Мартовский ветер

      Каблуки гулко звенят, когда вы поднимаетесь по решетчатым ступеням ко входу в порт. Ты вспоминаешь, как в прошлом году чуть не лишился руки, выпрашивая вас пустить. Теперь у тебя в кармане официальное разрешение, но и без него вы бы свободно прошли: кругом ни души.       Рука скользит по перилам, натыкаясь на маленькие комочки краски. В воздухе протяжно воет первый заработавший кран, приветствуя сонных служащих.       У мостика за пультом стоит женщина в замасленном комбинезоне. Цвет его плотной ткани давно перестал быть определяемым, став единым целым с унылой серостью Ревашольского неба, земли и грязи.       Ким выступает вперед и достает свое удостоверение. — Добрый день. Лейтенант РГМ Ким Кицураги. Могу я узнать, где находится контейнер, в котором сидит ребенок?       Женщина будто ждала вашего прихода, потому что без промедления отвечает: — Он на верхнем уровне, в зоне отправки. Вас туда отведет охранник, он должен быть на посту. — Как давно он там находится? — Три дня, насколько мне известно. — Вы видели, как именно ребенок попал в порт или в контейнер? — Нет. Было уже часов двенадцать. В темноте гаденыша, похоже, не заметили на посту, и он залез в приоткрытый контейнер, который тогда грузили. — Так поздно? Рабочий день ведь до девяти. — Ким сверяется с блокнотом. — Да. Вам ли не знать о переработках? — вы с Кимом переглядываетесь. Он слегка сдвинул брови, в глазах мелькнула тень усталости. Работа в РГМ и правда никогда не была легкой. — Прежде чем мы уйдем, — ты решаешь задать вопрос, который волновал тебя еще с момента, как ты прочитал рапорт, — почему вы просто не сбили засовы? — И что, платить потом из своих карманов? Да эта штука стоит как четыре мои зарплаты, мне что по-твоему есть потом до конца лета? Из-за нехватки денег сейчас всех безбожно штрафуют, и никто не захочет делить еще и ущерб компании, которая ждет этот рейс. — Вы не отправляете целый рейс из-за задержки одного контейнера? — звучит нелогично для тебя. Что такого может быть в этой жестянке?       Работница, до этого охотно отвечавшая на вопросы, замолкает. Ее взгляд бегает от тебя к Киму и обратно. — У меня смена, офицеры. Рада была помочь. — с этими словами женщина уходит, вытирая руки о комбинезон. По металлической решетке к твоим ногам подползает отголосок ее грузных шагов. — И все же я не понимаю, что им мешало открыть контейнер, не сломав его, и достать оттуда ребенка. — тебе не дает покоя эта мысль. Неужели ни у кого тут не осталось и капли сострадания? А если он просто застрял и боится признаться в этом? Подростки бывают нелогичны. — В рапорте сказано, что он накануне вечером совершил нападение на «Фриттте», вооружившись пистолетом. Оружие местные жители не нашли. Конечно, я бы не стал полагаться на их честность в таком вопросе, однако велика вероятность, что пистолет все еще у преступника. — Преступника? Он убил кого-то? — ты надеешься, что нет, потому что в глубине души очень жалеешь бедного малого. — Нет, только угрожал и выстрелил в потолок для острастки. Забрал алкоголь и деньги. Все это нашли за углом в ту же ночь. В пакете несколько бутылок были разбиты, но ни одна не вскрыта или утеряна.       Наверху вас встречает хмурый старичок — охранник. На его лице морской воздух за многие годы прорезал бесчисленные глубокие морщины. Он мычит под нос: «Неужели», и ведет вас на северную часть платформы. Небрежно показав в сторону контейнера с синей полосой, встает выжидающе, сунув руки в карманы. Вы с Кимом подходите ближе. Изнутри не доносится ни звука. — Ким, как думаешь, что в этом контейнере? - лейтенант смотрит на тебя, потом на рифлёные стены, но они настолько заржавели, что ни одной буквы не осталось. Только набор абстрактных пятен, раскиданных по затертому металлу.       Носком ботинка ты пинаешь контейнер, и он отзывается резким детским голосом: — Че надо?! — крик с хрипотцой отражается от стенок. — Куно? — одновременно с Кимом говорите вы.       