фейерверки

Тэхён опускает глаза на загоревшийся экран телефона и смущенно улыбается сидящей напротив Ынджи. — Извини, ты не возражаешь, если я выйду на минутку? Нужно ответить на звонок, а ты пока закажи что-нибудь на свой вкус… Ынджи улыбается в ответ, пожимая плечами, и Тэхён хватает со спинки стула свое пальто, поспешно повязывает на шею шарф и выходит на заснеженную террасу. — Алло? — Папаша! — тут же недовольно говорят в трубку. — Где наши алименты? — Алименты? — удивляется Тэхён. — Уже кончились? Я отправлял в начале месяца, вы там что, деньгами дом топите? — Ну извини, медицина нынче дорогая. Ты бы знал, если бы интересовался жизнью своего сына хоть немного. — Медицина? — тут же тушуется Тэхён. — Что случилось? — Ничего, — смеется Чонгук, тут же прекращая их шуточную перепалку. — Бам-и вдруг начал хромать вчера утром, я тут же отвез его к ветеринару, а тот говорит, что Бам просто симулирует. Вечером он хромал уже на другую лапу. — Боже мой, — выдыхает Тэхён, прикрывая лицо ладонью. — Не пугай так. Дорого вышло? — Все нормально, это на мне. Я хотел спросить, когда ты придешь повидаться. Бам соскучился. — Я пока не знаю. Может, после Рождества, но это не точно… Тэхён кидает взгляд на широкие окна, ища глазами Ынджи в полузаполненном зале. Как-то невежливо уходить от нее на свидании, чтобы поболтать со своим бывшим, да и на террасе слишком холодно… Наверное, стоит перезвонить попозже, как он вернется домой. Ну, и как останется один. Правда, Ынджи за столиком нет. И — Тэхён приглядывается — нет ее шубки на вешалке. Тэхён, внезапно похолодев (хотя, казалось бы, куда еще сильнее), оборачивается ко входу. Ынджи смотрит на него с ужасом. Он на нее — с ужасом не меньшим, уже предчувствуя, как придется объясняться. — Я перезвоню, — бросает Тэхён в трубку. — Ынджи-я! Ты давно тут стоишь? — Алименты? — шепчет Ынджи, и Тэхён тут же понимает, что да, давно. — Ты мне ничего не забыл рассказать? Тэхён торопливо качает головой. — Нет-нет-нет, ты все не так поняла. Это не… — У тебя есть ребенок? Тэхён, это шутка какая-то? — Да, вот именно, шутка! Ребенка нет, но есть собака. Мы с мо… ей бывшей завели пса, потом не могли придумать, с кем его оставить, вот и содержим вместе… Ужас на лице Ынджи становится еще явнее — Тэхён надеется, что не из-за того, что его заминка была слишком очевидной. Он еще не рассказывал ей, что бисексуален — да и не собирался. — Ты общаешься с бывшей? — Только из-за собаки. Правда. Я вас как-нибудь познакомлю — не с бывшей, с собакой, — он просто чудесный. Вы точно друг другу понравитесь, его зовут Бам, он доберман, и… Ынджи делает шаг назад. — Я не люблю собак. — Оу. — Тэхён теряется со словами. Сказать ей, что Бам живет у него каждый нечетный месяц, или пока не стоит? — Слушай, Тэхён. Не подумай, что я ревнивая или что-то в этом роде… Но мне кажется неправильным, что ты общаешься со своей бывшей за моей спиной. Как-то это нечестно. — Только по поводу собаки. — Ну и что! — восклицает она. — Общаешься же! В общем, если ты хочешь, чтобы у нас что-то вышло… Тэхён мигом теряет всякое желание оправдываться. — Ты ставишь меня перед выбором? — вскидывает брови он. — Разве это плохо? Выбирать между своей бывшей и своей девушкой? — Я не общаюсь со своей бывшей! — Хорошо, между собакой и мной! Кто тебе дороже? Тэхён хмыкает, отводя взгляд. С Ынджи они знакомы чуть меньше месяца, Бама же они приютили четыре года назад. Тем более, мама всегда учила, что если кто-то ставит его перед выбором, то выбор не стоит делать в их пользу. — Ответ тебе не понравится. Ынджи даже слов не находит, открыв рот от возмущения. Вот так и кончаются очередные отношения Тэхёна. Антирекорд какой-то — и месяца