Клятва на обломках

      На заре веков, среди бескрайней пустоты, вспыхнуло Сердце Мира, положив конец Эре Ёльн. Оно яростно разгоралось, билось и втягивало в себя ткань мироздания — пожирало его. Что послужило причиной Его появления? Чья-то неукротимая воля? судьба? — неизвестно до сих пор.       Тогда ещё не существовало ни времени, ни материи — только ледяная темнота, сжимающаяся под натиском абсолютной энергии. Из Сердца Мира родился Великий Кузнец. Могучими руками развёл в стороны его границы, проделав себе путь в ничто. Как порождение света и силы, он обладал невиданной мощью: мысли его тут же становились реальностью, законы одновременно рождались, преобразовывались и умирали — царил настоящий хаос. Направленная сила созидания неизменно сталкивалась с силой хаоса, разрушения и энергии — разум Великого Кузнеца пытался противостоять Сердцу Мира.       Кто знает, сколько продлилась их битва, известно лишь одно: Великий Кузнец смог подчинить себе Сердце Мира, вобрав в себя остатки сил своего прародителя. Он сжимал Сердце, пока не смог проглотить, а после, раздираемый энергией, стал извергать мириады реальностей. Они путались, переплетались, сливались, рождали новые реальности, распадались или исчезали без следа, пока Кузнец не расставил их, определив каждой своё место. В одной из тысяч и тысяч таких и началась история, воспетая в веках…              ***       Тряска, вонь и полумрак — мои единственные товарищи за последние… Боги, я не знаю, сколько времени прошло. Уже много дней повозка почти не останавливалась, и я вместе с кучей детей примерно моего возраста был вынужден жаться к остальным и цепляться за всё, что только попадалось под руку, чтобы не упасть. После каждой стоянки ребят в фургоне прибавлялось.       Не могу сказать, что я был особенно напуган — пожалуй, всё самое страшное уже произошло. Моя деревня стоит… стояла на границе страны, у узкого ущелья — своего рода входных ворот в провинцию. Слухи о войне уже давно перекидывались от семьи к семье, но никто как будто бы не хотел верить, что это случится. Хотя, наверное, моя мама верила. Боялась, потому верила. Единственное чётко сохранившееся моё воспоминание о той ночи — её лицо, освещённое языками пламени, запах гари, грохот рушащейся крыши и крики односельчан. Спросонья я едва понял её. Она звала меня по имени, умоляла бежать, не оглядываясь.       Только услышав мамин крик за спиной, осознал — началось. Больше домой я не возвращался, и лишь через пару недель, побираясь в одном из мелких городков, уловил в толпе разговор двух ремесленников:       — Рэнхалс пал первым. Это было очевидно — самый прямой путь к центральной части Искольда… И почему они не догадались уйти?       — А, не знаю. Вроде люди в деревнях цепляются за свои фамильные домики или как-то так. Никого в живых не осталось, даже трупы не все смогли собрать — голову местной целительницы не могут найти до сих пор.       Я не надеялся, что моя семья останется цела, но… Нет, конечно, я надеялся. Я надеялся, но был готов к худшему — слишком много сирот встретил за дни скитаний. Но боль потери не заставила себя долго ждать. Было чувство, будто кто-то ударил под дых: меня скрутило от тоски, ненависти и горя, которым до того дня я не давал явиться на свет. Прокусил руку до крови, стараясь сдержать крик и рыдания, и, может, я бы умер от этих чувств на месте, как вдруг меня потянула за воротник чья-то сильная рука. Я вскинул голову и встретился взглядом с группой стариков.       Их наряды показались мне такими чудными, что удивление смогло на секунду вытащить меня из омута отчаяния. Один из них медленно кивнул, многозначительно глядя на меня.       — Texes angi`lge, — произнёс старик на странном, еле уловимом для слуха языке. Я не понял ни слова, но всё моё тело подчинилось приказу: «Поднимайся, дитя». Это немало напугало меня, и я точно ощутил — они знают, что мне страшно.       — Xerhatm tennal, enhum al`fox hasen, — продолжил он, кладя руку на мою голову. Звук его голоса был всеобъемлющим, будто шёл изнутри меня самого, вдруг откуда-то из глубин моего сознания поднялась волна спокойствия, обволакивающая, манящая.       