Выходи играть

— Вон машина, — ткнул пальцем Гао Цункай. — Между деревьями, я видел. Это точно он едет. Сяо Чжань как мог равнодушней пожал плечами, подумаешь. Кай-Кая, конечно, было этим не обмануть, слишком давно знакомы. — Давай поспорим, что это он! Нет, не отворачивайся! Поспорим! — волосы торчком от ветра, глаза блестят, будто ему семнадцать. Давно уже нет. Давно уже. — Да какая мне разница, он в машине или нет! — не выдержал Сяо Чжань. — Наверное, это он, и что? — Как это что? — Кай-Кай придвинулся ближе, подмигнул заговорщицки. — Ты же специально это затеял? Чтобы я увидел твоего драгоценного Ван Ибо? — Да какой он мне драгоценный! — Сяо Чжань цокнул и перешел к другому углу балкончика, откуда дорогу не было видно. — Мы пару раз виделись мельком. — Слушай, ну мне-то не затирай. Сяо Чжань фыркнул, уперся локтями в парапет, а взглядом в старое дерево внизу. — Жаль, что не он сыграл Ванцзи, — вкрадчиво протянул Кай-Кай из-за спины. — Правда? — Вот чего ты начинаешь? Давай ещё затяни это свое “У тебя первый фильм…”. — Ты меня не заткнешь, — Гао Цункай встал рядом и тоже с интересом посмотрел вниз. — Я говорил сто раз и снова скажу: у тебя первый фильм и у него тоже. Вы будете как два девственника, решившие заняться сексом! А это очень плохой способ начать трахаться! — Много ты знаешь, — огрызнулся Сяо Чжань. — Тем более про секс. — А дело даже не в нем. Первый фильм это не пес чихнул, тебе нужно взнуздать целый коллектив, а в нем у тебя не милые котики. Одна Линь Си чего стоит! И все старше тебя. Сможешь ты сосредоточиться на основной задаче, когда у тебя перед глазами это сокровище и кровь выше пояса поднимается с трудом? — Ненавижу тебя, — сообщил Сяо Чжань дереву. — А это сколько угодно. О, гляди, подъезжает, — Кай-Кай метнулся на исходную позицию, чтобы сверху поглазеть на серебристый минивэн. Сяо Чжань скосил глаза. Наверняка в машине Ибо. Он сообщал, что приедет накануне церемонии, а уже вечер, это должен быть он. Минивэн остановился, отъехала дверь, Сяо Чжань отклонился за колонну, чтобы снизу его не было видно, зачем создавать неловкость для Ван Ибо. — Встал и глазеет, — сообщил Кай-Кай. — Как думаешь, почему? Прям сюда смотрит. Заметил тебя? — Может, он раньше не видел дяолоу. Я бы тоже глазел. — Он что, будет здесь без охраны? — А кто тут с охраной? Это выглядело бы странно. — Если что, от толпы фанаток забаррикадируемся в доме, — хихикнул Кай-Кай. — Старичку будет приятно снова послужить крепостью. — Местом съемок назвали киностудию Тайни, а там хорошая служба безопасности. Сяо Чжань наблюдал за Ван Ибо через щель балконного ограждения. Какой же он юный. И растерянный. Может, стоит все же спуститься и встретить его? Нет, нельзя, иначе завтра придется лично приветствовать каждого актера каста, а расписание и так сумасшедшее. — Ну, издалека этот твой Ван Ибо вроде ничего, — протянул Кай-Кай. — Одобряю. — Мне не нужно твое благословение! — прошипел Сяо Чжань, — У меня для этого родители есть! А ты и так прекрасно знаешь, как он выглядит! — Но не знаю, какой он человек, — ухмыльнулся Кай-Кай. — Пока не знаю. Ты, кстати, тоже. *** Бывает, что вблизи все оказывается не таким, каким казалось издалека. С дяолоу так и вышло: на фотографиях, которых Ибо насмотрелся за последние месяцы, эти заброшенные башни казались нелепыми и чужеродными среди рисовых полей Кайпина. Несуразные формы, заплаканные — темные потеки под каждым — глаза окон. Серые, никому кроме туристов не нужные чудовища. А этот дяолоу завораживал. Ибо это почувствовал, как только увидел дом из окна машины — семь этажей окон, башенок, балкончиков и куполов. В нем было что-то венецианское, индийское или даже марокканское, Ибо не особенно разбирался в архитектуре, но точно совершенно точно не видел китайского, ни кирпичика. Узкое основание, расширенный верх. Эта башня должна была быть чужой для Кайпина, но почему-то стояла здесь с полным правом, огромная и уверенная посреди полей. Стояла так, будто она была здесь первой, будто она кость древнего чудовища, из которого потом пророс этот зеленый мир. Чем ближе Ибо подходил к ней, тем больше впечатлялся. Стоял и глазел, пока его не потянули за рукав. Он знал про эти дома-башни все. Ну, все, что можно найти в интернете. Попросил ассистентку собрать информацию о них и потом ещё искал сам. Этого от него не требовали, но он считал, что важно, раз съемки будут проходить в историческом здании. Все-таки он здесь моложе всех, и нельзя, чтобы старшие подумали, будто он плохо образован или легкомысленно относится к своей работе. А ещё про дяолоу было интересно. При династии Мин в этих самых местах тоже строили башни, только совсем не такие — узкие, похожие на трубы старых заводов, они ещё кое-где сохранились, но дяолоу начала двадцатого века гораздо более знамениты. Дома тех смелых людей, что сто пятьдесят лет назад рискнули уехать в Америку, выжили в тамошней золотой лихорадке и смогли привезти нажитое богатство в родную провинцию. Ибо думал иногда — а решился бы он на такое, живи он в девятнадцатом веке? Какими тогда были шансы не разбогатеть даже, просто выжить? А они смогли, и сотни дяолоу рассыпаны по Гуандуну как памятники смелости и стойкости жителей этой земли. Они разбогатели в Америке, но не полюбились ей даже с золотом, она отказала им в гражданстве, правах и безопасности. Они вернулись в Китай, но и на родине не нашли покоя, здесь нажитое тоже пришлось защищать, строить дома-крепости. Вот только сто лет спустя можно сказать уверенно — они и тут победили. Вошли в историю. Потрясающие люди с огромной волей к жизни. Кто их потомки, достойны ли они своих предков? — Господин Ван, я покажу вам комнату, — незнакомая женщина с бейджем взмахнула куцым хвостиком и решительно пошагала к двери дяолоу. — Погодите, — Ибо догнал ее в три шага. — Моя комната будет в самом доме? А по договору же… — С вашим агентством согласовано, — женщина скользнула между толстенных дверей, Ибо пришлось поспешить сделать то же, и это было досадно. Хотелось первый раз войти в дяолоу медленно, все осмотреть, а не вот так бестолково нестись за человеком, о котором Ибо не знал ничего, ни имени, ни должности. И почему ему никто не сообщил, что все переиграли? — Шестой этаж. Лифта в доме, конечно же, не было, лестница вилась вдоль внешних стен. Поднимаясь вслед за женщиной с бейджем, Ибо крутил головой, разглядывал внутренний дворик, потертые ступени, мозаики на стенах, красные балки потолков. Дом не выглядел заброшенным. Здесь кто-то живет? Или его привели в порядок перед съемками? Почему шестой этаж? Этот вопрос он задал вслух. Женщина промолчала, и он решил уже, что она не ответит, но на четвертом этаже она остановилась, тяжело дыша, потом похлопала себя по груди. — А думаете, легко будет весь день по этим лестницам бегать? Да ещё рельсы, свет? Представляете?— она ещё подышала. Ибо наконец прочитал надпись на ее бейдже: “Второй помощник режиссера Пу Дань”. — Вот поэтому все основные съемки будут на двух нижних этажах. И немного на самом верхнем. Этажи с третьего по шестой отданы под проживание. Ибо поклонился, извиняясь за свою недогадливость. Конечно, шестой. Он ведь моложе всех. Его этаж оказался таким же, как пять предыдущих — темное полированное дерево, белые стены, окна-решетки. — Раз уж вы прибыли первым, выбирайте, — Пу Дань повела рукой. — Здесь подготовлены три комнаты. Ибо поспешил сделать шаг вперед, чтобы суетливая женщина его не опередила. Это все-таки его комната! Все три были похожи: в каждой тяжелая деревянная кровать-лоханьчуан, шкаф, стол, два неподъемных с виду кресла, сундук и умывальник. Все на удивление китайское, очень недорогое с виду, почти крестьянское. Различались комнаты только расположением, картинами над кроватью и окнами. — Вот эту, пожалуйста, — Ибо встал на пороге выбранной комнаты. Ему хотелось войти в нее первым. — Там у нее выход на галерею, — Пу Дань ткнула ручкой куда-то Ибо за плечо и продолжила торопливо писать на планшете. — Я бы тоже ее взяла. Так, все отметила, комната ваша. Постельные принадлежности в сундуке. Уборные и душ на третьем-четвертом этаже, выберите свободную и заберите ключ. Вот ваше расписание на завтра, господин Ван. — Спасибо. Прошу без церемоний, госпожа Пу, просто Ван Ибо. Куцый хвостик качнулся в знак согласия. — Ну и ты давай без госпожи, — Пу Дань сунула ручку в кармашек. — Тебе говорили, что электричества тут нет? — Нет, я вообще не знал, что… — Точно, трейлеры отменили. Ну, завтра на общей встрече режиссер Сяо все расскажет. Тут керосинка, — Пу Дань указала на большую кованую лампу на потолке. — Ты ведь не умеешь ее зажигать? — Я могу… — Ибо хотел сказать “найти в интернете”, но осекся. Сколько процентов зарядки у него осталось? — Нет, не умею. — Я тоже. Ладно, пришлю кого-нибудь, — Пу Дань направилась к лестнице. — Генераторы на первом этаже есть, ты не переживай. Дом просто старый, проводку не поменяли, и она вчера так бахнула… Так что пока генераторы только внизу. Может потом какие-нибудь аккумуляторные светильники закупим или починим. Или свечи… Продолжая бормотать, она спустилась ниже, и ее стало не слышно. Навалилась тишина. Ибо встал на пороге своей комнаты. В окнах рыжело вечернее небо. Он вошел, закрыл за собой дверь. Удивительно, до чего здесь тихо. Хотелось открыть рот, как в самолете, чтобы в ушах щелкнуло и звук вернулся. Открыл, не помогло. Потрогал тяжелое темное дерево мебели — все очень старое, но чистое. Умывальник-тумба с изящным латунным рукомойником на цепочке и овальным тазом того же металла. Ибо качнул изогнутый носик сосуда, несколько капель звонко ударили в таз. Лунно-тусклое зеркало с темными разводами отразило его лицо. По резной раме бежали маленькие зайчики. Ибо погладил одного пальцем, почувствовал влагу. Наводили блеск перед его приездом? Он улыбнулся. Мечтал ли он пожить в таком доме? Теперь Ибо понимал, что да. Но даже не надеялся на подобное. Свой трейлер был уже счастьем, он гордился этим пунктом в контракте, а тут целая комната! Только для него! И это правда. Вот пожалуйста, он стоит один в большой сумрачной комнате, как в музее. Но из-за чего гостиницу отменили, да ещё так срочно, почему даже не предупредили? Ибо положил свои бумаги на стол, сел на кровать. Самое время выдохнуть, осмотреться. А ещё начинать привыкать к мысли, что он жил здесь всю свою жизнь и все это для него привычно, ведь по роли он секретарь господина Син, это его комната. Он служит тому самому человеку, который отнял у Америки ее золото и привез сюда, но совсем на него не похож. Робкий юноша, увлеченный литературой и коммунистической идеей. Ибо откинулся на спинку, вытянул ноги. Закатный свет золотил беленые стены, высвечивал пол, и чертил от лампы по потолку длинную черную тень. Красиво. Не так Ибо себе представлял этот день. *** И ночь тоже. Непривычно тихий днем дом оказался ужасно шумным ночью. В нем постоянно что-то поскрипывало и шуршало, зажженная рабочим керосиновая лампа на потолке производила больше теней, чем света, и выстроенные в ряд свечи на металлическом подносе помогали мало: их пламя постоянно то валилось на сторону, то испуганно металось. Смотреть на них было нервно. Ловить боковым зрением движение теней по стенам — тоже. Но закрыть глаза было ещё страшней. Сквозняки, говорил себе Ибо. Сквозняки и много дерева. Это оно поскрипывает и потрескивает. Это совершенно нормально для старого дома. Да, так вышло, что этой ночью он на этаже один. Но ничего, скоро приедут все остальные, на завтра назначена церемония начала съемок. И на нижних этажах точно есть люди, Ибо их видел, здоровался, некоторых узнавал. Просто так вышло, что на шестом поселился только он один. Это все из-за Суй Цзе, если бы она не выпросила себе разрешение начать с завтрашнего дня, она была бы рядом, ассистентов всегда стараются селить неподалеку. Она не виновата, конечно, что приболела, и Ибо не согласился бы ее поменять на кого-то другого, с Суй Цзе он уже работал и они хорошо ладили. Но этой ночью ее не было рядом. Не было никого, только тени, шорохи и дрожащее пламя свечей. Ибо таращился в телефон, это немного отвлекало и успокаивало, но не настолько, чтобы уснуть. Кажется, перед рассветом его все-таки сморило. Утро встретило Ибо по-осеннему пасмурным небом, никакого солнца, а зеркало — сообщением, что ночные бдения красоты не добавляют. К черту. Бейсболка, капюшон, маска. В расписании у него сегодня никаких съемок, только обсуждение сцен и общая беседа с режиссером Сяо. Ибо вздохнул. Режиссер Сяо. Ладно. Бейсболка, маска, капюшон. *** Правило “Вблизи все не так, как издалека” с режиссером Сяо не сработало. Ибо видел миллион его фоток. Все, конечно, того периода, когда актерская карьера Сяо Чжаня взлетела в небо сияющим в солнечных лучах истребителем. Отретушированные до пластика рекламные, нечеткие кадры со съемок, снимки из вейбо и профессиональные фотосессии. Ибо не по разу рассмотрел их все. Думал. Глазел на свои фото, а потом в зеркало, говорил себе — ну, живьем совсем другое дело. Вон прыщик, и шею не добрил, и ногти обгрызены. Значит, Сяо Чжань вживую тоже окажется совсем не таким ослепительным. Тем более, он больше не звезда, после 227 отказался от карьеры актера и певца, исчез с радаров на три года. Вернулся режиссером Сяо, и Ибо понятия не имел, как он теперь выглядит, Сяо Чжань не светился на тусовках и не позировал для журналов. Наверняка постарел, думал Ибо, ему все-таки уже тридцать, да и безупречный внешний вид поддерживать незачем. Вот когда будет снят фильм, тогда для него все начнется по-новой — туры, интервью, журналы. А пока Ибо был готов, что правило “вблизи все не так” распространится на Сяо Чжаня. И растерялся, когда этого не случилось. Хотя выяснилось это не сразу, лао Сяо не появлялся до самой церемонии. Ибо успел позавтракать и прогуляться по дому, освоился немного в его планировке. Правда, узнать, в какой из комнат поселился режиссер, или хотя бы на каком этаже, не удалось. Зато встретил прибывшую наконец Суй Цзе и проследил, чтобы ее поселили в соседней с ним комнате. Третью заняла немолодая актриса, имени которой Ибо не знал, и мог только предполагать, почему ей достался такой неудобный для ее возраста этаж. У нее плохая репутация и ее отселили подальше? Она сама попросила самую удаленную комнату от кого-то лично ей неприятного? Или ей просто нравится вид с верхнего этажа? Ибо он очень нравился. Даже хмурым утром приятно было смотреть на бескрайнюю зелень рисовых полей, теперь уже по-осеннему тусклую. Под пасмурным небом каналы отливали сталью, словно брошенные в траву гигантские мечи. Иногда с них вспархивали огромные стаи уток и перелетали на другое место. Ибо улыбался — птицы так мельтешили короткими крыльями, будто боялись упасть. Он и не знал, что утки забавные. Ещё выяснил, что если по галерее-балкончику перейти на другую сторону дома-башни, оттуда виден лотосовый пруд и далекие деревья, очень старые по виду, огромные. Жаль только, галерея оказалась перегорожена, обойти по ней весь дом не вышло. Ибо понимал, конечно, зачем возведена стена — прогулки посторонних мимо окон причиняли бы беспокойство жильцам остальных комнат, но очень хотелось узнать, видно ли отсюда деревню и что вообще там, на северной стороне. Этот дяолоу был не похож на большинство домов-башен ещё и тем, что стоял один-одинешенек, рядом с ним ни соседей, ни хотя бы пристроек. Ничего, только квадратная платформа серого камня и на ней дом-дерево. Может, получится добраться до угловых башенок на седьмом этаже и посмотреть на восток и север оттуда? Было бы здорово. Церемония началась в полдень, Ибо честно отстоял ее, вежливо сложив руки и прикрыв лицо козырьком бейсболки. Говорил, что положено, улыбался, когда требовалось. Он уже выучил имена всех актеров каста и узнал, что старую актрису зовут Сань Шуа, и она здесь такая же отщепенка, как он сам. Только он айдол — их же берут только для разогрева аудитории, просто миленькие мордашки, за которыми ни ума, ни таланта! — а она пекинская театральная актриса, которая в кино никогда не снималась, а на старости лет отчего-то решилась. Ибо встал с ней рядом. С камеры уже сдернули красное покрывало и разбили тарелку, струйки дыма от благовоний тянулись от стола с угощением в прояснившееся небо. Актеры каста один за другим выступали с короткими речами и фотографировались, Ибо тоже это сделал — скупо, чтобы до самых тупых дошло, он сюда не покрасоваться приехал. Мордашка у него и смазливая, зачем спорить с очевидным, вот только он не пустышка. А потом он наконец увидел Сяо Чжаня вблизи. Это случайно вышло, все топтались по сцене, выстраиваясь для общего снимка, Ибо сам не понял, как оказался рядом. Просто когда режиссер запнулся о провод, он автоматически поймал его локоть. А потом улыбку — яркую. И взгляд из-под козырька кепки, запрятанный ещё надежнее, чем у Ибо, потому что Сяо Чжань был в очках. Вот тогда-то Ибо и понял, что правило работает не всегда. Режиссер Сяо вблизи и правда не был таким, как на фотографиях: крепче шея, шире плечи, заметнее тень щетины над губой. Но выбивало воздух от одного взгляда на него точно так же. Ибо поспешил склонить голову в поклоне, извиняясь за бесцеремонность, Сяо Чжань благодарно похлопал по руке и куда-то улизнул. Спасибо ему за это, думал Ибо, дал возможность подышать. Потом, правда, так же неожиданно снова оказался рядом и вместе с Ибо поулыбался в камеру. Ничего, думал Ибо, когда все актеры расселись за столами с толстыми тетрадями сценариев. Ничего, он привыкнет к близости Сяо Чжаня. Человек ко всему привыкает. — Думаю, всех волнует вопрос, что случилось с трейлерами и гостиницей, — режиссер Сяо выдержал паузу. — Да ничего. Режиссерский произвол, по-другому это не назовешь. Тихо-тихо. Я приехал сюда позавчера и моментально осознал, что мне нужно здесь все. Весь этот дом и все вокруг него должно войти в кадр. Поля, каналы, пруды, небо. Трейлерный городок просто негде спрятать, да и свободной сухой земли здесь под него не найти. Для съемочной группы он уже развернут у деревни, можно оттуда приезжать на машине или общим автобусом, двадцать минут пути. Если кому-то это кажется хорошим решением, я не буду возражать, потому что вижу в произошедшем и свою вину, мне следовало подумать о размещении каста раньше и оговорить все при заключении контрактов. А с гостиницей случился произвол продюсерский, нам уплотнили график съемок, и тратить по три часа в день на дорогу до Цзянмыня и обратно мы не сможем. Я передаю вам их извинения. Ибо наблюдал за реакцией других актеров. Большинство из них приехало только этим утром и пока никто, кажется, не собирался требовать себе трейлер. Или они обдумывают варианты? Он-то точно останется в своей комнате. Тем временем Сяо Чжань, блестя глазами, рассказывал дальше про свой замысел — не просто поселиться в доме, врасти в него и в “нанкинское десятилетие”*. Он согласовал с продюсером расширение бюджета на костюмы, чтобы все могли постоянно носить одежду тридцатых годов. Кухня тридцатых годов. Музыка тридцатых годов. Все для того, чтобы пропитаться атмосферой того тревожного, расколотого времени: собравшаяся на похороны семья, мир в которой не может восстановить ни общее прошлое, ни смерть отца, ни даже высадка японцев. Время одиночества и предчувствия огромной беды. Единственный робкий росток надежды среди всего этого — внезапно возникающая любовь между дочерью господина Син и его секретарем. Поэтому никаких телефонов на съемочной площадке. Если с уютными худи в качестве домашней одежды он готов мириться до тех пор, пока он их не видит, то с телефонами однозначно нет. Только в личное время и в личных комнатах. Ладно, думал Ибо. Я в деле, но… Он аккуратно разглядывал остальных актеров — как они отнесутся к такой идее? Все-таки многие из них снимаются в кино по многу лет, а у Сяо Чжаня этот фильм первый, у Ибо тоже, противопоставлять себя коллективу было бы некрасиво. — Обожаю платья тридцатых, — мечтательно протянула Линь Си, которой предстояло играть молодую жену господина Син. — Все эти меховые горжетки и шелковые платья в пол. Мне очень пойдет. — Они у вас будут. И вышитый золотом халат, конечно же, — пообещал Сяо Чжань. Все заулыбались, задвигались. С облегчением, как показалось Ибо. Он тоже был предупрежден о непростом характере красавицы Линь Си. Все-таки, дочь человека с очень серьезной должностью. Но если до Ибо дошли верные слухи, то предпочитает она мужчин старше себя. Сколько ей, тридцать шесть, кажется? Значит, Сяо Чжань ей не подходит. Беседа с режиссером от раскрытия общего замысла постепенно перетекла в обсуждение расписаний и порядка съемок, Ибо сидел молча. Знал, у него множество мелких сцен, а значит нечего рассчитывать, что его отснимут за несколько дней, и он сможет покинуть проект. Он пока не в том статусе, чтобы все подстраивались под него. Так и оказалось: ведущий актер, который будет играть старшего сына господина Син, сегодня уедет и вернется только на следующей неделе, красавица Линь Си будет сниматься наездами, потому что у нее сразу несколько параллельных проектов. Остальные — вразнобой, понемногу, но часто, и вряд ли смогут совместить съемки фильма с другой работой. Ибо не расстроился. Может быть, для кого-то кино дело обычное, уже не слишком интересное, а он очень волновался. Слишком много на кону, слишком сложная тема, слишком многое нужно доказать, в первую очередь себе. И ещё — Сяо Чжань. Никуда Ибо не поедет, ему нужно полностью погрузиться в реалии тридцатых, и он хочет жить в доме, хочет костюм-тройку и зачесывать волосы назад. После большого общего обеда каст растекся по гримеркам, а потом по дому — примерки костюмов, фотопробы в интерьере. Взмыленные реквизиторы и ассистенты художника носились по этажам с вешалками и коробками. — Видна школа, — подмигнул Ибо один из фотографов. — Позируешь идеально. Ибо поймал улыбку парня, подпирающего косяк. Симпатичный, он стоял там все время съемки, смотрел оценивающе. Кто он такой? Съемочную группу Ибо ещё не знал, их так много, быстро не запомнить, на всякий случай поблагодарил поклоном и наблюдателя, и фотографа. Тот, видимо, даже не догадывался, что за их работой следили, обернулся удивленно. Смена костюма, снова съемки. Смена прически. Смена освещения. Смена комнаты. Оказалось, на нижних этажах обстановка комнат куда богаче — ковры, букеты цветов, обтянутые шелком кресла, и золото-золото-золото. Ну естественно, ведь господин Син по сценарию очень богат, и его дети вернулись в родительский дом, чтобы не дать молодой вдове прибрать к рукам наследство. Ужин Ибо плохо запомнил, слишком устал. Суй Цзе тоже клевала носом, то и дело рассыпала листы и запиналась за стулья. Когда она схватила воздух вместо конфетного фантика, который Ибо ей передал, а потом принялась на четвереньках вылавливать его из-под дивана, у него кончилось терпение и он услал ее спать. Сам не пошел, он не такой слабак. Даже Сань Шуа ещё продолжала работать! Хотя она, наверное, выспалась лучше него. А может и нет, у старых людей часто бессонница. Ибо решил дождаться, когда она закончит, и проводить ее наверх. Этот момент наступил довольно скоро, Сань Шуа начала подниматься по лестнице, Ибо перестал делать вид, что увлечен просмотром материала, попрощался и двинулся следом за пожилой актрисой. В пролете между вторым и третьим этажом она остановилась и обернулась. — Будете пытаться мне понравиться, молодой человек? — глаза у нее были острые, недобрые. — Напрасно, я не слишком влиятельна. — Боюсь темноты, — выпалил Ибо. — Там у нас на шестом в коридоре нет света. Сань Шуа смотрела на него с минуту самым пристальным образом, потом расхохоталась. — Пошли, — бросила она за плечо. — Я отгоню от тебя чудовищ, бедный малыш. Ибо улыбнулся и потопал следом. Сань Шуа ему уже нравилась. А света и в самом деле не было ни в коридоре, ни в комнатах. Похоже, Суй Цзе уже спала, потому что под ее дверью было темно. В слабом свете лампы над лестницей Ибо пожелал Сань Шуа спокойной ночи и отпер свою комнату тяжелым и большим, как все здесь, ключом. Поспешил щелкнуть кнопкой светильника — ему дали аккумуляторный, он светил ровным голубоватым светом и этим очень успокаивал. С ним комната казалась уютной. Ибо пошагал к столу, чтобы взять телефон, но замер на середине пути: на деревянном коричневом полу комнаты отчетливо видны были следы детских ножек. Мокрые, меньше его ладони, следы. Ибо прошел по ним до окна — аккуратно, чтобы не наступить — тут они начинались. И заканчивались посредине комнаты. Он осмотрелся. Все на своих местах и вообще очень обычно, только на полу — следы. Они уже подсыхали и становились неполными. Откуда здесь дети? Да ещё в запертой комнате? Галерея. Ибо сдернул с крюка лампу и с ней вышел на балкон, но здесь не обнаружилось никаких следов. И сюда нельзя было попасть иначе чем с вертолета. Пожарная лестница тоже бы сгодилась, но в этой местности она была не более вероятной, чем вертолет. Мистика. Ибо вернулся в комнату. Следы уже почти не были видны. Нет-нет, наверняка есть какое-то очень простое объяснение, откуда они тут взялись. Например, второй ключ есть у горничной — здесь же есть горничные? Дом же кто-то убирает? А у нее вполне может быть дочка. Или сын. Пока горничная делала свою работу, ребенок пролил