не протянули. Хотя если учитывать ту девушку, которая таинственным образом исчезла спустя неделю… Тэхёну, если хорошо подумать, не очень нужны отношения. У него есть любимая работа, пес, друзья — в том числе и его бывший, с которым они остались в прекрасных отношениях. А еще есть мама, которая при каждом удобном случае напоминает, что «ты сам не свой, как расстался с Чонгук-и». Тэхён понимает, что она необъективна: дело совсем не в том, что он «сам не свой», а в том, что маме Чонгук очень нравился. Насколько Тэхён знает, они до сих пор поздравляют друг друга со всеми праздниками, хотя прошло уже больше года… И вообще, сам он свой. Он взрослый, самодостаточный мужчина, он не умрет, если не будет ни с кем встречаться. На Рождество они с Ынджи планировали отправиться на отдых к морю ровно на неделю: так, чтобы отметить там еще и Новый год. Теперь, когда планы изменились (в срочном порядке пришлось возвращать билеты и отменять бронь), ему совершенно нечего делать — к родителям он уже вряд ли успеет. Поэтому рождественским утром он пишет Чонгуку и едет поздравлять своего сына. — С Рождеством! Знакомая квартирка на седьмом этаже встречает его запахом воспоминаний и имбирного печенья. А еще — Бамом, который мигом вылетает в коридор и, бешено виляя хвостом, бросается к нему. Тэхён вручает Чонгуку пакет и опускается на корточки, чтобы почесать Баму уши и стойко выдержать слюнявые собачьи поцелуи в нос. — И тебя тоже. — вскидывает брови Чонгук. — Я думал, у тебя были планы на сегодня. — А, это… Планы поменялись. Чонгук фыркает. — Она все услышала, как я понял? Тэхён вздыхает, не глядя на него и почесывая ошалевшему от счастья Баму макушку. — Услышала. — Ты же все объяснил? — Угу. Она не захотела слушать. Ее слишком напрягло то, что я до сих пор с тобой общаюсь, и что я не рассказал ей про своего внебрачного сына… Что поделать. Участь отцов-одиночек. — На секундочку, — смеется Чонгук. — Сейчас отец-одиночка я. Ты им будешь только в следующем месяце. — И он, подумав немного, добавляет: — Только не загоняйся сильно по этому поводу. Найдешь ту, которая будет готова принять тебя таким, какой ты есть. Тэхён вздыхает. — Да. Обязательно. Достанешь из пакета шлейку? Хочу выгулять Бам-и… И, это, я взял тебе пирог и немного кексов, так что на твоем месте я бы так пакетом не размахивал. Чонгук, до этого болтавший пакетом в воздухе, смотрит на него с удивлением. — Да ты чего. Не стоило. — Брось. Не мог же я прийти с пустыми руками к отцу моего сына. Чонгук улыбается себе под нос, протягивает ему шлейку, и Тэхён предлагает Баму ее понюхать. — Ну, тебе нравится? Я взял еще несколько игрушек, но это уже после прогулки… Бам лижет шлейку, а потом — снова его нос: значит, нравится. Зима в этом году выдалась прекрасная: не слишком холодно, но и не слишком тепло, чтобы выпавший снег начал таять. Коммунальщики, само собой, снег с тротуаров давно убрали, но аккуратные шапки на клумбах и газонах все же красовались. Красиво: все как с открытки, и район по пути к парку так очаровательно украсили гирляндами и искусственными ветками… Такой яркий контраст с прошлой зимой, когда все праздники шел проливной дождь, и на улице было ровно так же мрачно, как и у него на душе. Расставание тогда далось ему очень тяжело. С Чонгуком они встречались солидных семь лет. Вроде, тот срок, когда отношения давно должны перейти на следующую стадию — ту, что с кольцами, обменом клятвами и с гордым статусом «женаты». Нормальные отношения. Гетеросексуальные. Ну, по крайней мере, Тэхёну раньше так казалось. Не поймите его превратно: осознание собственной бисексуальности в свое время далось ему очень тяжело и с затянутой стадией отрицания. Потом он