попытался сконцентрироваться на бумажной работе. Но выходила ерунда. Например, он испортил справку о болезни тем, что среди симптомов указал “покраснение волос” и “повышенную тонкокостную хрупкость”. Последнее уже было за гранью, и он решил взять блокнот и без страха вывалить на бумагу свой поток сознания. Получилось что-то очень глупое: Твои глаза как лед красивы, Но я боюсь что жар волос Растопит их зимой тоскливой, И я увижу море слез Листок был смят, порван и снова смят. Строго говоря, они виделись всего три раза, но этого хватало, чтобы в голове, в минуты тягостных раздумий сам собой вырисовывался образ Корнелиуса Хикки, «молодого человека с предосудительными наклонностями», как говорили о нем в гостиной мэра Франклина или по попросту «шалавистого шалопая», как говорили в местах попроще. Доктор Гудсир знал о нем не так много, знал, что знают все. Что мистер Хикки временно сидит без работы, а точнее любым способом облапошивает и без того бедный многострадальный народ, что в полиции на него очень занятное досье, что он встречался с Билли Гибсоном, мальчиком из очень приличной семьи, который потом на воскресной службе мэра Франклина раскаивался в своем легкомыслии и говорил о том, как низко он пал перед коварным искусителем. Над этим все сокрушались, родители пустили по слезе из каждого глаза, но что было делать: служба мистера Хикки была чрезвычайно важна. Он служил плохим примером. Их заочное знакомство произошло год назад, на Рождественском маскараде мэра Франклина, когда Гарри только приехал и впервые был представлен обществу. Мягко говоря, тяжело было познакомиться, когда лицо человека скрыто маской и сам доктор Макдональд, его Вергилий, не всегда был уверен в том, кто перед ним. – А вот и мисс Крэкрофт, наша принцесса, умница, красавица, кстати, медсестра нашей клиники. Как поживает дядя? Мисс Крэкрофт обернулась. Это была худенькая, невысокая девушка в костюме сестры милосердия начала 19 века: серое платьице в пол из грубой ткани, белый фартук с крестом и белой косынкой, которая делала ее похожей на монашку. Маска ворона была уж слишком похожа на маску чумного доктора и доктор Гудсир даже мысленно усмехнулся. Она явно хотела что-то ответить, но закашлялась и жестом указала на свое горло. – Вы больны? Вам не стоит переносить болезнь на ногах. Есть жар? Может, Вам прилечь? - Доктор Макдональд явно хотел сказать еще что-то, но мисс Крэкрофт мягко тронула его за руку, призывая к спокойствию, покачала головой и снова указала на горло. – У Вас только горло болит и Вы решили не пропускать праздник?- понял Гарри. Ворона милосердия кивнула. – А кстати это наш новый доктор, доктор Гудсир, прошу любить и жаловать! - вставил Макдональд,- большой профессионал, видите, читает Вас буквально по жестам. Мисс Крэкрофт протянула новому знакомому руку с тонкими пальчиками, затянутую в перчатку и Гарри не без удовольствия пожал ее. Он был в тот миг в состоянии самобманного очарования городом на двух холмах, сказочным особняком, Рождественским маскарадом и загадочной, молчаливой медсестрой. Девушка затерялась в урагане банкета, а доктор Макдональд заметил на всякий случай: – Только не влюбляйтесь в Софию, прошу Вас. Ее дядя ищет ей минимум миллионера, а желательно человека с титулом. А то будете мучиться как комиссар Крозье. А вот и он! Ну что же, при всей слабости доброго доктора к молчаливым девушкам, он умел властвовать собой. Его знакомили с новыми и новыми господами, он жал им руки, они похлопывали его по плечу по-простому, без должностей и исчезали из его поля зрения и из его головы. Пару раз доктор Макдональд путал маски и называл главврачами сержантов полиции, а человека косой сажени в плечах в довольно искусном костюме ангела окрестил судьей Фицджемсом. – Мне лестно слышать, что я похож на такого большого человека, но я не он. – А, лейтенант Ирвинг, как я