немного воды и бегал. Наверняка все так и было, совершенно обычные вещи, совсем нечего бояться. И все-таки Ибо было не по себе. Он не сразу заснул, несмотря на усталость, долго ворочался, и всю ночь ему слышался тихий, очень далекий детский голосок, поющий на кантонском. Ибо разобрал только цифры и слово “зайчик”. Считалка? Надо было закрыть на ночь окно. *** Съемочные будни оказались похожими на жизнь в общаге. Все у всех на виду, общие проходки сценария, общие просмотры и разборы отснятого. Подъем в пять, чтобы начать с рассветом, а если хочешь принять душ не спеша, то встаешь ещё раньше. У некоторых счастливчиков ванная располагалась прямо в номере, но у большинства, как и у Ибо, туалетные комнаты были отдельными. Кто задержался, тот опаздывает на грим и потом долго ждет своей очереди. В шесть приезжают автобусы со съемочной группой. В день, когда снималась его самая первая сцена, Ибо встал в 4 и сидел под дверью гримерки уже в половине шестого. Сцена совсем крошечная: он стоит, героиня Линь Си пробегает мимо него в слезах, он провожает ее растерянным взглядом. Но прямо с утра возникла какая-то проблема со светом и ассистента отправили за нужными проводами. Сяо Чжань, чтобы не терять время, решил снять небольшую сцену на улице с дочерью господина Син, которую на западный манер звали Виолой. Ее играла крошечная Мо Хуа, Ибо помнил ее по роли в “Ледяной розе на ветру”. Потом уставшая ждать Линь Си заставила всех побегать по дому и округе. Оказалось, что она прекрасно умела быть незаметной, когда хотела — из всей толпы никто не увидел, куда и когда она скрылась. Нашли ее в спальне с игрушечным зайчиком в руках. Она пожаловалась, что плохо спала ночью, и у нее болит голова. Потом было что-то ещё, ещё, Ибо перестал вникать. Его задача — хорошо сыграть, для решения других задач есть люди, которым за это платят. В итоге снимать его начали только в полдень, за это время он уже успел несколько раз разозлиться, успокоиться, собраться, разобраться и наконец перегорел совсем. Взгляд на пробегающую мимо Линь Си получился не растерянным, а откровенно злым. Ибо сам моментально почувствовал, что дал не то, что нужно было, и совсем погас. Если он с первой же попытки станет источником проблем и Линь Си из-за него придется переснимать сцены, она его запомнит, конечно, но память эта будет недоброй. Он бросил быстрый взгляд на Сяо Чжаня, тот хмурился в монитор. — Кадр перегружен. Давайте начнем немного левее, — объявил он. — Госпожа Линь, пожалуйста, ещё левее, от того шкафа. Ван Ибо, отойди к двери. Твой герой входит и отшатывается, когда на него бежит вдова. Покажи мне. Ибо поспешил встать в дверях. Двигать телом оказалось проще, чем лицом, и он довольно убедительно шарахнулся к стене. — Хорошо, можно добавить ещё шаг, остановиться тут, — Сяо Чжань указал место. — Свет выше, шестой софит. Начали. Один дубль, второй. Движение крошило внутреннюю скованность — выражать себя телом для Ибо было привычно и комфортно. Он решил, раз это работает, надо пользоваться и отыгрывать каждый дубль чуть-чуть иначе. Вот так неловко отдернуть руку. Или чуть удариться о дверь. А ещё можно как будто хотеть спросить. И вцепиться в пуговицу. Едва не врезаться в Линь Си. Семь дублей. — Снято! — Сотрите наконец мне эти слезы, глаза болят! — потребовала Линь Си, к ней стайкой метнулись гримеры. Ибо стоял, дышал, не знал, куда себя деть. Хотелось посмотреть, что получилось, но удобно ли подойти к режиссеру? Лао Сяо и так был очень добр, выручил его, спас от провала. Пожалуй, Ибо не стоит привлекать к себе столько внимания, будто он звезда. Он пока никто. Нужно просто уйти и не мешать работе. Уйти не вышло. — Прошу всех собраться! — объявила Пу Дань. — Подходим, подходим. В комнате стало тесно, актеры стекались изо всех дверей. — У нас здесь кое-что произошло, — объявил Сяо Чжань. Он повернул монитор к собравшимся актерам. — Вот, смотрите. Все смотрели и Ибо смотрел, как раз за разом бежит Линь Си, а он отшатывается в сторону. Вот тут надо было остановится пораньше… — Сегодня госпожа Линь подбросила в небо маленькую птичку, — сияющий Сяо Чжань оглядел собравшихся. — И она расправила крылья. Ван Ибо отснял первую в своей жизни киносцену! Ошарашенный Ибо кланялся, пока им с Линь Си аплодировали. Благодарил, кланялся снова. Горло сжимало волнением, он прокашливался и бормотал снова “Спасибо, спасибо”, улыбался в камеры. — Вечером отметим, — подмигнула ему Линь Си. — У нас же есть чем? — Закажем! — Найдем! — Обязательно отметим! Ибо повернулся к Суй Цзе, которая сигналила из угла: “Слышу, поняла, сделаю”. Кивнул. *** — Надеюсь, ты оценил поступок режиссера Сяо, — сказала вместо “спасибо” Сань Шуа, когда Ибо принес ей воды и сел рядом на диванчик под пальмой. Значит, она заметила его факап. Заметила и все поняла. Все остальные тоже? Им, профессионалам, такие вещи видны сразу? Ибо сглотнул, покосился по сторонам, нет ли кого рядом. Хорошее место, тихое. — Да, конечно. Очень ценю. — Я не про тебя говорю, дурень, — Сань Шуа свинтила крышечку и отпила воды. На ее морщинистой шее остро натянулись складки. — Я про Линь Си. Ибо поспешил кивнуть, будто понял, о чем речь, но женщину этим не обманул. — Не понимаешь. Боишься чудовищ в темноте, — констатировала она с усмешкой. — Линь Си страшно ревнива, особенно к начинающим актерам. И я, признаться, не ожидала от нашего молоденького режиссера такой ловкости. Как он тебя к ней подвязал! Теперь утопить тебя будет не так просто. Ты теперь ее ответственность. Ибо таращился на нее во все глаза. Его планировали топить и всем об этом известно? — Их, понятно, этому учат, — Сань Шуа отпила ещё. — Режиссеров. Да только не до всех доходит. Учат? Ибо совсем не думал об этом прежде. А ведь действительно, актеры — материал в руках режиссера, их должны обучать ими пользоваться не только как актерами, но и как людьми. Решать конфликты, выстраивать отношения. На съемках дорам этот вопрос Ибо не занимал, но там все иначе, много проще и техничней, поток, конвейер. — Но я ведь не конкурент Линь Си, — сказал он наконец. — Конечно, нет. Как актер. Но ты очень популярен. Думаешь, кто-то здесь, — Сань Шуа повела бутылкой, — тебе это простит? Пока Ибо думал, что ответить, пожилая актриса поднялась, хлопнула его по плечу. — Темноты он боится… Ибо проводил ее взглядом, а потом откинул голову на спинку, вытянул ноги и закрыл глаза. Ровный длинный выдох, медленный вдох. Сань Шуа не сказала ничего нового и неожиданного. Все как всегда, здесь и везде. Это бизнес, и друзей у него тут нет. Он это знает, он умеет с этим справляться. Режиссер Сяо к нему добр. Чего ещё можно желать. Ибо улыбнулся. — …пытаются завуалировать скудость содержания причудливыми трактовками, якобы неожиданными прочтениями. Я на такое насмотрелся, ты мне поверь. Сейчас на режиссера каждая домохозяйка учится, и я каждую понимаю! Да! — человек говорил тихо, но актерский шепот не то что шепот обычного человека, его и на галерке слышно. — Потому что они смотрят на это все и думают “а ведь я тоже так могу”. И могут! Ибо улыбнулся, не открывая глаз. Сяо Чжаню тоже достается. Подбежала Суй Цзе, глаза пришлось открыть. Стабильно розовощекая и бодрая, как девочка с плаката. — У тебя на сегодня больше ничего, до семи свободен, потом проходка до девяти, просмотр материала и ужин. Я закажу что-нибудь. Да, я же принесла наверх твои домашние костюмы! Они такие-е-е! — И помчалась впереди него показывать. Костюмы Ибо очаровали. Его не спрашивали о предпочтениях, и не факт, что он смог бы их сформулировать, но теперь смотрел на новую одежду и понимал, что всю жизнь хотел такое. Ничего особенного, синие полосатые льняные брюки с жилетом и белая рубашка в одном комплекте, брюки на подтяжках и бежевая рубашка в другом. Короткий вязаный жилет и черный шелковый халат. Что ещё нужно в осеннем Гуандуне, где даже ночью больше двадцати градусов. Ибо погладил пальцем вышивку на кармане. Покрутил в руках носки со смешными резинками, похожие на мини-юбку широкие трусы на пуговичках и майки. Примерил лоферы. — Скажи класс, а? Словно карнавал! Мне так нравится! — Суй Цзе сияла, будто это она все устроила. — А мне тоже дали халат и два платья. Показать? — Потом, — Ибо взглянул на часы, в окно. — Принеси мой текст на завтра и послезавтра, пойду пробегусь и подучу. — О. Я с тобой. — Нет, мне нужно побыть одному. — Да. Поняла. Хорошо. — Суй Цзе исчезла. Когда Ибо вернулся в комнату, сняв костюм для съемок и смыв грим, ассистентка бросилась наперерез. — Возьми с собой телефон! Он заряжен. Я загрузила тебе карту местности, если вдруг не будет интернета. На ней отмечено точки с примерным временем до дома, чтобы ты мог рассчитать прогулку и вовремя вернуться. Текст тоже в телефоне, но вот ещё на всякий случай распечатка. Я вбила напоминалку, закат без пяти шесть. Обязательно захвати воду. И средство от комаров, вот, возьми. Может быть, батончик или конфетку? — Спасибо, мама Суй, — улыбнулся Ибо. — Я скучал по тебе. Суй Цзе расцвела. — Я тоже. *** Примерный маршрут пробежки Ибо присмотрел ещё с галереи: меж двух рисовых полей, одно ещё с водой, второе уже без, к большому дереву, а оттуда на север. Он теперь знал, что там: поросшие лесом горы, невысокие, но очень неожиданные посреди равнины. Хотелось взглянуть на них поближе, но главное, испытать волшебное, редкое чувство невидимости. За ним здесь просто некому наблюдать, он никому не нужен. Это даже лучше супергеройской прозрачности! Может, конечно, ему и встретится пара крестьян, они как раз сейчас убирают рис, но вряд ли его узнают. Ван Ибо не тот человек, который запросто бегает по Китаю. А ему хотелось им побыть. И побегать. Со спортивной одеждой тридцатых он пока не определился, поэтому натянул проверенные кроссовки. Костюмы — может быть, а вот примерять тапочки на резиновом ходу или что там у них было, ему не хотелось, ноги у него одни, их надо беречь. Поля встретили запахом воды и ветром, Ибо с удовольствием пробежал между ними, мимо дерева и по тропинке двинулся к лесу. Дорога начала забирать вверх, темп пришлось снизить, но удовольствия меньше не стало. Дышалось легко, тело радовалось движению, а главное — нигде никого и в голове такая блаженная пустота, что даже жаль было забивать ее текстом. А надо! Сцена ссоры со старшим сыном господина Син очень сложная, реплик много. Ибо остановился на ровном участке склона, отдышался, любуясь издали дяолоу, черным на фоне желтеющего уже неба. Выпил воды, подшнуровал левый кроссовок и, чтобы не терять настрой, принялся ходить туда-сюда, начитывать текст с листа на телефон, а когда закончил с этим, снова перешел на бег. Ему хотелось двигаться, хотелось вперед. Хорошо он придумал с начиткой, теперь можно на бегу слушать самого себя, обдумывать и запоминать реплики. Правда, про них не думалось, Ибо был слишком взволнован. Вообще никого, поверить невозможно! Нигде. Никто не смотрит, совсем никто, можно даже орать или бегать голым. Ковырять в носу. Чесать задницу. Да хоть дрочить. Что за удивительное чувство. Ибо глазел по сторонам — здесь непривычные деревья, какие-то пышные кусты, даже цветы! — а ведь заканчивается шуанцзян**. В Пекине может и листьев уже не осталось, даже в Шанхае без куртки вечером не выйдешь, а здесь желтеет только рис на полях. Да, он не раз бывал на Хайнани, в Гуанчжоу, снимался в дораме в Гуанси и в Юньнане, но всегда в окружении людей и цивилизации, а чтобы вот так, в сельской местности, совершенно один… Ибо взбежал на гребень невысокой горы и остановится, тяжело дыша. Как же здесь красиво. Почему он не взял фотоаппарат? Горы, небо, дяолоу. Телефон для такого не годится, он для повседневной суеты. Следующий раз надо обязательно взять “Лейку”! Ибо даже не сомневался, что следующий раз будет скоро. Здесь классно, ему нравится. Он сбежал с покоренной горки, перепрыгнул ручей и принялся штурмовать следующую. Лез и думал — дорога есть, значит, люди здесь бывают. Но не вечерами, а для него это самое удобное время. Все очень удачно складывается. По крайней мере, пока. Гора оказалась серьезней предыдущей, узкая тропка заросла каким-то вьюном, камни лезли под ноги то крупными глыбами, то мелким щебнем. Кое-где пришлось помогать себе руками, один раз нога соскользнула и Ибо ударился коленом, но не остановился. Еще выше, еще! Собственный голос звучал в ушах и Ибо повторял за ним слов, напитывался скрытой яростью — он не простит этой семье ничего, он все помнит! Не такой он оторванный от жизни и робкий, как о нем привыкли думать господа Син. Он им ещё покажет. На вершину Ибо выполз мокрый от пота, с налипшими на лоб волосами, но совершенно счастливый. — О-ху-ен-но! — проорал он в сиреневое небо и обернулся, чтобы посмотреть на закат. Как же здесь дышится. Он ещё сюда придет, обязательно! Но… Ибо поднял к глазам часы. Черт. Уже почти шесть. Нужно быстренько возвращаться. Он в три глотка допил воду и побежал обратно. По склону вниз, прыжок через ручей, вторая горка. Дорога была уже знакомой. Ибо на бегу перематывал запись и слушал снова, снова, а лес темнел прямо на глазах — пропадала глубина, воздух сгущался и деревья словно жались к тропинке. Ибо невольно прибавил ходу, лес сделался вдруг неуютным, сырым и прохладным. Радостное возбуждение схлынуло, сменилось желанием поскорей вернуться в дом. До семи ему нужно принять душ и переодеться. Человека Ибо увидел краем глаза. Он был в чем-то светлом и двигался поодаль, метрах в двадцати. Кажется, он брел без дороги, просто шел между деревьями, то пропадал, то появлялся. В сгущающихся сумерках было не разобрать его лица, Ибо не мог определить даже пол — мужчина это или женщина? Просто высокая фигура, движется как человек, но что делать кому-то в лесу на пороге ночи? Молчит. Бредет от дерева к дереву. — Добрый вечер! — крикнул Ибо, но человек, кажется, не услышал его, все так же пробирался от ствола к стволу, хотя теперь он, кажется, стал чуточку ближе. Ибо не стал проверять, показалось ему это или нет. Он прибавил скорости, в несколько минут проскочил остаток тропинки и выбежал из леса к полям, под открытое небо. Остановился, тяжело дыша. Ну вот, не так уж и темно! И сразу стало спокойней. Ибо отмотал назад запись, оглянулся на лес — черный совсем — и теперь уже размеренной рысью двинулся к дяолоу. *** — А лао Сяо будет? Этот вопрос Ибо слышал за вечер уже раз двадцать — разными голосами, громко, шепотом, с хихиканьем. Он бы и сам его задал, если бы в этом был смысл. Кого спрашивать? Ответ известен только самому Сяо Чжаню, а он пока не появлялся. Все ждали, конечно. Ибо тоже. Готовясь к съемкам, он читал про многих известных режиссеров, пытался представить, каким будет Сяо Чжань. Перфекционистом, как Финчер? Станет мучить всех сотнями дублей? Или переделками и пересъемками, как Ридли Скотт? Может оказаться робким, как молодой Коппола, которого на первом фильме изводила вся труппа. А может выбрать жесткий авторитарный стиль, говорят, это часто случается с начинающими режиссерами, которые не уверены пока в своих силах. Сяо Чжань если и оказался похожим на кого-то из мэтров, то Ибо не знал, на кого. Он как-то странно все устроил, Ибо не понял, как. Просто заметил через пару дней, что все актеры жаждут внимания Сяо Чжаня, словно дети, которые тянут мать за юбку, чтобы показать ей новый рисунок. В его красоте было дело или в чем-то ещё, но они просто расцветали, добившись одобрения молодого режиссера. Вот только получить его было совсем не просто. Лао Сяо оказался несгибаемо требовательным, становился ледяным при малейшей попытке давления на него, а если ситуация подходила к грани возможного конфликта, на него становилось просто страшно смотреть: в сдерживаемой ярости и молчании его красивое, тонкое лицо приобретало демонические черты и это пугало сильнее любых криков и ругани. Чаще всего способ срабатывал и конфликт гас. Если нет, Сяо Чжань исчезал на час-другой, возвращался и продолжал работу как ни в чем ни бывало. Все выдыхали с облегчением, и вернуться к разборкам никто ни разу не решился. При этом вне съемочной площадки Сяо Чжань был до смешного вежлив, скромен и вообще не повышал голос. Ибо следил, восхищался и думал — такому где-то учат? А можно пару занятий? Ещё смотрел на коллег и думал — тоже влюблены? И каждый раз, когда Мо Хуа, хлопая длиннющими ресницами, просила получше объяснить ей мотивацию, а Линь Си по-свойски совала руку под режиссерский локоть, сглатывал злую кислую слюну. Их всех прямо тянет прижаться к нему, коснуться, встать поближе. Ибо злился. Почему они это себе позволяют? И почему у него теплеют щеки, когда взгляд Сяо Чжаня смягчается, и он говорит: “Снято! Это было очень точно, Ибо”. Что за нелепость расплываться лужицей от такой скромной похвалы. Ему не привыкать к превосходным степеням и лести, он всю жизнь отбивает эти пустые слова, как мячики в теннисе, а тут теплом окатывает не от слова даже, от короткой улыбки — как он дошел до такого? И как он счастлив. Вернулись те кто жарил шашлычки на улице, чтобы не дымить в доме, Ибо тоже ухватил с подноса пару шпажек. Он давно наелся, но не сидеть же просто так. — Больше бери, вон какой худющий, — плюхнулся на свое место Чэн Далун, играющий среднего сына господина Син. — Режиссера нашего так и нет? Жаль, поел бы свеженького. Ну, давайте выпьем! Звенели стопки, вкусно пахло жареным мясом. Как все-таки здорово, что они придумали это небольшое празднование! Все словно выдохнули и сбросили доспехи: расслабились, разулыбались, начали травить байки и показывать фотки на телефонах — дети, котики, дома. Ибо нравилось. Нормальная такая тусовка, привычный формат. На площадке все казались очень серьезными, взрослыми, опытными, не подступись, а тут другое дело. — Сяо-лаоши-и-и! — подскочила Мо Хуа, и все принялись наперебой приветствовать Сяо Чжаня, махать руками, освобождать ему место во главе стола, искать чистую тарелку. — Не беспокойтесь, здесь есть место, — Сяо Чжань занял табуретку слева от Ибо, проехался коленом по его бедру, улыбнулся виновато, глаза в глаза: — Еще вроде бы не пил. — Это мы сейчас исправим! — вскинулся Чэн Далун, перед Сяо Чжанем появилась рюмка и тарелка, ее мигом наполнили — креветки, грибы, шашлычки, гуандунские шаомай. Ибо осторожно выдохнул, не сразу получилось после ударившей под дых улыбки. Сяо Чжань. Он в широких брюках на подтяжках и белой рубашке. Волосы зачесаны назад, часы на кожаном ремешке обнимают запястье. Смеется, болтает, ловко хватает палочками еду, открывает рот… Ох нет, на это Ибо смотреть не может. И теплое колено так и прижато к его бедру. Ничего такого, народу много, все они тут толкаются локтями, коленями, плечами, но… — Передай Сяо-лаоши, — кто-то сунул в пальцы Ибо рюмку, байцзю плескалось через край. — А это твоя. — Давай я возьму, — пальцы Сяо Чжаня оплели руку Ибо, аккуратно потянули рюмку. Не хотелось отдавать, пускай бы так и держал. — Осторожно, мокрая, — сказал хрипло. Прокашлялся. — Пусть наш режиссер скажет тост! Сяо Чжань поднялся, бедра Ибо теперь ничто не касалось и ему хотелось зажать ладонью то место, что еще помнило тепло чужого тела, удержать, не дать исчезнуть. — Я хочу…— начал Сяо Чжань, и в комнате, кажется, дышать перестали. Ибо точно. — … Огня. Кажется, все моргнули разом — огня? А выпить? — Я собрал вас здесь этой осенью, — продолжал Сяо Чжань, — как ветки для костра. Отбирал по одной, только лучшие. Ценю каждого из вас. И верю, что хорошее дерево даст хорошее пламя, разгонит тьму и согреет всех нас. Выпьем! Комната взорвалась восторгом, байцзю обожгло горло. Ибо сквозь слезы смотрел в смеющиеся лица актеров, тоже хлопал, а когда Сяо Чжань сел, то чуть двинул бедром, прижимаясь снова к колену. Поймал краем глаза внимательный взгляд, но сделал вид, что не замечает и потянулся за маринованным чесноком. — А теперь очередь великого Вэнь Цзяна! — это Чэн Далун снова взялся за актерские байки. — Вот это был любитель розыгрышей на съемочной площадке! Не любитель, профессионал. Другого за постоянные выходки уволили бы давно, а ему прощали. Ну как прощали… Терпели! Хотя не все. Старый лис Чоу Вон ни разу не попадался, и для Вэнь Цзяна просто делом чести стало хоть раз его подловить. Помните фильм “Первый луч солнца”? В нем Вэнь Цзян и Чоу Вон играли друзей-однополчан. А режиссером был Хоу Кан, очень жесткий человек. И вся труппа делала ставки, рискнет ли Вэнь Цзян устроить Чоу Вону розыгрыш, а если рискнет, что ему за это будет. Чэн Далун размахивал руками, изображая, как дело было, и выходило весьма узнаваемо. Ибо смеялся со всеми, слышал смех Сяо Чжаня за плечом и чувствовал его колено. Если бы его спросили, как выглядит счастье, он бы сказал — так. Оно урчало теплым зверем внутри, даже когда Сяо Чжань ушел, а следом начали расходиться все остальные. Пьяненький, разморенный счастьем Ван Ибо не сопротивлялся, когда его подхватила под локоть Мо Хуа. Ко всем она, что ли, так жмется? — Лао Ван такой необщительный, — щебетала она. — А ведь нам с ним играть влюбленных! Как же мы справимся, если совсем не знаем друг друга? Лао Ван должен проявить ко мне внимание, правда? Меня пора проводить наверх! Ибо кивал, улыбался. Думал, она милая, хоть и не очень красивая, такие актрисы тоже нужны. Не всем же как Сяо Чжань… — Красавица Хуа такая бессовестная, — вмешался Чэн Далун. — А ведь я по роли ее братик! Она моя любимая сестренка! И я ни за что не отпущу ее с незнакомым мужчиной. Только под моим присмотром! Мо Хуа смеялась, люди вокруг тоже. Потом они все трое брели по лестнице наверх, и получалось это у них как-то бестолково, они толкались, и это было смешно. — А какой этаж? — спросил Ибо, когда они остановились передохнуть. — Выше, — хихикнула Мо Хуа. — Выше! Я ведь не из тех, кто выбирал себе комнаты! Ты тоже, да? Ибо растерянно смотрел, как позади них непонятно откуда взявшийся продюсер Чо останавливает Чэн Далуна и они остаются что-то обсуждать там. — А ты знал? — влажный шепот щекотал Ибо ухо. — Она лично выбирала даже, кто будет с ней на этаже! — Кто? — удивился он. — Сань Шуа? Мо Хуа рассмеялась, запрокидывая голову. В вырезе платья стала видна бретелька. — Не она, что ты говоришь! А тебе тут ужасно скучно, я угадала? Все тут старые… — Мо Хуа всплеснула руками. — Только я и…я. Нам нужно держаться друг друга. Даже нетрезвым мозгом Ибо сообразил, что не нужно говорить “Вам тридцать семь, а Линь Си тридцать шесть”. — Пойдем… те, — он потянул Мо Хуа на следующую ступеньку. — Я никогда не завидую коллегам, — заверила его Мо Хуа, еле перебирая ногами. — Никогда. Просто она… Она же не актриса. Ибо прижал Мо Хуа к себе крепче, потому что она все время куда-то сползала. Кажется, хотела сесть отдохнуть. — Играет всю жизнь саму себя… — Мо Хуа все-таки уселась посреди пролета. — Избалованная принцесса. Это не считается! Ты просто приходишь, ведешь себя как обычно, а тебе платят деньги. Это не считается, это… Не актриса. — Давайте я вас провожу, — бормотал Ибо, поднимая Мо Хуа. — Только я не знаю этаж. — Туда, — махнула рукой Мо Хуа и захихикала. — Лао Ван такой красивый. — Госпожа Мо ещё красивей, — заверил ее Ибо, не дал снова сесть, и они выбрались наконец на площадку этажа. Мо Хуа бормотала про папину дочку и кривые ноги, Ибо оглядывался, пытаясь понять, четвертый это или пятый этаж. На пятом такая ваза… Линь Си стояла в дверях комнаты напротив. Смотрела, накручивала локон на палец. Потом она закрыла дверь, и Ибо остался стоять перед усевшейся на пол Мо Хуа. — Это не мой этаж, — сообщила она ему снизу вверх. Ибо сел рядом, привалился к стене. Может, Линь Си все-таки ничего не расслышала? *** Съемочный день затягивался, за окнами было уже темно. Сань Шуа уютно устроилась на диванчике — ноги вытянуты по сиденью, под спиной подушка. Ван Ибо давно заметил, как ловко это выходит у пожилой актрисы, чуть только выдалась свободная минутка, она уже где-нибудь устроилась отдыхать. Что ж, может себе позволить. Ей уже не нужно никому ничего доказывать, нарабатывать репутацию, заводить связи. Она не требует внимания Сяо Чжаня, как некоторые актрисы, заставляющие его снова и снова проходить с ними сцены, не спорит с режиссером, осветителями и костюмерами по поводу каждой детали, не болтает с коллегами о всякой ерунде и не отсматривают снятый материал после каждой сцены, как Ибо. Он всегда смотрит. Сяо Чжань подобный подход одобрил, а Ибо очень важно понимать, как выглядит на экране то, что он пытается передать, какое впечатление создает, вписывается ли он в кадр, атмосферу. Но Сань Шуа, должно быть, давно научилась чувствовать все это без вспомогательных средств. Ибо много наблюдал за ее игрой и поражался точности движения, мимики, интонаций. Хотелось научиться так же, он даже тайком повторял кое-что. Уметь вот так удобно отдыхать научиться хотелось тоже и не получалось, он слишком боялся упустить важное, что-то не суметь, кого-то подвести. Но что, если без такого отдыха не будет и профессионализма? Не идут ли эти качества в связке? Может быть, он излишне активен и этим сам мешает себе расти? Носится, как дурной щенок за хвостом? Ибо аккуратно сел на свободный край дивана. Сань Шуа даже глаз не открыла. Может, она правда спит? Он бы тоже не отказался. Даже так — ему бы не помешало. Ибо вздохнул, устраиваясь удобнее. Вытянул ноги, закрыл глаза. Не