стал пробовать. Из любопытства. Стал встречаться с Чонгуком. Из любопытства. Остался с ним на семь лет. Из… Нет. Ему всегда казалось, что, мол, можно нагуляться, пока еще молодой, а потом остепениться, но уже с девушкой. А потом, когда он опомнился, не за горами маячил тридцатник, мама начала намекать, что совсем не против, если они с Чонгуком свяжут себя узами брака… А потом случилось это. Ночь после Чусока, когда они вернулись от родителей в эту самую квартирку на седьмом этаже, уже лежали в кровати, и сам Чонгук, робко и неуверенно, сказал: «Я хочу сделать тебе предложение. Не сейчас. Просто хочу, чтобы ты был готов». И… да, Тэхён испугался. Опять же, не поймите его превратно: Чонгука он любил. Очень. У них были идеальные отношения, идеальная жизнь с совместными прогулками с собакой, ласковыми поцелуями по утрам, милыми записками на холодильнике и долгими вечерами перед телевизором под одним одеялом. Он боялся не ответственности, и даже не пресловутой бытовухи: в нем говорило давление общества. Об их отношениях до сих пор знали только самые близкие, на семейных праздниках они представлялись друзьями, коллегам говорили, что живут с соседом, в отелях бронировали номера с отдельными кроватями… Женитьба? Да их бы сожрали заживо. И… вот. Семь лет остались только призрачным напоминанием. Чонгук идет дальше. А Тэхён пока только пытается. Тэхён не сразу понимает, что остановился посреди тротуара, а Бам сидит перед ним и смотрит на него круглыми грустными глазами, наверняка почувствовав его настроение. — Извини. — Тэхён треплет Бама по макушке. — Все в порядке. Хочешь зайти на собачью площадку? Домой они возвращаются спустя добрых два часа: когда Тэхён уже не чувствует пальцев на ногах, а Бам только начал входить во вкус. Тэхён предвкушает, как придется ехать домой по рождественским пробкам; ну, он хотя бы сможет включить в машине обогрев, так что не так страшно… — Ну как? Нагулялись? Квартирка на седьмом этаже встречает его запахом воспоминаний, имбирного печенья и Чонгуком, который выходит, чтобы поприветствовать все такого же безумно счастливого Бама. — Вымотался, — выдыхает Тэхён. — Старею, видимо. Тебе стоит подыскать кого-нибудь помоложе, чтобы эксплуатировать его как выгульщика собак. Чонгук смеется. — Приму к сведению. Проходи. — О. — Тэхён теряется. — Да нет, я, наверное, домой… — Проходи-проходи, — настаивает Чонгук. — Не могу же я отпустить отца своего сына без чая. Тем более, теперь ревновать некому, верно? Тэхён не сопротивляется — не особенно хочется. Возвращаться в квартиру Чонгука каждый раз ощущается горько-сладким; Тэхён знает наизусть все до последнего квадратного сантиметра. Они вместе делали ремонт несколько лет назад (рассорились, когда красили стены, а потом долго мирились на полу посреди малярного скотча и кисточек), покупали вместе всякие безделушки для интерьера, а потом сбивали (и иногда даже разбивали) их в порыве страсти на не предназначенных для этого поверхностях… Правда, фотографии с холодильника — полароиды и многочисленные кадры из фотобудок — пропали. Одна из них осталась у Тэхёна: та, когда они возили двухмесячного Бама на его первый прием к ветеринару и заскочили в фотобудку. Чонгук там гордо показывает Бама на камеру, пока Тэхён целует его (Чонгука, не Бама) в щеку, а сам Бам смотрит в объектив круглыми щенячьими глазами. Сам Тэхён убеждал себя, что это просто хорошее воспоминание о тех временах, когда Бама еще можно было поднять на руки и не надорвать себе спину. Чонгук не замечает его душевных метаний: он ставит на стол две кружки с горячим чаем и принесенный пирог с шоколадными кексами — из соседней пекарни, его любимые. — Присаживайся. Ты же никуда не