Так же внезапно, как и появилась, процессия безмолвно двинулась дальше. Я был истощён, напуган и абсолютно сбит с толку, потому не мог просто позволить им уйти, оставить меня без законного, как мне тогда казалось, объяснения.       — Эй! Постойте!       Ни один из них даже не замедлил хода. В один миг я обогнал их, стал заглядывать в лица, желая убедиться, что происшествие не было порождением моего воспалённого разума, но и это старцы оставили без внимания. Они находились где-то в своём тайном мире.       Странным образом спокойствие, данное мне одним из них, полностью завладело мной, тревоги стали далёки, как какой-то морок, наваждение. Оглянувшись на грязную рыночную площадь, я оценил возможности: остаться одному в неизвестном городе, ещё и наедине с этим непонятным чувством, или отправиться за стариками, которые, может быть, из забавы или из жалости обратили на меня внимание, не подразумевая ничего большего. Терять уже было нечего, и я пошёл вслед за ними.       И вот я здесь, в фургоне, окутанный этим странным спокойствием до сих пор. Оно было сродни апатии — я не просто был спокоен, я даже не пытался узнать, куда меня везут и зачем. За все дни этого долгого путешествия я больше не видел и не слышал старцев.       Тем не менее, с некоторыми мальчишками я разговорился, с парочкой — даже сблизился. Почти все мы говорили на одном языке, да и по внешнему виду было ясно, что мы уроженцы Искольда — светловолосые и бледные. На нашем фоне сильно выделялись двое парней постарше — смуглые, обритые, чистые, в отличие от нас, и в таких же странных одеждах, как старцы. Они ничего не говорили, и по выражению их лиц тоже ничего прочесть было нельзя. Именно они приносили нам еду и изредка выпускали во время стоянок.       Во время одного из привалов нас вывели на улицу. Яркий свет, как и всегда, ослеплял глаза после столь долгого нахождения в темноте. Проморгавшись, я заметил, что на расстеленном на земле ковре лежат стопки новой одежды, у нескольких деревьев стоят лоханки с водой, а к их стволам прибиты небольшие зеркала. Старцев, как и всегда, не было рядом, но лагерь наш был во много раз больше: я увидел ещё три повозки, из которых вылезали такие же грязные, ободранные мальчишки. Впервые за недели или даже месяцы путешествий дарованное мне спокойствие отступило на задний план: я был взволнован — слишком резкая была перемена.       И почему-то больше всего меня тревожили зеркала и разложенная одежда. Пересчитал стопки — комплектов было явно меньше, чем ребят вокруг. Нас будут как-то отсеивать? Как и все, я лихорадочно оглядывался, пока мой взгляд не задержался на корытах, кусках мыла рядом с ними и бритвах. Грязь, не беспокоившая меня всё это время, внезапно проявила себя страшным зудом, и вонь, исходившую от тел вокруг, я ощутил как никогда остро. Всё моё естество будто воспрянуло ото сна: не дожидаясь указаний от провожатых, я подошёл к одному из деревьев и с некоторым опасением заглянул в зеркало. Увиденное меня потрясло.       Я знал, что выглядеть буду так себе, но совершенно не ожидал, что я так исхудаю. Мне было почти 16 лет, подобно всем деревенским мальчикам, был достаточно крепким, и, хотя не страдал от тщеславия или нарциссизма, раньше любил заглядывать в зеркала, чтобы рассмотреть свои волосы — с детства мне говорили, как мне с ними повезло. Теперь же я выглядел, как живой скелет, а волосы посерели от пыли и копоти и спутались в один большой колтун, лицо осунулось, под глазами пролегали глубокие тени. Я с некоторой брезгливостью провёл рукой по заросшему подбородку — борода начала пробиваться у меня достаточно рано — и, не медля ни секунды, умыл лицо и приступил к бритью. Некоторые дети последовали моему примеру, некоторые стояли, глупо хлопая глазами и оглядываясь на посредников старцев. Те оставались безучастны, будто не видели растерянных лиц и не слышали редко пробивающихся сквозь общий гул боязливых вопросов.       Отмывшись в лохани, насколько это было возможно, я хотел уступить место, когда рядом со мной внезапно возник один из провожатых. Он молча протянул мне ножницы. Невольно посмотрел в зеркало. В юноше, смотревшем оттуда на меня, едва можно было признать того деревенского паренька, которым я был недавно, и эти уродливые, путанные космы показались мне мостиком между прошлым и будущим. Не позволив себе сомневаться еще больше, приступил к делу.              