лучшая ночка выдалась, такая, что на лице все написано и над ним сегодня весь день шутят, что он с похмелья. Ибо не спорит, улыбается, но это неправда, выпил он на вчерашней вечеринке немного, его пьянил не алкоголь, а перед сном ещё и кинул в рот пару таблеток, чтобы утро легче прошло. И бутылку минералки около кровати поставил. В общем, предусмотрел все, как ему казалось. Чего совсем не ожидал, так это что когда он ночью спросонок нащупает бутылку, свинтит с нее крышку и потянет ко рту, то увидит за стеклом высокую светлую фигуру. Человек стоял у самого окна, заглядывал внутрь и свет лампы ясно очерчивал его силуэт, хотя лица было не разобрать. Ибо не заорал только потому, что захлебнулся водой. Выронил бутылку, кашляя и хрипя, соскочил с кровати и отбежал подальше от окна. Но тот, кто был снаружи, тоже отпрыгнул, исчез мгновенно. Или присел? Минуты шли, ничего не происходило. Ибо вытирал слезящиеся глаза, давил кашель и не отводил глаз от окна. Тишина. Никакого движения. Стекло отражало только его самого и комнату. Может быть, показалось? Не проснулся до конца? Кто мог быть на галерее, откуда ему там взяться? Не Сань Шуа же, в самом деле, перелезла через ограждение. И не Суй Цзе. А других способов оказаться на кольцевом балконе просто нет! Если исключить использование альпинистского снаряжения, конечно. Зачем этот человек наблюдал, как Ибо спит? А его лицо… Лицо! Точно! Ибо ухватился за эту мысль. Как так вышло, что его совсем не получилось рассмотреть? Чем человек смотрел, где его глаза? Такое только в снах бывает! Кажется, что все помнишь, ясно видел, а на самом деле не можешь вспомнить деталей. Да конечно, все очень просто! Ибо растер щеки. Он вечером видел странную фигуру в лесу, это впечатление отложилось в памяти, и вернулось во сне. Никакой мистики. Ибо повторял это себе снова и снова, спорил неизвестно с кем. Потом схватил палку для снятия керосиновой лампы с потолка и распахнул дверь на галерею. Взгляд направо, налево — никого! Ибо подкрался к углу, быстро выглянул за него — пусто. Проверил за ограждением с одной стороны, потом с другой. На галерее стоял только он и чувствовал себя идиотом с палкой в руке. Голым к тому же. Ночь была тихой, чвикала какая-то птица, пахло водой. Безмятежно сияла огромная луна. Ибо вернулся в комнату и запер дверь. Какого черта здесь нет штор? Постель с краю оказалась мокрой, пришлось лечь к самой стене. Глаза закрыть он так и не смог, до рассвета не отводил их от окна. Когда понял, что засыпать уже незачем пытаться, пошел в душ. До чего глупо все вышло. Утром он уже был совершенно уверен, что видел сон, секундный обрывок перед настоящим пробуждением. Незачем было так реагировать. Зря только не выспался. Утром он велел Суй Цзе раздобыть и повесить хорошие плотные шторы. Она умница, не удивилась, надо так надо, спросила только цвет, но это качество Ибо было безразлично, лишь бы непрозрачные. Может он хотя бы одну ночь поспать спокойно? — Нет, ты понимаешь, что он сделал? — произнес кто-то за перегородкой слева от них и вырвал Ибо из воспоминаний о прошлой ночи. Невысокая, метра полтора, стена скрывала говорящих, но не их слова. — Чего он тут мог не знать заранее, это же дом его семьи! Да! А ты что, не в курсе? Ибо прислушался. Чей дом? — Манипуляция в чистом виде, — продолжал убеждать кого-то голос. — И мы все ему подчинились. Конечно, молодой господин, зачем нам отдельные трейлеры. Конечно, мы готовы круглые сутки наряжаться в какие-то древние тряпки. Ибо покосился на Сань Шуа. Она встретила его взгляд заговорщицкой гримаской, шепнула: — Опять не про нас! Оба беззвучно хихикнули. Женский голос отвечал длинно и неразборчиво, а мужчина не особенно стеснялся: — Да могу я переехать в деревню, могу! Меня возмущает само отношение. Это диктат. Ибо уже узнал его, Чан Чжэжуй, который играет управляющего. И который вчера на вечеринке выговаривал Мо Хуа за современное платье. Столько было красивых слов про то, что эпоху нужно пропустить сквозь себя, словно реку, открыть внутренние шлюзы. — …в трейлере хотя бы спокойно, а тут невозможно отдохнуть! — продолжались жалобы за стеной. — Вчера что-то упало из окна выше. Какая-то тряпка или простыня, я не разглядел. Как я испугался, ты бы знала! Подумал, призрак… Ничего смешного. Да что я там выпил! Голоса стихли, Ибо продолжал смотреть в стену. Так значит ночью ему не померещилось. Что это было? Розыгрыш? Или… — И как только узнали, — Сань Шуа спустила с дивана ноги, поправила волосы. — Про дом. — А это правда? Актриса пожала плечами. — Что здесь такого. Правда. Отсюда все уехали к концу тридцатых, семья Сяо в Чунцин, моя — в Пекин. — Так вы тоже из этих мест? — удивился Ибо. Сань Шуа обернулась к нему, изогнула бровь. — Что я, по-твоему, здесь делаю, а? — она выдержала паузу, Ибо выдержал лицо. — Родственники должны помогать друг другу. А мы с сяо Сяо хоть и дальняя, но родня. Новости одна удивительнее другой! Сань Шуа поднялась, Ибо следом. — А в этом доме кто только не жил с тех пор. И заброшенным он стоял тоже долго. Потом был оздоровительный центр. Теперь вот киностудия. — А почему вы поселились на самом верхнем этаже? — рискнул поинтересоваться Ибо. — Что это ещё за вопрос? Я, по-твоему, совсем развалина, не могу подняться на шестой? — нахмурилась Сань Шуа, остановилась возмущенно, а когда Ибо бросился извиняться, рассмеялась. — Забралась повыше, потому что знаю актерскую братию. Все со всеми спят, ссорятся, мирятся… Ну уж нет, я слишком стара для этого. Хочу отдыхать спокойно. Пришла очередь Ибо вопросительно изгибать бровь, Сань Шуа со смехом погрозила ему пальцем. — Ты со мной не кокетничай! Тебя просто никто не спрашивал, молод ещё. Поселили куда сочли нужным. Кто счел, подумал Ибо, но решил заговорить на ту тему, что волновала его больше. — Надеюсь, вам удается спокойно отдыхать. Потому что я тоже видел это ночью, — Ибо потыкал пальцем за спину, напоминая о подслушанном разговоре. — Видел что? — Я не разобрал, что-то белое. Может, какая-то тряпка упала. На седьмом ведь тоже балконы? Может, что-то оставили сушить и ветром сорвало… — Мальчик! — Сань Шуа резко остановилась и уперла руки в бока. — Если ты хочешь разведать, не на седьмом ли этаже живет Сяо Чжань, спрашивай лучше прямо. Без вот этих твоих историй! — Но я правда… — Ибо замолчал. Так значит, он вчера спалился? Сань Шуа что-то заметила? И другие тоже? — А он живет на седьмом? Конечно, он обдумывал этот вариант, он их все обдумывал и каждый этаж давно уже мысленно расчертил, кто где живет, но комнаты режиссера не обнаруживалось. Ибо даже про подвал думал, ведь живи Сяо Чжань на седьмом, за столько дней беготни по этажам они хоть раз столкнулись бы на лестнице, а этого ни разу не случилось. Вот только кто сказал, что на седьмой этаж нет другого пути? Старые дома такая штука… Ибо прикусил губу от внезапной мысли. — Если он захочет, чтобы ты знал, ты узнаешь, — усмехнулась старая актриса и помахала рукой стилистке. — Милая! Мне не нравится мой затылок. *** Ждал ли Ибо, что после вечеринки что-то изменится? Еще как ждал. Несколько дней. И от Линь Си, и от Сяо Чжаня. Но то ли стервозность ведущей актрисы слишком преувеличивали, то ли она и в самом деле ничего не расслышала, общалась она с Ибо точно так же, как прежде, ровно. А Сяо Чжань… Ибо думал, а что бы он сказал, если бы кто-то другой попросил совета в такой ситуации? Ты влюблен в режиссера, и что делать? Сказал бы сделать вид, что ничего не было и выбросить глупости из головы. И причин бы назвал целый список. Первая причина на букву Р — репутация. Это его первый фильм и если он хочет войти в киноиндустрию, он должен быть самым вежливым, самым ответственным, самым трудолюбивым, самым дружелюбным и самым-самым во всем. Ему нужно следить за собой постоянно, неусыпно, ни слова лишнего, ни взгляда. Одна ошибка, один срыв и никто и никогда больше не даст ему второго шанса. Ему и первый давать очередь не стояла, Сяо Чжань взял его в свой фильм потому, что сам новичок, вместе ему, может, не так страшно. Поэтому худшее, что Ван Ибо может сделать для своей буквы Р — завести на съемочной площадке роман, тем более с режиссером. И поэтому вторая причина тоже на Р — режиссер. Ибо, конечно, не официантка, которая получила роль через режиссерскую постель. Нет, все хуже, он айдол. Официантке нечего терять, весь ее риск — приобретет она что-то или нет. У Ибо не будет вариантов: если о чем-то станет известно, он потеряет все и сразу, а приобрести рискует только иски и ненависть фанатов. А что будет с собственно режиссером? У него этот фильм тоже первый. Актеры жуткие сплетники, все всё поймут и разболтают. Сяо Чжань станет режиссером, который берет на роли красивых мальчиков, чтобы с ними развлекаться, а не серьезным мастером. Ещё есть причина на букву Д. Деньги. Ибо отказался от сразу нескольких проектов, чтобы выкроить время на полноценные съемки. И что, собирается все провалить? А на чьи деньги снимает Сяо Чжань? Вряд ли на свои. И что с ним будет, если ханжи на вейбо поднимут волну хейта? Какие там ещё слова? Есть на М. Мозг. Это такая штука в голове, которая не дает тем органам, что ниже, творить безумную и безответственную дичь. Что, собственно, было на вечеринке? Коленка у бедра? И что? А где были коленки Чэн Далуна, например? А? Может, прижимался точно так же, просто он не такой красивый, не такой важный для Ибо, и что в результате? Его колени он вообще не заметил! А Сяо Чжань прекрасно мог ничего не иметь в виду, он просто сел рядом, выпил и поел со своими актерами, а потом быстренько ушел. Все! Он, может, в шоке будет, если узнает, как Ибо разволновался. Его, может, женщины привлекают. Зря, что ли, Мо Хуа вечно рядом трется, а он ей это позволяет? Там ещё пальцы были, конечно… Но тоже ничего странного, мокрая скользкая рюмка, Сяо Чжань постарался ее взять как можно аккуратней. Это мозг Ибо придумывает себе то, чего нет, и он должен немедленно это прекратить. У них с Сяо Чжанем рабочие отношения, ничего больше. Что там с другими словами? Вот на букву Ф ещё есть. Факты. Есть ли хоть один, доказывающий, что Сяо Чжань проявляет к Ибо интерес? Может быть, смотрит на него чаще, чем на других? Чем-то выделяет? Старается проводить с ним больше времени, находит какие-то поводы для этого? Это же так работает? И где какие-то признаки? Нет ничего подобного. Сяо Чжань ублажает Линь Си, возится с Мо Хуа, препирается с продюсером Чо Сыфенем и осветителями, хвалит Сань Шуа. Остальных не выделяет вообще, Ибо в том числе. Вежливо, но строго по делу. Улыбка ровно такая, чтобы вдохновляла работать. Общения в точности столько, сколько требуется для решения задачи. И кстати, постоянно с ним рядом трется тот симпатичный паренек, которого Ибо заметил на фотосессии. Кто он такой вообще? Ни с кем, кроме Сяо Чжаня не общается, чем занят, непонятно. А слова можно продолжать перечислять и дальше, ничего не изменится. Ибо должен просто выбросить все это из головы. Сяо Чжань прекрасен, им нельзя не любоваться. Но заходить дальше нельзя ни в коем случае. Тем более что никто и не зовет, если разобраться. Все это Ибо повторял себе перед сном. Потом все равно дрочил, вспоминая губы, пальцы, улыбки и шею, зато наконец засыпал. И ему чудесно спалось за белыми, но не прозрачными (он проверил) шторами. Он нашел и ещё кое-то полезное для крепкого сна, когда исследовал галерею: два больших мозаичных полотна с цветочным узором. Он их и раньше рассматривал, удивительно было, как из неровных камней-кубиков создаются яркие, почти объемные картины. Теперь Ибо осмотрел мозаики ещё раз, но не любуясь издалека, а близко и пристально, особенное внимание уделяя раме. Петли нашлись довольно скоро — вторая, дальняя от окна мозаика оказалась дверью. Ибо размышлял иногда, можно ли быть знаменитым и не быть параноиком? И каждый раз приходил к выводу, что нельзя. С чего он решил, что в киноиндустрии позволительно расслабиться? Его настолько очаровал дом? Почему он не проверил все как следует сразу же, как приехал? Это было глупо, это было его ошибкой, и он за нее поплатился несколькими испорченными ночами. Теперь все было ясно: кто-то шутил с ним дурацкие шутки. Чего проще, накинуть простыню и постоять у окна? Да и по лесу в ней гулять шутнику ничего не мешало. Вряд ли это что-то личное, скорее всего, кто-то просто получит конвертик в карман за небольшую услугу. А хейтеры раздуют историю про нестабильность Ибо, неадекватное поведение и, возможно, прием каких-то веществ. Ему мерещились призраки, вы только подумайте. Возможно, дает о себе знать перенапряжение и его психика расшатана? Или он что-то принимал, пытаясь справиться со стрессом? Он закатывал истерики и кричал по ночам. К сожалению, вся труппа вынуждена была это наблюдать. Неплохо придумано. Когда Сань Шуа говорила, что ему не простят и будут топить, он ожидал чего-то более традиционного. Какая-нибудь юная влюбленная гримерша, такая хорошая, такая доступная, никто не узнает, мы быстренько, вот это все. А потом окажется, что она замужем или несовершеннолетняя. Или торгует наркотиками. Или заявит об изнасиловании. Мелкие гадости на съемочной площадке, чтобы довести его до конфликта и выставить зазвездившимся невоспитанным ублюдком. Подстроенные драки. Подсыпанные вещества. Фото с ним спящим. Ибо знал миллион подобных историй, но про такое, что пытались устроить ему, ещё не слышал. Актеры люди с выдумкой! Призраки, ну да. Ибо примерил красивую резную палку, которой снимали с потолка лампу, чтобы зажечь или потушить. Она идеально подходила для того, чтобы встать враспор между мозаичной дверью и ограждением галереи. Он проверил, крепко ли она держится, отряхнул руки. Все, комедия про привидение закончилась, едва начавшись. Не видать кому-то конвертика, а водным армиям материала для обсасывания. Потом Ибо подумает, как вычислить продажную тварь, но пока он был доволен тем, что проблема решена. Никто больше в его комнату не прокрадется, не оставит следы мокрых ножек и не будет разбрасывать простыни. *** Собаке Линь Си Ибо обрадовался, как и весь каст. Очаровательное существо, шар белоснежного меха. Его, правда, не позволялось гладить, собаку постоянно носил на руках специально для этого выделенный человек, юноша с широким невозмутимым лицом, но милое существо радовало даже одним своим видом, все на площадке повеселели и оживились. Скоро, однако, милому существу постоянно на ручках сделалось скучно, и Тан-Тан принялся тявкать, требуя свободы и развлечений. Сначала понемногу, потом все настойчивей. К третьему дню собачий визг и лай стал на площадке постоянным фоном, бесившим всех, однако никто не решался потребовать от Линь Си убрать собаку. Все понимали, что происходит, а догадаться было несложно: звезда искрилась от удовольствия, все в ней говорило, как она счастлива. Ибо был уверен, что она не притворяется, он уже заметил, что эта женщина обожает внимание любого рода, а склоки — особенно, и несколько самых наивных из стаффа, тех, кто не понял цену ее улыбок, уже потеряли работу. Они даже не успевали осознать, что их выводят на скандал, пытались что-то доказывать и только усугубляли ситуацию. Ибо хотелось порой сказать — откройте глаза, ей скучно и она треплет вас, как куколок, требуя эмоций. Не кормите ее собой. Молчите и улыбайтесь, тогда она примется за кого-то другого или не найдет никого и надуется. Не давайте пользоваться собой, она сейчас сильнее вас. Может, когда-то вам повезет больше, но не сейчас, не с ней. Но Ибо никому ничего не говорил. Такие вещи в этом бизнесе каждому приходится понимать самостоятельно, иначе здесь не выжить. Не появится добрый отец и не рассудит по справедливости. Умные слова из книг не придут на помощь в нужный момент. Каждый должен научиться справляться сам. Или не научиться и заняться чем-то другим. К тому же, Ибо ли давать советы? Он был уверен, что как раз ему и Сяо Чжаню нужно было сейчас быть очень осторожными, потому что это шоу совершенно точно устроено для кого-то них или даже для обоих, и что Линь Си все слышала, ничего не забыла, а значит цель этого собачьего шоу — голова любого из них над ее камином. Сяо Чжань, кстати, Линь Си и слова не сказал. Он был оживлен и улыбчив, фонтанировал идеями, охотно их обсуждал, походя трепал Тан-Тана по ушам, и каждый раз так ловко, что приставленный к псу юноша не успевал его отдернуть, а сам пес не успевал на руку кинуться, как делал всегда. Одной из идей Сяо Чжаня стало расширение роли Мо Хуа, и график съемок перестроили: два дня ближайших дня теперь было отведено под сложный разговор Виолы с молодой вдовой, который должен был показать — они непримиримые соперницы, они обе готовы идти до конца. Никто из каста не обязан был в эти дни присутствовать на ее съемках, можно было даже взять выходные дни и куда-то метнуться, но удивительное дело, никто этого не сделал. Полный состав с самого утра отирался на площадке, лез носом в мониторы, подпирал осветительные стойки, приносил себе стульчики и на них сидел. Сяо Чжань никого не гнал, он был горячо увлечен процессом съемок, и Ибо, наблюдая за всем этим — а он тоже пришел, конечно! — довольно скоро понял, что присутствует при очень редком явлении. Это был сеанс одновременной двойной актерской игры. Сяо Чжань, Мо Хуа и Линь Си не просто снимали эмоционально насыщенную сцену под софитами и внимательным взглядами жюри в лице всего каста и съемочной группы. Вторым слоем этой игры они вели другую — невидимый, но более важный бой. И все понимали, что он происходит, все хотели видеть это зрелище своими глазами. Но со всем профессиональным старанием притворялись, что даже не догадываются о нем. Все мы здесь лицедеи, думал Ибо, делая вид, что смирно сидит у двери и читает сценарий. Пометочки делает. Наблюдает, учится у великих. Он такой же, как все здесь. Он поставил на Сяо Чжаня. Бой был непростым. Сяо Чжань напирал дублями и пространными беседами, Мо Хуа, не будучи дурой, заставляла всех плясать вокруг себя — объясните мотивацию, это платье жмет, мне нужно больше динамики, я женщина, я не могу проживать эмоцию без движения. Линь Си парировала благодушием, отскакивающим от зубов тестом и богатым набором инструментов в отыгрывании стервозной, хитрой вдовы. Роль была ее родной стихией, Линь Си в ней плескалась и резвилась. В этом плане у Мо Хуа были связаны руки: ее героиня обладала крепким характером, но не агрессивностью. Звонко тявкал Тан-Тан. Всем было интересно, съемка двигалась, война нервов шла вничью. Ей первый день и закончился. Все разошлись по комнатам обдумывать и обсуждать его итоги. Ибо переглянулся с Сань Шуа. Она подмигнула. Второй день для Ибо начался слишком рано, в четыре утра. Всю недолгую ночь ему снился какой-то бесконечный сон из тех, в которых знаешь, что спишь, и что надо спать, хотя сон паршивый. В нем Ибо срочно требовалось прочитать какую-то книгу и вернуть ее, а он не понимал ни слова, сколько ни старался. Читал вслух, водил пальцем по строчкам, это не помогало, время тикало и в конце концов пришлось бежать по узким лестницам, читать на ходу, и нудела, нудела, как зубная боль, считалка с непонятными словами, приторный голосок ввинчивался в кости. В конце концов Ибо не выдержал и открыл глаза. Заснуть больше не получилось. Здравствуй, новый день. И чертова песня. На съемочной площадке день начался с перегрызенных проводов. На них отчетливо видны были следы зубов мелких и острых, как иголочки. — Крысы, — жизнерадостно вынес вердикт Сяо Чжань. Ибо пытался понять по его лицу, сам он подстроил повреждение проводов или это было сделано с подачи Линь Си, но не смог. Оба подковерных бойца были в прекрасном расположении духа, они обожали хорошую драку и готовы были ко второму раунду. Ибо занял наблюдательную позицию, как и все остальные. Подумал, может, и до ставок дошло? Замена проводов оказалась делом долгим, и Сяо Чжань решил перенести на утро вечернюю съемку короткого эпизода с Линь Си у озера. Мо Хуа воспользовалась случаем и куда-то уехала, молодую вдову перегримировали, переодели, и все высыпали на улицу. Долго ловили свет — эпизод должен был выглядеть предзакатным, начали работу с трех камер. Здесь, на улице, тявканье Тан-Тана почти не раздражало, и Ибо пса было даже жаль. Ему бы побегать, поиграть с мячиком, он все-таки хоть и крохотная, но собака. Которой приходилось страдать из-за дурного характера хозяйки. Но что поделаешь, чужая собственность. Ибо и самому хотелось движения, он воспользовался случаем и потихоньку ушел за дом. Пропустить интересное не боялся, что-то подсказывало ему, что развязка наступит позже, а его съемки из сегодняшнего графика убрали, и какой смысл весь день торчать на площадке? Он прошел вдоль квадратного каменного основания, на котором стоял дом, до середины его восточной стороны. Здесь его метровую высоту прорезала лестница. Ибо подпрыгнул, толкнулся руками и влез на парапет без ее помощи. Побалансировал на одной ноге, прошелся крисс-кроссом по самому краешку до угла и обратно. Рубашка и брюки для спорта не годятся, вид станет неопрятный? А для танцев самое то. Ибо продэнсил по краю парапета до лестницы, спрыгнул на ступеньки и проскакал до самого ее верха восьмибитным свинговым шагом — е-е-ессс! Не Джин Келли, но тоже ничего. Спустился на шесть битов, поглазел по сторонам. Так, а для чего вообще здесь лестница? Куда по ней ходить, к пруду? Отлично, он там ещё не был. По прямой широкой дорожке между нестриженных кустов Ибо протанцевал фристайлом до деревянного настила. Отбивая ритм щелчками пальцев, по биту на досочку, добрался до крошечной беседки совершенно не китайского вида, которую все равно вынесли далеко в пруд, как в парке Таожаньтин, и соединили с берегом длинными мостками. Может, так делают не только в Китае? та-да-там-там-тада-тада Ибо остановился. Уже вторая доска опасно скрипнула под ногой, пожалуй, хватит по ним прыгать. Он уперся ладонями в резные перильца беседки, посмотрел на сияющий под солнцем пруд и с удовольствием вдохнул свежий воздух. Красивое место. На том берегу рощица, а пруд летом наверняка весь в цветах, вон сколько торчит из воды лотосовых коробочек с семенами. И никто их тут не собирает. Ибо наклонился ниже. Там, в рыжеватой глубине, сновали мелкие рыбки, и солидно маршировали, задрав усы, креветки. Ого, сколько их! И крупные. Какие-то жуки плавали, загребая длинными ногами. Вот и карпы появились, всех размеров и цветов, целая стайка. А это что, змея или такая рыба? Ибо хлопнул в ладоши и живность метнулась в стороны. Хорошо здесь. Вот только пора обратно. Его отсутствия, кажется, никто не заметил, сцену уже досняли и вроде бы результатом остались довольны. Впрочем, вскоре оказалось, что не все, Линь Си сильно стерла обе ноги. На разбирательство, как так вышло, это же ее личные любимые туфли, собрался целый консилиум, но ответа, кажется, так и не нашли. Кто-то из стаффа помчался в деревенскую аптеку, кто-то принес Линь Си тапочки. — У нее завтра съемка для спортивного бренда, весь день на ногах, — мурлыкнул Чэн Далун, проходя мимо. А ведь Ибо всегда считал его добродушным парнем. Значит, рекламные съемки. И о них, разумеется, знал Сяо Чжань. Довольно подлый ход с его стороны. Или… Ибо припомнил, что утром подол платья Линь Си зацепился за золоченую кованую решетку, и актриса едва не упала. А ещё куда-то пропала ее распечатка сценария. Оказалось, лежит в ее ванной, основательно намокшая. Многовато событий, не включился ли в игру стафф? Если так, их, конечно, трудно винить, Линь Си столько раз срывала на них свое плохое настроение... И все-таки это зашло уже слишком далеко, игра начала казаться Ибо опасной, и он решил для себя, что за ней пора присматривать. После обеда все вернулись к съемкам сцены разговора Виолы и вдовы господина Син. Ибо уже не изображал мальчика с карандашиком, а следил за происходящим внимательно, ведь если на съемках случится какая-то крупная неприятность, пострадают все. И Сяо Чжань в первую очередь. Однако напряжение, звеневшее в воздухе вчера и этим утром, постепенно спадало. Тан-Тан по-прежнему то тявкал, то выл, однако Мо Хуа вернулась из поездки несколько уставшей, Сяо Чжань тоже притих, Линь Си намазали чем-то ноги и сделали повязки. Она шаркала тапками, хрупкая и трагическая, из-за этого ее брали в кадр по бедра, и на часть вчерашних сцен пришлось делать новые дубли. Сколько Ибо ни всматривался, он видел только обычный рабочий процесс. Сцену снимали с четырех камер в двух локациях, это всегда долгие и муторные повторы. Публика начала ощутимо скучать, некоторые ушли. Увлекшее всех противостояние заканчивалось непонятно чем. К нему подсела Сань Шуа, предложила жареных лотосовых орешков, Ибо не отказался. Свежие какие. — Из пруда за домом? — спросил Ибо, Сань Шуа бросила на него быстрый взгляд, потом сказала: — В нем невкусные. Понаблюдала немного за съемками сцены и ушла. Ибо не уходил. Может быть, он переоценивал свою значимость, но продолжал считать, что начало этой истории заложено в том дне, когда была снята его первая сцена. И ещё случай на лестнице… Он вроде как поучаствовал, а значит, должен убедиться, что все обойдется. Съемки затягивались. Ибо сидел в углу, чиркал карандашом сценарий, отмечал важное, подписывал заметки. Посматривал, как идут дела. Шли они чем дальше, тем