Мартовский ветер

      Музыка давно стихла, и ты рассматриваешь утопающие в высокой бездне балки церкви. По ним, в бескрайнем столбе темноты и молчания, неслышно передвигается знакомый таинственный силуэт. Тебя отвлекает голос Асель: — Занесете потом в палатку! — ты со звоном ловишь связку ключей. Они приятной тяжестью лежат в твоей горячей ладони, прохладно покалывая кожу.       Вы стоите друг напротив друга, но избегаете встречи взглядом. Асель выключила огни, и в темноте ты не различаешь лица Кима. Отмереть получается, только когда со стороны до тебя доносится его голос. — Гарри?       Ты запираешь церквушку на замок, и вы возвращаетесь к парковке «Танцев в тряпье». Проходя мимо синей палатки, ты кидаешь ключи высокому подростку в темном плаще. Он стряхивает пепел с самокрутки и, не глядя, хватает связку за кольцо. — Удачи завтра! — Спасибо, мужик, — затянувшись, небрежно бросает парень в твою сторону.       На обратном пути вы не обмениваетесь ни словом, ни взглядом. Ты делаешь вид, что любуешься сумерками, предвещающими скорый закат. Уставшие облака расступились, и остатки солнца поблескивают на беспокойной морской ряби.       С берега доносится соленый бриз. Покалывая щеки, зарывается в твоих волосах и приподнимает полы куртки. Ким ежится, и вы идете быстрее, чтобы скрыться от сквозняка.       Перед «Танцами в тряпье» у Кинемы стоит знакомая мотокарета. Вы с Кимом приближаетесь к купри, когда из нее на влажную плитку спрыгивает мужчина в черном плаще и с небрежной щетиной на лице. Он хмуро смотрит в твою сторону. — Жан?! — какого черта он здесь делает? — Привет, Гарри. — Тебя позвали помочь расследованию? — Упаси Долорес. Я привез вам запасные шины. — Очень смешно. И зачем для этого прислали детектива? — Думаешь, у нас есть свободные люди? Я просто попался начальству под руку. Забирайте свои резинки, — он вываливает с заднего сиденья на землю комплект шин. Так он серьезно… — Поможешь нам, раз уж приехал? — Твою мать. Я что, похож на механика? Найдите кого-нибудь в порту, — он кивает в сторону ворот, — бывайте.       Безжалостно хлопнув дверью, Жан садится в свою мотокарету и уезжает. — Да, на механика не тянет. Но и доставщик из него грубоват. — Сами справимся, ничего страшного, — Ким достает сзади ящик с инструментами и компактный домкрат. — Ким. — Что, Гарри? — присев, он устанавливает домкрат у колеса и начинает скручивать крепежи. — Почему ты возишь с собой домкрат? — Нужно быть готовым ко всему. Подержи, — он протягивает тебе шестигранник.       Вы проворно справляетесь с заменой шин, и скоро Кинема снова в строю. Ким любуется проделанной работой, протирая руки темной ветошью.       По дороге в больницу вы изредка обмениваетесь короткими фразами, но разговор не идет. Мысленно ты все еще в церкви.       Больница оказывается на удивление опрятной. Обстановка внутри нисколько не изысканная, но все блещет аккуратностью и чистотой. Пахнет хлоркой. На входе Ким записывает тебя в журнале посещений, и медсестра провожает вас в палату, отвечая на незаданный вопрос: — С утра он еще не просыпался, но по показаниям все в норме. После столь тяжелой интоксикации он отлично справляется.       Прежде чем войти в палату, ты собираешься с духом. Почему-то особенно страшно смотреть на него сейчас. Ким останавливается рядом с тобой и кладет руку на плечо: — Пойдем, — его голос мягко отзывается в твоей голове. Он дает силы ступить через порог.       