Your Shadows Linger | Твоё продолжение

Глава ордена Цзян умер в возрасте сорока девяти лет. В балладах и пылко пересказываемых шёпотом историях воспевалось, как он защитил своих учеников и забрал с собой на тот свет монстра, который на них напал. Это была почётная смерть для заклинателя и лидера. Вэй Усянь отправился на Пристань Лотоса как один из представителей Гусу Лань, чтобы выразить своё уважение и соболезнования. По прибытии их всех приветствовала семья Цзян Чэна: его сыновья-близнецы, один из которых должен был стать новым главой ордена; его маленькая дочь, прячущаяся за своими сопровождающими; его жена, утончённая женщина с умеренным уровнем развития, взявшая на себя организацию и проведение похорон, как подобает хорошей супруге. Церемония прошла, как и любая другая подобная церемония; семья скорбела в почтительном молчании. Вэй Усяня охватило чувство меланхолии. В конечном итоге, Цзян Чэн прожил жизнь и умер, как и любой другой человек. В конечном итоге, у свирепого Саньду Шэншоу были жена и дети, которые оплакивали его и возносили о нём молитвы. Отчасти Вэй Усянь был этому рад. Однако отчасти он почему-то грустил из-за этого. В конечном итоге, возможно, Вэй Усянь ожидал, что произойдёт нечто более впечатляющее. Возможно, какая-то часть него ожидала, что Цзян Чэн выйдет за пределы обыденности. Просто потому, что он был Цзян Чэном. . . . Вэй Усянь обнаружил, что ищет образ Цзян Чэна в его детях. Через три года после смерти их отца, близнецы Цзян прибыли на обучение в Облачные Глубины, как это делал их родитель и их предки. Мальчики были сыновьями Цзян Чэна до последнего цуня: от носов до губ и челюстей, от гибких станов до слегка волнистых волос. Однако их миндалевидные глаза не были цвета вымытых чернил. Нет… они были тёмно-карими, почти чёрными, если только свет не попадал на их радужку. У них были глаза их матери. И у них были озорные ухмылки гремлинов, которые прискорбно сочетались с их озорными умами. Вэй Усянь задавался вопросом, был ли он когда-нибудь таким неуправляемым. Он не мог справедливо судить о своих собственных поступках, но он мог поклясться своим именем, что не был таким бедствием, когда находился в Гусу Лань в качестве приглашённого ученика. Конечно, он нарушил десятки правил и вдохновил на создание десятков новых, но по большей части он делал это, чтобы подразнить Лань Чжаня. Близнецы, с другой стороны, казалось, поставили перед собой задачу противостоять каждому правилу, просто чтобы посмотреть, смогут ли они это сделать. – Айя, снова копируете правила? – усмехнулся Вэй Усянь, полный раздражённой нежности, когда нашёл близнецов в библиотеке. – Что вы сделали на этот раз? Близнецы прекратили свою работу, чтобы посмотреть на него. – Много чего, – ответили они в унисон. Близнецы Цзян были также известны тем, что являлись довольно нервирующими созданиями. – Тц-тц, что бы сказал ваш отец? Знаете, он был образцовым учеником! – заметил Вэй Усянь. Глаза близнецов напоминали две пары бездонных ям. – Мы не можем знать, что он сказал бы. – Он больше не с нами. Это слегка озадачило Вэй Усяня. – Ну, да. Но он всегда был суровым человеком, разве нет? Очень строго относился к правилам! – он ухмыльнулся, выражая свою собственную озорную натуру. – Бьюсь об заклад, он устроил бы вам двоим взбучку! – Мы бы не стали биться об заклад, – сказал один из них лишённым интереса голосом. Вэй Усянь осознал, что не может отличить их друг от друга. – Мы не можем знать, что сделал бы а-дье. Мы не можем говорить от его имени. – Ах, – Вэй Усянь почесал затылок, – полагаю, вы двое не так уж хорошо его знали? – А вы так уж хорошо его знали, Вэй-цяньбэй? И