торопишься? Тэхён хочет ответить: «было бы куда», но вовремя прикусывает язык. — Не-а. Главное, выехать до пробок, так что часок у меня есть. Чонгук садится напротив. Бам ложится под стол у их ног и почти сразу же начинает сопеть, засыпая. Тэхён отчаянно пытается найти тему для разговора. Неважно, сколько пройдет времени: Тэхён никогда не перестанет чувствовать неловкость. Да, они расстались друзьями и все дела, но оговорка про семь лет отношений никуда не денется. — Как твои родители поживают? Чонгук оживляется; кажется, не один Тэхён мучительно выдумывал тему для разговора. — Знаешь, прекрасно. Они наконец-то решились переехать за город, так что в следующем месяце буду помогать им с переездом. — О, поздравляю! А куда? — Нашли частный дом в часе от Кимхэ. Мама скидывала фотки: там, судя по всему, огромная территория под сад. — Он делает несчастное лицо. — Она говорит, чтобы я взял отпуск весной, чтобы «отдохнуть» у них, но что-то мне подсказывает, что отдыхать я не буду. Тэхён смеется. — Боже. Помнишь, как тетушка Джиу приглашала нас «погулять» на ее ферме? Чонгук улыбается. — Первым делом про это и вспомнил. Воспоминания всплывают, всплывают и всплывают; Тэхён никогда не пытался подавлять их, прятать, отметать как нежелательные и ненужные — это были хорошие воспоминания, бесценный опыт и всякое такое. Но кто бы знал, как иногда больно от них становилось… — Слушай, я вот спросить хотел, — говорит Чонгук, опуская глаза в свою кружку с чаем. — У тебя есть какие-нибудь планы на новогоднюю ночь? Тэхён вскидывает брови. — Нет. Уже нет. А что? — Ты не мог бы забрать Бама к себе на день раньше? Извини, что так поздно говорю, но… Ты же знаешь, как он реагирует на фейерверки. В прошлом году он от страха чуть с ума не сошел. Я просто подумал, что раз ты живешь дальше от центра… Бам, услышав свое имя, просыпается и принимается очень тщательно облизывать Тэхёну лодыжку. — Черт. Извини, я до сих пор не заменил оконные рамы… У меня дома слышимость, как в картонной коробке. Чонгук вздыхает и трет лоб. — Не извиняйся. Мне нужно было думать раньше, не знаю, снять заранее домик где-нибудь за городом… Я просто не хочу, чтобы было как в прошлом году. Тэхён помнит: Чонгук рассказывал ему, что они с Бамом закрылись в ванной, но тот все равно забился за унитаз и не вылезал оттуда еще целые сутки. Бам всегда боялся громких звуков, а ежегодный фейерверк на Новый год для него был сущим кошмаром. Это стало своеобразной традицией: праздновать до полуночи, а за несколько минут до нее баррикадироваться в ванной, заткнув щель между дверью и полом полотенцами, и оказывать Баму всяческую психологическую поддержку. Обычно это срабатывало. Но не в тот год — не тогда, когда второй хозяин внезапно пропал и начал объявляться только по выходным. — Слушай… Я мог бы приехать на пару часов. Переждали бы фейерверки вместе. Чонгук ахает. — Ты серьезно? — Да, почему нет? Все равно максимум, что я планировал — это выпить пива и завалиться спать. Главное, чтобы Бам-и было спокойно. — Надеюсь, это сработает… Спасибо тебе огромное. Тэхён отмахивается. — Всего лишь выполняю родительские обязанности. Потом уже, когда он наконец добирается домой (Бам ужасно не хотел его отпускать, лежа прямо перед дверью и поскуливая), собственная квартира встречает его пустотой. В ней никаких воспоминаний нет: Тэхён арендовал ее уже после того, как они расстались. Нет, одно воспоминание все-таки было: одиноко висящее на холодильнике фото из фотобудки с их крохотной счастливой семьей. То самое, с горящими глазами, такой очевидной влюбленностью, без единой заботы о будущем… Тэхён, наверное, никогда не простит себя за то, что так глупо разрушил их сказку.