Куно неподвижно лежит на койке, повернув голову на бок, к его локтевому сгибу прикреплен катетер, от которого кверху тянется прозрачная трубочка. Рядом с кроватью стоит тележка с ампулами и таблетницей, в полупустом стакане розовеет разведенное лекарство. — В его крови что-то нашли? — ты спрашиваешь у Кима, но медсестра отвечает быстрее. — Да. Подробный отчет уже прислан в ваш отдел. — Я попрошу передать дополнительный экземпляр мне на руки. — Как скажете, лейтенант Кицураги, — девушка стоит в дверях, оперевшись о косяк. — Больше ничего не нужно. — Хорошо! Зовите, если что-то понадобится.       В глубине коридора затихают ее шаги в мягких резиновых тапочках. Ты подходишь ближе к кровати. Под глазами у Куно пролегают темные синяки, с веснушчатых щек сошел живой румянец. Твое сердце сжимается, когда ты смотришь на мальчика.       Он начинает ворочаться, и Ким придерживает его, чтобы катетер не выскочил из-под кожи. Отрывает новый пластырь от мотка на тумбочке и приклеивает его покрепче.       За окном густеют сумерки. У лейтенанта слипаются веки, и он с трудом сдерживает зевок. Спустя час, когда палату освещает только пробивающаяся из-под двери яркая полоса, Ким вполтона обращается к тебе: — Гарри, я думаю, стоит пойти домой. Нам нужно отдохнуть, — он устал. Ты слышишь это в его мягком, но чуть охрипшем голосе и слабо сказанных словах.       Ты знаешь, каково быть одному. Каково это, когда тьма спустя вечность расступается перед тобой, и ты продираешь глаза от тяжелого сна, только чтобы понять, что рядом — ни единой души. Последнее, что ты желаешь для Куно — ощутить это. Тебе сложно представить, какое опустошение испытывает его разбитое сердце. Несчастный ребенок, в свои годы он пережил нечто хуже, чем ты, взрослый мужчина. Ты сам загнал себя в топь, но этот мальчик с самого рождения был лишь заложником обстоятельств и порождением мирского безразличия. Заблудившееся дитя. — Я останусь.       Его шаг замирает в дверях. Ты перебираешь в пальцах край пиджака. Он уходит, не сказав ни слова.       Ждал ли ты, что он остановит тебя? Останется с тобой? У него есть своя жизнь. В отличие от тебя, он никогда не теряется в других. — Ночью будет холодно, Гарри, — Ким стоит над тобой с толстым пледом и маленькой подушкой.       Вы оба держитесь за мягкую ткань пледа. Ты вспоминаешь, что таким мягким был он. Тогда. Почему-то сейчас даже на прощание ты не решаешься обнять его. — Спасибо. — До завтра, Гарри, — Ким прощается, но не сразу уходит. На мгновение он выжидающе встает в дверях, положив ладонь на ручку, но ты не успеваешь ничего сказать, когда его силуэт растворяется в слепящей белизне ярко освещенного коридора и дверь, закрывшись, отрезает тебя от него окончательно.       Тишину нарушают шаги врачей в кабинетах над тобой и трепетание телефонных разговоров из вестибюля. Все смешивается в убаюкивающий белый шум. Голова падает тебе на грудь, ты вздрагиваешь, стараясь отогнать дрему. Серые стены расплываются в глазах, и ты пропадаешь.       Тебя объемлет страх. Он таится у кончиков пальцев и зарывается в корни волос. Выдирает твои зубы дрожью и наливает глаза кровью. Бьется в ушах и гладит по загривку, заставляя бежать. Затылком ты слышишь крики, но они тонут в твоем.       Ты разворачиваешься и смотришь им в глаза: яростные и надменно-веселые, они забавляются над твоим горем. Трясущиеся руки поднимаются. Воздух вздрагивает несколько раз, разрезая внутри остатки твоего сознания. Шум и свет остаются далеко позади, когда в изнеможении ты встречаешь спиной что-то ледяное. Вокруг темно и сухо. Тебе не стоит быть здесь, но меньше всего ты хочешь наружу. — Гарри! — осторожный шепот будит тебя. Ты щуришься от яркого солнца, пробивающегося сквозь забрызганное дождем окно.       