Я закончил преображение раньше остальных и с большим удивлением заметил, как поредели наши ряды. Некоторые из ребят даже принимались плакать, таких было совсем немного, но их сразу же отводили обратно к фургону. Почему-то меня посетило нехорошее предчувствие.       — Ты что-то чувствуешь, анги? — услышал голос старца позади и внезапно вздрогнул — впервые я услышал его так громко и чётко. Его взгляд, казалось, пронзал меня насквозь, давил к земле, взывая к ответу.       — Я боюсь за них, — как бы я ни сопротивлялся зову, ответ не заставил себя долго ждать.       — Есть пути, с которых нельзя сходить.       Повозки, заполненные мальчишками, не прошедшими это таинство, тронулись и исчезли за поворотом, и я с ужасом отметил, что нас осталось всего четверо, не считая последователей старцев. Одежды загадочным образом исчезли. Какую-то странную уверенность, тем не менее, мне внушал увесистый каменный амулет на тесьме — я нашёл его внутри стопки. На одной из его граней были вырезаны символы, похожие на рунические, но ранее мне не встречавшиеся: ማንሻ. Чем больше я вглядывался в них, тем сильнее расплывались границы рун — они будто избегали моего взгляда, оплывали его по кругу. Я был настолько увлечён этой загадочной надписью, что внезапно раздавшийся голос одного из проводников заставил меня вздрогнуть.       — Этот день — последний для прошлых вас. Предстоит долгая дорога, — объявил самый старший из смуглых ребят подле старца. Его произношение, к моему удивлению, было идеальным, почти как у коренного горожанина. — Нужно успеть до ночи.       Я ожидал, что мы остановимся у очередного небольшого городка, но, завидев вдали шпили, почувствовал, как по плечам пробежали мурашки. Эйрихус — Верхний Дом. Столица земель Искольд.       ***       Каждому выдали списки покупок и по мешочку с монетами, после чего старцы и их приближённые направились прямиком к сердцу города — в посольства, а мы остались, предоставленные сами себе. Я никогда раньше не был в Эйрихусе, никогда не видел столь больших и величественных городов, в какой-то момент я почувствовал приближающуюся волну паники, однако оказалось достаточно вспомнить о том чувстве апатичного спокойствия, чтобы побороть её — после этого странного посвящения я с каждой минутой будто начинал видеть и чувствовать больше. Может быть, мне стоит положиться на эту новую внутреннюю силу, и она укажет мне путь?       Я сконцентрировался и обратил взгляд к небу, закрыл глаза и попытался отдать себе приказ найти нужные мне лавки — или хотя бы прийти к какому-нибудь подобию центрального рынка. В следующую же секунду меня грубо толкнул плечом дородный грязный мужчина — по-видимому, шахтёр — и гаркнул:       — Не считай ворон, парень! Раззявился тут, деревенщина. Шевелись!       Я поспешил отойти в сторону от дороги, и до моих ушей долетело бормотание мужика:       — И что это на нём надето?       Очевидно, особой силы провидения или чего-то в таком духе у меня не было. Либо пока ещё не было — впрочем, дела это не меняло. С опаской покосился на высоченные крепостные стены и видневшиеся ворота и смиренно направился прямо в пасть столицы.       То, что я увидел, подойдя к воротам, стало даже большим потрясением, чем все события последних дней вместе взятые. Врата, обрамлённые огромной каменной аркой, были напичканы тысячами затейливых механизмов, регулировавших поток людей: было два пропускных пункта на вход и на выход из города. Хаос шестерёнок, лебёдок, поворотных колец, рычагов, поршней и других частей, названия которых я не мог знать, по временам подсвечивались тёмно-зелёными огнями, то тут, то там вспыхивали руны — мама научила меня читать руны, но их последовательности на механизмах не имели какого-либо смысла. Это был шифр? Иной, незнакомый мне вид рунической записи? Хорошо отлаженная система механизмов и древней магии, по-видимому, позволяла идентифицировать каждого человека, входившего в город. Понаблюдав, я понял, что один из входов и выходов