every drop of rain singing "i love you, i love you, i love you"

Открытый разговор. 1 прочитанное сообщение. Гарет уже месяц избегал мысли о встрече выпускников Вэст Хэма. Ну, это было до тех пор, пока ему не пришлось сесть в машину, чтобы действительно добраться туда. Тогда у него действительно не было выбора, кроме как посмотреть правде в глаза. Он не хотел уезжать. На самом деле, когда он впервые получил письмо с приглашением в свой почтовый ящик, его первым побуждением было позвонить по номеру, аккуратно написанному на странице, и сказать, что он не сможет прийти по любой причине, которую только сможет найти. Но его тогдашний приятель увидел, что он колеблется, стоя полуголым посреди своей студии, и спросил его, что пошло не так. И когда Гарет обнаружил, что объясняет почти незнакомому парню, что он поклялся никогда больше не видеть своих бывших одноклассников, он каким-то образом понял, что должен вернуться. Чтобы доказать, что он неправ, или что-то в этом роде. Он сильно изменился за последние пять лет, и теперь был настолько очевидным геем, что знал, что не сможет избежать этого вопроса, вернувшись домой. Не столько в его стиле (он действительно стал более стильным и носил больше украшений, но эти несколько дней он старался одеваться как можно более прямолинейно), сколько в самом его существе. Во-первых, он обесцветил нижние дюймы своих волос, и хотя некоторые гетеросексуальные парни так и поступали, это было не очень похоже на квотербека из маленького городка. Даже без этого у него были… изменения. Он больше улыбался, был более открыт в своих потребностях и желаниях и гораздо менее терпелив, когда дело доходило до фанатичной чуши. Он знал, что это может стать проблемой. Он не стал бы пытаться что-то изменить, но не знал, как долго продержится, прежде чем либо подвергнется нападкам ненависти, либо уйдёт. Поездка в Вэст Хэм была, мягко говоря, утомительной. Не то чтобы вождение само по себе было утомительным, но беспокойство было слишком сильным. Он действительно не знал, почему так нервничал, но знал, что в основном с ним всё будет в порядке. Конечно, может быть, над ним будут насмехаться, даже оскорблять, может быть, ему придётся признаться. Что угодно. Это было всего на несколько дней, и он может уехать, когда захочет. Хотя что-то внутри него кричало, чтобы он не возвращался, и с каждой минутой, приближающей его к городу, становилось всё хуже. В какой-то момент ему пришлось остановиться, чтобы подышать свежим воздухом, тщательно избегая приступа паники. Ему было нехорошо. Чем больше он приближался к городу, тем больше понимал, что почти ничего не помнит о своём выпускном классе. Может быть, первые несколько месяцев, но на этом всё. Он даже толком не помнил выпускной. Вроде бы, он был, но в воспоминаниях был странный привкус обожжённой пластмассы. В улыбках не было зубов, только неясные белые очертания. Пальцы были абстрактными конечностями. Музыка состояла всего из пятнадцати секунд одной и той же песни, повторяемой снова и снова. Этого не могло быть. Знак о въезде в Вест Хэм выглядел довольно новым. Насколько он помнил, он был древним и выцветшим, но его могли заменить, пока его не было. «Это всё ещё было возможно», — подумал он, пытаясь убедить себя. Он не знал, почему это было так сложно. Когда он остановился перед спортивным залом, ему потребовались все силы, чтобы просто не уехать и не притвориться, что ничего не произошло. Его руки ужасно вспотели, и он едва мог ходить. Он попытался сделать вдох, прежде чем войти в здание, но лёгкие были отчаянно сдавлены. Единственным решением было встретиться с этим лицом к лицу. Гарет в последний раз посмотрел на небо, прежде чем толкнуть дверь. «Пожалуйста, будь милосерден», — молился он тому, кто мог его услышать. Может быть, всё было бы хорошо, но это казалось чем-то гораздо большим, чем встреча выпускников старшей школы. Это было похоже на продолжение ночного кошмара, когда ты просыпаешься прямо посреди него, чтобы остановить, но затем снова погружаешься, когда засыпаешь. Это казалось ужасно знакомым. В воздухе пахло смертью, забытыми обязанностями, кровью и громом. Это было головокружительно. Может быть, ему стоит зайти внутрь. Почему-то внутри запах был сильнее. Также чувствовался лёгкий привкус пота; либо его бывшие одноклассники танцевали, сняв обувь, либо все остальные были в таком же состоянии паники, как и он. И, судя по выражениям лиц людей (и их неподвижным телам), второй вариант, вероятно, был