хуже. Все гасло, теряло нерв, обвисало. Приходилось пробовать снова и снова. Часам к десяти вечера раздраженная усталость окончательно затопила площадку. Переругивались операторы, кто-то опять споткнулся о провод, Мо Хуа не нравился свет, из-за которого у нее под глазами появились синяки, скриптмастер лез с перестройкой диалога, Сяо Чжань бесконечно выдергивал то одну сцену, то вторую, говорил, не годится, снимали ещё дубль. И только широколицый юноша сидел, как идол, с ноющим псом на руках. Сколько тебе пообещали, думал Ибо. Или у нее твоя семья в заложниках? — И если тебе кажется, что есть человек важнее, — в четвертый раз начала Линь Си, приподняла бровь. И тут проклятый пес подскочил и завыл. — Да унеси ты эту чертову шавку!!!! Юноша невозмутимо поднялся и вышел. Ибо сделал вид, что внимательно читает. Все продолжали заниматься своими делами, как будто ничего не произошло. — И если тебе кажется, что есть человек важнее, — Линь Си выгнула бровь, — то иди к нему. — Снято. *** Из душа Ибо вернулся уже за полночь. Линь Си два часа назад уехала в аэропорт, чтобы лететь в Чэнду, ушла отдыхать Мо Хуа, а большая часть каста разошлась ещё раньше, но он и Чэн Далун ещё долго обсуждали с режиссером Сяо завтрашнюю съемку. Отмечали в сценарии появившиеся изменения, пару раз прошлись по мизансценам. Ибо понимал, зачем Сяо Чжань их задерживает — стирает акцент с произошедшего. Все и так поняли, что Линь Си проиграла бой, ни к чему было это подчеркивать. Ибо смотрел, как Сяо Чжань говорит, как зачесывает назад длинные пряди ото лба, как движутся его изящные пальцы. На них невидимые нити. Ибо видел теперь их блеск: Линь Си не удалось взять на высоком накале, к тому же труппа загорелась нездоровым азартом, и тогда Сяо Чжань сменил тактику, уничтожил рабочий настрой, зато все-таки продавил соперницу. Не хотел бы Ибо оказаться его врагом. Сяо Чжань словно услышал его мысли, поднял глаза, тепло улыбнулся. — Хороший был день, мы много успели. Давайте отдыхать. Ибо не собирался спорить. Конечно, неплохой. С самого утра и до вечера можно было спокойно и открыто следить за работой Сяо Чжаня, и это не выглядело странно, ведь все были заняты тем же. А ещё Сяо Чжань вполне достойно и поучительно разрулил не очень приятную историю. Ибо хотелось бы хлопнуть его по плечу и подмигнуть дружески — сначала ты немного переборщил, но справился, молодец! Только кто он такой, подмигивать режиссеру. После хорошего дня нужно было хорошо выспаться, потому что со сном Ибо в этом доме определенно не везло. Может, и тут не обошлось без Линь Си? Глупость ужасная, конечно, все эти придуманные страшилки, но отдыхать мешает вполне реально. Ибо сделал себе пометку, что этой темой пора заняться, бросил на кресло халат и растянулся на постели. Вот это зима в Кайпине, можно валяться голым без одеяла! Везде бы так. Ибо позависал в телефоне, а когда второй раз уронил его себе на лицо, то решительно отложил на подушку рядом, натянул на живот край покрывала и провалился в сон. Проклятая песенка пыталась пробиться к нему, Ибо слышал ее краем сознания, но игнорировал, не просыпаясь. К черту ночные уроки кантонского. Утром, он разберется со всем утром. Он проснулся от того, что его достали мухи. Ибо раз согнал особо настырных с лица, два, и наконец проснулся. Похлопал глазами на то, как много этих тварей оказалось в комнате. Не рой, конечно, с десяток, но откуда вообще они взялись? Никогда не было. И… Что так воняет? Зазвонил будильник, Ибо выключил его и сел. Запах не сильный, но настолько тошнотворный… Из окна? От двери? Ибо проверил оба варианта и вернулся к кровати. Вонь шла именно отсюда, но с виду все казалось совершенно обычным. Только мухи. Ибо осторожно взял за уголок одеяло, на котором проспал ночь, выдохнул и рывком сдернул его на пол. Мухи взлетели к потолку, громко жужжа. На пропитавшемся бурым вонючем матрасе были щедро разбросаны кишки, косточки и клочья белого меха. Ибо поспешил отвернуться, его все равно скрючило, горло свело спазмом. Вырвало бы, будь у него в желудке хоть что-то, а так стало только горько во рту. Не оборачиваясь, Ибо подтащил к себе халат, натянул его на себя и вывалился за дверь. Суй Цзе открыла почти сразу. — Пиздец, — сообщил ей Ибо, когда скользнул в ее комнату и закрыл дверь за собой. — У меня в комнате дохлый Тан-Тан. Розовощекость Суй Цзе превратилась в алые пятна по щекам, глаза округлились. Она мышью метнулась в комнату Ибо, через минуту ворвалась обратно. — Никто не должен узнать! — выдохнула в ужасе. Ибо кивнул. — Ладно, — сказала Суй Цзе. — Ладно. Она шевелила губами, сжимала и разжимала руки. — Незаметно пронести новый матрас легко, — сказала наконец, — он в рулоне небольшой. И я придумаю, как избавиться от… этого. Да. Ладно. Она снова сжала и разжала кулаки. — Давай перенесем его сюда, — предложил Ибо. Суй Цзе уставилась на него круглыми глазами, потом кивнула. Они вдвоем набросили на матрас одеяло, ухватились за чистую его сторону и как могли ловко — не очень-то! — перетащили в комнату Суй Цзе. — Я найду полиэтилен, — бормотала она. — Как воняет. — Я открою окна. К шести утра Ибо, деревянный и бледный, сидел в гримерной. — Бо-Бо, — ворчала стилистка, трудясь над его лицом. — У тебя сегодня личико как резиновое. И кожа холодная. — Живот что-то побаливает, — пробормотал Ибо. — Ты принял лекарство? Само не пройдет! — Конечно, — Ибо закрыл глаза. Колотилось сердце. *** — Это твоя комната? — Лэ-Лэ встал посредине, осмотрелся. — Непривычно, наверное, а? — Дело не в этом. — Ибо сердито уперся в него взглядом — серьезно? Считает, Ибо сам себя накрутил, потому что начитался страшилок про старые дома? — Не заводись, — Лэ-Лэ неспешно прошел к двери, поковырял замок, осмотрел косяк. — Я говорю, все тут старинное. Как в музее. Ибо промолчал, закусил ноготь. Лэ-Лэ потрепал его по плечу. — Все сделаю, все проверю. Иди займи себя чем-нибудь. Уговаривать Ибо было не за чем, внизу шли съемки и он должен быть в тридцатых, а не здесь. Он выпал в них часов на пять и только за едой вспомнил, что в его комнате кое-что происходит. Поднялся наверх и нашел Лэ-Лэ отдыхающим. Под крупным телом телохранителя неподъемное деревянное кресло казалось обычным стулом. В другом сидел игрушечный заяц, с виду ровесник кресла. — Ну, что скажешь? — В целом неплохо, — Лэ-Лэ поднялся навстречу, привычно ухватил Ибо за плечи, помял, потряс, шлепнул по спине. — Расслабься, давай, ну-ка. Камер, жучков, ничего такого нет, проверено. Шторы Суй Цзе тебе выбрала хорошие. Дверь на галерее изнутри заперта, но ты про нее не думай, я так вбил распорку, никто не откроет. Твою ванную комнату я тоже пропикал. Все чисто. — Переходи к “но”, — буркнул Ибо. — Но! Здание историческое, не все можно сделать. Замок в двери, например, не поменять. Эта штука, — Лэ-Лэ потряс черным большим ключом, — старше нас с тобой вместе взятых. Я поставил камеры, но так как проводки нет, придется постоянно следить за аккумуляторами, подзаряжать и менять. Суй Цзе уже в курсе. Ибо прошелся по комнате, пытаясь эти самые камеры отыскать. Не вышло. — Что это за игрушка? — он указал на кресло. — Кролик? Валялся за умывальником, я решил достать. С виду тоже старинный. Ибо кивнул, продолжая вглядываться в картину над кроватью, раму, мебель. Где же камеры? — А ты точно поставил наблюдение? — сделал вид, что шутит, но Лэ-Лэ цокнул, потыкал в телефон и показал экран Ибо. Сразу несколько окошек показывали, как они с Лэ-Лэ стоят у окна, ещё два следили за пустующей галереей, одно за дверью снаружи. — То, что нужно. Спасибо. — Обращайся, — Лэ-Лэ потоптался на пороге. — Может, мне все же остаться? Ибо покачал головой. — Это слишком вызывающе. Создастся впечатление, что я здесь самый знаменитый и ценный. — На попытку возразить Ибо продолжил: — И я не собираюсь радовать нашего шутника. Я не боюсь, ясно? Не дождутся. — Я могу пожить в деревне. Пару дней, на всякий случай? — Ты же в отпуске. И хотел полечить спину. — Ай-й-й, — скривился Лэ-Лэ. — Ее не лечишь болит и лечишь болит. Так как насчет пары дней моего отпуска в этих краях? Ибо махнул рукой, договорились. Так ему и в самом деле будет намного спокойнее. *** Следующий день выдался внезапно свободным — съемочную аппаратуру потащили на седьмой этаж, там должны были отснять несколько сцен. Почему их понадобилось снять не в начале или конце, а именно теперь, на третьей неделе съемок, Ибо не знал, продюсер Чо и знать не хотел, поэтому отряд грузчиков с самого утра метался туда-сюда по лестнице под аккомпанемент его ругани из-за потерю времени. Чо Сыфень очень долго не терял надежды убедить Сяо Чжаня подогнать кран и за пару часов забросить все в окно вместо того, чтобы убивать на перемещение техники два дня. Хотя бы лебедку, кричал он. Блок совсем небольшой! Сегодня двадцатое число, а на декабрь уже набрана массовка! Сяо Чжань уворачивался с каменным лицом, если же Чо Сыфень или согласные с ним его ловили, молча их выслушивал, благодарил за мнение и продолжал распоряжаться переездом. Тем, кто не пытался давить на него, а искренне интересовался причинами, везло ещё меньше — Сяо Чжань эти причины объяснял. Очень развернуто, очень подробно. Ибо видел, как от него сбежала Пу Дань, только хвостик мелькнул, и не стал повторять ее ошибку. Сяо Чжань режиссер, он здесь главный и он знает, что делает. А вот Ибо не знал, чем себя занять. Будь он предупрежден заранее, Суй Цзе забила бы день под завязку: рекламные съемки, видеоблог, какое-нибудь “Ван Ибо сам выполняет трюк” для подогрева интереса к фильму, но теперь она уже ничего не успеет. Глянуть, нет ли мероприятий в фонде Хань Хун? Они частенько бывают в Юньнане. Но тогда нужно срочно искать билеты и согласовать с агентством, прессой… Где Суй Цзе? Воздух в доме звенел эмоциями, содрогался от топота ног и лязгал железом, а получивший внезапный выходной Ибо маялся неопределенностью. Примчалась Суй Цзе. Сказала, ничего не выйдет, раньше четырех дня на мероприятие фонда не попасть, нет смысла тратить деньги. Приволокла толстенную книжищу сценария, сказала предварительно согласовано на следующий год, хорошие условия, связка с двумя шоу, фильм должен выстрелить, читай. Ибо со сценарием подмышкой потопал к себе. Хотел стать актером? Вот и привыкай. Читать сценарии и оценивать их теперь тоже твоя работа. Про что здесь хотя бы? О, про танцы. Ибо накидал подушек на кресло и уселся читать. Листов в сценарии было много, но он так увлекся, что дочитал уже к обеду. Точнее, дочитал сценарий фильма, примерно половину книжищи: оказалось, что вторую занимал сценарий танцевального шоу. Ибо решил оставить его на вечер, а пока размяться. Он переоделся в спортивное, надвинул бейсболку пониже и поскакал по лестнице вниз. От грузчиков Ибо уворачивался довольно успешно и, должно быть, расслабился, потому что на втором этаже он с размаху налетел на Сяо Чжаня. Замер, отступил. Пробормотал “Простите”. Подумал — на мне все современное. Черт. А он как всегда безупречен — свободные брюки, жилет, лаковые туфли. Сяо Чжань смотрел, молчал. Ибо ещё попятился, повторил волшебное слово “Извините”, поклонился даже. Сяо Чжань молчал, смотрел. Вроде бы не зло? Задумчиво. — У меня просто нет… — начал Ибо. — Ты на пробежку? — Сяо Чжань не дал ему рассказать про преимущества современных кроссовок перед тряпочными тапками. — А, да. Я привык много двигаться, и… — Ибо неопределенно махнул рукой. — Простите, у меня нет спортивной одежды тридцатых. — Меа кульпа, — Сяо Чжань улыбнулся, и Ибо просиял раньше, чем подумал, надо ли, и что такое непонятное лао Сяо сказал. Просто невозможно оказалось смотреть, как он улыбается и не ответить тем же. — Я не знал, что ты бегаешь, а стоило бы. Слушай, идем со мной. Он сжал руку Ибо и буквально выволок его на улицу, пока тот повторял про себя “меакульпа, меакульпа”, чтобы не забыть посмотреть на байду, что это значит. — Ты мог бы… — Сяо Чжань выпустил его руку, быстро осмотрелся. — Пробежать оттуда вот сюда? Не очень быстро и как будто ты занят невеселыми мыслями. Ибо с готовностью выдвинулся на позицию и сделал, как велено. Бежал чуть сгорбившись и затвердев плечами. — А ещё раз? Не так себе Ибо представлял свою пробежку, но черт возьми, он согласен был бегать сколько угодно, лишь бы Сяо Чжань смотрел так же увлеченно и радостно. — Спасибо, — теплая рука Сяо Чжаня снова поймала запястье Ибо, по тонкой ткани ветровки перетекла к локтю, сжала его. — Давай поговорим о твоем персонаже? Не против? — Конечно. Нет, он не запыхался, с чего бы, просто эта рука… — Ты доволен им? — Сяо Чжань уперся в Ибо взглядом, глаза в глаза. — Тебе не кажется, что он для тебя слишком узкий? Что тебе в нем трудно дышать? С дыханием и в самом деле было не очень. Ибо сглотнул. — Я… Я размышлял о секретаре господина Син. И мне кажется, в нем много страсти, но она так сжата, как пружина, ее пока вообще никто ее не видит, но она… — Ибо выпалил все это в лицо Сяо Чжаню, останавливаться было страшно и он продолжил. — Однажды эта страсть вырвется из него. Я не придумал, в какой момент. Может быть, в сцене на балконе? Глаза Сяо Чжаня заблестели весельем, и Ибо испугался, что ляпнул глупость. Он что, указывает режиссеру, как ему его снимать? — И вот поэтому он бегает, — качнувшись ближе и громким шепотом, словно огромную тайну, сообщил ему Сяо Чжань. — Этой детали не хватало! Он со смехом крутанулся на месте. Ибо смотрел на его шею, отводил глаза, смотрел снова. — Ай-я-я, как я сам не догадался. Конечно, он бегает! Как у Анвари героиня занимается аэробикой. Не смотрел иранские фильмы ужасов? Не важно. Злой, напряженный, он старается переработать напряжение внутри себя, потратить его! — И не может? Глаза Сяо Чжаня сияли таким восторгом, что Ибо стало неловко и он улыбнулся. — Не может, — согласился Сяо Чжань. — Цзэу Шо уже не робкий мальчик, каким его помнит и продолжает видеть семья. Он вырос, и скорлупа чужих ожиданий трескается. Послушай, как хорошо ты придумал. Я закажу для тебя спортивный костюм и "конверсы", сегодня же найдем кого-то из художников, лучше Лу Хаиня, и утвердим эскизы. — "Конверсы"? В тридцатые уже были кеды? — Раз проводились олимпиады, в чем-то они там бегали, а? — улыбнулся Сяо Чжань. — "Конверсы" точно были, я узнавал, у нас были прикидки на продакт плейсмент. В первоначальной версии мы планировали сделать спортсменкой Виолу, она же выросла в Америке, но фактура Мо Хуа не позволила, это мы ещё на пробах поняли и отказались от идеи. А вот ты, ты гораздо лучший вариант. Ибо подумал, что надо бы перестать постоянно лыбиться, это глупо, в конце концов, но почему-то не выходило. К тому же Сяо Чжань тоже не прекращал. Что с ним такое? Утром пугал всех каменным лицом, а тут… И рукава рубашки подкатаны, как перестать глазеть. — Пойдем, — Сяо Чжань снова ухватил Ибо за локоть и выпускать, кажется, не собирался. — Нужно найти место для съемки твоей пробежки. Я хочу несколько локаций для разных настроений. Есть тут что-то кроме поля? Там лес? Темный? Идем смотреть. — Есть ещё каналы. И вон там пруд. — Все покажешь, — распорядился Сяо Чжань. — И знаешь что? По этим же локациям потом пройдут японские солдаты. Понимаешь? — Это покажет, к чему приводит ненависть? — спросил Ибо и получил восторженный взгляд. — Да. Потому что она как темная энергия, отравляет землю и притягивает смерть. А я не Цзэу Шо, я сейчас могу выжечь всю темную энергию в округе, думал Ван Ибо, замирая от тепла пальцев Сяо Чжаня на своем локте. Правда могу. И взорваться в небе как петарда, с брызгами. Но нужно поддерживать разговор и перестать, наконец, непрерывно улыбаться. Меакульпа, меакульпа. *** Три коробки “Конверсов” художник по костюмам принесла Ибо лично. — Видишь эти? — Ся Пэйюй открыла первую. — Белые! С красным кантом и синей полосой. Классическая модель. — Очень похожи на современные. — Да! — толстощекое лицо Ся Пэйюй светилось искренним восторгом. — Эту модель разработали специально для Олимпиады в тридцать шестом. В них выступала команда Америки, после чего эти кеды стали безумно популярны. В них все функционально, это просто поразительно. Вот эта нашивка со звездой защищает лодыжку. Подошва ромбиками для лучшего сцепления. Им почти сто лет, ты представляешь? — Этим??? Ся Пэйюй рассмеялась. — Этим поменьше. Но они в точности соответствуют модели тридцать шестого! Не знаю как тебе, а мне это удивительно. Столько всего в нашем мире поменялось, бренды придумывают все новое и новое, а эти кеды просто остаются такими, как были, и их покупают. Ну-ка, примерь. Ибо скинул ботинки и принялся шнуровать кеды, а Ся Пэйюй продолжала рассказывать: — А эти такие же, но черные. Ты можешь выбрать, какие тебе больше нравятся. Режиссер Сяо сказал, что ты занимаешься спортом? Ибо кивнул. — Я не профессиональный спортсмен. Но я люблю двигаться. — Ты молодец, — Ся Пэйюй вытащила из коробки вторую пару. — У нас тут три модели, и я думаю поступить вот как. Две из них мы возьмем в кадр, а третьими пользуйся по своему усмотрению. Просто выбери, какие. Но учти, кеды для съемок тоже нужно будет опробовать, чтобы они не выглядели вызывающе новыми. — Хорошо, — Ибо поднялся, потопал ногами, проверяя, не жмет ли. — Размер подходит? Тогда смотри сюда! — Ся Пэйюй выдержала паузу, задержала руку на крышке. — Третья пара это нечто особенное! Converse Chuck Taylor All Star тридцать четвертого года! Ибо вытащил из распахнутой коробки черно-золотую пару. — Ничего себе! — Эти они произвели специально по нашей просьбе. Современные, но точная копия баскетбольной модели тех лет, — Ся Пэйюй лучилась гордостью. — Эта из дорогих. Средняя высота, натуральная кожа, золотая нашивка и кант, отстрочка и шнурки в тон. Ну разве не красавцы? — Не слишком ли для секретаря? — улыбнулся Ибо. — Если его играешь ты, не слишком, — подмигнула Ся Пэйюй. — Иначе их просто никто не заметит, а у нас все-таки контракт! Они рассмеялись. — Мне кажется, правильно будет снять меня в каждой из пар, а вы выберете, какие больше соответствуют вашему художественному замыслу. Ся Пэйюй моргнула от неожиданности, но Ибо смотрел на нее с самым серьезным видом. Какое все-таки удовольствие не оправдывать ожидания других! И какого все-таки люди низкого мнения о таких, как Ван Ибо. Чего она ждала, что он вцепится в блестящее и придется спорить? — Очень хорошая идея, — согласилась Ся Пэйюй. — Думаю, это не займет больше пары часов. — Я попрошу ассистента согласовать время, — Ибо быстро поклонился. — Могу я пока опробовать какие-нибудь кеды? — Да хоть все! Так Ибо и оказался в новеньких "конверсах" на дорожке, ведущей к пруду. Подумал, почему нет, в прошлый раз он там ничего не посмотрел толком, а место красивое. Выбрал черные кеды, на случай, если земля окажется сырой. Но пока все шло неплохо. Дорожки вокруг пруда почему-то не обнаружилось, но грязи не было. Сухая сероватая земля чуть пылила, в воду с берега прыгали лягушки и возмущенно орали откуда-то из сплетений лотосовых стеблей. Ибо обежал пруд по периметру, останавливаясь иногда посмотреть на него с новой стороны. Решил, что лучший вид прямо напротив дяолоу, из рощи: темно-серая башня на фоне небесной синевы и она же, опрокинутая в темном зеркале воды, густая зелень зарослей лотоса и мостки с беседкой, такой же странной, как сам дом. Красиво. Ибо сделал ещё круг, а когда солнце приникло к горизонту и длинные черные тени расчертили все вокруг, свернул к беседке отдохнуть. Дыхание успокаивалось, а он стоял, опираясь о перила, смотрел, как поверхность воды становится шелковой, переливается серым и рыжим, а по краям уже наползает темнота. Он наклонился заглянуть в глубину, но ничего видно не было. Все в мире засыпало, останавливалось и меркло. Пока было бежать обратно. Ибо сунул руки в карманы и пошел по мосткам к берегу. Тень внизу он заметил краем глаза и подумал сначала, что показалось. Опустил голову, посмотрел внимательней. Сначала ничего и в самом деле не двигалось, а потом нечто длинное и темное неспешно проплыло под мостками слева направо. Это что, рыба? Такая огромная? Ибо не решался наклониться, чтобы лучше рассмотреть, беззвучное движение огромного нечто его нервировало. А оно тем временем проплыло снова, так же неспешно и жутко. Ибо отошел от края. До берега было метров пятнадцать. Он осторожно двинулся вперед. Тень мелькнула снова, теперь она не просто пересекала путь Ибо, она извивалась, поворачивая то туда, то сюда, и чем меньше делалась глубина под мостками, тем лучше становилось видно длинное бледное тело. И что-то черное текло рядом, словно… Волосы! Ибо замер в ужасе, не сводя глаз с того, что шевелилось под водой, почти уже беспросветной. Вот оно, кажется, ушло на глубину. Надо бежать. Быстро! Ибо сделал пару шагов, вода тут же плеснула и окатила доски перед ним. Еще шаг — и новый всплеск, мокрым хлестнуло по ногам, он невольно вскрикнул, отскочил назад. Сердце грохотало, мысли перебивали одна другую. Что это? Оно живое? Что оно делает? Гонит его обратно? Ибо обернулся на беседку. До нее, конечно, ближе, но в ней не укрыться. Ибо сжал губы, посмотрел на берег. Метров десять-двенадцать узких деревянных мостков. Тварь — вот она снова! — плавает медленно. Если рвануть очень резко… Ибо рванул. Он успел бы, точно успел, если бы одна из досок не проломилась под ногой и она не соскользнула бы в воду. Ибо грохнулся о настил и вцепился в него, обеими руками. Зубами готов был тоже, потому что казалось, сейчас волны-руки схватят и утянут на глубину, а грязь, в которую встряла нога, не имеет дна, и его засосет целиком в черную жижу, внутри которой шевелятся и сплетаются лотосовые стебли. Он изо всех сил тянул ногу из ила, шипел сквозь сжатые зубы, спина выгибалась от напряжения, немели пальцы, а она не подавалась. Потом что-то хлюпнуло, нога высвободилась рывком, и Ибо как был, из лежачего положения бросился бежать, сначала на четвереньках, потом толкнулся руками и выпрямился. В три прыжка отбежал от деревянного настила на сухую надежную землю и оттуда, тяжело дыша, обернулся на пруд. Что это было? Что за тварь??? Но пруд золотился в закатных лучах, мир был безмятежен и тих. Шелестели лотосовые листья. Вода — нежнейший шелк, ни складочки. Птица прилетела и села на перила беседки, покачала хвостом. Ибо дышал, смотрел. Ну да, в мостках дыра. Проломилась одна из досок. Если подумать, что тут удивительного? Он же прошлый раз замечал, что есть ненадежные. Когда он побежал, одна не выдержала. Все понятно и просто. Ничего не произошло. Ничего! Ему просто показалось что-то в игре теней, а это была рыба. Она плескала хвостом, какие волосы. Что ещё здесь может быть?? Разумеется, это рыба. Здесь же ее никто не ловит, могла вырасти здоровенной. Ибо потер лицо. Это все из-за постоянного недосыпа и дурацких фокусов. Прошлой ночью опять зудела эта песенка, а потом ещё и вода начала капать из рукомойника в большой латунный таз, каждая капля как колокол — бомммм! Пришлось бросить туда носки. Даже если потом и капало, Ибо уже не слышал. Как уже все это достало. И ведь сам виноват! Это же он когда-то решил сделать своей фишечкой страхи. Чисто на контрасте: крутой мэ-э-эн, гоняет на моцике, скейте, может в рэпчик, танцует охуенно — но внутри он пугливый малыш. Очень боится фильмов ужасов! Очень смешно пугается! Такие штуки подкупают, фанатам нравится в них верить. Это ж классический мудак с золотым сердцем, карамельная версия. Бронебойное сочетание, никому не устоять. Ибо прямо-таки гордился созданным образом! И вот что из этого вышло. Кто-то устроил театр одного зрителя, надеясь, что дурацкие страшилки напугают Ибо до визга, и он потеряет адекватность. Ага, ждите. Да, он боится темноты, и что? Если бы он уступал каждому своему страху, где бы он был? Уж точно не там, где он сейчас. Ну ничего, теперь все у Лэ-Лэ на контроле. Скоро этот узелок они развяжут. А пока надо привести себя в порядок, незачем радовать того, что портит ему жизнь. Ибо оглянулся на дом. Может, никто и не видел, съемки ещё должны идти. Он потряс мокрой грязной ногой. Хорошо хоть "конверсы" черные надел! И штаны черные, не так видно, что местами они промокшие. Он побегал пару кругов вокруг дома, выжигая адреналин, вернулся в дом. На третьем этаже заметил Пу Дань, сообщил ей почти светски: — У мостков на пруду гнилые доски, одна уже сломалась. — Ого, — Пу Дань окинула его быстрым взглядом. — Ты не пострадал? Все в порядке? — Конечно, — улыбнулся Ибо. — И “конверсы” теперь точно не покажутся слишком новыми! Пу Дань покачала головой. — Завтра пошлю рабочих, ещё не хватало нам тут травм. А вот это мне все равно, думал Ибо, перескакивая через ступеньки по пути на свой этаж. Никаких больше прудов, спасибо. *** К тому дню, когда технику потащили обратно на нижние этажи, Ибо подготовился заранее. Оба дня были забиты под завязку: спортивное мероприятие в Фошань, рекламная съемка в Макао и примерка костюма для новогоднего шоу в Гуанчжоу. Там пришлось провести одну ночь, носить обычную одежду, есть на ходу, тонировать волосы и укладывать их так, как принято в двадцать первом веке. Это ощущалось странно, шумно и… пусто. Хотелось обратно. Отпускать Ибо начало уже в деревне. В ней пришлось пробыть почти час — что-то случилось с машиной. Пока с ней возились, Ибо дошагал до трейлерного городка, оказавшегося совсем пустым, от него прогулялся