мог Вас не узнать! Как здоровье матушки? Гарри бы никогда не решился нарушить важную традицию смол токов, и сослыть невоспитанным человеком, но кое-что вынудило его незаметно улизнуть. К счастью, ни Вергилий, ни жители ада не заметили потери бойца. Дело было в том, что мисс Крэкрофт как-то исчезла из зала. И впору было бы решить, что простуженная девушка поехала домой пить грог или облепиховый чай, но какой-то странный колокольчик прозвенел в голове разумного доктора Гудсира. Прозвенел еще до того, как он заметил мисс Крэкрофт, внимающую маске британского льва или просто сэру Джону Франклину. Он заливался соловьем и та учтиво слушала его, как и подобает благодарной племяннице, но что-то было не так. Вероятно то, что в момент, когда сэр Джон уже был речами и помыслами одесную Господа нашего, ее рука оказалась в его кармане. Оттуда было извлечено что-то напоминающее связку ключей и тактичная племянница продолжала слушать проповедь как ни в чем не бывало. Ее удача, что он скоро выдохся и пошел расточать свою мудрость дальше, а она серой мышкой выскользнула из зала. Доктор Гудсир как-то никогда не сталкивался с такими вещами. Он оказался свидетелем какой-то явно глубоко семейной истории и не чувствовал за собой морального права вмешиваться Коль скоро девушка решила сделать что-то непоправимое, совершить преступление или… он вспомнил, что оружие и лекарства в подобных домах часто закрывались на ключ. Гарри кинулся за ней. Краешек ее платья мелькнул за поворотом на жилую половину дома и доктору пришлось чуть сбавить скорость. Надо не спугнуть ее, а остановить. Девушка, правда, отнюдь не выглядела отрешенной самоубийцей, она вполне уверенно вставила ключ, открыла тяжелую дубовую дверь и проскользнула внутрь. Любезная племянница без малейшего стеснения вскрыла ящик дядюшкиного письменного стола и начала перебирать документы, очевидно что-то ища. – Мисс Крэкрофт, у Вас все в порядке? К его удивлению она не вздрогнула и вполне спокойно обернулась. В ее руке было зажато пару листов бумаги, которые она спешно сунула под косынку. – Давайте Вы вернете это на место, а я не буду никого звать и мы забудем об этом. Мисс Крэкрофт застыла, словно пораженная этим предложением. Гарри сделал пару шагов к ней, выставив руки вперед, как бы показывая, что безоружен. – Я не лезу к Вам в духовники, но уверяю, Вы скорее усугубите свое положение, чем найдете выход из него. Я,- он подошел к ней еще ближе, так, что между ними был только стол,- я тут новый человек, но я закричу…- тут София как-то слишком сильно для барышни схватила отворот его пиджака и притянула к себе. Теперь Гарри мог видеть ее синие глаза. – Дядь, ну раз новичок, то и не лезь,-сказала София мужским голосом с довольно сильным ирландским акцентом и с силой толкнула Гарри да так, что он больно ударился о косяк двери. – На помощь! Тут посторонний! Но в криках было уже мало толку, потому что мисс Крэкрофт с легкостью открыла панорамное окно и подобрав юбки, проворно выпрыгнула во двор. Когда же все сбежались, ее и след простыл. – Дядюшка, дядюшка, что случилось? Кто-то умер?- на пороге появилась хорошенькая блондинка в костюме феи. – Тут была женщина… вероятно, все-таки мужчина… мне просто представили ее как мисс Софию Крэкрофт… Сэр Джон взял блондинку за плечи и предъявил ее доктору как паспорт. – Доктор Гудсир, моя племянница выглядит так. Хотя тут видимо, не только Вы попались,- он внимательным взглядом великодушного бульдога обвел гостей, дольше чем надо останавливаясь на лице доктора Макдональда. Содержимое ящиков было проверено тщательнейшим образом. Гости, ничего особо не понимая головным мозгом, спинным как-то чувствовали, что им надлежит застыть и не дышать. – Хвала небесам, ничего важного. Видимо, наш дорогой доктор спугнул негодяя,- сэр Джон выглядел вполне обрадованным, но глаза его выражали не просто беспокойство, а мрачную обреченность. – Мне показалось, что он ирландец, но я не очень много понимаю в акцентах,- решил вставить доктор Гудсир. Публика оживилась, а глаза сэра Джона стали так глубоки, как озеро соленых слез, погубившее Нарцисса. –Я молюсь каждый день, чтобы Господь даровал этому человеку если не доброе сердце, то благоразумие,- мэр тяжело вздохнул и сложил руки в страдальческом жесте, - Но Господу угодно испытывать силу моей веры. На этих словах мэр и удалился, как достойный актер старой школы. –Что это за человек?