предназначался для жителей города, вторая пара — для посетителей. На ватных от волнения ногах пошёл в сторону пропускного пункта, не имея ни малейшего представления, как хитрая охранная система меня пропустит. У каждого гостя города имелись при себе бумаги, обосновывавшие цель визита — при проходе через маленькие воротца они сами собой вылетали из кармана или сумки гостя и отправлялись в пост охраны. Очередь продвигалась быстро, я снова воззвал к моей верной подруге-апатии, когда прямо перед моим носом бумага, вылетевшая из вещей богато одетого господина, ярко вспыхнула и превратилась в пепел. В ту же минуту стража подхватила мужчину, увлекая его в глубь поста. Я успел заметить, как его лицо стало белым, словно мел.       «Мне конец», — мелькнула паническая мысль. Я намеренно подавил её усилием воли и подбоченился, будто бы моя внешняя уверенность и невозмутимость может обеспечить мне проход в город. Проходя сквозь ворота, я зажмурился, обращая молитвы ко всем богам, которые только могли помочь мне сейчас. Почувствовав, как что-то тянет тесьму амулета вверх, я резко открыл глаза, готовясь к худшему, однако камушек парил сам по себе — точнее, врата подняли его. Символы на нём коротко и ярко вспыхнули и тут же погасли. Я замер, не зная, что это всё значит.       — Не задерживайте гостей, проходите! — крикнул мне стражник, и я быстро зашагал вперёд. Чем бы этот амулет ни был, он, видимо, обладает свойствами пропуска в столицу.              Ещё на уроках истории нам рассказали, что Эйрихус — одна из самых укреплённых столиц в мире. Город разделялся крепостными стенами на три сектора, я был во внешнем, в низине. Как и говорила настоятельница — учили нас, в основном, в церкви — дворец клана Искольд был виден из любой точки города и издали напоминал часть горы, в которой, по слухам, были проложены тайные туннели для быстрого вывода королевской семьи в случае, если оборона всё же будет прорвана. Я ещё раз окинул взглядом внешнюю стену, толщиной в два небольших дома, нагромождённые на неё орудия и поёжился. Что способно прорвать хотя бы внешний, самый примитивный круг обороны?       Город возвели на склоне горы у самого побережья, на скалах, и значительная часть всей городской жизни протекала где-то в недрах: шахтёры, кузнецы, ювелирных дел мастера, литейщики, общежития для бедных и низовых рабочих, а также множество таверн и пабов — все это находилось под землей. По сути, Эйрихус включал в себя два совершенно разных города. Поверхность отдали торговцам, купцам, политикам, деятелям искусства, магам, воинам и охотникам. Самые богатые жили в центральном секторе и над, и под поверхностью, самые бедные — в менее защищённом внешнем секторе. Я вспомнил свою деревню — сборище деревянных домиков, некоторые, в лучшем случае, охранялись частоколом и собаками — и не без грусти улыбнулся. Каково было бы им жить, как мы, в чистом поле?       Входа было только два: главные ворота на земле и подъёмник для торговцев, расположенный на уровне вод, в одном из гротов. С запада город очерчивала неприступная горная гряда, на востоке — отвесный обрыв в море. Скалы были столь крутыми, что нападение с воды не имело никакого смысла, тем более, вся их поверхность была испещрена бойницами, а на преодоление гор решился бы только безумец или глупец.       Единственной привычной деталью вокруг были деревянные лачуги охотников и мелких предпринимателей да казармы городской стражи, но их было немного — невдалеке я мог разглядеть первые каменные домики. Крепкие выбеленные стены, массивные дубовые двери, фризы, украшенные затейливой резьбой — мифическими зверями и богами — привлекли моё внимание, и я подошёл поближе. Наверное, глядел на убранство минут 10 и продолжил бы стоять и дальше, не отгони меня в сторону хозяин дома. Воспользовавшись случаем, я спросил:       — Вы не подскажете, кэйрихар, как я могу попасть на центральный рынок?       — Рынок? — озадаченно спросил он, а после дико расхохотался. — Рынок! Сынок, здесь нет рынков — тебе нужно найти Васкиптхус — торговый дом, иначе говоря — местные называют его просто Васки. Иди ко вторым стенам, там уже тебя сориентируют поточнее. Рынок, надо же!       