до центральной деревенской улочки. Здесь огромные листья свешивались на дорогу, солнце просвечивало сквозь них и пятнало асфальт. Облупившаяся краска дорожных знаков, перечеркнутое проводами небо, пожилые женщины на велосипедах. И тут же огромные спутниковые тарелки, совсем новенькие, на рассыпающейся черепице крыш. На одной стороне улице реклама Red Bull — на другой старая, выцветшая уже надпись “Запрещается притеснять, истязать, бросать младенцев женского пола”. Ибо никого тут не знал, но и его не знали тоже, можно было спокойно шляться между здешними неказистыми домиками, где на окнах сушилась обувь, а на веревках разноцветная одежда, слушать квохтанье кур и болтовню женщин на кантонском. Наблюдать, как два старика в черных от сока нитяных перчатках чистят лотосовые орешки. Удивительный мир, не богатый, но отчего-то уютный. Вроде стоптанных тапок, на которые уже и смотреть страшно, но в них так удобно, что надеваешь снова. Ибо глазел на него и думал, что тоже мог бы вот так сидеть в пластиковом кресле у гаража и щелкать семечки. Смотреть, как идет торговля у соседа, и как девочка-официантка, пока нет клиентов, вышивает крестиком какого-то анимешного персонажа. Вряд ли он смог бы жить так всю жизнь, но пара дней здешней солнечной неспешности казались заманчивыми. Уже темнело, когда Ибо снова стоял перед дяолоу и глазел на него восторженно, как в первый раз. У него было чувство, что он вернулся домой. Он поскакал по лестнице на свой шестой, чтобы сбросить все чужое для этого дома. Сяо Чжаня не встретил, зато радостно помахал Линь Си. Вернулась, чтобы продолжать съемки? Он тоже! Отъезд из дома дал возможность отстраненно взглянуть на все странные происшествия, случившиеся с ним, и Ибо пришел к выводу, что вряд ли они дело рук Линь Си. Эта женщина любит открытый бой. Постоянно подстраивать мелкие пакости, да ещё с таким нездоровым запашком, не в ее духе. Это чьих-то друг рук дело, и однажды этот кто-то попадется. А Линь Си стоит улыбаться хотя бы для того, чтобы полюбоваться ее реакцией. Быстрой, между прочим, она растерялась всего на секунду, и тут же расцвела обворожительной улыбкой. Ибо забежал к себе — все в порядке? Вроде да. Он сбросил одежду, натянул спортивный костюм, “конверсы”. Растер в ладонях воск и тщательно, сверяясь с отражением в лунном зеркале, уложил назад волосы. Вот теперь все как надо! В этот раз Ибо не забыл взять “Лейку”. Привычным уже маршрутом — никого, никого нет! — он пересек поля, взбежал на одну горку, спустился, перепрыгнул ручей, поднялся на вторую, тут сделал остановку. За прошедшие с начала съемок недели он освоился, у него завелись свои традиции — здесь выпить воды, проверить шнурки, полюбоваться дяолоу издалека. Теперь ещё — отснять пленку. А потом можно будет продолжить путь по тропинке дальше на север, там горы повыше, или спуститься в долину с бамбуковой рощей и пробежаться по ней, там тоже красиво. Дорог, правда, там нет, но земля ровная, сухая, присыпанная опавшей листвой, и снимки должны получиться впечатляющие. Было что-то сказочное, нереальное в бесконечной одинаковости зеленых стволов, Ибо хотелось сохранить это чувство в кадре. Везде в мире есть какие-то ориентиры, ты можешь понимать, где ты и когда ты. Бывают, конечно, исключения вроде морей и пустынь, и они наверняка тоже впечатляют, но Ибо не приходилось в них бывать, тем более одному, а по бамбуковой роще он бегал уже дважды, и эмоций получал столько, что улыбался всю обратную дорогу. Но получится ли это достойно снять? Выразить то безвременье в час перед закатом, когда уже нет видимого солнца, цвет неба ровный, и невозможно понять, где ты находишься, откуда пришел и куда движешься. Бесконечность одинаковых стволов, которая течет вместе с тобой, когда ты делаешь шаг. Можно ли передать ее статичным кадром? Ибо решительно двинулся вниз. Нужно попробовать! Как раз хороший вечер, совсем нет ветра и облаков, до заката ещё час как минимум. А если не получится, он подумает над решением и попробует снова. Здесь ведь нет зимы, роща не пожелтеет и не облетит, у него ещё полно времени, почти до рождества. И приличный запас пленки! Роща встретила его поскрипыванием стволов и шумом листвы высоко наверху. Ибо расчехлил фотоаппарат и задумался о месте съемки. Земля тут не совсем ровная, есть небольшой уклон. Брать ли его в кадр? Или выбрать место ровнее, чтобы подчеркнуть завораживающий ритм гигантской травы? Он пробовал так и так. Поднимался выше по склонам, ползал на коленях. Умудрился поймать в кадр падающий лист и едва не заорал от удачи — вот он, контраст! Но успел щелкнуть всего пару раз, а хотелось наделать вариантов с разной экспозицией, добиться глубины. Ибо попытался стрясти ещё листьев, они не поддавались. Он подбрасывал те, что валялись на земле, они падали некрасиво и слишком быстро. Когда начало темнеть и потянуло сыростью, Ибо заставил себя остановиться. В горах ночь наступает резко, нужно выбираться, пока ещё хорошая видимость, все-таки он довольно далеко забрался. Ибо решительно пошагал назад, забирая чуть выше по склону. Где-то тут он спускался с горы. Минут пятнадцать он в хорошем темпе поднимался выше по склону, но почему-то из рощи так и не вышел. Остановился, огляделся. Стволы-стволы-стволы. Но ведь уклон под ногами заметный, следовательно, он идет верно? Роща находится между двух гор, куда здесь ещё деться, он в любом случае поднимется, даже если немного не там свернул. А наверху сразу станет понятно, куда идти. Когда Ибо выбрался наконец на высоту выше рощи и смог оглядеться, понятней не стало. Уже заметно стемнело, и если на вершине горы видимость ещё была вполне хорошей, то низины погрузились во тьму. А в них ему придется спуститься дважды. Ибо поежился, осмотрелся снова. Вид какой-то другой или ночь все изменила? Где дяолоу? Должны же светиться окна. Их не видно на таком расстоянии? Или… Ибо присмотрелся. Это что, туман? Он бывает такими пластами? Он бросил взгляд на телефон. Ну да, со связью здесь не очень. Так. Он потер лицо. С заката прошло всего двадцать минут, полная темнота наступит — он открыл подготовленные Суй Цзе заметки — через полчаса. Ничего невозможного. Нужно просто быстро спуститься к ручью, там вторая гора и потом по прямой к выходу на поля. Конечно, уже темновато, и туман ещё, но справиться можно, все здесь знакомое. Главное найти дорожку, иначе он спустится не туда, куда нужно. Ибо припустил по склону выше — уж на вершине он точно сориентируется, там еще такой камень был… Камни и в самом деле кидались ему под ноги все чаще, но плоские, совсем не такие, как надо. Иногда Ибо казалось даже, что это ступени. Раз показалось, два. А потом из сумрака вынырнул призрачный, бледный камень с округлым верхом. И ещё один. Похожие на детские креслица — закругленная спинка, длинные подлокотники — надгробия теснились на вершине горы, подставляли Ибо свои вымытые дождями и ветрами лица, ни одной надписи не разобрать. Тянули к нему белесые ручки боковин, приглашали в объятия, словно крошечные мертвые дети. Ибо шарахнулся прочь, но внизу тоже белели надгробия. Ибо споткнулся об одно, с каменным зайчиком, нечаянно за него схватился, принялся извиняться. Побежал вниз, чертыхнулся, что возвращается обратно, бросился огибать кладбище, но могилы облепили, кажется, всю вершину горы. Да что за гуи его водят, не было же никаких кладбищ! Тьма густела, снизу наползал густым одеялом туман, Ибо несся уже напролом, соблюдая, как ему казалось, направление — по небу ещё видно, где закат! Нужно бежать так, чтобы он был справа! Вот только туман… Ибо остановился, принюхиваясь. Это что, дым? Пахнет дымом! Что здесь может гореть? Кто тут может что-то жечь? От сырости и нервяка у него уже клацали зубы. Ну как, как можно было так вляпаться? Телефон? Нет связи. Ибо снова бросился бежать. Споткнулся обо что-то, нога поехала и соскользнула в воду. Ужас навалился с такой силой, что он почувствовал мостки под грудью и заныли от напряжения пальцы. Ибо поспешил выдернуть ногу, грохнулся на бок, поехал по грязи вниз, теперь уже двумя ногами в… ручей? Нет, не похоже, густой ил. Могилы были повернуты сюда! Значит, озеро. Но откуда оно здесь??? Грязь скользила под руками, ноги съезжали глубже в воду. Ибо рванулся всем телом, рывком перевернулся на живот, ухватился за куст, потом за камень и выдернул себя на сухую землю. Только воды в кедах ему недоставало! И весь перепачкан! Он снова осмотрелся. Запах дыма стал сильнее? А вон там… Ибо моргнул, не веря своим глазам. Дяолоу. Точно. Только огненного цвета и почему-то внизу, гораздо ниже, чем должно быть, Ибо ведь уже спустился с горы, как такое возможно? Ибо осторожно двинулся в сторону странного видения. И чем сильнее приближался, тем яснее понимал, что дяолоу совсем маленький, он стоит на земле, именно оттуда, где он стоит, тянет дымом и, кажется, слышатся голоса. Или это шум листвы? Нет! Смех! Там кто-то есть! Костер! Ибо со всех ног бросился к нему, избегая близости воды, чтобы не упасть снова, и вскоре выскочил на небольшую полянку в полукольце высокой травы с одной стороны и озера с другой. Здесь и правда горел огонь, алым тлела башенка из раскаленных камней, а вокруг сидели люди. — Простите, — он поспешил поклониться. — Я не хотел помешать. Но я… — Ван Ибо! — воскликнула одна из женщин, и Ибо с удивлением узнал в ней Сань Шуа. Остальные казались крестьянами, да и сама она была в какой-то неприметной одежде. Что они здесь делают? — Да, я…— он снова поклонился, не подходя ближе, чтобы не было видно, как он перепачкан, — …задержался с пробежкой и сбился с пути. Если вы покажете мне дорогу… Он заметил ещё одно знакомое лицо — того самого парня, что на него глазел во время фотографирования и который частенько болтал с Сяо Чжанем. Приветствовал поклоном его тоже. — Ван Ибо, — повторила как-то растерянно Сань Шуа. Похоже, он очень не вовремя. — Простите, мне неловко, что я помешал… — Ого, — раздалось за спиной. — Ты как здесь оказался? Ибо обернулся на Сяо Чжаня. Тот тащил ворох каких-то растений с крупными листьями. Бросил их у костра, вытер подбородок рукавом и улыбнулся. А потом странно посмотрел на Сань Шуа. Будто что-то сказать хотел. Та отвернулась. — Я заблудился, — пробормотал Ибо снова. Очень хотелось провалиться сквозь землю. Немедленно. — Что с тобой случилось? Упал? — глаза Сяо Чжань устремлены были почему-то не на Ибо, а на того парня. И взгляд был очень жестким. Люди, сидящие у костра, смотрели молча. Ибо окончательно почувствовал себя идиотом. — Да, я поскользнулся на берегу. Просто покажите мне как выйти из леса и я… — Вот ещё. Ищи тебя потом тут до утра, — проворчала Сань Шуа. — Ну-ка, садись, раз пришел, отпразднуй с нами. — Садись-садись, — велел Сяо Чжань. — Здесь гостей гнать не принято. — А… — Ибо посмотрел на башенку. — У вас какой-то праздник? — Мертвым холодно даже в этих краях, — улыбнулся Сяо Чжань, и Ибо едва не треснул себя по лбу. Ну конечно, отправка зимней одежды! Здесь, в сельской местности, отмечают не только Цинмин. Вон лежат пакетики с этой одеждой, бумажной и тряпочной, пяти цветов, а вон мисочки с угощением. Он что, с перепугу утратил способность соображать? Все же яснее ясного, уже и круг очертили, палочки воткнули, скоро будут жечь. Мертвым нужна новая одежда к зиме, угощение к празднику, да и деньги не помешают. Только про башенку Ибо не понял. Что-то местное? И что это за растение навалено кучей? Но спрашивать он ничего не стал. Стараясь быть как можно незаметнее, он присел на край длинного бревна и наблюдал тихонько, как Сань Шуа вооружилась кривым ножом и принялась ловко срезать что-то со стеблей. Крупные листья она отбрасывала себе за спину. — Таро, — пояснила она, поймав взгляд Ибо. — Никогда не видел, как растет? — Нет. — И на костре не пек? — спросил Сяо Чжань. Ибо покачал головой. — Сейчас попробуешь. Клубни, обрезанные с двух сторон, один за другим отправлялись в угли запекаться, а в прочерченном на песке круге развели новый костерок и в него торжественно побросали пакетики с надписанными именами. Ибо смотрел, как Сань Шуа и Сяо Чжань шепчут какие-то слова своим предкам, и огонь делает их лица незнакомыми, древними, словно неверные тени выписывают на них лики тех, кто давно умер. А потом они оба начали раскачиваться, вскрикивать и стонать, как будто им больно. Это было странно и жутко, Ибо улыбнулся от неловкости, прикусил губу, пробежал взглядом по лицам других — все смотрели серьезно, качали в такт головами головами. Какой-то местный ритуал? Сяо Чжань замолчал, Сань Шуа вскрикнула ещё несколько раз, и оба они поклонились озеру — нет, не ему, могилам, подумал Ибо. Все надгробия там, за озером, обращены к воде, эта гора словно гигантский алтарь. Ибо тоже зажег палочку и поклонился. А потом все они разламывали горячие, черные от золы сладковатые клубни и ели их прямо так, выгрызая из угольной корочки. Пили вино. Те, кто собрались у костра, должно быть, стеснялись и потому молчали, за всех болтал Сяо Чжань, но Ибо это нравилось. Можно было под этим благовидным предлогом смотреть во все глаза на него, такого непривычного со ссыпавшимися на лоб прядями, отросшей за день щетиной. Сяо Чжань смешно чесал нос о высокий воротник куртки, чтобы не трогать лицо грязными руками, увлеченно рассказывал про местные обычаи и про тех людей, что здесь жили. Оказывается, он в детстве и юности гостил в этих краях у двоюродной сестры своего деда, поэтому много знал о жизни в Кайпине. Ночью, лежа в своей кровати, Ибо вспоминал костер с ало светящейся башенкой, отблески пламени в глазах Сяо Чжаня, запах печеного таро и улыбался. Они почти не общались в этот вечер и все же Ибо казалось, что они стали намного ближе. *** Ибо знал, что этот день настанет, и он настал. Их с Мо Хуа влюбленность, ключевая для фильма, была прописана очень тонко, без откровенных сцен, но это совсем не делало задачу проще, скорее наоборот. Зритель обязательно должен был заметить ее, эту любовь, должен был в нее, почти невидимую, поверить. Попробуй покажи чувства, почти ничего не делая. У Ибо опыта такого плана не было совершенно. Прямая и звонкая, как рельс, юношеская влюбленность? Да. Карамельные чувства в жанре уся? Да. Тонко и чувственно — нет. Ибо поговорил об этом с Сяо Чжанем, когда они обсуждали его персонажа, услышал в ответ — проработаем, а пока все эти сцены откладываем, потом снимем разом, чтобы выровнять их по эмоциональной насыщенности, и тогда они свяжут фильм, нанижут его на себя. От мыслей о том, как бы можно было проработать тему любви с Сяо Чжанем, про Мо Хуа Ибо вообще не думалось, она просто пропадала из мира со своими кукольными ручками, круглыми глазками и трогательными ушками. Поэтому Ибо пытался разобраться в теме сам, смотрел, читал. Что этого было недостаточно, стало понятно на первых же двух сценах. Попробовали ещё пару раз. Потом Сяо Чжань выгнал из комнаты всех лишних, и пробовали снова, но лучше не стало. Ибо чувствовал это сам, видел в мониторах и по лицу Сяо Чжаня. Одна только Мо Хуа пребывала в отличном расположении духа, стреляла в Ибо глазками, запускала руку под локоть и щебетала нежно: — Ты мой верный герой! Это не помогало, хотя по сути было верно: юный секретарь влюблен в дочь своего умершего господина и понимает, что никогда не получит того, что хотел бы. Прежде господин Син этого не допустил бы, теперь он мертв, но положение Цзэу Шо стало шатким. Чей он теперь слуга? Он вырос в этом доме, он привык вести дела этой семьи, но у него нет больше господина. Он близок к тому, чтобы лишиться работы и стать вовсе никем. Зачем он нужен избалованной девочке? Может быть, только затем, чтобы помочь вырвать из рук вдовы свою часть наследства? Тогда Виола станет богатой и найдет себе хорошего мужа. — Я не вижу вас, — Сяо Чжань устало откинулся на спинку стула. — То, что вы делаете, не работает, нужно нечто другое. — Но я же правильно понимаю свой характер? — Мо Хуа подсела к нему, сложила ручки на коленях, как хорошая ученица. — Виола папина дочка, не умеющая рассчитывать на себя. Она ищет нового покровительства, и секретарь Цзэу кажется ей хорошим вариантом, потому что он разбирается в документах и законах, а она от этого далека. К тому же он влюблен, она это чувствует, и поэтому легко убедила себя, что тоже его любит. — Меньше рационального, — поправил Сяо Чжань. — Она действительно влюблена. Никаких мыслей про полезность секретаря Цзэу у нее даже близко нет, она отказывается их признавать и осознавать. Виола человек эмоций, она как ребенок, который заглядывает в глаза и сюсюкает “Мамоська, мне так хочется кафетку”, а не размышляет о том, что и зачем следует сделать. Ее эгоизм и корыстность органичны, они идут не от ума, а от сердца, она зверек, который просто хочет, чтобы ему было сытно и тепло. Что будет потом, она не думает. Она вся здесь, в настоящем. Ибо слушал, думал, что дело не в Мо Хуа, ее Виола вполне убедительна. Дело в нем. — Именно этим, — Сяо Чжань словно услышал, перевел взгляд на Ибо, — она подкупает секретаря Цзэу, потому что ему очень не хватает этой простоты. Этого врожденного убеждения “Мне надо и значит дайте”, с ним вырастают только любимые, благополучные дети, а он таким никогда не был. Он жаждет этого, хочет это присвоить. Но так как он человек не сердца, а головы, то понимает — ничего он не получит. Он не имеет на это права. Виола — красивая игрушка в витрине дорогого магазина, и его в этот магазин даже не пустят. — Даже если он эту куклу украдет, куда ему ее поставить, — добавил Ибо. Сяо Чжань одобрительно наставил на него палец. — Точнее не скажешь. Виола с собой не борется, у нее все просто и понятно. А ты весь окружен заборами. Ты должен. Тебе не следует. О чем ты думаешь. Кто ты такой. Что ты будешь делать потом. И эти заборы не снаружи, они в тебе, но ты должен сделать их видимыми вот тут, — Сяо Чжань постучал пальцем по монитору. — Я буду стараться, — кивнул Ибо, Сяо Чжань усмехнулся, но ничего не сказал. Сняли ещё пару дублей. — Перерыв, — Сяо Чжань махнул рукой на них обоих, поманил к себе оператора. — Нужен более узкий фокус. Вот примерно так. Эти двое растекаются по кадру, надо их собрать. — Получится слишком клипово, света не хватит, — протянул оператор задумчиво. — Отсними и покажи, — Сяо Чжань поднялся. — А мне пока дай ручную камеру. Да-да, эта пойдет. Ибо, ты не уходи. Пошли обсудим. Проработаем, тикнуло в голове. Он шел за Сяо Чжанем на второй этаж, смотрел ему в затылок. Туда, где воротник льняной рубашки немного отставал от шеи и под ровным срезом блестящих черных видны были другие волоски, нежные, полупрозрачные. Если по коже медленно провести пальцем, они поднимутся… — Давай сюда, тут спокойней, — Сяо Чжань открыл дверь комнаты, которая считалась кабинетом господина Син: огромный письменный стол, диван, набитые книгами шкафы. Щелкнул задвижкой на двери. — Чтобы не отвлекали. Да. Сяо Чжань поставил на стол камеру, заглянул в видоискатель. — На диван садись, — велел он Ибо. — Правее. Хорошо. Ибо чувствовал себя как на приеме у врача. Раздевайтесь и ложитесь, больной. — Смотрел какие-то фильмы про любовь, повторял за другими? — спросил Сяо Чжань, все ещё настраивая что-то в камере. — Да. Тут не больно, доктор. — Тебе не нужно, — Сяо Чжань улыбнулся и сел в кресло рядом. — У тебя нестандартная актерская фактура и необычная красота, а значит, свой особый путь. Чужое тебе не идет, и все нужное уже есть в тебе. — Во мне много чего, — пробормотал Ибо, не понимая пока, к чему дело идет. Комната заперта. Они вдвоем. Сяо Чжань говорит о его красоте и сидит совсем рядом, руку протяни. — Есть. Я покажу. Но сначала расскажи мне о своем герое, — попросил Сяо Чжань. — Как тогда, на пробежке. Мне понравилось. Он упер локоть в колено и опустил на ладонь подбородок, всем видом показывая, что готов слушать внимательно-внимательно, глаза в глаза. Ибо сцепил перед собой руки, подумал — то есть рассказать не так, как они с Мо Хуа говорили о героях только что? Ладно. — Я думаю, самое важное, что только Виола к нему относится нормально, как к человеку. Он в этом доме всем чужой, а она ему улыбается. Если бы не это, он бы вообще не решился на какие-то чувства… — Разве так влюбляются? — Сяо Чжаня мягко улыбнулся, на щеках появились ямочки. — А есть список способов? — Ибо сам не понял, почему это вырвалось, да ещё так резко. Но Сяо Чжань только плечами пожал, мол, продолжай. — Влюбился потому что влюбился. Но она ему улыбалась, и он позволил себе это чувство. Она приоткрыла для него дверь. — Но больше она ничего не сделает, ты же понимаешь? Она человек другого круга. Ее положение выше твоего. Она может тобой распоряжаться, — Сяо Чжань говорил мягко, только последнее слово выделил голосом, и что-то на миг изменилось в его лице, блеснуло черной сталью, отозвалось у Ибо в животе. А Сяо Чжань продолжал вкрадчиво. — А в тебе много страсти. Ты жаждешь уважения. Я прав? — Да, — Ибо облизнул губы, сжал крепче пальцы. — Я не хуже их всех. Может, даже лучше. Но мне нельзя себя выдать, потому что тогда я точно останусь без работы. — Она может знать, что ты лучший. Чуять это в тебе, — Сяо Чжань почти шептал, глаза его горели. — Но она не сделает шаг к тебе. Никогда. — Я понимаю, — Ибо потер нос, переплел и снова сжал пальцы. От шепота и блестящих, жадных глаз так близко было трудно сосредоточиться. К чему он ведет? — Но если бы все же сделала? Просто представь. — Сяо Чжань и не думал отвести взгляд, дать Ибо передышку. — Как это случится? Так? Теплые пальцы легли на колено. Ибо дрогнул, но запретил себе смотреть на них. Он ни за что не разорвет связь, не отведет глаз от Сяо Чжаня. Вот только дышать стало труднее, пришлось приоткрыть рот. Пальцы исчезли. — Или так? — Рука Сяо Чжаня дотянулась до пальцев Ибо, коснулась их. Исчезла. — Она не стала бы… Она женщина, — выдавил Ибо. — Думаю, она бы прижалась к плечу или… Оказалась очень близко. Может, сделала бы вид, что это случайно вышло. В горле стало сухо, пришлось прокашляться. — Значит, ты думал об этом, — губы Сяо Чжаня дрогнули, глаза совсем не смеялись теперь. — И думал, что сделал бы ты. Что? — Мне нельзя. Это… неправильно. Я… — Ибо вдохнул больше воздуха. — Я не стану выпрашивать. Просить любви у того, кто стоит выше это… — Это что? — прошептал Сяо Чжань, сжигая Ибо глазами до пепла. — Это не мое. Они замерли, сцепившись взглядами. — Гордый. — Да. — Она не сделает шаг, потому что это тебя унизит. И ты не сделаешь, потому что это унизительно. — Сяо Чжань медленно отклонился назад, на спинку кресла, но взгляда не разрывал. — Кругом только твоя гордость. Разве это любовь? Ибо отвел глаза. Так можно было наконец подумать, сформулировать нечто внятное, а не тонуть в предвкушении того, чего не стоило ждать. — Это любовь, — сказал он ровно, хоть и хрипловато, — которая не случится. — Любят только равных? — Каждый выбирает сам, — Ибо решился снова встретиться с Сяо Чжанем взглядом. — Я да. — Значит, надежды нет? — спросил Сяо Чжань совсем тихо. Брови его чуть сдвинулись, словно стало больно. — Есть, — поспешил заверить Ибо. — Двери запирает не моя гордость, а мое низкое положение. Мне нужно сделать шаг на ступеньку выше. Стать лучше, сильнее! И тогда… Может получиться. Сяо Чжань откинул голову и смотреть продолжал, но теперь со спокойной улыбкой. — Мне очень нравится с тобой работать, — сказал он наконец. — Ты хорошо меня слышишь. С тобой легко. Ибо смотрел, как Сяо Чжань поднимается из кресла и возвращается к столу. Встал тоже. Это что, все? — Вот тут, — Сяо Чжань похлопал по камере. — То, что мне нужно от тебя как от актера. Я говорил, что все уже есть в тебе самом, но ты, кажется, не очень мне верил? Теперь есть доказательство. Я дам тебе время, отсмотри и возвращайся. Он улыбнулся, походя хлопнул ошарашенного Ибо по плечу и вышел. Ибо рухнул на диван и зажмурил глаза. Очень хотелось орать. Под веками жгло. Это работа, Ибо. Ты профессионал. Посидев немного в тишине, он поднялся, включил воспроизведение и долго, внимательно запоминал выражение своих глаз, движения губ, бровей, плеч. Заучивал. Ничего из этого он на большой экран не отдаст. Все это предназначено только одному человеку. А Мо Хуа… Он сыграет для нее влюбленного Цзэу Шо, он понял, как это сделать. И он заставит режиссера Сяо сказать ему: “Это было очень точно, Ибо”. *** “Когда освободишься, свяжись со мной” Это сообщение от Лэ-Лэ Ибо увидел, только когда вернулся за полночь. В задумчивости покрутил телефон в руке — звонить или нет, поздно уже. Сообщение пришло ещё днем, дозвониться никто не пытался. Видимо, ничего срочного? Что-нибудь по поводу согласования изменений в графике с агентством? Ибо отложил телефон. В душ и спать. День выдался невыносимо тяжелым. Сцена конфликта не шла, Мо Хуа то и дело ударялась в слезы, всем приходилось ждать, когда ей поправят грим, дурацкий Чан Чжэжуй бесил подсказыванием реплик — у них не студенческий театр! А хваленый Сэн Чан, играющий старшего сына, оказался невыносимым занудой, который снова и снова втирал всем очевидные вещи с таким важным видом, будто кто-то нуждался в его пояснениях к их ролям или просил о совете. Для этого есть Сяо Чжань и его помощники, есть скриптмастера, при чем тут Сэн Чан? Сколько бы “Золотых петухов” у него не было, его профессия — актер, как и всех