- спросил Гудсир доктора Макдональда, тот не успел ответить, как миссис Гибсон, несколько экзальтированная дама, прокричала: –Этот человек порядочная свинья! Неслучайно он молчал, хрюканье могло бы его выдать! *** Но в сущности, что собой представлял Корнелиус Хикки? Гарри был слишком умным, чтоб ошибаться: развратный, не сказать хуже, мальчишка, беспутный и не думающий не о чем, кроме своих удовольствий. Такой же ограниченный как и все. Обычный, смазливый парень. Даже не такой уж красивый – нос очень острый и лицо будто крысиное. Но тело… Такая тонкая талия, что ее можно было бы охватить двумя руками. И весь он столь стремительное создание, напоминающее какое-то легкое животное, вроде оленя. Дома, в Анструтере, у них жило много оленей и Гудсир часто измерял расстояние между следами задних и передних копыт, чтобы лишний раз убедиться, что эти животные воистину ангелы. Это полет, а не прыжок – взмах невидимых глазу крыльев, а не усилие толчковой ноги. В его блокнотах под списком пациентов на обход появился портрет молодого повесы. Вполне удачный, Гарри почти удалось передать нагловатое выражение глаз и ехидную улыбку. Он сам не понял, зачем он пририсовал портрету большие ветвистые рога. Нет, все-таки было в нем что-то от этого благородного животного. Доктор Гудсир вырвал этот листок и машинально сунул в карман: как-то рука не поднялась и это порвать. За окном повалил снег и стало совсем скучно. И как мало чего-то по-настоящему необыкновенного или пусть обыкновенного, но необычного случается в его жизни. Может, он и сам виноват, сам не пошел по тропе к океану смерти, сам не поехал за Силной, сам… Испугался, что не справиться, испугался быть никчемным мужчиной при сильной женщине, позволил ей уйти... Но тут за окном начался фейерверк. Красные звездочки упали в снег, чтобы на их месте расцвели зеленые, фиолетовые, синие, желтые и губительно синие. Гарри накинул пальто и вышел на крыльцо. Какой-то бедный романтик приехал сюда, на край города, чтобы никто не мешал ему запустить пару ракет и подарить всему городу такое бессмысленное, но завораживающее зрелище. Как будто сотни метеоритов падали на землю, горели, но не сгорали. И сколько проблем можно было бы решить, если бы он сам так же сгорел, но не до конца, если бы хоть немного осталось для начала другой, лучшей жизни. А если загадать хоть одно желание? Это своего рода тоже падающие звезды, хоть и искусственные, надо только четко сформулировать, что он именно хочет. Сил? Да, да было бы неплохо, он бы такое из мира сделал, будь у него силы, а главное, он бы такое из себя сделал. Но силы это как-то просто, надо пожелать что-то, что сложнее достать. Может, любви? Нет, лучше уж без этого. А может, смелости? Яркая кометочка плюнула тысячью брызг, они разлетелись по небу, как благословление. Или, может быть, предзнаменование. Но и так и так погасли. Усмехнувшись мыслям, Гарри подошел к пологому склону холма – просто посмотреть вниз и лишний раз посмеяться над своим романтизмом. И вздрогнул. На снегу, в свете больничного фонаря виднелось что-то черное. Неужто олень? Всего мгновение прошло перед тем, как доктор кинулся к этому чему-то. Человек в военной шинели лежал ничком в снегу. Первое, что бросилось доктору в глаза, была посеревшая кисть, без варежки, холодная как лед, настолько холодная, что