снова мальчики ответили в унисон. Их глаза словно смотрели прямо в его душу. Словно видели его насквозь. Вэй Усянь почти ответил «да». Почти. Но в итоге он сказал: – Нет. Я тоже не так уж хорошо его знал. Он даже не знал, что Цзян Чэн решил жениться, пока его не пригласили на свадьбу – как члена Гусу Лань, а не как кого-то, приближённого к Юньмэн Цзян. Не знал, что у него родились близнецы, пока мальчики не появились на публике в свой первый день рождения. Он не знал, воспитывал ли Цзян Чэн своих детей так же, как Цзинь Лина, или же подошёл к их воспитанию иначе. Он даже не знал, как именно Цзян Чэн воспитывал Цзинь Лина, если не считать скудных рассказов его племянника. Пока Вэй Усянь стоял и размышлял об этих вещах, близнецы вернулись к копированию правил. Их внимание было сфокусированным, их позы – безупречными, их каллиграфия – идеальной. Как будто они просто выполняли формальное задание, а не страдали от скучного наказания. Вэй Усянь молча ушёл и провёл остаток дня за поддразниванием младших учеников, чтобы отвлечься от мыслей о тех знакомо-незнакомых мальчиках в библиотеке. На следующий день близнецы снова устроили переполох. И через день, и через два дня. Их одинаковые ухмылки странно сочетались с их лицами, так напоминающими юного Цзян Чэна. Вэй Усянь не знал, были ли мальчики неугомонными от природы, или Цзян Чэн вырастил их такими. Было так много вещей, которые Вэй Усянь больше не знал о Цзян Чэне. . . . Вэй Усянь видел дочь Цзян Чэна всего несколько раз, но её репутация опережала её. Все знали Цзян-дасяоцзе не только как самую красивую девушку своего поколения, но и как самую избалованную. Её старшие братья и кузен Цзинь, главы двух самых могущественных орденов, давали ей всё, прежде чем она успевала этого пожелать. Ходили слухи, что она вовсе не знала слова «хочу», и это сделало её высокомерной особой, которой было чертовски трудно угодить. Во время дискуссионного собрания в Гусу она прибыла в составе делегации Юньмэн Цзян. Она выглядела свирепой и гордой, её острый подбородок был высоко поднят, а спина выпрямлена. На одно головокружительное мгновение Вэй Усяню показалось, что он увидел госпожу Юй. Она превзошла всех в стрельбе из лука, после чего с фырком покинула стрельбище; полы её одежд эффектно развевались за её спиной. На этот раз Вэй Усянь засмеялся и похлопал в ладоши. Вот это действительно была дочь Цзян Чэна! Девушка прищурила глаза, взглянув на него. Это тоже был характерный жест Цзян Чэна. Только ночью Вэй Усянь вспомнил, что этой девочке было всего шесть лет, когда умер её отец. Скорее всего, она не переняла эту привычку от Цзян Чэна. Скорее всего, это было её собственным характерным жестом. Это осознание в равной степени позабавило и опустошило Вэй Усяня. . . . Младший ребёнок семьи Цзян прибыл в Облачные Глубины через шестнадцать лет после смерти Цзян Чэна. Мальчик был ещё в утробе матери, когда погиб его отец. Его мать не осознавала, что беременна, пока не потеряла сознание от истощения и целители не осмотрели её. О самом младшем Цзяне было известно немного. Ходили неприятные слухи о том, что монстр, убитый его отцом, наложил на ребёнка проклятие, в результате чего тот страдал от странного недуга. Орден защищал мальчика, он никогда не появлялся на публике, и это всё только подливало масла в огонь. Когда пришёл его черёд учиться в Гусу, мальчика лично сопровождали его братья (оба были главами ордена Юньмэн Цзян, разделяя между собой власть так же, как они разделяли всё остальное; они были известны как Два Героя Юньмэна, и Вэй Усянь подумывал спросить, дал ли им это прозвище их отец, но сдержался). Вэй Усянь сидел рядом с Лань