прочих. Завтра придется продолжить сниматься с ним, а в полдень сцена с крупными планами, лицо должно быть свежим и отдохнувшим. Ибо взял халат и спустился на четвертый этаж. Ванную комнату он себе в тот первый день выбрал удачно. Она небольшая, с одним только душем, зато сразу у лестницы, очень удобно, меньше глаз, меньше встреч. Людей вокруг и так невыносимо много весь день, ещё и в личное время с ними сталкиваться не хотелось совершенно. Он бросил халат на вешалку и встал под душ. Тепло. Вздохнул счастливо, отбросил намокшие волосы назад и позволил острым струйкам колоть лицо. Стереть Цзэу Шо. Мечтающий о победе коммунистов мальчик подождет до завтра, а Ибо мечтал только вытянуться на кровати и вырубиться без снов. Вообще без них, а то снится одна дрянь. Толком не вспомнить, но какие-то рыбы, мутная на просвет вода и черные тени. Кошмарами это не назвать, но давит, давит. Успокоившись и расслабившись наконец, он выключил воду, растерся полотенцем и набросил халат. Все, теперь спать. Он пошлепал на свой этаж, напевая сынёновскую “Drowing”. Как хорошо в доме, когда уже все спят. Можно представить, что больше нет никого, здесь живет только он. Ну, и кое-кто на седьмом. Волосы сушить Ибо не стал, плевать, утром уложат как надо. Вытянулся на постели и закрыл глаза. Хорошо. Он, должно быть, уснул мгновенно, а когда открыл глаза снова, часы показывали два часа. Зачем он проснулся? Что-то разбудило? Ибо осмотрел комнату — все тихо. Лег поудобней, закрыл глаза. Снова лег поудобней. Перевернул подушку. Открыл глаза. Двадцать минут третьего. Дотянулся до телефона, полистал вейбо. Девочка из стаффа “Партнеров с МВА” прислала новое видео с Чжао Шуюем. Имя котенка, которого они тогда приютили, Ибо помнил, а имя девочки, которая потом забрала его домой, нет, но она регулярно котоспамила, а он под каждый пост писал ей пару слов благодарности и улыбался — несчастный бродяжка с больным глазом вырос в здоровенного рыжего кота. Так, а вот в личке ролик от Лэ-Лэ. Ибо понял, что это, и сразу перестал улыбаться. Смотрел, как на черно-белом видео к двери его комнаты подходит человек, наклоняется и что-то делает рядом с ней. Пятится задом, поправляет что-то на полу. Уходит. Ибо смотрел снова и снова — подходит, наклоняется, движется вдоль двери, смотрит на результат своих стараний, снова наклоняется, выходит из кадра. И этим человеком была Сань Шуа. Ибо отложил телефон, потер глаза. Ну все, поспал. Он сел, перевел дыхание. Как вообще может быть? Уважаемая актриса, пожилой человек… Они, кажется, хорошо ладили. Зачем это ей? Деньги? Но как не стыдно, в таком возрасте… А если это возрастное? Бывают же у старых людей странности. Но что, черт возьми, она вообще делала? За дверью послышался шорох, Ибо замер. Не послышалось, вот снова! Как будто кто-то трется телом о его дверь. Задел ручку. Сань Шуа снова за свое? Ибо неслышно стек с кровати, натянул штаны и халат. Не сводя с двери глаз, переставил лампу так, чтобы она светила прямо на дверь. Включил на телефоне запись видео и поставил его на столе. Настало время с этим цирком покончить. Он взял палку для лампы и посмотрел на дверь. Ручка шевельнулась. Кому-то хочется войти? Это легко устроить. Он быстро щелкнул замком и рванул дверь на себя, прошипел: — Не стесняйтесь, входите! В коридоре было тихо и пусто. Ибо моргнул, сделал шаг из комнаты. А потом что-то толкнуло его в живот и промчалось мимо, обдав запахом воды и рыбы. С шумом упала лампа, но продолжала светить, и Ибо увидел, как на полу один за другим стали появляться следы крошечных детских ног. Смотрел и не мог поверить, потому что они возникали сами по себе, из ниоткуда, блестящие влагой темные отпечатки невидимых ступней. Слетел с кресла игрушечный заяц, хрустнул, разрываясь надвое и плюшевая голова, хлопая ушами, покатилась Ибо под ноги. Ибо шарахнулся от него, захлопнул дверь и бросился прочь. Как был, босой и с палкой, скатился по лестнице вниз, на ходу соображая, куда можно спрятаться. Ванная! Искал в кармане ключ, путался в шелке пальцами, потом никак не мог попасть в замок. Открыл, выдернул, и снова трясущиеся пальцы мазали мимо скважины. Кажется, Ибо не дышал все это время, потому что когда он запер наконец за собой дверь и рухнул на кафельный пол, то первое, что он смог, это с шумом втянуть воздух. И заставить себя его выдохнуть. Зубы стучали, Ибо трясло, он сжимался в комок, но сознание продолжало искать произошедшему объяснение. Галлюциногены! Наркотики. Ему что-то подсыпали. Нужно пить много воды! И вызвать рвоту! Он переполз к раковине, включил воду и принялся хватать ее горстями, глотать, кашлять. Дышал, уговаривал себя успокоиться. Сейчас же ему ничего не кажется? Это мог быть фокус! Какое-то вещество нанесли на пол и со временем оно проявилось. Да, но лампа, заяц! Может, какие-то лески, привязали и дернули? Нет, невозможно, он же сам переставлял лампу! Вода вдруг показалась грязной, воняющей рыбой и гнилью, Ибо отшатнулся, поспешил закрыть воду и постоял в тишине. Детский голос пел о зайчиках тихо-тихо, почти звон в ушах, почти не слышно. Нужно взять себя в руки. Так он крышей двинется, нельзя впадать в панику. Ибо поднялся, глубоко вдохнул, выдохнул. Первый вопрос к себе — как он себя чувствует. Он прислушался к телу. Дрожь прекратилась, дышит он ещё неровно, но у него ничего не болит и нет никаких необычных ощущений. Он внимательно рассмотрел на себя в зеркале, постоял на одной ноге, закрыл глаза и уверенно коснулся кончика носа. Ответ — он напуган, растрепан, но и только. Хорошо. Ибо пригладил волосы, снова набрал в грудь воздух, выдохнул. Вопрос второй, что ему делать. В комнату возвращаться страшно. Сколько сейчас времени, неизвестно. Телефон остался наверху. Можно дождаться утра прямо здесь. Да, это хороший вариант, он просто дождется шагов и хлопанья дверей, после чего поднимется, как ни в чем ни бывало, к себе, переоденется… Ибо поежился. Но ведь будет уже светло? И Лэ-Лэ! Конечно, он проснется, увидит записи и примчится сюда! На видео, наверное, все это выглядит ужасно глупо, если следы не видно… Ибо как будто сам ни с того ни с сего кинулся к двери, выскочил и убежал. Хотя нет, лампа, заяц! На такое нельзя не обратить внимания. Это же все было. Было ведь? Ибо застонал и сполз по стене. Всего этого не могло быть. И все-таки он своими глазами видел. Видел, видел! Ибо сжал голову руками, подышал. Он не проиграет этот бой. Кто бы ни хотел лишить его равновесия, столкнуть с занятых высот, Ибо так легко не дастся. Да, его смогли поймать в ситуации, когда он совсем один и никого не может попросить о помощи. Подними он сейчас шум, это станет началом конца, его выставят сумасшедшим или наркоманом. Доверять можно Лэ-Лэ и Суй Цзе, но с ними пока нет возможности связаться. Конечно, Сяо Чжань… Он бы понял, он все знает о том, как устроен этот бизнес. И он наверняка помог бы, Ибо не сомневался. Но бежать к нему за помощью, как напуганный ребенок, значит, навсегда потерять его уважение. Ибо не дева в беде, ни за что. Он младше, но не слабее. И тут не о чем думать, нечего ждать, путь всего один — Ибо должен справиться сам. И он справится, он может. Не станет сидеть здесь, как крыса в клетке. В свою комнату вернуться ему страшно, ладно, это можно признать. Но есть ведь и другие варианты. Ибо бросил на себя взгляд в зеркало, запахнул халат, прочесал пальцами волосы. Нормально. Покрутил в пальцах ключ, с первого раза попал в скважину, открыл дверь. Все тихо. Он пробежал по лестнице на второй этаж. Здесь слева кабинет господина Син с диваном. Насколько Ибо помнил, съемок в этой комнате ближайшее время не планировалось, так что если он немного поспит здесь, никто ничего не заметит. А утром, когда появится стафф, Ибо спокойно отсюда уйдет, смешается с другими. Грим ему прямо с утра не нужен, а значит, все должно получиться. Но самое главное, Ибо помнил, что у двери кабинета есть задвижка. Лишь бы он не оказался заперт сейчас. Когда крупная ручка легко подалась, и Ибо с облегчением проскользнул внутрь. Быстро щелкнул выключателем — как хорошо, что здесь есть нормальное освещение! — и замер. В одном из кресел сидел человек. Судя по всему, спал. От внезапного света он завозился, сел ровно, прикрыл глаза руками. Ибо с удивлением узнал того парня, с которым так и не удосужился познакомиться. Что он тут делает? В смысле, почему тут спит? — Ты кто? — глупый вопрос, Ибо сам не понял, зачем его задал. — Ты что тут делаешь? — А ты? — Я? Сплю, что ещё в такое время… — парень перестал наконец тереть глаза, с хрустом потянулся, поднял взгляд на Ибо. — А! Ты Ван Ибо, да? Давай уже познакомимся наконец. Я Гао Цункай. Говорил он дружелюбно, даже весело. С протянутой для пожатия рукой не кинулся, вместо этого хлопнул себя по груди и смешно почесался. Ибо тоже просто кивнул. Было в этом симпатичном парне что-то простое и спокойное. Ибо сел на диван, постаравшись убрать босые ноги в тень, чтобы их не было видно. Подумал, хорошо, хоть палку он оставил в ванной, вот был бы видок. — А почему ты здесь спишь? Ты же из стаффа? — С чего ты взял? Не, я местный. Такой домина, — Гао Цункай махнул рукой, — знаешь, сколько людей им занимаются. Ибо кивнул, соглашаясь. Женщин-горничных он уже научился узнавать, но тут наверняка и другой работы полно. — Лень было домой топать, решил тут поспать, — продолжил болтать Гао Цункай. — А тебя чего среди ночи принесло? — Да я… — Ибо сделал вид, что смущен. — Пришла в голову одна штука для завтрашней сцены. Захотелось проработать. Ну, знаешь… Закрепить. — Вдохновение, — фыркнул Гао Цункай, — понимаю. Ладно, Ван Ибо, не буду тебе мешать, закрепляй! Он встал с кресла и вышел, подмигнув напоследок. Ибо выждал немного, не вернется ли, потом аккуратно задвинул засов. Немного неловко вышло, не дал человеку поспать. Но он же его не выгонял! Ладно, главное, что здесь можно вздремнуть пару часиков, место тихое и надежное. Ибо вытянулся на диване и закрыл глаза. Надо спать. Он должен. Назло всем. Расслабить шею. Расслабить плечи. И он бы точно заснул, если бы не скрипнуло что-то со стороны шкафа. Ибо открыл глаза и с воплем подлетел с дивана — шкаф двигался! — Тихо, тихо, без криков, — вынырнул из-за шкафа Сяо Чжань. — Ну ладно, стены здесь толстые, немножко можно. Ибо смотрел на него во все глаза. Непривычно растрепанный, волосы на лоб, в кое-как засунутой в штаны рубашке, с нервной улыбкой, но совершенно точно Сяо Чжань. Ибо перевел дыхание. — Что происходит? — он старался сказать это спокойно, даже строго, вышло не очень. — Чего только не, — пробормотал Сяо Чжань. — Если ты про лестницу за шкафом, то здесь как раз все просто, лестница и лестница, давай о другом. Ибо смотрел на него во все глаза. Сяо Чжань смотрел в ответ, очень внимательно. Похоже, пришел к какому-то выводу, вздохнул и решительно сел в кресло. Ибо вернулся на диван. — Тут такое дело, — Сяо Чжань пару раз щипнул себя за переносицу. Кажется, старался собраться с мыслями. Потом вскинул на Ибо глаза.— Я очень виноват перед тобой. — Ты? В смысле? — Я сильнее всех, хотя все мы думали, что справимся, но видишь, как вышло… Все становится слишком рискованным. Она тебя себе присмотрела и не хочет отступать. — Сань Шуа? — Что? — вытаращился Сяо Чжань. — Ну… Присмотрела. — Ибо смешался. — Я просто видел, как она у меня под дверью… — А, это, — отмахнулся Сяо Чжань. — Я ей говорил, что ерунда полная. Рисом ее не остановить. — Рисом??? — Ну да, рис, красный горох и железные опилки. Чтобы не пустить ее к тебе. Только какой смысл, если есть ещё окна. Ибо зажмурился и потряс головой. Открыл глаза, ничего не изменилось. — Я сплю? — Да если бы, — невесело скривился Сяо Чжань. — Я бы тебя разбудил и все. Посидели молча. — Давай я расскажу все по порядку, — предложил Сяо Чжань, сунул пальцы в свои и так взлохмаченные волосы. — Если, конечно, ты не близок к срыву. Скажи, это не стыдно. Тема сложная, от такого кто хочешь… — Все нормально, — перебил его Ибо. Прокашлялся. — Все нормально. — Кай-Каю так не показалось, — пробормотал Сяо Чжань. — Кто он такой вообще? — Мой давний друг. Мы некоторым образом… Росли вместе. Ибо виду не подал, но отметил — странно. Гао Цункай сильно моложе Сяо Чжаня. Лет на десять точно, мальчик совсем. В детстве пара лет разницы уже неодолимое препятствие, а тут… — Он побежал тебя будить, что ли? Сяо Чжань пожал плечами. — Кай-Кай знает, что я… — он замялся и выпалил: — Очень огорчусь, если с тобой что-то случится. Тем более, по моей вине, это же я пригласил тебя в фильм, и идея поселиться в доме тоже моя. Ибо, я прошу прощения. Я не думал, что так выйдет и меньше всего хотел создать проблемы, просто… — Давай эту часть пропустим. Сяо Чжань захлопнулся на полуслове, помолчал и кивнул, но через минуту заговорил снова: — Я ведь видел, что у тебя всю ночь горит свет. Поузнавал тихонько, сказали, ты всегда со светом спишь… — Пропустим, — повторил Ибо. — Да. Хорошо. Давай о том, что происходит. Если кратко, ты понравился ей. Погоди, — Сяо Чжань выставил ладонь, — я объясню, я стараюсь, просто тут такое… Сложное. Тебя хочет себе маленькая утонувшая девочка. Ибо сделал лицом “Что?”, Сяо Чжань ответил лицом “Что слышал”. — Я все понимаю. И объясню! Просто это сложно, я чувствую себя идиотом. — Я тоже. — Ты-то ничего не знал! А я должен был подумать! Я старше. — Сяо Чжань натолкнулся на взгляд Ибо, цокнул. — Ладно, по делу. Как ты насчет всяких народных сказок? Может, слышал, что утонувший не знает покоя, он ищет себе замену, и однажды ее находит. Тогда его душа успокаивается, зато у нового утопленника возникают те же проблемы. Про тигров похожее поверье есть, не слышал? Ну, тут они и не водятся. Так вот. Это конечно все сказки, я даже спорить не буду… И я бы тоже хотел в них не верить! Но дело все в том, что это дом моей семьи. И Сань Шуа, кстати. Мы с ней такая дальняя родня, что я не знаю даже, как это называется. Этот дом строил мой прапрадед, а ее прадед женился на его сестре. Семья Сань была очень богатой, они построили несколько дяолоу, в Зили до сих пор стоят два, если не путаю. Неважно. В общем, мы с ней приезжаем сюда раз-два в год, как получится. Не на Цинмин, конечно, чаще на Чжунъюань или Праздник зимней одежды. Отдаем долг предкам. Для меня это ещё и повод пару дней провести с Кай-Каем, а у Сань Шуа здесь есть родственники. Прости, я опять не о том. Просто не знаю, как о таком говорить. Я-то вырос со знанием о ней, сначала считал сказкой, потом узнал статистику и призадумался, но все равно не верил, наверное… — Сяо Чжань застонал и откинулся на спинку кресла. — Я не могу тебе в лицо говорить про девочку-чан! — Хочешь сказать, она призрак? — Ибо пытался улыбаться, но голос дрогнул, вышло как-то жалобно. — Призраки сами по себе не зло. И она, в общем, тоже не злая, просто… — Сяо Чжань страдальчески зажмурился, а потом начал говорить быстро. — Так, сейчас с самого начала все расскажу. Это случилось в 1916-м. На дяолоу частенько нападали, потому что в народе ходили слухи о спрятанном тут золоте. Но сам видишь, этот дом так просто не взять, двери мощные, на всех окнах решетки, стены чуть ли не в метр, а на крыше до сих пор стоят котлы для раскаленного масла. Тут пушки нужны. Поэтому бандиты придумали другой способ. Однажды они подстерегли женщин, которые тут жили, около лотосового пруда. Ты его видел, на северной стороне. Отобрали у одной из женщин ребенка и бросили в воду. Требовали выдать золото, иначе девочка утонет. И… В общем, она утонула. Может, потому, что не хранилось тут никакого золота. Но скорее всего, дело было не в этом. Мой прапрадед был человеком неглупым и жестким. Понимал, что если он даст золото этим, завтра придут другие. Или снова эти. — Он их хотя бы нашел потом? — спросил Ибо. — Семейное предание говорит, что да, — криво усмехнулся Сяо Чжань, — нашел. И утопил здесь же. По той же самой причине. Я не знаю, правда ли это, но мне нравится в это верить. А что девочку похоронили на горе, я знаю точно, поставили ей там красивое надгробие с кроликом… Она любила кроликов. Но это ее не успокоило. Второй ребенок утонул здесь при японцах. Что именно случилось неизвестно, просто есть могила. Была ещё смерть в семидесятые, а потом дом долго стоял заброшенным. Семь лет назад тут открыли оздоровительный центр, вычистили пруд, обновили дом. Но не прошло и двух лет, как им пришлось закрыться. Утонула дочь одной из посетительниц. Сяо Чжань помолчал, глядя в пол. — Кто-то с верхних этажей видел, как это произошло. Девочка заметила в воде кролика. Решила, видимо, что он тонет, потянулась с мостков его достать и упала в воду. Тот, кто это видел, принялся звать на помощь, но от дома до пруда довольно далеко, и пока люди добежали, девочке уже было не помочь. Теперь ты понимаешь, — Сяо Чжань посмотрел Ибо в глаза, — почему я не позволил поставить трейлеры рядом с домом? Я не очень верил во все это, но здесь люди все помнят подолгу, могли поползти слухи, возникла бы нездоровая атмосфера. К кому-нибудь могли приехать знакомые с детьми. А так, мне казалось, я буду все контролировать. И мы же здесь все взрослые! Последние слова он едва ли не выкрикнул. У Ибо стало горько в горле от его отчаянья. Хотелось коснуться, успокоить. Ибо шевельнул пальцами, но так и не решился. — Я нравлюсь детям, — выдавил он и попытался улыбнуться. Сяо Чжань ответил такой же кривой улыбкой. — Ты видишь мертвых. — Что??? Сяо Чжань вздохнул, посмотрел в потолок, потом на Ибо. — Сколько людей было у костра тем вечером? У озера? — Ну… Я не считал и не особо рассмотрел. С этой стороны человек пятнадцать и… — до Ибо дошло и замолчал, вглядываясь в Сяо Чжаня. Он же не шутит? — Ты хочешь сказать??? — Только мы с Сань Шуа. Мы двое и Кай-Кай. — Да брось, — Ибо замотал головой. — Я видел! — О чем я и говорю. — Но это же чушь! То есть я приехал сюда, надышался здешним воздухом и начал видеть мертвых? — Наверняка ты видел их и раньше, — дернул плечом Сяо Чжань. — Точно так же, как здесь. Они же не зомби из фильмов, не летают, не прыгают, не воют. Не пахнут. Это просто какие-то люди, которых ты не рассмотрел и не запомнил. Вокруг тебя вечно толпы. А эти самые тихие, первые не заговорят, без спроса не войдут… — Откуда ты все это… — Ибо замер на полуслове. — Не входят без спроса? — Ну да. Их кто-то должен позвать с собой или пригласить, сами они никуда войти не могут. Да и вообще неупокоенных довольно мало, толпами по улицам не бродят, это здесь просто так совпало, шуанцзян. А что? — Да я.. — Ибо хмыкнул. — Я же думал, что это Сань Шуа! Распахнул дверь и сказал входите. — Ничего себе. А почему вообще ты подумал на нее? Мне казалось, у вас неплохие отношения. — Меа кульпа, — пробормотал Ибо. — Я не понял, что она делала у меня под дверью и предположил худшее. Мне до жути стыдно, честно. Я должен был хотя бы поговорить с ней, а я… — Ты взвинчен. Как вообще держишься, я бы не смог, наверное… — Сяо Чжань тронул его колено, но оставить руку не решился, убрал, Ибо жадно проводил ее взглядом. А можно ещё? — Вот что, тебе нужна передышка. Я предлагаю подняться сейчас в твою комнату, возьмешь нужное на первое время и давай ко мне. Если, конечно, ты не против. Поспишь хоть немного. Ибо смог только кивнуть, Сяо Чжань понял это как неуверенность. — Кай-Кая ещё позовем. Пойдем? Ся Чжань поднялся и протянул руку. Ибо вцепился в нее обеими. Он пойдет. Он согласен. И успел увидеть, как улыбается Сяо Чжань, хотя тот и поспешил отвернуться к шкафу. — Тут кнопка, видишь? — он открыл дверку и ткнул куда-то внутрь, Ибо не особенно вглядывался, он держал руку. Шкаф послушно откатился. — Механика, работает, как часы. — Много тут такого? — спросил Ибо, когда они начали подниматься по узкой каменной лестнице. — Хватает. Мой прапрадед очень серьезно относился к обороне. — А я… У меня на галерее выход заперт, — смущенно признался Ибо. — У тебя на галерее? — Сяо Чжань обернулся. Лестницу освещали желтые лампы, и улыбка, Ибо готов был поклясться, сияла ярче них. — Там кладовка. Ибо порадовался, что лампы тускловаты, потому что щекам стало горячо. И это называется хорошо держаться? Да он вел себя, как идиот! Храбро запер никуда не ведущую дверь! — Я влюблен в этот дом с детства, — продолжал болтать Сяо Чжань, не заметив, к счастью, досады на лице Ибо. — А кто бы устоял? Он же сказочный! Все эти ходы, дверки, старинные вещи. — Мне тоже сразу понравился. Я никогда не видел дяолоу, но этот кажется мне самым лучшим. — Другие можешь даже не смотреть, — Сяо Чжань снова блеснул улыбкой через плечо. — Оригинальной мебели здесь почти не сохранилось, я скупал ее по соседним деревням, домов двадцать повидал. Большинство в самом жалком состоянии и никому не нужны. Таких больших семей, как раньше, здесь уже нет, и людям незачем жить в одном доме с соседями. Несколько дяолоу привели в порядок для туристов, но в целом они просто история. Динозавры. — В этом можно сделать киностудию. Сяо Чжань хмыкнул. — Теперь я уже в этом не так уверен. — А ты знаешь… — Ибо замялся. — Как от нее избавиться? От этой… — Пока нет, — радостно сообщил Сяо Чжань, сжал руку Ибо крепче и прибавил ходу. — Но я все-таки Вэй Усянь! — Жаль, что я не Лань Ванцзи, — поспешил за ним Ибо. Чуть не налетел, когда Сяо Чжань тормознул, чтобы повернуться и сообщить: — Мне тоже жаль. Мы с тобой бы зажгли! — глаза у него сияли, и Ибо впервые за вечер улыбнулся свободно и широко. Сяо Чжань остановился у одной из дверей, толкнул ее, и она открылась в темноту. Ибо напрягся. — Это ещё не твоя комната, — пробормотал Сяо Чжань, что-то нащупывая. — А, вот. Они вышли через вторую дверь и оказались в тускло освещенном коридоре шестого этажа. Как светила тут одна лампа над лестницей, так все и осталось. Ибо издалека присмотрелся к полу у своей двери. Там и правда что-то белело. А вот откуда взялся Кай-Кай, Ибо заметить не успел. Поднялся по другой лестнице? Чего он не спит вообще в такое позднее время? — Ну что, — Сяо Чжань обернулся посмотреть Ибо в глаза. — Идем? Ибо сглотнул, но сказал твердо: — Идем. Подумал — только руку не отпускай. Кай-Кай шел последним, и это тоже успокаивало. В комнате было тихо. Лампа так и валялась на полу. Голову зайца они аккуратно обошли. — Твоя игрушка? — тихо спросил Сяо Чжань. — Нет, валялась за умывальником. Сяо Чжань нахмурился, окинул комнату взглядом. Клочья разодранного зайца покрывали весь пол, но в целом комната выглядела обычной. Ибо сглотнул. И чего он так испугался? Может, у этой жуткой твари были счеты к старой игрушке? Это, конечно, тоже пиздец страшно, но хотя бы не так опасно. Наверное. Он осторожно потянул одеяло с кровати, и оно послушно сползло, обнажая чистый матрас. — Почему ты? — Сяо Чжань кивнул на постель. — Да было уже, — пробормотал Ибо, отбрасывая уголок одеяла подальше. — И ты никому ни слова. Геройствуешь. Ибо стиснул зубы. — Не дождутся. — Расскажешь, — постановил Сяо Чжань и направился к столу. — Как я должен вэйусянить, если не знаю ничего? А телефон это твой? — Да! Я же запись включал! — Ибо схватил его и поспешил его разблокировать. — Вот! Они втроем склонились над экраном. Смотрели, как Ибо распахивает дверь, замирает перед темнотой, шагает в нее, а потом быстрое движение и потолок в кадре. — Упал, — невесело заключил Ибо. — Оно толкнуло меня, лампу, телефон тоже упал. И сразу набросилось на зайца. — Сяо Чжань смотрел внимательно, и вроде бы не как на идиота, поэтому Ибо признался. — Ещё следы мокрые были на полу. Совсем маленькие. Может, конечно, мне… — Я тоже их видел, — сказал Кай-Кай. — На лестнице. — А песню? — обернулся к нему Ибо. — Песню ты слышал? Кай-Кай и Сяо Чжань переглянулись. — Что за песня? — На кантонском, я его почти не знаю, — Ибо пошевелил губами, вспоминая. — Вот, слушайте. Он пропел пару строк, мыча мелодию вместо тех слов, которые не понимал. — Считалка! — Кай-Кай щелкнул пальцами. — Сто лет ее не слышал, ну надо же. Сейчас, как там… Первый зайчик заболел Второй зайчик его навещает Третий зайчик пошел за лекарством Четвертый зайчик заваривает чай Пятый зайчик таинственно умер Шестой зайчик уносит труп Седьмой зайчик роет яму Восьмой зайчик хоронит пятого Крохотное надгробие в мрачном лесу Там окоченевший труп зайчика. — А дальше… — Кай-Кай поморщился. — Не, не помню, но это не конец, там ещё десятый спрашивает у девятого, чего ты плачешь. В общем, смысл в том, что пятого грохнули, чтобы выздоровел первый. В жертву принесли или вроде того. Хотя я всегда считал, что десятый зайчик психопат-убийца, он хотел себе девятого зайчика, а тот был влюблен в пятого. И десятый его грохнул. — В тебе умер сценарист дорам, — пробормотал Сяо Чжань. — Да потому что десятый не врубается, что такого, чего ты ревешь, на могилке валяешься, пошли лучше со мной. Нормальный, что ли? И вообще, кто бы мне тут говорил про дорамы! Сяо Чжань показал ему язык. Похоже, они и в самом деле давние друзья. Вот только Ибо сейчас было не до дружеских пикировок. — Могилка с зайчиком, — сказал он. — Я ее видел. Я даже об нее споткнулся. — Когда? — насторожился Сяо Чжань. — Ну, в тот вечер, когда был костер. — А началось все раньше? — Да. Почти сразу, как я приехал. Сяо Чжань взглядом показал, что он о такой скрытности думает. — Значит, дело не в этом. Что-то было раньше, понять бы, что… — он снова окинул глазами комнату. — Почему