Ты стеклянными глазами смотришь на Кима. Почему он здесь? Где ты? Ты оглядываешься, как в беспамятстве. — Гарри… — Ким наклоняется к тебе, кладя руку на стул. Ты чувствуешь кончики его прохладных пальцев. Он снял перчатки? Эта мысль пролетает мимо сознания, — Смог немного поспать? — Как он? — ты смотришь на Куно. На лице его, несмотря на сон, лежит тяжелая усталость. Рыжие ресницы едва заметно трепещут, когда на них попадает солнечный луч.       Ты встаешь, чтобы закрыть жалюзи, и каждый шаг неприятно отзывается в пояснице. Сон настиг тебя слишком внезапно и был вечно длящимся мгновением. Тебе нужно развеяться.       Ты едва слышишь себя, когда говоришь: — Я схожу нам за какой-нибудь едой, Ким. — Да, пожалуйста, — он отвечает почти шепотом, продолжая смотреть на Куно.       Ты спускаешься и выходишь на улицу. Когда вы вчера подъезжали к больнице, ты заметил неподалеку магазин.       Набросав в пакет разных продуктов, ты возвращаешься в больницу. Уставшие ноги несут тебя по коридору.       Из кабинета тебе навстречу выходит женщина в длинном халате. Ее руки заняты корзиной со стерильными шприцами в прозрачных упаковках, и она придерживает дверь ногой. Замечая тебя, говорит: — Ах, это вы, офицер! Мальчик очнулся.       Ты несешься в палату, чуть не сбивая с ног уставшую медсестру. Чуть не рассыпав все, что нес в пакете, круто заворачиваешь в приоткрытую дверь. На кровати со взбитым одеялом сидит Куно, опустив голову. — Куно? — Он не обращает внимания, и ты подходишь ближе. — Ты как, дружище? — ты присаживаешься на кровать и несмело притрагиваешься к его плечу.       Куно дергается и, когда ты думаешь, что он отбросит твою руку, он падает в твою сторону. Ты подхватываешь его, чувствуя, как мальчик слабыми руками сжимает твои предплечья. Вцепившись в тебя, он зарывается носом в плотную ткань пиджака. Ты слышишь всхлипы.       Подняв голову, ты встречаешься взглядом с ошарашенным Кимом. Он смотрит на вас, приоткрыв рот, будто порываясь что-то сказать, но ты останавливаешь его, поднося палец к губам.       Твоя грубая ладонь ложится на спину мальчику, и ты медленно похлопываешь его. Он плачет.       В кабинет заглядывает медсестра с тележкой, и Ким, поднявшись, останавливает ее. Щелкает дверной замок.       Захлебываясь в рыданиях, Куно пытается что-то сказать. Тебе внезапно тоже ужасно хочется плакать; нагнувшись, ты обнимаешь Куно еще крепче, и он почти кричит тебе в куртку.       Сбоку кровать проседает, и на твою спину мягко опускается ладонь. Спустя мгновение ты погружаешься в утешающее тепло. К горлу подкатывают горькие слезы. Прижавшись к тебе, Ким шепчет у самого уха куда-то вниз: — Все хорошо, Куно. Мы тут, — ты осторожно проводишь рукой по его волосам, безмолвно подтверждая слова Кима — все в порядке.       В ответ мальчик заходится в отчаянном крике, зарываясь пальцами в складки пиджака.       Когда Куно постепенно стихает, сквозь всхлипы ты слышишь: — Где… где отец? — Куно… — Эти твари его гробанули, да? Сраные ублюдки пришили батю Куно! — ослабевшим кулаком он бьет тебя по спине. — Ты их видел? — ты укоризненно смотришь на Кима, когда он задает вопрос. Сейчас не время. — Куно, блять, все видел! — он опять захлебывается слезами, — Куно полез на одного выродка, но у другого была пушка! Он чуть не пришиб Куно! Попал в батю! — судорожно выкрикивая слова, Куно задыхается, хватаясь за тебя с новой силой. Вы даете ему выплакаться, ничего не говоря.       