Чжанем и Цзэу-цзюнем, пока Два Героя представляли их младшего брата. Мальчик не произнёс ни слова, тихо сидя немного позади своих родных, пока близнецы объясняли его ситуацию. Самый младший Цзян никогда не говорил с посторонними. Только члены его семьи имели привилегию слышать его голос. Самый младший Цзян, как и его старшие сиблинги, имел в своих чертах определённое сходство с Цзян Чэном. Единственным отличием от них были его глаза. Из четырёх детей семьи Цзян только у самого младшего были глаза Цзян Чэна – полупрозрачно-серые, как будто кто-то проткнул его радужку кончиком кисти и позволил всем чернилам вытечь. Эти глаза светились тихим умом. . . . Маленький Цзян был тихим, словно ланьская мышь. Он сдавал свои задания раньше срока, безупречно выполнял все боевые формы. Его навыки в шести искусствах были образцовыми, как и у его братьев, только его репутация не была испорчена проказами. Маленький Цзян от макушки до пят был олицетворением благородного молодого господина, вот только не говорил ни слова. Похоже, у него не было друзей, но, похоже, его это не беспокоило. Это соответствовало словам его братьев: – Наш брат живёт в своём собственном мире. Мы смиренно просим его наставников отнестись к нему с пониманием. Его также, казалось, не беспокоил шёпот, повсюду следующий за ним. Для этого у него была сестра. История о том, как Цзян-дасяоцзе вызвала молодых господ на поединок в городе Цайи, потому что те насмехались над её молчаливым младшим братом, была горячей сплетней в цзянху. (Она победила, разумеется, к ликующей гордости Вэй Усяня.) Излишне говорить, что мальчик привлёк внимание Вэй Усяня. Прошло много времени с тех пор, как ему было с кем понянчиться, и он хотел удовлетворить эту свою не расходуемую нянчительную потребность. Конечно, было легче сказать, чем сделать. Вэй Усянь хорошо ладил с детьми. Правда! Ученики Гусу Лань толпились вокруг него, словно цыплята, а некоторые из них оставались его близкими друзьями даже в зрелом возрасте. Но было что-то в детях семьи Цзян, что делало его косноязычным. Ему не очень повезло с близнецами, несмотря на то, что он разделял с ними то же мнение о шалостях и розыгрышах (заключавшееся в том, что их следовало творить как можно больше всякий раз, когда была возможность). Теперь, с самым младшим Цзяном, всегда хранившим молчание, Вэй Усянь терялся ещё больше. Их первое взаимодействие прошло не очень хорошо. Не было необходимости вдаваться в подробности. Смысл заключался в том, что Вэй Усянь обращался с маленьким Цзяном так же, как он обращался с покойным отцом мальчика в юности: с небольшими поддразниваниями и подшучиваниями. Но, возможно, Вэй Усянь зашёл слишком далеко, или подобные шутки были не в стиле нынешнего поколения Цзянов. В итоге Вэй Усянь обнаружил себя лелеющим ноющий от боли и кровоточащий нос. Лань Чжань, пришедший спасти его, как и всегда, тут же назначил мальчику наказание за нападение на старшего. – Нет, Лань Чжань, всё не так, как ты думаешь! Я тоже виноват! Нет… на самом деле, только я виноват! Он сделал это ради… ради самозащиты! Да! – поспешно объяснил Вэй Усянь, стоя перед маленьким Цзяном, чтобы защитить его от Лань Чжаня. Лань Чжань сузил глаза. – Не следует прибегать к насилию. – Если только это не оправдано провокацией. А я действительно спровоцировал его. Ты же знаешь, иногда мне нужен удар-другой, чтобы узнать границы дозволенного, – Вэй Усянь усмехнулся. – Я уверен, что Цзян-гунцзы хорошо усвоил урок. Верно? Вэй Усянь повернулся к мальчику, который с пустым выражением лица смотрел прямо на Лань Чжаня. Он не выказал ни раскаяния, ни волнения. Лань Чжань встретил взгляд мальчика