За дверьми слышен приглушенный возглас «твою мать!» — Вернулись? В Мартинез снова педиков пускают?       Ты вздыхаешь. За год уже успел отвыкнуть от его манер, и тебе нужна пара минут, чтобы собраться и заговорить с ним. За дело берется Ким. Когда он встает рядом с тобой, на его лицо попадает свет зарождающейся зари, окрашивая скулы розовым. — Куно, ты в порядке? - интонация Кима спокойная, обходительная, с отголоском выученной нежности. — Куно по-е-бать! — Куно, нам нужно, чтобы ты сотрудничал. Выйдешь сам или мы выламываем дверь? — Иди нахер, легавый. — Куно… — Ким потирает переносицу, подходя ближе к двери. Он говорит тише, — Сегодня контейнер отгрузят и отправят в плавание. Там он пробудет около двух недель. Ты уверен, что хочешь быть запертым в контейнере и потом оказаться за несколько сотен километров отсюда?       Шуршание ткани. Спустя пару мгновений слышно: — Да какая теперь разница? Куно по-е-бать! по-е-бать! Куно сам со всем справится, ваще, у Куно все налажено! — его голос срывается, в нем слышна дрожь. Мальчик остервенело пинает по стенам изнутри — Куно просто-таки сидит на троне из целой тонны дерьма и не собирается его проебать из-за сладкой парочки свиней! — Дерьма? — поворачиваясь к тебе, Ким повторяет слово в полголоса. Ты подходишь ближе: — О чем ты, Куно? — Куно нагнет всех и поднимет бабки! — Он под кайфом? — с опаской спрашиваешь ты у Кима. — Возможно. Я не хотел делать поспешных выводов, но с этим контейнером явно что-то не то. Почему они просто не оставят его? Сколько бы он ни стоил - это не идет в сравнение с ущербом от задержки рейса. Возможно, там нечто серьезнее обычных товаров. — Куно, выходи, или мы сами откроем контейнер! — кричишь ты в щель между дверьми. Ким явно недоволен твоей тактикой. — Гарри, он так точно не будет нас слушать! Перестань! — Куно тебе нахуй башку снесет, только попробуй! У меня пушк — его фразу прерывает грохот изнутри, и Куно замолкает. — Куно, как ты там? — ответа нет. — Куно?       После десяти минут молчания ты берешься за засовы и дергаешь. Ким останавливает тебя, положив руку на твое предплечье. — Знаю, что это может быть излишним, но нам стоит быть аккуратнее, у него и правда может оказаться пистолет. — Ким, похоже, что-то случилось. Я не думаю, что он будет устраивать на нас засаду. — Будь осторожнее.       Ты встаешь боком ко входу и приоткрываешь дверь. За металлическим скрипом не следует ни звука: внутри темно и тихо. Ты распахиваешь дверь, все еще прижимаясь к стенке снаружи. Ничего. Ким проходит вперед. — Гарри… — голос Кима едва слышим за скрипом портовых кранов.       По углам аккуратно сложены стопки палет с абрикосовой газировкой. Ближе к центру разбросаны обрывки полиэтилена, пустые бутылки, крышки и обломки фанеры. Смрад стоит ужасный, как будто кто-то попытался перебить вонь уличной уборной абрикосовым освежителем воздуха с истекшим сроком годности.       В углу беспорядочно лежит куча палет, за которой в полоске света ты видишь край синей куртки. Бросаешься туда и находишь Куно. Он выглядит необычно умиротворенно с закрытыми глазами. Расслабленное лицо сильно похудело по сравнению с тем, каким ты видел его в прошлый раз: щеки впали, брови и скулы стали резче очерчены. Куно повзрослел года на четыре. Его грудь мерно поднимается, но ты все равно нагибаешься и проверяешь сонную артерию. Берешь его за плечи и, придерживая затылок, чувствуешь на жестких волосах что-то теплое и вязкое. Ты переворачиваешь его на бок и включаешь фонарик. Рыжий затылок заплывает красным все сильнее. Под головой Куно небольшая лужица. — Ким, у него кровотечение. Нужна повязка.       Ты осторожно ощупываешь место ранения и не находишь ничего, что говорило бы о повреждении костей черепа. Ким протягивает тебе большой платок. — Это все, что пока есть. В купри у меня аптечка скорой помощи. Я сейчас же вызову медиков.       