было больно к ней прикасаться. Очевидная и ужасно страшная мысль прошила доктора Гудсира насквозь. Он судорожно перевернул человека на спину и вгляделся в лицо. Даже сейчас, в темноте, он бы узнал его безошибочно. Корнелиус Хикки лежал на снегу в расхристанной шинели, без шапки и шарфа с трогательно беззащитным горлом. Гарри все-таки нащупал слабый замедленный пульс. Хикки оказался не таким легким, как можно было подумать, и добрый доктор чуть не завалился на спину под тяжестью своего груза. Видимо, в кровь ударил адреналин и он огромными прыжками добежал до больничного крыльца. – София! София! Мисс Крэкрофт встрепенулась ото сна. – Доктор Гудсир! Божечки, кто это? – Вип палата свободна? – Вип палата? А это очень важный человек? Гудсир чуть замедлился, чтоб посмотреть на нее и убедиться, что она стоит, но разум ее спит. – Черт бы Вас побрал, София! Если будете задавать глупые вопросы, окажетесь в вип камере! За халатность! - последнее он кинул ей уже на бегу. Если палата занята, то он выкинет пациента гулять в коридор. Он и вправду это сделает. Это единственное место, где есть ванная, а не душ. Лестничный пролет он пробежал как спринтер, не чувствуя ни тяжести в руках, ни боли в спине. Наверное, ни один жених не нес свою невесту с такой охотой. К счастью, палата осталась не занята. – Я сделаю ему горячую ванну,- София материализовалась за его спиной с неизбежностью убийцы. – Нет! Ни в коем случае. Теплая, едва теплая вода. Иначе сердце остановиться. В помещении стало ясно, что мистер Хикки пьян, от него исходил довольно сильный запах вина. Губы разбиты, из носа кровь. Под шинелью, которая явно была размера на три больше, чем надо, не было почти ничего – пестрая рваная майка в гавайских цветах и джинсы без какой-либо поддевки. Майка вся пропиталась снегом, а штаны, к счастью, были поплотнее. Острые коленки были стерты, как если бы… как если бы человек их стер, предположил доктор, а на бедрах, талии и торсе были довольно свежие синяки. На шее же вообще цвела шикарная гематома. Видимо, господину мошеннику не повезло в драке. С сапогами пришлось помучиться – они были без молнии, их надо было именно стягивать и Гудсир на практике столкнулся с забавным парадоксом: само тело было сравнительно легким, но закоченевшая конечность в отдельности была неподъемной. В обувь тоже забился снег и но под мокрыми носками были хоть красные и холодные, но не отмороженные ступни. Узкие и с высоким подъемом,- не мог не заметить наблюдательный Гудсир, но его размышления прервала София. Закончив с ванной, она подошла к нему, ожидая распоряжений и вскрикнула мелким бесом: – Мистер Хикки! – Принесите теплого, но не горячего чая, еще одно одеяло и градусник. София не двинулась. Она смотрела на посиневшее тело так, будто видела что-то очень страшное и при этом жутко неприличное. – Марш!- и это сработало, медсестра выбежала из палаты. Теперь дело было за малым. Гудсиру надо было проделать шагов десять от койки до ванной, но на полпути перед ним встала дверь, отделяющая ванную комнату от остальной палаты. Бедная медсестра не догадалась ее открыть, а у Гарри были заняты руки замерзшим телом. Он попытался открыть ногой, но вместо этого только вернее ее захлопнул. Доктор чуть не взвыл от отчаяния. Мистера Хикки пришлось по-мужлански закинуть на плечо и что было тяжко, но освободило ему руки. Путь был открыт. Уже потом Гарри вспоминал, что его руки были немного не там, где было бы им прилично быть. Он не воспользовался и не мог бы воспользоваться этой возможностью – уж слишком сильно билось его сердце. Так, как никогда не билось раньше. София догадалась наполнить ванну не до краев и вода полностью поглотила тело, но не вылилась за борт. Доктор Гудсир отвернулся буквально на секунду, нужно взять полотенце — надо было чем-то согреть лицо и избежать обморожения, но и этого хватило, чтобы