Он приподнимается и вытирает лицо запястьем. Ким протягивает ему стакан воды. Куно проливает половину, пока пьет, и продолжает: — Куно сидел дома, когда в дверь постучались. «Да вас сейчас батя отымеет по полной!» И Куно будил отца, но он встал, только когда подонки уже дверь открыли!       В нем постепенно просыпается жизнь. Пробужденная злым отчаянием, она дает о себе знать в резких жестах, с которыми он описывает произошедшее. Ты веришь каждому его слову. — Осторожнее, Куно, — Ким озабоченно пытается его сдержать, вытянув руку вперед: только что Куно чуть не опрокинул свою капельницу. Мальчик заметно утихает и продолжает. В его голосе теперь вместо ярости звучит бесконечная грусть. — Куно бы сразу их! Но батя-то не разрешает ему брать пушку! Куно пришлось спасать свой зад, и он побежал! А куда еще деться? Они… они были прямо за спиной Куно, дышали, бля, в затылок, и ему пришлось… ему пришлось… — дрожь не дает ему закончить. Ты сжимаешь Куно, и он вновь заходится в рыданиях. Он сорвал голос, поэтому ты слышишь только его сиплый вздох. — Ничего, Куно. Мы с Гарри поможем. Все будет хорошо.       Куно кивает, все еще прижимаясь к тебе. Со спины раздается короткий стук в дверь. В палату просовывается покрытая белой косынкой голова девушки. Она слегка улыбается. — Офицеры! Нам нужно забрать де Рюйтера на процедуры. — Хорошо, минутку, — будто себе одному говорит Ким. Он все еще сидит, прильнув к твоему плечу. — Куно, ты молодец. Ты справишься. Тебя тут подлатают хорошенько, и ты оправишься. Обещаешь слушаться врачей?       Он снова только кивает, но тебе этого достаточно. — Ну, давай. Еще увидимся, — ты похлопываешь его по спине, и вы с Кимом поднимаетесь с кровати.       На выходе из кабинета вас встречает весело улыбающаяся медсестра. Она юрко проскакивает за дверь с тележкой, уставленной склянками с медикаментами. Не глядя на нее, вы спускаетесь к парковке.       Когда ты собираешься садиться на заднее сиденье купри, Ким тебя окликает. — Постой, — он протягивает тебе платок.       Взглянув на отражение в окне, ты понимаешь, насколько у тебя заплаканное лицо. Раскрасневшиеся щеки и припухшие от беспокойного сна веки. Садясь в мягкое кресло, ты вытираешь оставшуюся на лице влагу.       Ким заводит двигатель. — Сегодня я был в участке. — Уже? — Да. Заехал перед больницей, чтобы отдать улики, которые мы собрали. Сегодня нужно составить опись, и это придется делать нам. Все жутко заняты, — ты почти видишь Кима, делающего в воздухе кавычки пальцами, но в его руках рычаги мотокареты. Он слегка встряхивает головой, говоря о нудной работе, которая вам предстоит. — Ничего страшного, вместе справимся быстрее. Тем более, там не так уж и много, — ты рад, что Ким отвлекает тебя рабочими вопросами. — Отнюдь. Вчера Викмар, возвращаясь от нас, заметил в переулке два тела. Он провел первичную экспертизу и допросил ближайших возможных свидетелей. Офицер думает, что это может быть как-то причастно к делу. Но он сказал, что «не хочет копаться в нашем дерьме», поэтому нам придется самим осмотреть улики и его записи. Впрочем, он выступит с мыслями обо всем этом на совещании. — Сегодня еще и совещание? — ты не выдержишь. — Первая среда. Обсудят бюджет на месяц.       