Ты срываешь галстук и накладываешь давящую повязку, пока Ким убегает к парковке. — Куно, как же ты так… - ты все еще боишься, что кроме рассеченного затылка у него может быть перелом, и не решаешься двигать его лишний раз. Следишь за тем, чтобы кровотечение не возобновилось и Куно ровно дышал. Положив ему на бок руку, чувствуешь выступающие ребра через тонкую куртку. В его медленном дыхании звучит слабость и изможденность.       Ты оглядываешься. В свете фонарика мутно поблескивают обтянутые полиэтиленом бутылки. В них явно что-то не то. Ты отмечаешь себе на будущее запросить анализ образцов этой газировки.       Скоро возвращается Ким. — Как он? — Вроде, ничего кроме раны на затылке.       Ким опускается к тебе и достает из аптечки бинты и раствор для промывания раны. Он снимает перчатки и помогает наложить новую повязку. Вы сосредоточенно молчите, и ты прислушиваешься к его тихому дыханию, бессознательно наблюдая за движениями его рук. Даже в сумраке контейнера они точны и размерены, Ким справляется с задачей куда быстрее тебя. Он оборачивает бинт вокруг головы Куно в последний раз и тонкими пальцами затягивает узелок. — Скорая не сможет приехать. Я сам отвезу его в больницу. — ужасный факт, сказанный столь спокойным голосом, звучит страшно и грустно. «Ты совсем один, Куно». Ты гладишь его по лбу. Непослушные волосы выбиваются из-под намотанных белых бинтов, вторя его беспокойной душе. — Наверное, Куно упал с этой кучи, — ты поднимаешь голову к Киму. Он уже встал и глядит на тебя сверху. — Споткнулся в темноте. — Ким присаживается и берет Куно, но тот чуть не выскальзывает из его рук. — Постой.       Ты поднимаешь мальчика. Он такой легкий, что ты даже не устаешь, пока несешь его до Кинемы. Его острое плечо упирается в твою руку.       Усадив Куно на заднее сиденье, пристегиваешь ремень. — Он не упадет? Что, если ему станет плохо, Ким? — сначала ты хотел поехать с ними, но сзади просто нет места для двоих. — До ближайшей больницы ехать полчаса, я не думаю, что что-то случится. Обещаю, буду аккуратен. Там Куно заберут врачи, и я проконтролирую, чтобы о нем позаботились.       Ты веришь Киму. Ты готов доверить напарнику и свою жизнь, когда он говорит со столь твердым спокойствием. Пусть ты все еще переживаешь за Куно, ты уверен, что Ким сделает все, чтобы ему помогли. — У нас еще остается убийство. В рапорте есть все необходимое для начала. Я доверяю тебе, Гарри. Может быть, ты успеешь разобраться тут и без меня. — Вряд ли, думаешь ты. Но тебе приятно, что Ким уверен в твоих силах.       Дождавшись, пока Кинема скроется за углом, ты возвращаешься на парковку. Когда ты смотришь на пустующий двор, внутри тебя разливается тоска. Все, что говорило о том, что он был здесь - темное пятнышко на месте, где стояла Кинема, и следы шин, бледнеющие с каждой секундой. Редкие снежинки тонут в лужице и тают на нагретой брусчатке. Ты не можешь не думать о том, что он вдруг опять пропадет из твоей жизни надолго. Вскоре тебе становится зябко, но ты не двигаешься. Остаешься так, пока не начинает пробирать холод, потом ноги несут тебя мимо книжного магазина к апартаментам.       Скрипя свежевыпавшим снегом, проходишь по грязной дорожке между домов, вдоль грязно-желтой стены. На ней багровеет призрачный след красного мазута, стертого прибрежной зимой. В безветрии под ногами хлюпает почерневшая листва и мягко трескаются сырые ветки. Что-то лопается прямо под носом. Разбитая кружка.       Ты поднимаешь голову. На балконе сверху хлопает дверь. Со стороны веет затхлостью. Жалобно скрипят петли приоткрытой двери с облупившейся синей краской, из темной глубины подъезда слышна ругань. Взявшись за заржавелую ручку, проходишь внутрь. Когда дверной замок за спиной щелкает, ты будто оказываешься изолирован от всего мира. Все, что существует - здесь и сейчас. Уныние и застоявшийся запах жареного. Влажные комья пыли в углах. Следы у порога. Треснувшая плитка. Голоса. Ты идешь к ним.