вообще она привязалась к именно тебе? Ты совершенно точно не девочка. — Может, и раньше были такие случаи, — предположил Ибо. — Но помнят только те, где погибли дети. — Не исключено. — Или из-за твоей способности видеть умерших, — добавил Кай-Кай. — Может, она из-за чувствует какую-то близость. Ну, знаешь… — Не знаю, — буркнул Ибо. — Я видел один раз. Ночью. И был на жестком стрессе. Ибо показалось, что Сяо Чжань с Кай-Каем обменялись взглядами, но не успел заметить, какими. Да пофиг. Пусть верят во что хотят. А он ещё все проверит как следует. — А здесь не было детской? Ну, в смысле.. — Ибо смутился. — Заяц этот… Сяо Чжань задумался. — Вроде бы нет. На шестом и пятом этаже жили слуги и бедные родственники, по комнате на семью, на седьмом был склад, первый — хозяйственный. Детская могла быть на этажах со второго по четвертый, но я не уверен, что тогда вообще было принято выделять детям отдельную комнату. — Тоже такого не помню, — кивнул Кай-Кай. — Хотя тут кто только не жил потом. В лечебнице были многокомнатные номера, но тоже на нижних этажах, для богатых же, с ваннами. — И никаких зайцев тут заваляться не могло, — горячился Сяо Чжань. — Всю мебель в доме расставляли под фильм. Я докупал с Лу Хаинем недостающие предметы, он потом лично отбирал, что для съемок, а что расставить по комнатам. Дотошней, чем он, я человека не знаю, и твой умывальник хороший пример. Он вроде бы старинный, да? У меня дизайнерское образование, так вот я не понял, что не так. А Лу Хаинь сразу сказал — подделка девяностых. Знаешь, как он это понял? Смотри. Сяо Чжань подошел к умывальнику и решительно наклонил подвешенный на цепочке рукомойник. Из изящно выгнутого носика ничего не полилось, что озадачило Сяо Чжаня. Он встряхнул его сильнее, из носика вытекло немного, рукомойник булькнул раз, ещё, и вдруг наружу прорвалось нечто грязно-черное, густое, оно жирно плюхнулось в таз, обрызгав всех, и только тогда полилась струйка мутной воды. Все трое отпрянули сначала от брызг, а потом ещё дальше, потому что увидели, чем был забит носик рукомойника. Длинные черные волосы. Они шевелились в тазу, а грязная вода лилась и лилась сверху. Ибо с воплем бросился прочь, врезался в Кай-Кая, пролетел сквозь него, окаменел от произошедшего, обернулся. Ударил в лицо — и рука не встретила сопротивления. Что происходило дальше, Ибо помнил очень плохо. Он кричал, его хватали, зажимали рот, ему что-то говорили, а по щекам текли слезы и было плохо видно. Кажется, он дрался и падал, хохотал до икоты, пытался сбежать, но никак не получалось, что-то очень сильное и тяжелое не пускало. Сяо Чжань. Это он обхватил его со спины, одной рукой поперек груди, второй зажимал рот, и сколько Ибо не пытался вырваться, не отпускал. Слова всплывали словно из-под воды: — …тихо… я живой… отойди, чтобы он тебя не видел… Ибо, почувствуй… я человек… тихо! Я живой! Не кричи! Я с тобой. Ибо прекратил сопротивляться. Стоял, лицом в дверь, тяжело дышал, и билось сердце — одно высоко в горле, второе за спиной, такое же громкое и частое. — Я живой, — повторял Сяо Чжань. — Тише, тише… Мы уходим. Давай. Нужно уйти. Он толкал, и Ибо шел. В двери, по лестнице. Слезы текли, и от ламп в глазах были звезды. Иногда Сяо Чжань просовывал вперед руку и что-то делал, Ибо ничего не видел. Перед ним стояло испуганное лицо Кай-Кая, через которое проходит кулак. — Осторожно… Вот так… Потихоньку, — Сяо Чжань шептал и шептал, теплый, сильный. От этого текли слезы. Ибо судорожно вздохнул, и снова. — Дыши-дыши… Вот так. Они перестали идти и стало светло. Зашумела вода, Ибо вздрогнул, но руки его не отпустили. Теплая. Вода полилась на голову и плечи, а Сяо Чжань продолжал шептать что-то успокоительное и гладил по груди, по щекам и рукам. Ибо не знал, сколько он так стоял, но потом ноги подогнулись, он сел на пол. И Сяо Чжань рядом. Сидели, обнявшись, сверху лилось теплое, отбивалось капельками от кожи. Красиво. Ибо моргнул. И снова. Очень хотелось спать, но Сяо Чжань не давал, возился, тянул наверх майку, заставлял выпрямлять ноги, вставать. Обернул чем-то. Потом все качнулось и стало давить живот. Его качало, Ибо прижимался щекой к теплой мокрой коже, потому что так было спокойней. А потом оказалась кровать. Мягко и сухо. Но тепла рядом не было, и Ибо дрожал. Сяо Чжань уговаривал что-то пить. Ибо пил. А когда тепло снова появилось, то прижался крепче и заснул. *** Ибо проснулся лбом в теплое плечо. В окно светило солнце. Заморгал, пытаясь понять, где он и с кем. Когда понял, попытался отползти, но не успел. Сяо Чжань повернулся на бок к нему лицом и забросил сверху руку, удерживая. Лежали, смотрели друг на друга. — Пить хочешь? — спросил Сяо Чжань. — Я в тебя вчера виски залил почти полстакана. — Хочу, — Ибо постарался не разжимать рот. Сел, получил бутылку воды, напился. Он голый в постели Сяо Чжаня. Почему он не сдох вчера. Как идти в туалет. Ибо потер лицо. Если подумать, чего Сяо Чжань не видел, если вчера его раздевал. Больше ведь вроде никого не было? — А где туалет? — спросил хрипло. — Да вот, — Сяо Чжань указал подбородком Ибо за плечо. Он обернулся посмотреть. Дверь. Идти не далеко, но голой жопой сверкнуть придется. — Твоя одежда в сушилке, — сказал в спину Сяо Чжань. Ибо кивнул. В ванной долго стоял, уставившись в зеркало. Что с ним было вчера? Ибо помнил одни обрывки. А сегодня волосы торчат, глаза опухшие… На руке ссадина. Ударился где-то? Красавчик. Сяо Чжань наверняка очарован. Плеснул в лицо водой. Принюхался. В душ не хотелось. Ибо быстро умылся, стараясь не думать о лишнем, нашел зубную щетку в упаковке, почистил зубы. Вышел в штанах и майке — мятых, но сухих. Сяо Чжань, тоже одетый в домашнее, ждал на кровати, застегивал ремешок часов на руке. Ибо воспользовался случаем рассмотреть его получше. Ого, какие плечи, в одежде и не скажешь. Не удивительно, что он вчера запросто притащил его в постель. Что ему шестьдесят пять килограмм. Почему он всегда не ходит в майке… Проклятье, а сколько времени вообще? Половина девятого??? — Меня там… — Я написал Суй Цзе. Написал, хорошо. Если примчится Лэ-Лэ, его будет кому поймать, пока он весь дом не вывел на улицу и не построил в две колонны для допроса. — Пошли выпьем кофе, — Сяо Чжань вышел первым, Ибо следом. В большой кухне было много света, легкие белые шторы колыхались на утреннем ветру. В одном окне видны были горы, значит, северная сторона. Вместо второго был вход в крошечную башню — небольшой круглый балкон с резными столбиками и куполом-крышей. Красиво. Сяо Чжань возился с туркой, Ибо шагнул в башенку и вдохнул свежий воздух. Сяо Чжань подошел со спины, вручил кружку и телефон. — Он разрядился. Ибо сунул его в карман. Спросил: — Вы с Сань Шуа тоже видите мертвых? Сделал первый глоток. — Нет. Кай-Кай только нам двоим показывается. Другие его не видят. Сань Шуа здорово испугалась, когда у костра ты с ним поздоровался. — Кто он? Сяо Чжань помолчал. — Мы с ним… дружили. Полу любовь, полу дружба, два глупых молодых щенка. Он погиб, когда ему было семнадцать. И он…— Сяо Чжань перевел дыхание. — Не уходит. Чтобы я мог приезжать к нему. Я рад, что могу. Даже если это неправильно. — То есть он… призрак? — Да. Но он друг. Он все время здесь присматривал за тобой. И это он заметил, что что-то происходит, а я… Прости. От меня мало проку. — Вот сейчас бы поболтать о твоей бесполезности, — проворчал Ибо. — Прямо здесь. Сяо Чжань тихо фыркнул. — Я не стал тебе рассказывать о нем вчера, боялся, что это будет слишком. Ты и так еле держался. Решение оказалось не очень удачным, — он отпил кофе. — А бедный Кай-Кай так старательно держался от тебя подальше. — Он здесь сейчас? — Могу позвать. Ибо качнул головой. Не надо. Он ещё немного побудет с Сяо Чжанем вдвоем. И все-таки сказал: — Уже почти девять. — Съемки начнутся в десять. — Как ты это объяснил? — А кому я должен объяснять? — Сяо Чжань поднял бровь, глаза стали холодными и до жути темными. Ибо кивнул, соглашаясь, отвел взгляд. Не нужно забывать о субординации. Сяо Чжань — режиссер. Вспомнилась теплая кожа плеча, сонный утренний покой. Ибо отгрыз кусочек ногтя. — Мне важнее всего сейчас, сможешь ли ты продолжать сниматься. — Сяо Чжань стоял рядом, смотрел на бесконечные квадраты и треугольники полей, все оттенки зелени. — Давай я дам тебе пару выходных? — Нет. — отрезал Ибо. — Все в порядке. Никаких выходных, Сяо Чжань таскал его и успокаивал не для того, чтобы Ибо целыми днями упивался страданиями. Он должен работать. У Сяо Чжаня фильм, у него график, у него обязательства. Он взял Ибо в каст, потому что поверил в него. — Я бы хотел как следует занять себя, — добавил Ибо. — Так будет лучше. Сяо Чжань кивнул, отпил кофе. — До десяти нам нужно успеть сделать две вещи. Нет, три, — говорил он размеренно. Ибо думал — и все-таки мне больше нравилось вчера, пускай даже кончилось все хреново. Ты шутил про Вэй Усяня, улыбался и держал меня за руку. А теперь ты вроде бы рядом, твое плечо совсем близко, качнись и прижмешься. Но до тебя тысячи километров. Делай раз. Делай два. — Первое, надо решить, где тебе жить, — продолжал Сяо Чжань. Он говорил, и у него немного двигался кончик носа. — В твоей комнате убрали, но вряд ли тебе там будет комфортно. Он повернулся посмотреть на Ибо, тот поспешил отвести глаза. Признал неохотно: — Да, наверное. — У меня есть два варианта… Да что ж у тебя все по пунктам, хотелось орать Ибо. Я тоже хранюсь где-то с бирочкой “осторожно, хрупкое, доставляет проблемы”? А я не хрупкий! Один раз сорвался, но это ничего не значит, упасть может всякий, встать — нет. А я встал! Меня не нужно опекать! —... можно подготовить тебе другую комнату. Проблема в том, что она тоже будет на шестом, других просто нет. Мне это не кажется… Ты не о том вообще. У тебя теплая кожа. Ты обнимал меня. Ты… Сяо Чжань прикусил губу и замолчал. — Что-то не так? — спросил он тихо. — Прости, — пробормотал Ибо. — Я немного… Не в себе. Опять доставляю проблемы. А у тебя мало времени, у тебя график, ты стараешься. Ибо деревянными шагами двинулся на кухню. Хотел помыть кружку и не решился включить воду, так и стоял над раковиной. Нужно было взять себя в руки наконец, самому от себя противно. — Просто оставь, — Сяо Чжань опустил свою кружку рядом. — И останься. — Что? Сяо Чжань пожал плечами. — Это лучший вариант, по-моему. Я могу выделить тебе комнату, там есть диван. Я не буду тебе мешать, а ты мне. И никто не узнает, где ты. Это безопасно и проще всего. Для нас обоих. — Я не хотел бы доставлять… — Эту часть пропустим, — не без злорадства оборвал его Сяо Чжань. Ибо криво, но улыбнулся. Кивнул. — А что второе? — спросил, не оборачиваясь. — Второе это информация. Я бы хотел, чтобы ты мне рассказал все с самого начала, потому что как иначе во всем этом разобраться. Если ты сейчас не можешь, давай отложим, не проблема. — А третье? — Оно же второе по срочности после твоего жилья, — Сяо Чжань заглянул в холодильник. — Тут, кстати, есть еда, я просто не завтракаю. Поешь. Ибо заглянул тоже, взял тарелку с холодным мясом. Показал — видишь, я в норме, у меня аппетит. Сяо Чжань одобрительно кивнул. — Ешь-ешь, я не буду капать слюной. Так вот третье — нужно договориться, как мы все будем объяснять тем, кого зацепило. — Сяо Чжань сел напротив Ибо, упер в стол локти. — Скажи-ка мне, я вчера не очень понял, каким образом ты увидел Сань Шуа за своей дверью? Камеры? Ибо кивнул. — Но я ещё не видел, что на них. Мой телохранитель наверняка уже тут? У него есть запись. — Да, он у Суй Цзе, она мне строчит непрерывно. Требует предъявить живого тебя. Ибо улыбнулся. От осознания, что Сяо Чжань проявил уважение и ничего не стал решать за него, потеплели щеки. — Сфоткай и отправь, — он сунул в рот кусок мяса, чтобы прекратить глупо улыбаться.. — Сделано, — Сяо Чжань положил телефон перед собой, накрыл ладонью. Ибо немедленно прилип к ней глазами. — Умывальник попадает в поле камер? — Лэ-Лэ профессионал, — кивнул Ибо. Сяо Чжань побарабанил пальцами. — Когда ты поставил камеры? — Недавно. — И что стало последней каплей? — Матрас, — признался Ибо. — Он был весь в крови. Сяо Чжань откинулся назад. — Как интересно. А что ещё было? Ибо коротко рассказал о каждом случае. Сяо Чжань слушал, кивал, и лицо у него становилось все более хищным. — Я правильно понимаю, ты до последнего был уверен, что имеешь дело с человеком, и не особенно боялся? Ибо пожал плечами. Да, был уверен, потому что все можно было как-то объяснить. До прошлой ночи. — Предлагаю продолжать озвучивать для Суй Цзе и твоего охранника версию, что все это чьи-то фокусы. Никакой мистики. Это разом объяснит им, что за ерунда творилась и почему тебе нужно переехать. — А какой будет версия для других? — Каких? — Сяо Чжань сощурил глаза. — Разве что-то происходило? И правда. Помолчали. — А что, если камеры оставить? — Я за, — Сяо Чжань навалился грудью на стол и прошептал мечтательно. — Может, увидим что-то интересное. Глаза его блестели весельем, Ибо почесал кончик носа, чтобы тоже не разулыбаться. Чего он стал такой радостный? — Ты знаешь что-то, чего не знаю я ? Сяо Чжань кивнул, все так же сияя глазами. — Мне тебя умолять? — Если очень хочется, — Сяо Чжань затрепетал ресницами, и Ибо не выдержал, фыркнул, пнул его стул. — Но по справедливости рассказывать должен Кай-Кай, это он обнаружил останки бедного Тан-Тана. И я успел принять меры. Ибо уставился на Сяо Чжаня. Такие вещи его веселят? — Косточки, кровь, клочья шерсти, — зловеще прошептал Сяо Чжань. — Спорим, даже если бы мы сложили мой набор и твой, мы не собрали бы собачку? Ибо, выдыхай. Это был кролик. Ибо подумал о том, что видел. Сглотнул. Медленно кивнул. Кролик. Ладно. — Но тогда получается… — Получается, что меня развели, как трехлетнее дитя, — Сяо Чжань, просиял такой ослепительной улыбкой, что у Ибо челюсти свело. — Вся эта история с мерзкой собакой была устроена не ради самоутверждения и власти. Ибо смотрел на него во все глаза. — Линь Си привлекала всеобщее внимание, чтобы было побольше свидетелей… — Зрителей, — поправил Сяо Чжань. — Для следующего шоу. Которое должно было случиться здесь, пока она находилась на съемках в Чэнду. Ибо растер лицо руками. От одной мысли о том, как все могло обернуться, делалось дурно. — Хотя это мог быть и кто угодно другой, — добавил Сяо Чжань. — Удобный случай, почему не воспользоваться. — И этот человек смог пронести что-то сюда, к тебе? — Зачем? — пожал плечами Сяо Чжань. — Это по тебе нужно бить прицельно, а я режиссер, в меня попадает любой удар. Все эти ошметки были в ванной Чан Чжэжуя. — Чжэжуй? Но почему он? — выпалил Ибо и тут же выставил руку. — Стой. Я понял. Трепло и истеричка. Сяо Чжань наставил на него палец и ухмыльнулся. — Невоспитанный Бо-ди, он совсем не уважает старших. — Ещё как уважаю! Я готов до конца жизни отсылать Кай-Каю самые модные шмотки! — выпалил Ибо и тут же понял, что ляпнул так ляпнул. Смущенно замолчал. Навалилось молчание, а с ним тихая паника. Срочно нужно было что-то сказать, но оно никак не придумывалось. Тебя же вечно не заткнуть, мысленно шипел на себя Ибо, ну давай, ну. — Ну, — потребовал Сяо Чжань, и Ибо замер. — Давай, спроси. — Что? — Почему Кай-Кай не замечал происходящего в твоей комнате. Он что, хотел тебя подставить? — Нет, конечно, это навредило бы тебе тоже, — поспешил ответить Ибо. — Он просто… Не мог быть в двух местах, да? Нет, потому что я его не приглашал! Сяо Чжань смотрел на него внимательно, долго, молчал. Потом сказал просто: — Конечно. И сюда он тоже никогда не заглядывает. Это было не очень понятно, и Ибо снова не знал, о чем говорить. — Здорово, что мы с этим разобрались, — вот, сказал. — Но у нас все ещё нет решения. Только передышка. — Да. Она-то нам и нужна для поиска решения, — Сяо Чжань хлопнул Ибо по руке и поднялся. — Я, кстати, почитал, чего боятся призраки. Нам бы здорово помог Бичень! Можно и Суйбянь, на нем тоже прилично смертей. Он направился в спальню, Ибо за ним. Смотрел, как Сяо Чжань, продолжая болтать, открывает гардеробную. Спиной к Ибо стягивает через голову майку и бросает ее на кресло, надевает другую. Смотрел. А кто бы мог не смотреть. — Полезно так же плеваться, иметь что-то из персикового дерева, — продолжал рассказывать Сяо Чжань. Он бросил на кресло брюки, Ибо сглотнул при виде обнаженных ног. Округлую задницу и тонкую талию облегали белые трусы, похожие на мини-юбку с расширением книзу. — Синие или бежевые, как считаешь? — Синие, — выдавил Ибо, надеясь, что понял правильно, и речь о брюках. — Амулеты, талисманы, — вещал Сяо Чжань, застегивая ширинку и поворачиваясь. Ибо поспешил принять максимально безразличный вид. Вот какая она, настоящая проверка актерских навыков. — Ещё можно сутры почитать. Моча, кстати, тоже в списках противопризрачных средств. Но есть проблема. Кай-Кай все, кроме Биченя, забраковал. А кто я такой, чтобы спорить с экспертом? Сяо Чжань подошел ближе, застегивая рубашку. Ибо честно смотрел ему в глаза. Это не особенно помогало, но он не сдавался. — Так что мы будем делать? — произнес Ибо так ровно, как мог. Очень постарался. Выложился. Сяо Чжань блеснул короткой улыбкой, приблизился к уху Ибо и прошептал: — Кастинг на роль Ванцзи пройден. — Хихикнул и отшагнул. — А делать… Война план покажет. *** В квартире Сяо Чжаня без него стало пусто и неловко. Не хватало его болтовни, его движения и улыбок. Ибо до жути хотелось пройтись по комнатам, посмотреть, как они обставлены, нет ли каких-то фотографий, например. Не обязательно с Кай-Кайем! Просто чего-то такого, что рассказало бы о Сяо Чжане немного больше. Но Ибо напомнил себе, что даже человек, который спал со своим режиссером, должен сохранять остатки порядочности. Никто ему не разрешал тут осматриваться. Никто и не запрещал, конечно, но вообще-то внизу ждали Лэ-Лэ и Суй Цзе. Он спустился на шестой. — Ну я же говорил, напился, — сказал Лэ-Лэ вместо приветствия. В голосе его было облегчение. Ибо не спорил. Он внимательно посмотрел видео, забравшись в кресло Суй Цзе. На первом не было видно ни следов на полу, ни причин, почему лампа упала, угол съемки не позволял разглядеть детали. По сути оно очень немного добавляло к тому, что Ибо удалось снять на телефон, только момент разрывания зайца. Он словно взорвался. — Мой недосмотр, — признал Лэ-Лэ. — Плохо проверил. Ибо только головой мотнул. К черту зайцев. И кроликов. Второе видео было куда хуже. Хотя на нем не происходило ничего мистического, содержимое таза было не разглядеть, и даже Кай-Кая в комнате вроде как и не было вовсе, видеть себя в таком состоянии было невыносимо. — На голодный желудок пил? — поинтересовалась Суй Цзе. — Ничего не болит? Ибо молча удалил видео. Сказал: — Я в этой комнате больше жить не буду. Достало не высыпаться. — Я сейчас же начну… — Не надо, — Ибо рассказал о предложении Сяо Чжаня, о том, что никто ничего не должен знать и что камеры останутся. — Может, для меня все же найдется место? — предложил Лэ-Лэ. — Нет, пусть видят, что ты уехал. Я тут не один, со мной режиссер Сяо и его друг. Будем на связи. Спасибо, что помогаешь. Ибо проводил Лэ-Лэ и вернулся на съемочную площадку. Прошел мимо Сяо Чжаня, который что-то чиркал на бумажке и доказывал продюсеру Чо. Пу Дань, заткнув одно ухо, говорила по телефону. Чэн Далун с Мо Хуа отрабатывали диалог, а Чан Чжэжуй опять стоял рядом и шевелил губами — подсказывал. Здесь все было как обычно, и прошлая ночь казалась нелепостью. Вся эта беготня, паника, странности… Сань Шуа встретила Ибо тяжелым долгим взглядом. Поднялась из кресла, бросила сухо: — Иди за мной. Ибо пошел. Она права, ему стоит перед ней извиниться. Он готов. Не ожидал, правда, что Сань Шуа остановится перед дверью ванной четвертого этажа, щелкнет в замке ключом и скажет сердито: — Ну? Прислать письменное приглашение? Ибо быстро взглянул по сторонам, не видит ли кто, и вошел. Сань Шуа подтолкнула его к раковине. Включила воду, подставила под нее ладонь, а второй рукой с силой нажала Ибо на затылок, заставляя наклониться. Трижды умыла его, словно маленького, а потом ухватила свою широкую шелковую юбку и вытерла Ибо лицо подолом. Проворчала в его изумленное лицо: — Заткнись. Мать твоя сделала бы, но ее тут нет. — Она никогда так… — начал было Ибо и получил толчок в лоб. — Такие вещи не для ерунды. — Сань Шуа ослабила узел красной нити на своем запястье, крепко взяла Ибо за руку и перетащила нитяной браслет на его пальцы. Поворчала, когда он застрял в самом широком месте ладони, ещё растянула, и наконец надела на его руку. — Попробуй только снять или снова сунуться к пруду. Точно выпорю. И ушла, цокая каблуками туфелек. Ибо слышал, как она подзывает костюмеров: — Смените мне платье, это не годится! Ибо запоздало сообразил, что так и не извинился. Покрутил на руке шелковый шнурок, спрятал под манжет рубашки. Почему она сказала про пруд? *** День медленно тек мимо. Ибо пытался войти в него и в фильм, забыться в тридцатых — и не мог. Снова и снова обнаруживал себя погруженным в совершенно неуместные мысли. Почему Сань Шуа отдельно выделила пруд? Что в нем такого? Вспоминались никем не тронутые лотосовые орешки и огромные креветки. И дорога туда идет только от дяолоу, хотя все поля вокруг прошиты тропинками. Кого бы расспросить на эту тему? А ещё — как бы узнать про утонувших в этой местности? Изучить статистику. Но ведь она не лежит где-то готовая, факты нужно собрать, да ещё и способы знать, как и где это можно сделать. Суй Цзе ни о чем таком просить нельзя, она наемный работник, да и как ей объяснить необходимость? Если поручить это Лэ-Лэ, он наверняка справится, но ему тоже придется обосновать, с чего вдруг Ибо срочно понадобилась такая странная информация. А тогда как это сделать? Идей у Ибо не было. Нанять кого-то? Ибо понятия не имел, как такие вещи делаются, да и каждый новый человек тут словно комар на лысине, кто с ним будет откровенничать? Нужен был кто-то местный. А ещё кролики. Они везде. И в той роще у пруда они тоже были, Ибо видел. Что в них такого? Считалка ещё эта… Но ведь кролики милые. Мягкие. Шустрые. Не опасные. Вот только здесь их так много во всех видах, что даже жутко. А ещё Сяо Чжань. Сяо Чжань, Сяо Чжань. Его имя хотелось кричать, петь, стонать, и не отводить глаз, и чтобы снова тепло и спокойно. Но Ибо молчал и старался не смотреть. Хорошо хоть съемок не было, только разбор мизансцены и репетиция диалога со старшим братом, получалось большую часть времени тихо отсиживаться по углам. Зато блистала Линь Си. Оказывается, этот съемочный день был у нее последним, и вечером она собиралась это отметить со всем кастом. Ибо не хотелось вечеринок, он хотел побыть с Сяо Чжанем. Просто побыть! Молчать рядом. Дышать. Лишь бы вдвоем. И боялся этого так, что никак не мог перестать грызть ногти. Уже и Мо Хуа пыталась с шутками оттащить его руку от лица, и Чэн Далун по ней треснул. Не веди себя как неврастеник! Ибо пытался. А потом сплевывал кусочек ногтя и искал глазами Сяо Чжаня. Тот как назло куда-то пропал. Сколько Ибо ни шарахался по нижним этажам, выдумывая себе всевозможные предлоги, найти Сяо Чжаня не удавалось. Не ушел же он к себе посреди рабочего дня? Зато в доме как-то много сделалось горничных. Ибо одну проводил глазами, вторую… Да их же вызывают на беседу! Точно, они по одной ходят в комнатку на третьем этаже. Значит, Сяо Чжань лично опрашивает всех этих сельских женщин — немолодых, коротко стриженных, в бежевых фартуках. Местных. Даже досадно стало — они с ним одинаково мыслят, но Сяо Чжань имеет возможность действовать, а Ибо… Он решительно направился на поиски Сань Шуа. А вот и она, на диванчике под пальмой. Спит, подушки за головой. Ибо аккуратно сел рядом. Сказал тихо, на случай, если Сань Шуа и правда уснула: — Расскажите мне про пруд. Женщина продолжала лежать спокойно, глаз не открыла. — Не мужское это дело, — ответила так же тихо. — Но меня касается. Она молчала так долго, что Ибо уже готов был подняться и уйти. — Его называют Лунным, — она со вздохом села, открыла глаза. — Местные его избегают, потому что знают о его славе. Обратил внимание, все озера и ручьи тут связаны? А этот пруд сам по себе, его питает родник и вода в нем всегда холодная. Может, потому и выбрали его. Чтобы все оставалось в одном месте. — Выбрали для чего? — Для того! Детей лишних куда-то нужно девать было, как ты думаешь? Да ещё если девочки! — Сань Шуа долго молчала. — Лучше, чем им потом мучаться и все равно от голода или болезни умереть. Сразу на перерождение, вроде и добро даже. Пусть родятся в семье, где их ждут! Где судьба получше. Так рассуждали. Ибо смотрел на нее молча, Сань Шуа сжала губы. — Не осуждай. Мужчины… Вам не понять. Это все… Не ваше. Ибо опустил глаза. Склонился так низко, что свесил голову с колен. Сам не знал, зачем, просто стало больно в груди. Вспоминалось все когда-то прочитанное, услышанное на эту тему и — отдельно — выцветшая надпись на деревенской стене. — Мальчик, мальчик, — вздохнула над ним Сань Шуа, потрепала его по волосам. — Радость родителей. Один в семье? Ибо кивнул. Слышал, как Сань Шуа тихо хмыкнула. — Я тоже осталась одна. А моя старшая сестра здесь, в этом пруду. Ибо склонился еще ниже, еле дышал от боли. — Это было до ван-си-шао***, да мы и не бедствовали, у меня есть старшие братья. Но мы с сестрой