с той же бесстрастностью. Вэй Усянь чувствовал себя так, словно находился в эпицентре немой войны, пока, наконец, Лань Чжань не был тем, кто неохотно уступил. – Ты помилован. Я отменяю твоё наказание. Будь благодарен своему старшему, Цзян-гунцзы, за то, что только благодаря его великодушию ты был прощён. Вэй Усянь не успел возразить, прежде чем мальчик поклонился ему так низко, что это было едва ли не насмешкой. Что ж. По крайней мере, он унаследовал от своего отца талант проявлять дерзость через вежливость. . . . Вэй Усянь беспокоился, что маленький Цзян выразит своё недовольство через письма, и родные мальчика заберут его прежде, чем он закончит обучение (самый младший Цзян вёл очень активную переписку с семьёй, каждый день получая из дома пачки посланий. Это провоцировало ещё больше насмешек за его спиной, но, к счастью, как и всегда, его это не беспокоило). Однако шли дни, а мальчик, более низкий, чем его сверстники, всё ещё приходил на занятия – тихий, мечтательный и отстранённый, но умудряющийся каждый раз успешно сдавать все тесты. Вэй Усянь отправился в Цайи и купил корзинку горячих паровых булочек с семенами лотоса, которые продавала семья из Юньмэна, переехавшая несколько лет назад. Когда занятия закончились, он принялся искать маленького Цзяна. Это было сложнее, чем он думал: казалось, никто не знал, куда делся тихий мальчик, и не то чтобы их это заботило. Вэй Усянь почти сдался и уже собирался отправить еду в комнату маленького Цзяна, когда его озарило. Он решил проверить свою идею и пошёл на тайную поляну, где он, Цзян Чэн и Не Хуайсан обычно дремали после занятий. Как ни странно, самый младший Цзян действительно был там: он сидел, скрестив ноги, и читал книгу. Быть может, его привлекла эта поляна так же, как в своё время Вэй Усяня и Цзян Чэна. Это место находилось достаточно близко к реке, чтобы можно было чувствовать запах воды – запах дома. – Добрый день, – поздоровался Вэй Усянь, выступая из-за деревьев. Мальчик поднял взгляд, не испугавшись при его появлении. – Ты знаешь семью Цзу из Юньмэна? Уверен, что да. Это ведь они пекут лучшие булочки и владеют лавкой на рынке неподалёку от Пристани Лотоса, верно? Вэй Усянь устроился перед мальчиком, стараясь не вторгаться в его личное пространство. – Несколько лет назад младший из семьи переехал в Цайи и открыл ещё одну лавку. Булочки на вкус такие же, как я помню! Вот, – Вэй Усянь открыл корзинку, демонстрируя мягкие ароматные пурпурные булочки. – Уверен, ты скучаешь по ним? Мальчик невозмутимо посмотрел на корзинку. – Предложение мира? Прости за то, что в прошлый раз перегнул палку. Мальчик взглянул на него. Вэй Усянь приподнял брови, чтобы подбодрить его. Вэй Усянь старался не вопить от радости, когда маленький Цзян взял одну из булочек и аккуратно съел её. Мальчик поклонился в знак благодарности, и на этот раз это была не насмешка. Они провели на поляне весь оставшийся день. Вэй Усянь болтал о том и о сём, выбирая безопасные темы, осторожно прокладывая путь к более близкому знакомству, вместо того чтобы резко и бестактно нырять прямо в чужое личное пространство, как он это обычно делал. Мальчик смотрел на него невыразительным взглядом, и разгадать скрывавшиеся за ним эмоции было намного труднее, чем в случае с Лань Чжанем. Когда Вэй Усянь замолчал, он вернулся к своей книге. Но, по крайней мере, мальчик не ударил его локтем по лицу снова. Вэй Усянь посчитал это победой. . . . Вэй Усянь не знал, почему он проникся такой любовью к младшему Цзяну. Да, он любил детей. Их юность и невинность заставляли его чувствовать себя живым. Он составлял компанию А-Юаню и А-Лину, пока мальчики не выросли