Выжить в зомби-мире

Сенку уже страшно заходить в комнату Гена, а уж тем более касаться его. С каждым днем с лица сползает кожа, и от увиденного юноша готов вывернуться наизнанку. Постоянно приходится выкидывать слезающие куски, лишь бы кто не увидел, обрабатывать комнату, дабы избавиться от не столько едкого, но все же неприятного запаха, и перед другими сыпать оправдания, мол, каждодневная чистка помещения улучшит состояние, так пневмония (которая ею и не являлась) пройдет быстрее. Ах если бы. С каждым пересечением порога сохранять самообладание все сложнее. Нет, хочется не бросить все это: уборку, гребаную кожу, постоянное проветривание комнаты, обрабатывание чужих ран и самого Гена на произвол судьбы. Хочется пасть перед страдающим на колени, взять его бледную иссохшую руку и разреветься к чертовой матери, словно ребенок, который потерял игрушку. Но Ишигами держится. Не столько ради себя и других, сколько для Асагири, которому явно хуже. – Все удивляюсь, как ты продолжаешь сюда приходить. Видно же, что тебе плохо. – Если бы я тебя бросил, стало бы еще хуже. – Ха, дурак ты Сенку-чан. Но спасибо, – слабая улыбка, дрогнувшая на губах, еще больше обнажила все таящаяся под кожей. Ишигами повторяет жест юноши, но получается вяло. Оба это понимают, но молчат. Пока рука повторяет ежедневный ритуал в виде тщательной обработки ран, смывания крови, Ген продолжает улыбаться, радуясь чему-то своему. – Чего такой довольный? – Хмм, слукавлю, если скажу, что не знаю. Но не хочу напугать тебя своим ответом. – Кроме твоего внешнего вида меня уже ничего не напугает, – тихий смех, сопровождающийся кашлем, – не напрягайся. – Глупо прозвучит, наверное, но я рад, что эта зараза позволила мне чувствовать твои прикосновения каждый день. Пальцы вздрагивают, из-за чего Асагири хмурится: слишком сильно надавили на открытую плоть. – Прости. Это прозвучало слишком неожиданно. – Нет, это ты прости. Теряю остатки самообладания, вот и говорю всякий бред. Ты хороший, Сенку-чан, и я рад, что знаком с тобой. А сейчас я хочу немного вздремнуть, если ты не против. Перед тем, как позволить Асагири поспать, Ишигами подает стакан с таблетками. И снова другие, что видно по цвету (они уже сбились со счета, сколько разных пилюль было выпито, сколько из них оказались бесполезны). Но такие же мерзкие, что хочется выплюнуть, но Ген этого не делает. Во-первых, ему самому не в удовольствие превращаться в живого мертвеца, а во-вторых, это все равно что растоптать старания Сенку, даже если лекарства не помогают. Дыхание менталиста успокаивается, хотя ресницы чуть дергаются. Сенку касается его здоровой щеки, ощущая жар. Странный порыв заставляет юношу едва дотронуться губами до чужого лба. Ишигами так и не узнает (возможно), что в тот момент Асагири и не спал вовсе, а пытался сдержать свою коронную ухмылочку. Гена укусили пару месяцев назад, и он до сих пор удивляется, как ему удалось продержаться в трезвом рассудке столь долгое время. Возникает вполне логичный вопрос: почему он ничего не рассказал команде? Кто знает, может верил или хотя бы надеялся, что его пронесет, что вирус не такой сильный. Но надежда, как говорится, умирает последней. Однажды он проснулся ранним утром и впал в непередаваемый ужас от собственного отражения в зеркале. Куски кожи свисали с его щеки и кровь просачивалась сквозь образовавшиеся ранки. Тело начало непроизвольно дрожать. Юноша был уверен, что все обошлось, что вирус все же не одолел его, ведь он чувствовал себя прекрасно (не считая дикого голода). «Хотя на что я