бессознательное тело сползло ниже уровня воды и его пациент начал захлебываться. Гарри посадил его чуть повыше, но ванна была слишком длинная для его роста и без поддержки он норовил свалиться под воду. Доктор Гудсир должен был признать, что за последний год лечения гриппа и простуд и иногда отитов и ангин, он как-то разучился оказывать первую помощь в экстремальных ситуациях. У него никогда раньше не было такой дикой паники, которая буквально вырывалась из кончиков пальцев. Зрачок был в точку, что было довольно необычно при переохлаждении. Сгибы локтей, правда, были чистыми, как и вены под коленями. В сущности, сейчас чего только не выпускают для интересующейся молодежи, хоть коли, хоть нюхай, хоть… а ведь довольно тяжело в драке получить именно такую гематому на горле. Одно дело следы пальцев, если бы пытались придушить, но тут только с одной стороны и как-то не похожа на удар. Он присмотрелся, и в самом деле, в центре гематомы был след от укола. Ну что же, от подобного человека стоило ожидать подобных пристрастий. В суматохе он забыл снять с мистера Хикки белье и самое стыдное было в том, что ему было стыдно. Ему, дипломированному врачу, с опытом, с идеями, было страшно прикоснуться к пациенту, который мог пострадать от его непрофессионализма. Но он боялся. Смешивать низкое телесное и высокое духовное ужасно, но добавлять к этому коктейлю еще и бесстыдное профессиональное это выше его сил. Его спасли шаги Софии – он быстро проделал будничную и в сущности обычную процедуру. Но почему-то ему не хотелось делать это при третьем лице. Она могла узнать, что у Корнелиуса Хикки были свежие шрамы пониже спины. Как если бы совсем недавно его наказали ремнем. – Вот теплый чай с сахаром,- медсестра догадалась добавить сладкого, хотя он точно забыл дать ей точные инструкции. – Пожалуйста, принесите грелку. – Я уже. Я положила ее в постель. Гарри улыбнулся. Какая хорошая в сущности девушка. Надо будет обязательно ее похвалить, а то ее здесь держат-держат, не ругают, но слова доброго не скажут. Вроде и привилегированное положение, а на деле, к собаке ласки больше. – Вы большая молодец. Уши мистера Хикки были маленькими и какими-то острыми, как у эльфа или волка, правда абсолютно металлическими на ощупь, Но зато нос, щеки, лоб и шея после того, как их аккуратно протерли полотенцем, смоченным теплой водой, согрелись и приобрели живой розоватый оттенок. – Он, наверное, шел к девушке,- мимоходом заметила София. – С чего Вы так решили? – Ну это просто, он так спешил, что едва оделся и кинулся к ней. К кому еще можно так спешить? Не к кому, а от кого. Слава Богу, после всех манипуляций, свежие шрамы не вскрылись. – А там другой. Они подрались, он победил в честной битве, но девушка выбрала соперника и он замерз от разбитого сердца. Доктор Гудсир вежливо улыбнулся ее гипотезе. – Очень занятная версия, только мистер Хикки вряд ли интересуется девушками. – Дядя так молится за его благоразумие и возвращение в лоно церкви, что было бы странно, если бы Бог не послал ему хоть какую-то девушку. Оставалась промолчать. – Почему он не приходит в себя? – Я надеюсь, что он просто заснул от избытка алкоголя, а не от переохлаждения. В любом случае не трогайте его. Он сам очнется. Вытащить мистера Хикки из ванной было легче, чем заставить Софию помочь вытереть его. –Я не могу, я девушка! – А я не могу одновременно держать его и вытирать, не заставляйте разочаровываться в Вас. Видимо, желая сделать все быстрее и качественнее, она принялась так активно орудовать полотенцем, что чуть ли не стерла мясо с костей их подопечного. –Нет, нет! Стоп. Аккуратнее и легче, не растирайте, он еще не до конца согрелся. А то холодная кровь в сердце пойдет. А еще он ужасно пытался не реагировать определенным образом на ситуацию, когда в его руках обнаженное тело молодого человека. Абсолютно уязвимого, неспособного