и не обзавелись собственными детьми. Но к самому младшему Цзяну он испытывал некую иную привязанность, нечто щемящее в его сердце. Что-то, что не было похоже на его привязанность к А-Лину или к другим детям Цзян. Возможно, Вэй Усянь скучал по человеку, который ушёл слишком рано. Возможно, он видел того человека в этом мальчике, хотя сам мальчик никогда не хмурился и не бросал хлёстких слов. Маленький Цзян был до мурашек похож на юную версию своего покойного отца, но лишь немногие люди помнили его таким, и только Вэй Усянь помнил так много. Когда они спарринговали, маленький Цзян иногда делал один характерный приём – комбинацию техники Юньмэн Цзян и определённого личного тика, который, Вэй Усянь мог покляться, принадлежал только Цзян Чэну. Когда они ели вместе, мальчик каким-то образом всегда выбирал блюда, которые Цзян Чэн любил больше всего – блюда, которые он никогда не признавал своими любимыми, потому что они не очень хорошо удавались Цзян Яньли, и, следовательно, она редко их готовила, в отличие от супа со свиными рёбрышками и лотосом. И самое странное! Мальчику всегда удавалось находить те самые тайные места, о которых знали только Вэй Усянь и Цзян Чэн. Вэй Усянь не хотел предполагать, и даже если это было правдой, он не хотел обременять мальчика жизнью, которая осталась позади, но… В присутствии маленького Цзяна он называл себя шушу. В глубине души, день за днём проводя вместе с мальчиком, Вэй Усянь чувствовал, будто нашёл своего давно потерянного друга. . . . И вот так, в один из дней, учебный год маленького Цзяна подошёл к концу. В последний день пребывания мальчика в Облачных Глубинах Вэй Усянь купил пару воздушных змеев и отвёл его на открытое поле за горой. Это был не лучший сезон для такого времяпрепровождения: ветер был слишком порывистым, а воздух – слишком влажным. Но смысл происходящего заключался не в самих воздушных змеях, а в воспоминаниях, которые Вэй Усянь пытался воссоздать. Вэй Усянь и маленький Цзян столкнули своих воздушных змеев, яростно сражаясь друг с другом. Вэй Усянь издавал все соответствующие восклицания и комментарии, а сын Цзян Чэна сосредоточенно молчал. Они тоже так делали, в прежние дни. Весной они с Цзян Чэном каждый день сбегали на шичэнь сразу после обеда. На уединённой поляне за холмом, отбрасывающим тень на Пристань Лотоса, их воздушные змеи взлетали в небеса и свирепо сражались. На летучем бойце, которым Цзян Чэн дорожил больше всего, был нарисован жуткий упырь. У чемпиона Вэй Усяня по углам были крошечные развевающиеся ленточки. Они так часто сталкивались в воздухе, пока их владельцы оттачивали свою технику. Зачастую обе лески лопались одновременно, и Вэй Усяню с Цзян Чэном приходилось преследовать обоих воздушных змеев, прежде чем деревенские дети смогли бы завладеть ими. Сладкий запах весеннего воздуха и водянистый – мальчишеского пота, смешанные со смехом и шутливыми подначками, были одними из самых ярких образов его детства. Ещё одной вещью, которую он помнил, было то, как Цзян Чэн управлял своим воздушным змеем. Будучи взрослым, глава ордена Цзян был известен как амбидекстр. Во время войны он яростно сражался с Цзыдянем в правой руке и с Саньду в левой. Но в то время, когда единственной битвой, которую они знали, было сражение змея-упыря с «неженкой», Цзян Чэн всегда использовал только левую руку, чтобы маневрировать своей леской. Его атаки были сильнее, когда он её использовал. Вероятно, причина заключалась в том, что его правая рука к тому моменту уже болела от утренних тренировок с мечом, но тогда они называли левую руку Цзян Чэна Чудом Воздушного Змея, и им было весело верить в это. Такова была