верным. Вторым, что поразило его, сразу после запаха, была атмосфера. Было так тяжело, что он едва мог дышать. На лицах большинства были улыбки, некоторые обнимались, на заднем плане играла тихая музыка, заглушаемая оживлёнными разговорами. Но он знал лучше. Всё выглядело таким… нервным. Подделка. Как будто все пытались убедить себя, что всё в порядке. Третьим, что он заметил, был Сэм. На самом деле он никогда не забывал имён своих школьных друзей, но это не означало, что он их помнил. Так же, как и их лица: они были размыты. «Одного из них звали Люк», — подумал он, — «или, может быть, Лукас». У второго в начале была буква «С», а третьим был либо Джейк, Джеймс, Джесси, либо Джейсон. Их лица были смешаны, как то, что показал бы вам искусственный интеллект, если бы вы попросили его объединить всех футболистов в три лица. Но Сэм… Он помнил о нём всё. Иногда его лицо всплывало во снах внезапно, точное и наполненное деталями, о которых ему не следовало знать. Он узнал бы о них, только если бы провёл достаточное количество времени в сантиметрах от чужого лица, но он этого не сделал (хотя у него были фантазии на этот счёт). Дело было в том, что у него были абсурдно хорошие воспоминания о лице, имени и характере Сэма. Тот факт, что он помнил его характер, также был очень странным: он никогда по-настоящему не узнавал его (например, он знал, что тот глухой, в основном тусовался с Беккой (или это была Ребекка?), а его брат был мудаком). Сэм был единственным человеком из старшей школы, чьё лицо не было расплывчатым. Справедливости ради, он также должен лучше помнить других. Из того, что он слышал от своих друзей по колледжу, старшая школа не должна быть такой размытой и далёкой. Он подумывал о том, чтобы обратиться по этому поводу к психотерапевту, но они были дорогими, и у него были другие вещи, на которые можно было потратить свои деньги (например, дурацкие солнцезащитные очки в форме сердца в сочетании с ещё более дурацкой кожаной курткой). Когда Гарет увидел Сэма, он чуть не подпрыгнул. Он определённо подпрыгнул, потому что ничто другое не могло объяснить, насколько странно затуманенным на короткое мгновение стало его зрение. Встреча с Сэмом была как… тревожный звонок. И заземление. Он вдруг понял, как сильно скучал по нему. Нет, не скучал. Жаждал. Кончики его пальцев чесались прикоснуться к лицу, губы горели, и всё его существо, казалось, двигалось вперёд, само того не осознавая. Никто не вышел встретить его, но он не удивился бы, если бы никто его и не заметил. Казалось, что все были сосредоточены на понимании ситуации, и у них были другие дела, кроме как взглянуть на Гарета. Потребовалось не больше десяти шагов, чтобы подойти к столику Сэма, где он сидел с Ребеккой (или это была Бекка?), и когда он оказался прямо перед ним, то понял, что понятия не имеет, что сказать. Сэм тоже смотрел на него, и это было бы похоже на романтическую комедию (знаете, с остановкой времени и всё такое), если бы не скачущие мысли Гарета. Что он мог сказать? Они никогда по-настоящему не разговаривали. Это было глупо. Это была действительно дерьмовая идея, потому что теперь он не мог- — Сэм. Он почти обернулся, чтобы посмотреть, кто это сказал, но- — Гризз. Верно. Гризз было его прозвищем. Гризз. Во рту Сэма (или скорее, в руках). Гризз. Он произнёс имя Сэма, он был тем, кто говорил, и Сэм ответил единственным логичным способом: его собственным именем. Произнести «Сэм» было совершенно классным способом начать разговор, и теперь он мог найти, что сказать. В любом случае, не то чтобы он был погружён в свои мысли. Гризз. Верно, его прозвище было Гризз. Он не знал, как мог забыть это. Теперь получилось вспомнить, что все называли его Гризз. Но Гризз, подписанный Сэмом, казался особенным. Почти ностальгическим. Это нравилось ему больше. Но теперь он молчал слишком долго, и Сэм начал бы думать, что он подонок, и- — Как поживает Эдем? На этот раз Гризз снова задался вопросом, кто это сказал, только чтобы обнаружить, что горечь предложения застряла у него в горле. Он действительно не знал, почему ему не нравилось говорить об этом, или почему он вообще заговорил об этом. Чёрт, он понятия не имел, кто такой этот Эдем. Ему пришло в голову, что, возможно, он боролся со своим мозгом и воспоминаниями (или с их отсутствием) не только из-за этого, но и из-за пульсирующей головной боли, от которой у него начала дрожать челюсть. — В порядке, — подписал Сэм с грустной улыбкой, а Гризз был ничтожеством