надеялся. Это было очевидно в конце концов». Остатки рассудка совсем покинули его в тот момент. Рука так и тянулась содрать мешающие куски, и он просто не мог противиться. Из-за сильной тревоги он начал чесать щеку, совсем не контролируя свои действия. «Блять, блять, блять, я не хочу, нет пожалуйста». Он уже даже боли не чувствовал, а когда вновь посмотрел в зеркало, готов был закричать. Теперь на его щеке зияла дыра, оголяя мышцы и часть челюсти. От этого зрелища его вывернуло наизнанку, и как «вовремя» в этот момент вошел Сенку, который, как оказалось, тарабанил в дверь и решил войти без стука, ощутив тревогу из-за молчания. – Хаааа, не хотел, чтобы кто–то это видел. Тем более ты, – хрипя произнес Ген, вытирая кровь и остатки рвоты с уголка губ, – что же ты, избавь меня и всех от мучений. Стреляй, да побыстрее, – указательный палец коснулся собственного лба, – только не промахнись, не хочу потом мучиться от пули в черепе. Сенку начала раздражать улыбка на чужом лице, хотя он знал, что она напускная. Ген боялся. «Но уж лучше умереть от рук Сенку в здравом рассудке, чем обезумевшим зомби сожрать товарищей». Но Ишигами тоже было страшно, это читалось по слабо, но нервно трясущимся рукам. Да кто бы не стал бояться, если его возлюбленный (зачеркнуто) друг самовольно просит убить себя. Сенку тошнит, хочется исчезнуть, лишь бы не видеть Гена в таком состоянии, не слышать от него подобного. – Умоляю, не медли. – Два месяца, – разнеслось по комнате и отозвалось в Гене слабой надеждой вперемешку с отчаянием, – дай мне два месяца. Продержись еще. Я сделаю все, что могу. Если не получится, если не успею, я..., – Сенку сглатывает, находя в себе силы сказать эти три слова, – я убью тебя. – Спасибо. Поклянись только, что обойдется без крови. – Обещаю. После того дня Ген продолжал держаться на ногах, а Сенку держать чужой секрет в тайне. Он понимал, что впервые в жизни поступает не рационально, подставляет не только себя, но и всю команду. Но ведь Асагири тоже часть их «семьи», разве может он убить его, не попытавшись помочь? Конечно нет. Спустя месяц состояние Гена ухудшилось. Он мог то не спать чуть ли не несколько суток, то вырубался на ходу, даже если пробыл в царстве сна весь день. От овощей тошнило, от мыслей о мясе живот скручивался в узел, а слюни так и стремились капнуть на рукав. «Нельзя, нельзя, нельзя». Сенку все прекрасно видел. И ему было невыносимо больно от чужих страданий. Хотелось одной только силой мысли изгнать из этого хрупкого тела проклятье, вот только Ишигами верен науке, которая, видимо, сейчас не на его стороне. Следующие дни похожи на каждый предыдущий, меняются только книги, которые читает ученый и препараты. Ах да, состояние Гена тоже не стоит на месте, только вот оно оставляет желать лучшего. И так проходят два месяца. – Зашивать такое сложно будет да? – рука Асагири так и тянется к продырявленной им же щеке, что не ускользает от глаз ученого. – Тш, не трогай, – ладонь юноши держит чужое запястье, а Ген старается сдержать улыбку. – Какой ты иногда бываешь злюка, дорогой Сенку-чан. – А с тобой иногда по–другому никак. Ген хоть и выглядит хреново, но Сенку до сих пор не может отвести от него взгляд. Что-то болезненно екает внутри, то ли жалость, то ли что-то другое, то самое, что он не может произнести даже в собственных мыслях. И это что-то заставляет его хотеть притянуть запястье Асагири поближе, в порыве оставить пару поцелуев на коже, но ученый вовремя себя останавливает, и делает вид, что не замечает непонимающий взгляд менталиста.