Ты не выдержишь. — И зарплаты. Ты не выдержишь. — Хорошо, Ким, только не мучай меня описанием неизбежного. — Как скажете, детектив, — поправляя ремень, ты приподнимаешься в сиденье и видишь край его улыбки в стекле заднего вида. На секунду вы встречаетесь взглядом, и ты неловко садишься обратно. Он посмеивается, следя за дорогой.       В участке вы сразу идете к Викмару. — Офицер, что вы видели вчера? Расскажите Гарри. — Что ж, повторю, — он мрачно смотрит на тебя, а потом говорит куда-то в сторону, откинувшись на стуле — когда я возвращался вчера в Джемрок, то в переулке заметил спящих бомжей. Ну, я так подумал. Однако знаете, что у такого народа одежда довольно специфичная. А те были хоть и не в новом, но в чистом и целом. Я подъехал поближе и вышел на них посмотреть, — Жан выкладывает на стол два снимка, — пулевые в плечо и грудь, — еще две фотокарточки, — три в живот. Не знаю, как уж так получилось, но все указывает на то, что выстрелы были произведены из пистолета, который нашли в контейнере. — В контейнере? Постой, — ты мотаешь головой, пытаясь освежить память. Но тебе точно ни слова не говорили про контейнер. — Я бы позлился на тебя, Гарри, но в этот раз действительно было трудно догадаться. Произошло невероятное! Полиция наконец-то работает, представляешь? — Контейнер перехватили в другом порту. — Спасибо, Ким, — ты более чем признателен его спокойствию. Он стоит недвижимой горой, сложив за спиной руки. Ты чувствуешь, будто он оберегает тебя от нападок Викмара. — Кхм, — прочистив горло, Жан продолжает, — там нашли пистолет с отпечатками де Рюйтера, который сейчас прохлаждается в больничке. — Ему, вообще-то, тоже крепко досталось! Он разбил голову! — Да его крепкий лоб ничто не пробьет! В контейнере нашли с десяток пустых бутылок. Знаешь, что в них было? — Догадываюсь. — Из лаборатории результаты пришлют только завтра. Но факт состоит в том, что там был не «Абрикосовый кураж». На эту газировку теперь весь участок косо посматривает. А мальчуган выпил столько! Удивительно, как он вам бошки там сдуру не разнес! — Он грозился, — ты припоминаешь, как он ругался, прежде чем упасть. — Не сомневаюсь. Наверное, выдал весь свой словарный запас, пока вас поносил. — Если ты думаешь, что раненый ребенок — это смешно, Жан, то я — — Раненый? Нет, это не смешно. Но ты его за жертву не считай. Он, вероятно, убил двоих. — Вы уверены? — спрашиваешь ты, и в ответ эхом в голове отзываются слова Куно. — Калибр в трупах тот же. Пули совпадают с пистолетом из контейнера, как и установленное время убийства. На его руках кровь, Гарри. — Даже если так… Это наверняка были те, что ворвались к нему! — ты делаешь шаг вперед и натыкаешься на стол Викмара. Он поднимает на тебя суровый взгляд. — Ворвались? — Куно рассказал нам с Гарри о каких-то людях, которые, якобы, ворвались в их квартиру и пытались напасть на отца. — И убили его.       Жан переводит взгляд с тебя на Кима и обратно. — И вы так уверены, что он не наплел всю эту чушь, чтобы спасти свою шкуру? — Жан, он правда в очень тяжелом состоянии. Он плакал. Дошло до истерики. Я не сомневаюсь в его словах. — А я сомневаюсь в твоих. Впрочем, до выпуска из рехаба, или где он там сейчас валяется, мы с ним все равно ничего не сможем сделать. Так что проследи за мальчиком. И попробуй вытянуть из него что-нибудь. — Какой ты хладнокровный, Жан.       Он одаривает тебя многозначительным взглядом. — Заберите пакеты и составьте опись. Мне нужно работать.       Закрыв за собой тяжелую дверь, вы с Кимом переглядываетесь. Он кажется тебе слегка растерянным и задумчивым. Ты удивляешься, что можешь понять это, глядя на лейтенанта. Его что-то тревожит.       