во всех отношениях, кроме физического. — Она сейчас там. Затем он указал в угол комнаты, где сидела девочка, перед которой лежала горсть цветных карандашей и бумага. На вид ей было четыре, может быть, пять лет. Она выглядела точь-в-точь как Бекка, и тогда Гризза осенило. Верно. Он знал, кто такая Эдем. Она была дочерью Бекки и Сэма. В этом не было никакого смысла. Сэм был… или не был им? Он не помнил, чтобы Бекка была родителем-подростком. Может быть… может быть, он ничего не помнил. Его голова была готова взорваться. Пол под ним тоже становился абсурдным, и он почувствовал, как его толкают в кресло, а в правом ухе раздаётся женский голос, спрашивающий, всё ли с ним в порядке. Бекка. В этот момент он почти ничего не видел. — Как ты думаешь, долго это будет продолжаться? — услышал он её вопрос. Тишина. Его голова пульсировала от боли с каждым ударом сердца. — Так ты действительно думаешь, что он не помнит? Он спрашивал об Эдем. Тишина. Гризз подумал бы, что он вот-вот умрёт, если бы мог думать. — Да, ты прав. Я пойду поищу их, уверена, у Элли есть немного. В какой-то момент, через секунды или столетия после того, как он услышал эту фразу и скрип стула по полу, Гризз почувствовал тепло на своей ладони. Другая рука. Рука Сэма. Это была его единственная связная мысль на данный момент. Каким-то образом он смог распознать руку Сэма среди миллиардов рук. Затем он почувствовал, как ему в руку вложили цилиндр, а на язык положили маленький предмет. — Гризз, я знаю, тебе будет тяжело, но мне нужно, чтобы ты проглотил это, — он услышал, как Бекка сказала: — Это единственный способ почувствовать себя лучше. Он попытался поднести руку ко рту, но его тело не слушалось. Он больше ничего не контролировал, и как раз перед тем, как цилиндр (вероятно, стакан) выпал из руки, он почувствовал, что его забирают, и довольно скоро его рот наполнился водой. Он должен проглотить. Глотайглотайглотай, глотайглотайглотайглотайглотайглотайглотай. — Пожалуйста, Боже, Гризз, глотай. Пожалуйста, я знаю, ты сможешь это сделать. Бекка умоляла, и единственный уголок его сознания, который не чувствовал боли, теперь ощущал вину. Каким-то образом это чувство вернуло ему контроль над горлом, и он сглотнул так сильно, как только мог. Боль не прошла полностью, потому что лекарство едва успело подействовать, но он чувствовал себя воскресшим. Короткий миг облегчённой тишины, и к нему начало возвращаться зрение. Ещё несколько секунд, и он понял, что сжимает руку Сэма. Похоже, сжимает до такой степени, что вся его рука была напряжена. Это было неловко. Медленно отпуская, Гризз начал понимать, что, возможно, Сэм был не просто парнем, в которого он когда-то был влюблён, даже не поговорив с ним. Потому что, очевидно, этого не могло быть. Когда боль медленно покидала тело, он поднялся и увидел, что Бекка и Сэм с тревогой смотрят на него. Ладно, ему нужно было спросить кое о чём. — Какого хрена? Наверное, это был хороший вопрос, потому что они не выглядели удивлёнными. — Значит, ты ничего не помнишь? — показал жестами Сэм, и, возможно, Гризз вспомнил вкус его губ, когда посмотрел на него. — Нет, Я имею в виду, да, немного. Я точно не знаю, что произошло, но могу вспомнить некоторые чувства, ощущения… И, например, Эдем. Я знаю, что есть ещё так много всего, но я боюсь, что мой мозг не смог бы пережить изучение всего сразу. Оба кивнули с серьезным выражением на лицах, и Бекка начала объяснять, медленно, как будто точно знала, что сказать. Прежде всего, он должен был понять, что ему не двадцать три. Очевидно, ему было двадцать четыре. Очевидно, все они провели больше года, застряв в дыре, которую он едва помнил. Остальное вернуло ему воспоминания. Она произносила предложение, и соответствующие воспоминания всплывали в его мозгу. Это было странно. Всё это время воспоминания, которые, как он думал, были у него о большей части выпускного года, были ложными. И новые просто казались… лучше. Не лучше в том смысле, что они нравились ему больше, потому что провести больше года в своём городе без взрослых и пытаться построить целое общество, косвенно вызывая многочисленные убийства, было далеко от типичного подросткового опыта, но лучше в том смысле, что он был честнее с самим собой. Теперь, когда он задумался об этом, в своих старых воспоминаниях он никогда по-настоящему не чувствовал себя самим собой. Однако была одна вещь, которую он всё ещё не мог понять. — Но зачем было приводить нас сюда сегодня? — спросил