даже стоять без помощи. Его голова откинулась на плечо и из-за разницы в росте его мягкие, как летняя трава, волосы касались щеки Гарри. От них пахло кровью, потом и еще чем-то очень резким и очень опасным. Чем-то похожим на запах гари. Они уложили его и как следует подоткнули одеяло. София подержала ему голову, а доктор влил в рот чай и проследил, чтобы мистер Хикки не подавился. Умелые пальчики медсестры легко вставили иглу капельницы в вену и отрегулировали колесико. В этом ей не было равных – у нее была удивительно легкая рука. Температура тела достигла 36,7, дыхание было в норме, все синяки были смазаны мазью, а ссадины заклеены пластырями. –Посидите с ним, пока я сделаю обход. Если он начнет задыхаться – позовите меня. В больнице, как в Багдаде, все было спокойно. Никто не болел, никто не умирал, никто не засыпал пьяным на морозе. И подумать только, если бы не фейерверк, он бы не вышел на улицу, а не выйдя он на улицу, целый живой человек бы замерз насмерть. Как мало же надо, чтобы человек, хозяин своей судьбы, сильный и смелый, умер, погиб безвозвратно. Его напугала даже не смерть мистера Хикки, которому он несколько симпатизировал, а смерть в принципе, смерть как что-то очень равнодушное к его стараниям. Это было тем, о чем говорила Силна. Если каждая жизнь ценна, то нельзя не сделать следующий логический шаг и признать, что две человеческие жизни ценнее, три еще лучше, а десять тысяч жизней вообще нивелирует одну. А люди еще и тратят эту жизнь на разные глупости, от которых миру ни горячо ни холодно, проходят не оставляя следа на земле, будто их не было. Их память на земле невоскресима; От них и суд, и милость отошли. Они не стоят слов: взгляни – и мимо!» Вот даже этот молодой человек, ну неужели ничего не пришло ему в голову лучше, кроме как воровать документы, заниматься мелким шантажом, флиртовать с офицерами и жить за счет женатых любовников, разоряя их семьи? Скандал с лейтенантом Ходжсоном, который чудом сохранил свое место и брак после связи с этим человеком, были еще свежи в его памяти. Его с супругой продолжали приглашать на чаепития, службы и праздники, но Бог мой, было ли большее унижение, чем сносить оскорбленно-оскорбительные взгляды домохозяек и снисходительно-разочарованные сэра Джона? Его абсолютно перестали считать за достойного сотрудника, на его лбу расцвела печать страшнее Каиновой. Он был все равно, что абсолютно поконченный человек, который уже больше не имел права на свое мнение или хоть на то, чтобы открывать рот, даже когда к нему прямо обращались. И стыдно сказать, но сам Гарри смотря на него не мог избавиться от чувства брезгливости. Больше всего хотелось, чтобы эта пародия на человека ушла, исчезла, не появлялась. И уж точно не шептала ему в ухо: – Вы не знаете, что это искушение. Человек может бороться с собой, но с дьяволом бороться человек не в силах,- Ходжсон явно взял эти слова из какого-то варьете, но почему-то в этот час они всплыли в голове Гарри Гудсира. И эта глупая мысль ужасно его грела, потому что в последние часы именно из-за своих чувств он был ужасно неповоротливый. Бог мой, видели бы вы его ребра! Абсолютный мальчишка – угловатый, острый, но явно крепкий и ловкий, как кошка. Обманчиво хрупкое существо. Или очень хрупкое. Когда он возвращался в палату, рук сама собой нащупала то, что он втайне от Софии вытащил из кармана чужой шинели. Это был нож, который Гарри машинально положил в пластиковый пакет. Довольно длинный, около 4 дюймов, напоминающий охотничий. Было кое-что неприятное, да именно неприятное, но прям тревожное в этом ноже. Его лезвие было в крови. Или это было что-то красное, очень похожее на кровь. Утром, когда рассвело, доктор Гудсир узнал о том недостающем куске пазла к этому ножу. О человеке, который умер в эту ночь, пока он и София спасали мистера Хикки. Несчастный был зарезан.