простая жизнь двух мальчишек. Маленький Цзян также использовал левую руку, чтобы маневрировать своей леской. Вэй Усянь развлекал себя мыслью, что это Цзян Чэн жил в теле своего сына, пусть даже он знал, что самый младший Цзян всегда был левшой. . . . На следующее утро Два Героя Юньмэна и молодая госпожа Цзян прибыли в Гусу, чтобы забрать своего любимого брата. Теперь действительно пришло время прощаться. Старшие сиблинги смотрели на Вэй Усяня, пока он сопровождал маленького Цзяна обратно в их ожидающие объятия. Вэй Усянь предполагал, что близнецы скажут что-нибудь краткое и отстранённое, или девушка отпустит пару ехидных замечаний, но ничего такого не было. На самом деле, если Вэй Усянь осмелился бы утверждать, они казались довольно доброжелательными. Близнецы смягчили свою жуткую гремлинскую натуру, а девушка фыркнула, но не нахмурилась. Вэй Усянь улыбнулся маленькому Цзяну. Возможно, он всё-таки что-то написал своим родным, но это, наоборот, выставило Вэй Усяня в хорошем свете. Ах, Цзян Чэн, какой у тебя милый ребёнок! Маленький Цзян присоединился к своей семье, и это было похоже на то, как будто последний кусочек головоломки занял своё место. Четверо детей, так похожих на Цзян Чэна, каждый из которых нёс в себе память о своём отце. Озорном Цзян Чэне, который неожиданно толкал Вэй Усяня в озеро и придумывал самые изощрённые розыгрыши, когда ему этого хотелось. Гордом Цзян Чэне, избалованном наследнике Юньмэн Цзян, всегда быстро вспыхивавшем и напоминавшем людям о своей матери. А также тихом, нежном Цзян Чэне; той его стороне, которую немногие знали или верили, что она может существовать. Человеке, который безмолвно нёс своё бремя и так же безмолвно любил. В совокупности они все были как Цзян Чэн, каким Вэй Усянь его всегда знал. Они были его продолжением. Прошло почти тридцать лет с того момента, как у Цзян Чэна родились близнецы, но у Вэй Усяня было такое ощущение, будто он впервые увидел – действительно увидел – второе поколение сиблингов Цзян. Их лица напоминали Цзян Чэна – тень человека, свидетельство его присутствия. А их глаза, три пары тёмно-карих и одна пара серых, напоминали о многих вещах, которые Вэй Усянь упустил из жизни Цзян Чэна. О многих вещах, которые он никогда не знал о Цзян Чэне. Плотина, за которой Вэй Усянь прятал свою меланхолию, рухнула, когда он осознал, что никогда не был частью жизни этих детей. Это было так давно, но тогда, когда он ещё носил цвета Юньмэн Цзян, такая возможность никогда не приходила ему в голову. Они тешили себя размышлениями о том, какие из них выйдут дяди. Они испытывали отвращение от вероятности того, что у Цзинь Цзысюаня будут дети от Цзян Яньли, не зная, что этот самый ребёнок будет кем-то, кому Цзян Чэн посвятит свою жизнь, кем-то, кто слишком рано осиротеет, кем-то, с кем Вэй Усяню только каким-то чудом удастся сблизиться. Настолько близко, насколько позволял ему Цзинь Лин, но Вэй Усянь всё равно был за это бесконечно благодарен. С детьми Цзян Чэна ему не так повезло. Тогда, когда всё было просто, красиво и светло, он хвастался, что станет любимым дядей детей Цзян Чэна, потому что, в отличие от их сварливого отца, Вэй Усянь собирался быть весёлым и снисходительным. Затем Цзян Чэн говорил, что он будет любимым дядей детей Вэй Усяня, потому что, в отличие от их безответственного отца, Цзян Чэн был надёжным человеком. Было время, когда они верили, что всё сложится именно так. Но Вэй Усянь даже не смог подержать детей Цзян Чэна на руках, когда они были ещё малышами. Теперь они все стали взрослыми, самому младшему исполнилось шестнадцать лет, и внезапно Вэй Усянь вспомнил все те случаи, когда он мельком – только мельком – видел детство этих четверых. Близнецы, застенчиво, но ответственно следующие за своим отцом, когда они посетили своё первое собрание за пределами Юньмэна. Юная госпожа, с любопытством выглядывающая между развевающимися одеждами своих сопровождающих во время похорон отца. И маленький Цзян, ах, маленький Цзян, с которым Вэй Усянь даже не встречался до прошлого года. Он пропустил празднование первого месяца рождения каждого из них. Он ни разу не послал им никаких подарков. Это никогда не беспокоило его раньше, поскольку они с Цзян Чэном уже находились на разных концах мира друг от друга, даже когда его шиди ещё был жив; но теперь, глядя – по-настоящему глядя – на детей Цзян Чэна, Вэй Усянь увидел всё, что было потеряно для него безвозвратно. Люди говорили, что можно оставить вещи в прошлом. Когда-то он тоже в это верил. Но чувства – штука нежная и переменчивая. В отличие от времени, они не были чем-то линейным. Иногда чувство, которое вы похоронили глубоко внутри, всплывало на поверхность без особых усилий, и вас вновь переполняли сожаления. Цзяны поклонились на прощание. Вэй Усянь поклонился в ответ, желая им безопасного путешествия. После этого всему снова пришёл бы конец. Или он так думал. Как раз перед тем, как группа должна была пройти через внешние ворота, маленький Цзян развернулся и пошёл обратно к нему. Выражения лиц его сиблингов были такими же удивлёнными, как и у Вэй Усяня. Маленький Цзян приближался к нему неспешно, не утруждаясь бегом (это не имело никакого отношения к правилам, так как мальчик в любом случае следовал своему собственному ритму). Все наблюдали за ним, затаив дыхание; девушка выглядела так, будто хотела вернуть младшего брата, но любопытство удержало её. Маленький Цзян остановился перед Вэй Усянем. – Шушу, – сказал он голосом настолько глубоким, насколько это возможно для подростка. Раздался коллективный вздох, включая Вэй Усяня. Маленький Цзян поджал губы, что непривычно изменило его обычно невозмутимое лицо. Казалось, он не знал, что сказать, словно прежде поддался импульсу. В конце концов, он промолвил: – Спасибо. Берегите себя. Он собирался поклониться, но Вэй Усянь притянул его в объятия. – Нет, спасибо тебе. Ты тоже береги себя, малыш, – прошептал Вэй Усянь, и ах… он плакал? – Приходи навестить своего старого дядюшку, когда у тебя будет время, а? Давай снова запустим воздушных змеев и съедим булочки с семенами лотоса. – Булочки, – сказал маленький Цзян, всё ещё прижимаясь лицом к плечу Вэй Усяня, – на вкус не такие же. Давайте купим настоящие на рынке Юньмэна. Вэй Усянь влажно рассмеялся. – Да. Звучит неплохо. Он отстранился, хотя и не хотел этого. Маленький Цзян посмотрел на него и… ах. Большинство людей помнили Цзян Чэна как сурового, свирепого Саньду Шэншоу. Олицетворение резкости и опасности. В последние десятилетия такое же впечатление о нём сложилось и у Вэй Усяня. С какого-то момента ему стало казаться, будто Цзян Чэн всегда сжимал челюсти и хмурился, сколько он его знал, даже когда они были детьми. Но бывало и иначе. Когда он разговаривал с шицзе. Когда Вэй Усянь делал что-то хорошее, стремясь этим добиться прежде всего именно его признания. Когда он благословлял брак Цзинь Лина, когда он смотрел на своих детей, сопровождавших его на собрания, когда он думал, что никто на него не смотрит. У него была такая нежная, красивая улыбка, напоминавшая изящный распустившийся лотос. Вэй Усянь потёр глаза, тщетно пытаясь сдержать слёзы. У маленького Цзяна было лицо Цзян Чэна, его глаза, его старательность и все другие мелочи, которые лишь немногие люди помнили или знали. У него также была улыбка Цзян Чэна.