В комнате вещдоков как всегда чересчур тихо. Среди предметов, повидавших ссоры, обман, разврат и смерть, царит покой, которого им так не хватало до этого. Раскладывать улики — интересное занятие, когда ты только начинаешь служить в участке. Но ты все это уже видел и, когда заканчиваешь с новыми предметами, тебя одолевает скука. Ты решаешь завести разговор, позволив рукам выполнять привычную работу. — Ким, что ты собираешься делать потом? — Что ты имеешь в виду? — он продолжает подписывать маркировки, не поднимая головы. — Ну… — ты опираешься на стену у входа, — когда мы тут закончим. — Работать, — прервавшись, он поворачивается к тебе, — или что ты имеешь в виду? — А кроме работы… — Гарри, я не понимаю, — он кладет ручку и выжидающе смотрит на тебя. Все слова улетают из твоей головы, и у тебя выходит только протяжное «нуу». Ты смотришь в пол, не решаясь взглянуть на Кима. — Нас вряд ли снова поставят на совместное дело. — Почему ты так думаешь? — В этот раз мы ждали полгода. — Мы? — невесомо сорвалось с его губ. Ты услышал Кима лишь потому, что привык прислушиваться ко всему, что он говорит. Потому что здесь никого, кроме вас. Ни звука. Он отводит взгляд. Ты думаешь, что он не хотел, чтобы ты его слышал. — Я ждал, — ты не знаешь, почему решаешь исправиться. Мысли сумбурно бегают в голове. Ты обнимаешь себя за плечи и вжимаешься в дверной косяк. — Я тоже ждал, Гарри.       Каждое слово он произносит все тише. — А?.. — Мы и правда хорошо сработались, детектив.       Ты непонимающе смотришь на Кима. Запинаясь, он говорит немного быстрее. — Так что… Мы можем попросить у начальства ставить нас на задания вместе. — Было бы здорово. — Да.       Отвернувшись к уликам, он вертит в руках маркер. Сердце пропускает удар, когда ты замечаешь, как его уши подернулись румянцем. Совсем немного, но достаточно, чтобы ты заметил эту перемену. В мыслях звучит сказанная им вчера фраза. В ее простоте ты находишь нечто очень личное и близкое вам обоим. Ты невольно бросаешь в воздух: — Я тоже скучал.       После твоих слов Ким замирает и опускает голову еще ниже, будто хочет спрятаться в своем воротнике. Пальцы лейтенанта сжимают маркер, и с тихим щелчком на пол отлетает крышка. Он бросается за ней, но та укатилась в неизвестном направлении. Ким резко поднимается, оставив поиски.       Встав, он снова выглядит, как обычно. Спокойно. Прохладно. Далеко. Не глядя на тебя, собирает в небрежную кучу бумаги, потом выравнивает ее, совмещая мятые уголки. — Я отнесу списки начальству, — Ким проверяет часы. — Уже совещание? — тоже порываешься одернуть с запястья рукав, хотя ты никогда не носил часов. — Списки лучше передать заранее. Закончишь с маркировкой? — Конечно, — он уходит прежде, чем ты успеваешь согласиться.       В тоскливом забытьи ты заполняешь оставшиеся бланки и расставляешь даты на прозрачных пакетах. Закрыв комнату с вещдоками, идешь в дальний кабинет. Слушаешь нудное получасовое обращение начальства. Бюджет на следующий месяц. Зарплаты задержат. Раскрытые дела. Нераскрытых куда больше.       Ваше расследование. Ты докладываешь о его результатах с мельчайшими подробностями, но не слышишь себя. Каждый раз, когда ты упоминаешь Кима, невзначай смотришь на него, но он будто избегает твоего взгляда. Ты видишь перед собой Мартинез. В груди все еще теплятся воспоминания о тех днях, и ты не можешь их отпустить.       После совещания ты не успеваешь попрощаться с ним и неспешно возвращаешься домой.