Гризз, после того, как Бекка закончила. — Я понимаю, что помнить всё так, как оно происходило, важно, но, например, я не понимаю, почему обязательно, чтобы мы все были здесь. Думаю, некоторым парням было бы лучше дома, я не знаю. Они поняли, что он имел в виду, а если и нет, то взгляда, который Гризз бросил на Кларка, Джейсона и Люка, было достаточно, чтобы понять. Они собирались ответить, но прямо перед тем, как их руки смогли сформулировать слова, визг микрофона разнёсся по всей комнате, заставив всех вздрогнуть. На сцене стояла явно напряжённая Элли. Она выглядела старше и более усталой. — Всем привет! Я действительно надеюсь, что вам пока нравится эта встреча выпускников, — сказала она со слабой улыбкой на лице. Последовавшая тишина была оглушительной. Ужасный ответ надеждам Элли. — Ладно, вам, наверное, интересно, почему я заставила вас вернуться сюда. Знаю, что многие из вас немного расстроены воспоминаниями, которые это вызвало, и мне жаль. Однако некоторые из нас остались. Те из нас, кто остался, никогда не забывали о том, что произошло. Я думаю о Бекке, Сэме, Хелене. Вы, ребята, лучшие, спасибо вам. И Бекка, и Сэм едва заметно кивнули, но только Элли обратила на них внимание. Остальные всё ещё смотрели прямо на неё, отчаянно ожидая. Осматривая комнату, Гризз заметил, что Хелены здесь нет. — В любом случае, — продолжила она. — Когда всё вернулось на круги своя, и вы теперь помните эту часть, большинство из вас ушло. Бекка, Сэм и Хелена, как те, кто остался, уделяли пристальное внимание тому, что происходило в Вест Хэме. Как вы знаете, мы не знаем, что произошло в две тысячи девятнадцатом году и как мы вернулись к тому, что было раньше. С таким же успехом эта вселенная может быть трюком, копией той, которую мы знали, и так далее. Не исключаем никаких возможностей. По большей части Вест Хэм вёл себя нормально, взрослые выглядели нормально, всё было в порядке. Элли сделала вдох, который прозвучал в микрофоне. Гризз видел, что у неё дрожат руки, и будь он проклят, если её глаза не блестели ярче обычного. В комнате начало нарастать нетерпение. Все понимали, что что-то явно не так. — Однако недавно запах вернулся. Вы знаете этот запах, тот, что был в две тысячи девятнадцатом году, до всего. Что ж, он вернулся. Не совсем везде, и не все могут его почувствовать. Пожилые жители, похоже, его не замечают. Я имею в виду, что некоторые так и делают, и именно поэтому мы можем подтвердить, что запах вернулся, но они не сильно помогут. Для них это первый раз, когда запах появился. Мы единственные, кто знает, что с нами случилось, и мы также единственные, кто испытал этот запах дважды. Это часть того, почему я вернула вас сюда. Мы единственные, кто в состоянии решить эту проблему. Нет… Нет, дело не в этом. Если бы это было так, то понадобились бы лишь немногие из вас. Нет, есть что-то большее… что-то более важное. Худшее? Я не знаю. Она снова замолчала и опустила голову, как будто отказывалась смотреть в лицо молчаливому собранию своих бывших одноклассников. Один из её всхлипов отразился от стен. Её волосы закрывали лицо, но Гризз видел, что она плачет. Её руки вцепились в края стола, слегка подрагивая при каждом маленьком всхлипывании. На это было больно смотреть. Гризз хотел подойти и помочь ей, положить руку на плечо, или что-то в этом роде, но он отчаянно не мог пошевелиться. Несколько мгновений спустя ему снова стали видны её глаза, красные и полные страха. Она выглядела на четырнадцать и сорок лет одновременно. — Хелена заболела. Никто не знает, что у нее. Она обращалась к врачам по всей стране, к лучшим из них. Никто не может сказать, в чем проблема. Она… она гниёт изнутри. И когда Бекка и Сэм просмотрели список жителей Нью Хэма, по крайней мере двое из них умерли от той же загадочной болезни. Я имею в виду, мы мало что знаем об этих смертях, но из того, что нам удалось раскопать на данный момент, симптомы те же. В файлах говорится, что это заняло несколько месяцев. И это… Я пыталась, я пыталась узнать об этом побольше, я ввела в Google каждое грёбаное ключевое слово, которое смогла найти, и ничего не появилось. Хелена умирает, а я ничего не могу сделать. Она сделала паузу. На мгновение показалось, что она вот-вот снова заплачет, прежде чем взять себя в руки. И в этот момент Гризз действительно смог увидеть шестнадцатилетнюю девушку в двадцатидвухлетней Элли. Она выглядела готовой развалиться на части. — Я больше не знаю, что делать. Нам нужна ваша помощь.