были двойняшками, — продолжала рассказывать Сань Шуа. — А здесь верят, что если оставить обоих, один второго погубит. Тот, что рождается первым. Я, как видишь, жива. Она помолчала, толкнула Ибо в плечо. — Вставай давай, чего там сопишь. Я тебя виню, что ли? Ты-то при чем. — Но это же все… — он совсем не распрямился, уперся локтями в колени. — Это прошлом? — Мне откуда знать, — проворчала Сань Шуа. — Сейчас, понятно, способов побольше. — Но что ей от меня-то нужно? — Кому??? Ибо поднял на Сань Шуа глаза. Удивление на ее лице его озадачило. — Девочке, — выдавил он и понял, что звучит как идиот, ему про девочек только что рассказывали, их тут, может, сотни. — С кроликом. — Ты про сказочку семьи Сяо? — Сань Шуа состроила гримаску. — Пф-ф-ф. Сам-то ничего в ней странного не видишь? Ибо кивнул. Конечно, он видел. Сколько времени может продержаться в воде ребенок? Какое золото можно за это время отдать? Он задумывался об этом, но решил, что легенда не точна, на то она и легенда. А на самом деле требовали ключи, выкуп или за что-то мстили. Суть-то от этого не меняется, ребенок погиб ни за что. — А как было на самом деле? — Кто ж тебе сейчас про это скажет? — фыркнула Сань Шуа. — И кто кроме старого Сяо это знал? А только это место имело дурную славу задолго до него, и все равно он построил дом здесь. Огненных страстей был человек и большой силы. Ты чего от меня добиться-то хочешь, не пойму? Ибо пожал плечами. — Пытаюсь понять, при чем тут я и что мне делать. — А-а-а-а, — протянула Сань Шуа, лицо ее стало насмешливым. — Хочешь как в кино, с помощью мудрой наставницы победить зло и спасти мир? — Было бы неплохо, — признал Ибо, и оба рассмеялись. — Тогда слушай, дам совет. Тебе нужно найти мудрую наставницу. А я всего лишь старая актриса, — Сань Шуа поднялась. — А что с кроликами? — поспешил спросить Ибо, пока она не ушла. — Ну то есть… Почему они тут везде? — Понятия не имею. Видать, никто их тут не трогает, вот и расплодились! *** День заканчивался, стемнело, и Ибо начал думать, что, может быть, выпить вовсе неплохое решение. Немного, только расслабиться. Он никогда не считал себя очень впечатлительным, но от полутемных углов и лестниц начинало колотиться сердце и давило в горле. Как он ни старался не думать о вчерашнем, оно думалось само. А вечером придется идти в душ… Ведь так? Они ничего толком не оговорили с Сяо Чжанем. Ибо не помнил даже, как пройти на седьмой с шестого. Так что когда Мо Хуа потащила его к столам, он был только рад. И сел с ней рядом, подальше от Сяо Чжаня, потому что рядом с ним таким находиться не смог бы — черные жилет и брюки точно по фигуре, несколько прядей зачесанных назад блестящих волос как бы сами собой ссыпались на лоб, никаких украшений, даже часов не видно из-под широких манжет полосатой рубашки, только он сам как драгоценность со своим точеным лицом, изящными руками и тонкой талией. Линь Си немедленно усадила его рядом с собой и они оживленно о чем-то болтали. Прямо-таки хорошие друзья. Вот только рядом с Сяо Чжанем не такая уж она красотка. Ибо не стал на них смотреть. По крайней мере, часто. Было много вкусной еды, и маотай действительно помогал, а ещё Мо Хуа своим щебетом здорово отвлекала. Потом подсел Чэн Далун и принялся травить свои нескончаемые байки. Было смешно, Ибо ржал, но уже через минуту не помнил, над чем. Расслабленное маотаем тело плохо слушалось, глаза то и дело выхватывали плечи Сяо Чжаня, шею, улыбку, пальцы. Прилипали, хоть по щекам себя бей. В какой-то момент Ибо испугался, что перебрал, принялся пить воду. Второго таскания в душ ещё не хватало! Вода помогала мало. Нужен свежий воздух! Ибо вместе с курильщиками выбрался из-за стола, на их удивление отмахнулся — да не надо ему сигарету! Он просто постоит с ними на крыльце, подышит. В комнате очень душно, лицо горит. Ночь встретила свежестью, шевельнула ветром волосы. Пробежаться бы, но страшно, темно. Ибо сел на край парапета, уставился на луну. Впереди только ее свет, ни одного фонаря. А за спиной — фонарь и под ним болтали, смеялись, зачем-то пинали продюсера Фань. Проспорил, что ли? Ибо заметил краем глаза движение рядом — Кай-Кай. Сел неподалеку, махнул рукой, мол, привет. Ибо махнул тоже, но настроение подпортилось. Явился присматривать? А он что, нуждается в няньках? Ибо поднялся было уйти, но передумал, спрыгнул с парапета. — Пробежишься со мной? Тот кивнул. Ибо потрусил вокруг дома, сначала тихонько, чтобы не навернуться в темноте, а потом, когда глаза привыкли и дышать стало легче, прибавил. Кай-Кай тоже делал вид, что бежит, смешно. И все-таки с ним было спокойней. — И что, так можно? — спросил Ибо, когда молчание затянулось, а темноты стало слишком много. — Просто не уходить после смерти? Кай-Кай по-мальчишески фыркнул. — А что, так можно, видеть мертвых? Не так я себе представлял призраков, подумал Ибо. Не в виде болтливых пацанов точно. — Это не одно и то же, твое кунг-фу сильнее моего. — Наверное. Но я без понятия, как это работает, — Кай-Кай пожал плечами. — Я просто появляюсь и я есть. А про то, когда меня нет, я ничего не помню. Ибо подумал, каково это и чем вообще отличается от обычной жизни? Только тем, что он считаем себя живым? Ибо мотнул головой, отгоняя от себя такие мысли. Это маотай ещё не выветрился. Сказал решительно: — Я думаю, все дело в этом месте. Оно так действует. — Может, ты и прав, — легко согласился Кай-Кай. — Тебе что, совсем не интересно понять? — Не-а, уже нет. Ну да, что для Ибо шокирующая новость, то для Кай-Кая привычное дело. Сколько уже прошло, лет тринадцать? Ибо не знал, о чем ещё говорить, Кай-Кай не помогал, и завершали круг они молча. Сначала из-за черной махины дяолоу показалась луна, затем стал виден подсвеченный желтым светом фонаря каменный массив основания башни. Разгоряченный, Ибо с разбегу запрыгнул на парапет и немедленно налетел на Сяо Чжаня. Охнул, отшатнулся, был сцапан за рубашку на груди. Сяо Чжань подтащил его к себе ближе, прошипел в лицо: — Мне сказали, ты спрыгнул и унесся куда-то в темноту! — Я… Голову проветрить! Пальцы Сяо Чжаня мяли и тискали ткань на груди Ибо, злые глаза шарили по лицу, но губы оставались сжатыми в линию. — Я с ним был, — сказал Кай-Кай издали. — Не психуй. Один кружок вокруг дома. Сяо Чжань все так же молча отцепился от рубашки Ибо, отошел на шаг. Сунул руки в карманы. Резко развернулся и исчез в доме. — Эй, — сказал Ибо в закрывшуюся дверь. — Блядь. Обернулся в поисках Кай-Кая — ему смешно, небось? Никого не было. В кармане завибрировало, и Ибо подскочил от неожиданности. Он успел привыкнуть, что телефон лежит в комнате! А теперь его и оставить негде. Лэ-Лэ? — Не спишь? Я тут просто увидел кое-то. От нечего делать просматриваю снятое… — Не сплю, — поспешил заверить Ибо. — И кто там? — Погоди, не так быстро, — хмыкнул Лэ-Лэ. — Пока ничего такого не было. Но есть одно наблюдение. — Хорошо, говори. — Ты же знаешь, что у тебя нет определенной горничной? Их несколько, они убираются по какому-то графику или сменам, не знаю. Так вот, женщины разные, но одну вещь они делают одинаково. Они как будто, — Лэ-Лэ сделал паузу, Ибо прямо-таки увидел, как он чешет затылок, — избегают умывальника. Одна даже тряпку на него накидывает, пока все протирает. Рукой прикрываются. Голову наклоняют или отворачивают. Но я же его проверял, там не было камеры. Так чего они? Какое-то суеверие? — Странное дело, — выдавил Ибо. Прижался спиной к двери дома. — Давай я сам ещё посмотрю. И спрошу. Спасибо, Лэ-Лэ. Он перевел дыхание, потер о штаны пальцы, показалось вдруг, что они мокрые. Как тогда, когда он гладил резного кролика на раме… Ибо бросился в дом. Протолкался через шумную веселую толпу к Линь Си, но Сяо Чжаня рядом с ней не было. Привстал на цыпочки, пытаясь его высмотреть. — А, малыш Бо! Набегался? — рассмеялся кто-то над ухом. Ибо не ответил. Да где Сяо Чжань??? Вон он! Сидит рядом с Мо Хуа! Ибо бросился к нему. — Можно на минуту? Дело… Вокруг что-то говорили, Ибо тащил Сяо Чжаня за рукав в коридор. Там быстрым шепотом рассказал, что только что услышал и вспомнил. И только когда лицо Сяо Чжаня смягчилось, понял, что тот все ещё был зол. Но теперь уже нет? Ведь нет? — Вот это новости… Так. Давай знаешь что… — Сяо Чжань поманил Ибо за собой. — Давай отыщем Лу Хаиня. Главный художник и его огромные очки нашлись довольно скоро. Лу Хаинь с Пу Дань и парой звукооператоров резались в карты и оторвать его от этого занятия удалось не сразу. — Лао Лу, вы нам нужны как эксперт, — напирал Сяо Чжань. — Мы с Ван Ибо поспорили, без вас никак. — А? Видали? Этот кон за мной! — Лу Хаинь шмякнул картами по столу. — Так-то! Ну давайте, что за спор? — У меня в комнате есть умывальник… — Погоди-погоди, — выставил ладонь Лу Хаинь. — Давай все подробно. Какая у тебя комната? — Шестой этаж, от лестницы налево. — Помню, — кивнул Лу Хаинь. — Это где выход на галерею… — Да. — …там у тебя кровать-лоханьчуан с резной сценкой охоты, кресло… — Нужен только умывальник, — вмешался Сяо Чжань. — Помните, Лу-лаоши, который я принял за старинный, а вы научили меня отличать. — Когда наклоняешь… — Да-да, — радостно перебил его Сяо Чжань. — Когда наклоняешь! А над ним висит зеркало. — Зеркало! — кивнул Лу Хаинь. — Вот оно и правда старинное. Думаю, конец девятнадцатого века. Только сильно повреждено влагой, серебряная амальгама с пятнами, у рамы резной буковой облез лак. Его бы отреставрировать, а так куда… Пришлось убрать. — Откуда убрать? — замер Ибо. — Из комнаты на втором этаже, третьей по коридору слева, — не задумываясь доложил Лу Хаинь. — Оно туда ну никак не вписывается, хотя в свое время вещь была дорогая. — Мы ни у кого это зеркало не купили, оно из этого дома? — переспросил Сяо Чжань. — Если только его не купили и не принесли в дом до моего приезда, — уточнил Лу Хаинь. Отпустив художника играть дальше, Ибо с Сяо Чжанем вернулись в коридор. Смотрели друг на друга, взбудораженные открытием. — Лунный пруд! — шептал Ибо в лицо Сяо Чжаню. — И зеркало пятнами как луна. Кролики! И оно было мокрое, я трогал! Местные его избегают, пруда тоже! — И ты в него смотрелся. — Да, несколько раз. — Вот так ты и попался, — выдохнул Сяо Чжань, глядя Ибо в глаза. И от того, как он смотрел, стало горячо щекам и шее. Ибо сглотнул, отступил. — Ну… вот. Теперь все немного понятней. — Да, — Сяо Чжань прокашлялся, поправил волосы. — Я завтра расспрошу горничных ещё раз. Помолчали. Нужно было возвращаться на вечеринку, но никто не двигался первым. Сяо Чжань поддернул рукав рубашки, часы на запястье все-таки были. — Через час поднимайся, — сказал едва слышно. — Ты же, наверное, не помнишь, как ко мне пройти? Ибо покачал головой. — Я подожду тебя на шестом, — Сяо Чжань решительно развернулся и ушел туда, где продолжалось веселье. *** Час тянулся и тянулся. Ибо успел выпить пару рюмок, а то голова от пробежки и открытий совсем уж прояснилась, среди общего веселья становилось неловко. Потанцевал с Мо Хуа и девочкой-гримером, а потом слинял к Чэн Далуну травить байки, но было не смешно. Попытался принести с соседнего стола блюдо с цзяоцзы и уронил. Принялся их собирать, его утащили в компанию к Линь Си. Там он зачем-то начал показывать фокусы… — Пойдем, меня проводишь, — раздалось за спиной. Это Сань Шуа решительно стиснула его локоть. Ибо скосил глаза на ее часики — Сяо Чжань уже ждет! Наверное. Шумная вечеринка осталась внизу, Ибо топал по лестнице, как машина — левая, правая, левая-правая. Не думать, не думать. И когда останавливались передохнуть, не думал. На шестом уже сообразил, что надо было рассказать про открытие Сань Шуа, но слишком билось сердце — от всего. От того, что сейчас она скроется за дверью и он останется в полутьме один. От того, что Сяо Чжань не дождется его. И от того, что дождется — тоже. — Ибо? — раздалось тихое за спиной, он поспешил обернуться. Сяо Чжань отделился от тени, сначала лицо, руки и белый воротник, потом весь. — Идем? И протянул ладонь. Ибо смотрел на нее, не решаясь коснуться. Ничего проще — встретить протянутую руку своей. И так сложно, если этот человек… — Тебе ничего не нужно? — Сяо Чжань кивнул на дверь комнаты Ибо. — Я могу… — Нет, — Ибо сжал его ладонь. Сердце ударило колоколом. — Идем. — Запоминай, как открывается, — Сяо Чжань показал механизм. Ибо старался следить, но важнее казалось тепло руки. Дыхание. Запах волос, совсем близко. Дверь за ними закрылась, со щелчком загорелась лампа над узкой лестницей. Сяо Чжань двинулся по ней первым, Ибо держал его руку, смотрел снизу. — Линь Си уезжает, — сказал Сяо Чжань. — Ты можешь, если хочешь, занять ее комнату. Заболело в груди. Сяо Чжань сам не рад, что позвал к себе? Он прав. Конечно, прав, он видит, что Ибо рвет крышу, это так непрофессионально с его стороны, это нужно прекратить… И что ему ответить? Предложи Сань Шуа? Или просто — не хочу? Или ещё проще — хочу быть с тобой? — Это будет слишком… вызывающе, — пробормотал Ибо. — Она ведь выбрала себе лучшую комнату. Я бы не хотел… — Ты прав, это плохая идея, — рука Сяо Чжаня крепче сжала обмякшую было ладонь Ибо, и показалось, что он улыбается, но лампа светила слишком тускло, теней двигалось слишком много. А потом он обернулся, и Ибо встретился с его откровенно сияющим взглядом. Перескочил ступеньку, поймал лицо Сяо Чжаня в ладони, смял губы своими, целовал так, как всегда хотел — до боли, чтобы жгло, чтобы задохнуться… И отшатнулся. Прянул назад, прижался к стене, тяжело дыша. — Прости, я … Сяо Чжань стоял рядом, плечом к плечу. Молчал, смотрел куда-то вверх. — Это было непрофессионально, — прошептал Ибо. Хотелось умереть. Исчезнуть. — Недопустимо. — Да. И я старше, — Сяо Чжань повернул голову, чтобы смотреть на Ибо. — По возрасту, по положению. Не тебе решать, правда? Ибо сглотнул. — Как это выглядит? — продолжал говорить Сяо Чжань, глаза его поблескивали, Ибо смотрел в них, не отрываясь. — Просто стыд до такой степени не разделять личное и рабочее. Так ни за что не стать профессионалом, верно? — Прости… — прошептал Ибо. Глаза жгло и давило горло. — И ты меня. Губы и пальцы Сяо Чжаня были нежными, они ласкали скулы Ибо, веки, шею, и слезы полились сами собой, глупые слезы огромного облегчения. Он всхлипнул, ткнулся Сяо Чжаню в шею и застонал, счастливый, когда его стиснули сильные руки. Оплел своими, прижался всем телом. — Такой открытый, — шептал Сяо Чжань ему в ухо, целовал в висок. — Ты такой… Я думал, может, обойдется, не сложится, как-то пройдет само, но ты… — Будто я не старался, — бормотал Ибо. — Я ещё в пятнадцать поклялся, что никогда. Работа отдельно, личное… Рука Сяо Чжаня скользнула от ремня ниже, огладила и смяла задницу Ибо, и он задохнулся, застонал. Прижался животом крепче, запустил под него руку — члену Сяо Чжаня тесно, ему нужно помочь. Пуговки. Много-много пуговок. Ибо расстегивал их по одной, дышал Сяо Чжаню в рот, ловил его вздохи, пока проворные пальцы пробирались в его штаны, теребили ткань, звенели ремнем, терли крепко от головки вниз, потом обратно. Ибо не выдерживал этой пытки, толкался пальцам навстречу, ловил рот Сяо Чжаня, вылизывал, трахал языком, и когда они, теплые, сильные, стиснули его член, ловко растерли смазку и задвигались ритмично, коротко, Ибо охнул, попытался что-то сказать, отстраниться, но горячая волна уже покатилась вверх, а Сяо Чжань сжимал подбородок и шептал: — Смотри на меня. Смотри на меня. Ибо смотрел. Тонул. Сгорал, содрогаясь. А потом сполз по стене на ступени. Пальцы плохо слушались, Сяо Чжань помогал. Наконец освобожденный член качнулся перед лицом. Ибо поймал его губами, обвил языком, поднял на Сяо Чжаня глаза — смотрит? Еще как. Ибо медленным тугим движением всосал член, наслаждаясь тем, как мученически изламываются брови Сяо Чжаня. Провернул язык, легко соскользнул. И наделся снова. Он ускорялся понемногу, не сводя с лица Сяо Чжаня глаз, чтобы видеть, как ему нравится, чего он хочет больше, дойти до точки, когда округлится рот и задрожат ресницы, сжать крепко его бедра и в несколько коротких глубоких толчков заставить кончить. А потом подтащить к себе, мягкого, оглушенного оргазмом, и целовать. Сидеть на каменных ступенях в тусклом коридорчике и шептать друг другу что-то глупое. Улыбаться друг в друга. И этого было так много, что сердце кувыркалось рыбкой и хотелось орать от безбрежного, бесконечного счастья. — Два пьяных идиота, — фыркал Сяо Чжань куда-то в волосы. — Завтра будем загоняться. Ибо кивал. Обязательно. А пока можно совать нос за воротник рубашки Сяо Чжаня, прихватывать губами нежную кожу шеи и улыбаться. *** — Ну не кролика же мне с собой таскать! — простодушно заявила первая же горничная. Повисла пауза. — Вы не смотрите в зеркало, чтобы не таскать кролика? — уточнил Сяо Чжань. — Так да. Жить-то охота, — хохотнула женщина. — А вы, может, не знаете просто? Ну кролика, их тут полно. Можно кошку там или кого не жалко. Все не человек, верно? — Мы не в курсе местных обычаев, — сухо сообщила администратор Жань. — А это и не обычай, это только тут так, потому что зеркала в этом доме порченые. Вот мы в них и не глядим. Здесь случаев было много, мы-то знаем. — Много случаев? — вмешался Ибо. — Так да. Кто умом тронется, а кого и до смерти заиграет. Это давно здесь, все знают. Такое место! Мы вам, госпожа Жань, сразу говорили, что мало тут желающих работать. Мы вот пятеро посмелее, а так и не хотят никто. По лицу администратора Жань было видно, что она думает о проклятых зеркалах и всяких хитростях по набиванию себе цены. — Так для чего кролик? — уточнил Сяо Чжань. — Ну в зеркало его показать. Чтоб на него этот позарился, а не на тебя, — горничная сунула руки под фартук и нарочно громко, для администратора Жань, добавила: — Му-чжун! Навродь ребенка такой, играет тоже, только страшный, как демонам положено. — Интересные у вас тут обычаи, — рассмеялся Сяо Чжань. — Спасибо, тетушка, можете идти. И вы, госпожа Жань. Хорошо, что все прояснилось таким забавным образом. Когда женщины вышли, с лица Сяо Чжаня исчезла улыбка, Ибо потер шею, выдохнул. В голове так и крутилось прозвучавшее “заиграет”. Вот, значит, к чему считалочка. Эта тварь как ребенок. Ибо сделал глубокий вдох, посмотрел на Сяо Чжаня. — Ну и заплелось здесь. Демоны, дети, твои предки… — Как старому дому положено, — усмехнулся Сяо Чжань. — Давай сожжем эту дрянь? — Дом??? — Зеркало. Не знаю, что ещё со всем этим делать, — и добавил с неловкой улыбкой: — Я не Вэй Усянь. Ибо улыбнулся,толкнул его плечом и вышел. Не нужно, чтобы их видели вместе. Для всех Ибо живет на шестом и с ним ни-че-го интересного не случалось. Пускай так и думают, съемок осталась неделя. Всего неделя. *** — Поверить не могу, что мы этим занимаемся, — ворчал Ибо, пока они шагали к пруду. Зеркало они замотали в тряпку и спустились отдельной лестницей уже после заката, чтобы никто их за странным занятием не застал и из окна не увидел. — И что во все это верим, всерьез обсуждаем, — согласился Сяо Чжань, — Пытаемся разбираться, будто можем! Но это не так. Никто уже не расскажет, зачем прапрадеду приспичило строить дом в этом месте. — Мог считать все это сказками. Я бы считал. Сяо Чжань пожал плечами. Ибо боднул его головой, подбадривая. — Может, так. Но была же у него какая-то причина поселиться от всех отдельно? Зачем, если время было опасное? С девочкой этой тоже ничего не понятно. — В памяти все перемешивается, — Ибо переложил зеркало под другую руку. — Если примерно в одно время погиб ребенок и было нападение, все могли смешать с дурной славой пруда и вот вам красивая печальная история. Сяо Чжань кивнул. Они вышли на дощатый настил, остановились. Воду серебрила луна, шелестели черные листья-тени, к беседке вела ровная, без дыр, дорожка. Ибо поежился, Сяо Чжань взял его руку. — Не пойдем туда. Просто закинем подальше. — Давай я, — предложил Ибо. Треснуть зеркалом по башке той твари, что его пугала. — Нет, это дом моей семьи, — Сяо Чжань взял зеркало поудобнее, взвесил в руке, примериваясь. А потом с широким замахом швырнул его в воду. Зеркало вошло в нее углом, почти без плеска, только рябь по воде пошла и чаще стали накатываться на берег крошечные волны. Было тихо. Светила луна. — Что, и все? — спросил Ибо шепотом. — Тоже думал, что это будет как-то эпичней? Они неуверенно рассмеялись, прижались друг к другу крепче. — Что мне с ним делать? — спросил Сяо Чжань, не отводя от пруда глаз. — Зарыть его, может? Освятить? Как вообще такие вопросы решаются? — А что, если никак? Это все было задолго до нас. Кто мы с тобой такие, чтобы вмешиваться? Сяо Чжань повернулся, чтобы внимательно посмотреть на Ибо. — Нет, ну правда. Мы просто люди. И ты ведь... — Ибо замялся, стрельнул глазами по сторонам. — Ты ведь всегда знал, что здесь что-то не так. В этом месте. Сяо Чжань долго молчал, потом вздохнул. — Ты про Кай-Кая? — Да. И ты все равно сюда приезжал. А теперь хочешь все изменить? Сяо Чжань долго смотрел на тихий ночной пруд. — Я здесь месяцами жил, когда произошла та история. И становилось легче. Никаких странных штук не случалось, мне было хорошо и спокойно. Я и подумать не мог… Ну да, Кай-Кай. Но про такие вещи никогда не знаешь, насколько они необычны, никто же не признается. И я думал, может, такое случается, просто это слишком странно, чтобы рассказывать другим. — Ну вот видишь. Этот дом тебя любит. — Ибо потер нос. — А ко мне, может, ревнует? Сяо Чжань возмущенно толкнул его в бок. — Тебе просто не повезло с зеркалом! Его могли и в другую комнату повесить. Ай-й-я, комары! Пошли уже домой. — Стой. Ибо вытянулся, прислушиваясь. Что-то очень тихое, почти на грани слышимости… — Песня, — выдохнул Сяо Чжань. — Это она? Ибо кивнул. Сделалось жутко. — Пойдем, — Сяо Чжань крепко взял его за руку. — Мостки разберу и сделаю ограждение. Пусть все эти луны и кролики теперь сами с собой разбираются. Обратный путь они проделали гораздо быстрее. По лестнице почти бежали. На шестом Ибо задержался. — Погоди. — Он подошел к двери своей комнаты, из-под которой по-прежнему пробивался голубоватый свет, Суй Цзе каждый вечер включала лампу. Толкнул. Подошел Сяо Чжань, встал рядом. Они оба смотрели с порога на зеркало, висящее на прежнем месте. — Ну, теперь понятно, почему никто до нас не додумался его выбросить, — подвел итог Ибо. — Думаешь, сжечь тоже не выйдет? — Думаю, уже пробовали. — Но можно перевесить! Ибо дотянулся до ручки и закрыл дверь. — Тут все равно никто пока не живет. *** Звонок раздался, когда Ибо почти заснул. На ощупь пошарил рукой, сощурился на экран. — Кто в такое время? — пробормотал в подушку Сяо Чжань. — Лэ-Лэ. Ибо включил громкую связь. — Привет, я опять поздно, не спишь? — Нет, ещё нет. — Я только сейчас отсмотрел дневные записи. Ибо привстал на локте. — У тебя очень радостный голос. — Ещё бы, — Лэ-Лэ хохотнул. — Мы его сцапали! — Да? И кто это? Сяо Чжань заинтересованно развернулся, сна ни в одном глазу. Рука Ибо сама собой потянулась погладить его по щеке. — Я в лицо его не знаю, сейчас скину тебе видео. Но там все отлично видно. Он рылся в твоих вещах. Все, Бо-Бо, дело сделано! — Лэ-Лэ, с меня причитается! — Сегодня тебе будут сниться хорошие сны! Со смехом распрощавшись, Ибо включил видео, Сяо Чжань из-за спины пристроил подбородок ему на плечо. На экране было отчетливо видно, как человек роется в шкафу, потом подходит к столу и кладет на него лист бумаги. Довольный собой, осматривает комнату. Подходит к зеркалу, поправляет волосы. Делает фото комнаты и выходит из нее. — Нам не придется ловить кролика, — промурлыкал Сяо Чжань. — Этот идиот сам выбрал свою судьбу! — Это ему за того пушистого, которого он убил и раскидал. Кто он такой вообще? — Помощник осветителя, если не ошибаюсь. Скинь мне видео, покажу Пу Дань. — Ну уж не-е-ет, — Ибо рухнул в подушки, улыбнулся злорадно. — Не так быстро! Подождем недельку. — Согласен. Теперь ему водить.— Сяо Чжань подтащил Ибо ближе к себе, прижал спиной. Ибо повозился, устраиваясь удобней в его руках. — Думаешь, настала его очередь слушать песенку? — Уверен. И Кай-Кай не откажется повеселиться. Ибо хихикнул. — Спи давай, — проворчал из-за спины Сяо Чжань. — Я из-за тебя уже дважды переносил начало съемок. Третьего раза не будет. — Из-за меня? Хочешь сказать, это моя вина?? — Не вина, а заслуга, — Сяо Чжань чуть пихнул его коленом. — Кому бы ещё я позволил. Ибо фыркнул, но спорить не стал. Уже за полночь, а вставать в пять. Он вообще хоть раз нормально выспится в этом доме? Сяо Чжань дышал за спиной ровно и спокойно, Ибо тоже закрыл глаза. — А знаешь, — снова заговорил Сяо Чжань, теперь очень тихо, — я хотел сделать все правильно. Дождаться, когда закончатся съемки, пригласить тебя куда-нибудь… Чтобы мы были не режиссером и актером, а просто друзьями. Как думаешь, мы можем? — По-твоему, друзья вот так спят? — Эту станцию мы, кажется, проехали. Но я все равно хотел бы… — Сяо Чжань чуть помолчал. — Встретиться с тобой после съемок. У Ибо дрогнуло сердце, губы сами собой поползли к ушам. Хорошо, Сяо Чжань не видит. Не знает, как Ибо боялся заговорить об этом. Он повозился, хмыкнул: — Как будто у тебя есть варианты. Я так просто не отстану. — На Рождество, м? — прошептал Сяо Чжань. — Ты празднуешь Рождество? — С тобой буду. — Такие розовые сопли. — Ибо дотянулся до руки Сяо Чжаня перед собой и накрыл своей. — Мне нравится.