Я смущённо поблагодарил купца и поспешил скрыться с глаз, не мешая его веселью.              ***       Найти Васки не составило большого труда, всего-то пришлось пару раз спросить местных, стерпеть насмешки и остроты, зато мне удалось обогатиться на одно сочное яблочко. Теперь я был готов вернуться в лагерь, возможно, навсегда оставив родину. Солнце было ещё высоко, я решил не спешить и поглазеть на затейливые дома. Мне не пришлось пресекать вторые охранные стены, которые были ещё выше и толще, однако имевшие куда более изысканный вид. Полированный тёмный камень, немного похожий на обгоревший, поблёскивал тем самым зеленоватым светом — видимо, в этот раз зачарована была вся стена. Убедившись, что за мной никто не следит, я потянул руку к её поверхности, однако она будто бы отталкивала меня, и чем больше я пытался приблизиться, тем горячее становилась невидимая преграда. Внезапно я заметил, что камень вокруг моей руки пришёл в движение, и отскочил в сторону — вдруг стена решит, что замыслил недоброе. Наверху величественно восседали гаргульи, драконы, русалки, мантикоры и другая живность, так же таинственно отливая зеленцой. Не желая быть зажаренным (или съеденным) заживо, я перенаправил свой бурный интерес на дома — теперь это были даже не те чистенькие беленькие домики с деревянными элементами, а, по моей скромной оценке, небольшие каменные крепости. Резьба, высеченная на граните, стала еще более изощрённой и тонкой и иногда складывалась в имена и даты — каждый дом отражал на себе историю жизни и подвигов своих хозяев. У одного из купеческих домов — самого вычурного на улице — колонны, например, будто были набраны из монет разных стран, документов и разнообразных изделий из металла, от подсвечников и люстр до ложечек для сахара. Сколько я ни вглядывался, не мог разглядеть за этим узором ничего, кроме честолюбия и какого-то напускного, пошлого богатства.       — Смешно, правда ведь? — услышал я голос за спиной и обернулся. Ко мне обращалась женщина, судя по одежде, целительница: зелёная туника оттягивалась к земле от безумного количества карманов, полнящимися склянками и мешочками, и пучками трав. Не без удовольствия заметил на её руке браслет из голубых, зелёных и жёлтых бусин — цвета богов-покровителей лекарей, алхимии и света соответственно — я уже начинал опасаться, что и боги у нас, провинциалов, и горожан разные.       — Это дом одного древнего и не самого приятного семейства, — продолжала она, — продавцы домашней утвари, разбогатевшие на кражах и махинациях. Они всё отрицают, но, судя по тому, что за столько сотен лет они так и не перебрались по ту сторону стен, значит, Зор не на их стороне.       — Пожалуй, — я лишь пожал плечами. — А вы были по ту сторону стен?       — Конечно. Не каждый житель сектора может туда попасть, но, по моей памяти, порядочные люди все туда вхожи. Эти врата настроены куда более хитро, чем внешние — они будто видят нас всех насквозь, наши души, — женщина приблизилась ко мне на пару шагов и покачала головой. — Ты решил стать одним из них?       — Одним из… кого?       — О, дитя, ты даже не знаешь, к кому попал в руки?       Я медленно мотнул головой, ощутив, как сжалось моё сердце.       — Я… Я последовал за ними, потому что, — я запнулся, поскольку и сам не был уверен в том, что это правда, — потому что мне некуда было идти. Не к чему было идти. А к кому я попал?       — Все так говорят, — целительница достала из кармана сияющий флакон с какими-то гранулами, огляделась и быстро пихнула его мне. — Послушай, мальчик, это очень важно. Ты помнишь, кто ты и откуда ты пришёл?       — Конечно же помню!       — Не делай такое лицо, потом ещё спасибо скажешь. В следующую же полночь расскажи всё, что ты помнишь, флакону, убедись, что никто, ни одна живая душа, не видит тебя, и спрячь его. Ты меня понял?       Я скептично окинул женщину взглядом: лекари по какой-то причине почти всегда были… Странноватыми людьми, склонными верить в самые безрассудные идеи. Лекарь из соседнего поселения, например, убеждал каждого пациента, что у одной из лун есть уши, а деревья могут танцевать квинг.       — И почему же это нужно сделать в следующую полночь, а не в эту?       — Потому что сегодня ты уже не успеешь.       — Как это? Солнце же ещё высоко!       Женщина усмехнулась и показала мне карманные часы. Без пятнадцати одиннадцать.       — Милый мальчик, сегодня праздник Брэйанти, бога света — Верховные маги всегда зажигают тысячи огней над городом.       Я ошеломлённо смотрел на целительницу, не в силах поверить в несколько обстоятельств разом. Во-первых, день Брэйанти отмечали в середине лета, нападение же на мою деревню произошло в первые его недели — до встречи со старцами прошло недели две-три, тогда как в той зловонной повозке я, по ощущениям, пробыл не меньше месяца. Конечно, я мог ошибаться — нас нечасто выводили из фургона, потерять счёт времени было бы легче лёгкого, и всё же настолько разительного отличия я не ожидал. Получается, в разъездах мы пробыли от одной недели до… Пары дней? Нет. Точно, абсолютно точно нет.       — Вы не шутите?       Теперь настал черёд самой целительницы скептически на меня смотреть.       — Моя сила — продолжение Брэйанти, он — мой источник и отец-прародитель. Мальчик, ты думаешь, здесь уместны шутки?       Женщина выглядела почти оскорблённой, и я поспешил откланяться и скрыться из виду. «Не может быть, что прошло так мало времени… Под конец в фургоне было много ребят, да и останавливались мы, по меньшей мере, раз 5-6, чтобы подобрать их. Я помню, что успевал отвыкнуть от солнечного света настолько, что каждая остановка была для меня сравнима с пыткой. Едва ли всё могло быть так, если бы мы останавливались пару раз в день… Да даже раз в день — это немыслимо! Что-то не так…» — чем дольше я размышлял об этом, тем более необычно себя чувствовал: воспоминания размывались всё больше, и спустя пару минут вовсе стали походить на бред полоумного.        Ладно, хорошо. Во всяком случае, это не главная моя проблема: прямо сейчас я катастрофически опаздываю. Потеряв несколько драгоценных минут на этот странный разговорчик, я кинулся бежать, как я надеялся, в сторону Южных ворот, впопыхах запихнув флакон под мантию.       ***              Я заблудился. Конечно, именно так обычно и бывает в незнакомых местах, когда несёшься очертя голову. Моё измождённое тело уже отказывалось нести меня, и я со злостью пнул камень и уселся на дорогу в незнакомом мне проулке. Было так тихо, что я понял — я очень далеко от главной городской дороги и ворот, вокруг не было ни души. Внезапно ощущение страха, которое я испытал, глядя на уезжающих на повозках ребят, накрыло меня с полной силой. Вдруг старики решат, что я решил «сойти с дороги», как выразился один из них? От хмурых мыслей меня оторвал тихий всхлип, донёсшийся из-за угла. Я настороженно поднялся, прислушался, и пошёл на звук.       В расселине между домами сидела маленькая девочка, вся в грязи и пыли, и тихо плакала. «Бездомная, — подумал я, — или сирота». Сам того не ожидая, ощутил прилив солидарности — пусть хотя бы одним несчастным ребёнком станет меньше.       — Миледи, — тихо позвал я и присел рядом с ней на корточки, протягивая яблоко, которое мне удалось умыкнуть у одного из продавцов у ворот. — Что за беда принесла вам такое горе?       Она резко вздёрнула голову и смерила меня взглядом сверху-вниз. Её кукольное личико одновременно выражало и злость, и растерянность, и… Надменность? Присмотревшись получше, обнаружил, что её плащ удерживает дорогая брошь, волосы собраны в хоть и растрёпанную, но сложную косу причудливой формы. Не похоже на поведение бродяжки…       — Вам нужнее, — она резко отвела руку с яблоком от себя в сторону, встала, изящным жестом отряхнула пыль и упёрла руки в бока. — Я поняла, к своему глубочайшему сожалению, что была неправа.       Теперь я уже не был уверен, что происходящее реально. Может, во флаконе было что-то летучее и крайне… увеселительное?       — Не понял вас? — я был так поражён, что даже не подумал подняться на ноги.       — Разумеется, — девчонка тяжело вздохнула и пустилась в объяснения, активно жестикулируя. — Меня никогда никто не понимал, все мои 8 лет жизни. Я сочла, что буду полезна стране как шпионка и воительница, но ни мои друзья, ни прислуга не захотели меня поддержать. Тогда я решила, что лучший способ доказать свою правоту — дела делать, а не языком вертеть, — она запнулась и хихикнула, шёпотом добавив: — Так наша кухарка всё время говорит. Мне нравится, но кэйрифрау Хонкель запрещает мне так говорить. О чём это я? Ах, да. Авакки, тебе выпала честь сопроводить меня в более безопасное место. Я разумно опасаюсь путешествовать одна.       — Как ты меня назвала?       Девочка стихла и задумчиво посмотрела на меня, почёсывая подбородок.       — Вроде бы всё правильно сказала…       — Да нет, ты не понимаешь. Я не знаю, кто я. То есть, я знаю, кто я, но не понимаю, кем я стану.       — У тебя ц`саш висит, ты уже стал авакки.       — Допустим, — я решил не уточнять, что такое ц`саш, предположив, что речь об амулете. — Но кто такие авакки?       — Авакки Небья — это такая м-м-м… — она приложила палец к губам и подняла взгляд к небу. — Закрытая группа на территории М`Ка-Шеввы, готовящая кого-то в духе военных… провидцев? Э-э-э… Точно, орудие бога — боевые монахи! Но я вообще-то плохо помню, это был очень скучный урок.       За день я узнал слишком много информации, которая никак не хотела укладываться у меня в голове. Ладно, оставлю это на потом.       — А это правда, что вы не помните своих имён?       — Нет, — коротко ответил я и хотел было предложить девочке двинуться в сторону главной дороги — я надеялся, что она знает, куда идти, но не успел и слова произнести:       — Ну-ка, как тебя зовут, авакки? — она с вызовом посмотрела на меня, подняв брови.       — Меня зовут, — по непонятной мне причине я смолк — я будто бы не был уверен… Не был уверен, какое из имён моё. Холодный пот пробил меня, и слова целительницы теперь не казались таким уж бредом. Аластар? Грегор? Давид? Моё нутро не отзывалось ни на одно из них. Взгляд замер на ц`саше, на странных символах. Мне показалось, что сейчас они не так сильно искажаются, как утром, и какое-то сильное чувство отозвалось во мне. Как будто я почувствовал: это — моё имя. — Меня зовут…       Девочка подскочила, радостно захлопав в ладоши — в её глазах я видел неподдельное восхищение, как у всякого ребёнка, нашедшего подтверждение сухому факту, доселе казавшемуся крайне незанимательным.       — Не помнишь! И правда не помнишь имени!       — Так, довольно! Я провожу тебя до Южных ворот, если ты укажешь путь — я впервые оказался в Эйрихусе, я понятия не имею, где я, и я уже чертовски опоздал, — я хотел было схватить её за руку, но она пронзительно вскрикнула и отпрыгнула в сторону:       — Без рук! Иначе…       — Иначе ты потеряешься, а я…       — Иначе я… Я буду защищаться!       Маленькая строптивица выхватила из ножен кинжал, направив его в мою сторону.       — Откуда у тебя кинжал?! Ты ещё порежешься ненароком, убери его обратно!       — Я? Порежусь? Да я тебе такую трёпку задам, я — лучшая шпионка во всех землях клана!       Девчонка наотмашь взмахнула ножичком, нечаянно срезав часть выбившихся прядей, ойкнула и только после этого заметно присмирела.       — Так и быть, авакки. Я… сделаю тебе одолжение. За мной!        ***       Это была самая утомительная дорога в моей жизни. Пигалица без устали скакала вокруг, то рассказывая свои бурные фантазии о будущем страны, то пересказывая занимательные, на её взгляд, факты. Я был несказанно рад, отдав её в руки одного из стражников, несмотря на то что поначалу он решил, что я её то ли выкрал, то ли ещё какое злодеяние совершил. Похоже, девчонка — дочка кого-то из центрального сектора, но это мало интересовало меня. Ушла она не прощаясь и не благодаря. Всё это время я судорожно перебирал в голове имена, и, наконец, уже выйдя за пределы города, вспомнил.       — Лир, — с облегчением прошептал я, наслаждаясь звуком своего имени. — Кажется, Лир Долан.       Похоже, опаздывал не я один — старших авакки ещё не было, зато все мальчишки, вступившие вместе со мной на этот путь, были в сборе. Слово за слово у нас завязался разговор, а ещё спустя время все стали горячо делиться впечатлениями от посещения Эйрихуса. О прошлом никто не говорил, а спрашивать я не захотел — незачем их тревожить.       Весь вечер я лихорадочно повторял: «Лир Долан, Лир Долан, Лир Долан, Лир Долан…»