***

— Спасибо, мам! Вас тоже. Да, я собираюсь взять отпуск ближе к концу января, тогда и приеду… — Ну и хорошо, — говорит мама в трубку. — А то я уже начинаю забывать, как ты выглядишь. Как там твоя девушка? Ынджи, да? Вы с ней приедете? Тэхён морщится. Да, конечно, он совершенно забыл ей об этом рассказать. — Не сложилось, мама. Мы расстались. — Правда? Как жаль, а я-то надеялась… Вообще, держать в одной руке руль, а в другой телефон — не самая лучшая затея, особенно во время таких условий на дороге, когда все внезапно забывают про правила дорожного движения. Конечно, их можно понять — кто-то торопится к праздничному ужину, кто-то — к гостям, кто-то — на ежегодные фейерверки в Дондэмуне или Ëыйдо… Но это все равно не повод так бессовестно его подрезать. Тэхён выжимает тормоз, резко останавливаясь и едва сдержав все, что он думает о водителе спереди. Мама, услышав сигнал, уточняет: — Ты куда-то едешь? Ты все-таки поехал к морю, да? — Нет, мам. Я к Чонгуку. Бам боится фейерверков, вот и… — К Чонгуку? — Мамин голос тут же становится на несколько оттенков радостнее. — Дорогой, вы наконец помирились? Тэхён вздыхает. — Мам, мы и не ссорились. Я же говорю: Бам боится фейерверков, так что если я буду рядом, то ему будет спокойнее. — Ой, ну все равно хорошо! Хоть отметишь Новый год не один. Передавай привет Чонгук-и, хорошо? Ну, не буду отвлекать, еще раз поздравляю! Тэхён снова вздыхает, убирая телефон на приборную панель. Мама все никак не могла принять то, что они с Чонгуком расстались. Он ей действительно всегда очень нравился, что удивительно: с ее-то консервативными взглядами. Когда Тэхён сказал ей (спустя, наверное, полтора года отношений), что встречается с мужчиной, она не разговаривала с ним месяц. Когда она наконец смягчилась и пригласила их вдвоем на выходные, то ей стоило поговорить с Чонгуком всего раз, чтобы мигом позабыть про все свои убеждения. А теперь каждый звонок неизменно сопровождался вопросами о том, как Чонгук поживает, но что гораздо важнее — не встали ли у Тэхёна мозги на место. На часах чуть за одиннадцать, когда Тэхён оставляет машину на подземной парковке и поднимается на седьмой этаж. Квартирка встречает его теплым приглушенным светом, умопомрачительным запахом запеченного мяса, а еще — налетевшим на него со всей скорости Бамом. — Привет! — доносится откуда-то из гостиной. — Извини, я сейчас… Бам елку снес. Тэхён смеется, вдоволь начесывая Баму уши за всю ту неделю, что они не виделись. — Все в порядке? — Ага. Я все равно больше не покупаю стеклянные игрушки… — Чонгук появляется в прихожей, пытаясь приделать к елочному шару отлетевшую петлю. — Как доехал? — Если выражаться цензурно? — Понял, — смеется Чонгук. — Может, обратно на такси? — Да нет, еще потом возвращаться за машиной… — Я открыл шампанское. Тэхён вскидывает брови. — Вот это другой вопрос. Опять же: горько-сладко, так сильно напоминает прошлое, когда Чонгук встречал Тэхёна с работы в свои выходные, и так просто представить, что ничего в их отношениях не поменялось и они все так же живут вместе… Только вот теперь Чонгук не целует его и не говорит со смехом, что у него холодные губы и их срочно надо согреть — он держится на расстоянии. А Чонгук, все так же не замечая его внутренних метаний, говорит: — Проходи. Нужно успеть поужинать до полуночи. Тэхён не возражает. Как-никак, он до сих пор не ужинал, с кухни пахнет ну очень уж хорошо, а еще на часах уже половина, так что на то, чтобы вежливо отказываться, времени уже нет. С его прошлого визита квартира прихорошилась: в гостиной появилась елка (слегка помятая сбоку от падения), на стенах — зажженные гирлянды, на шкафу (повыше от пола, чтобы Бам не достал) — мерцающие теплыми огоньками свечки… Немного странно украшать квартиру уже после Рождества, но Тэхён Чонгука не винит: с этой суматохой на работе в честь конца года у него тоже совершенно не было времени. Единственным украшением в его собственной квартире была кипа листовок с рождественскими акциями на столике в прихожей, которые кто-то закинул в его почтовый ящик, а он каждый раз забывал их выбросить. — Присаживайся, — говорит Чонгук, ставя на стол тарелки и фужеры для шампанского. — Все немного остыло, я думал, ты приедешь пораньше… — Не стоило, — улыбается Тэхён сконфуженно. Чонгук морщится. — Ой, вот только не надо мне этого. Или ты хотел бы, чтобы я ужинал, а ты сидел где-нибудь на диванчике и смотрел? — Мне бы сгодилась и черствая печенька. — У нас таких не водится. — М-м… что насчет собачьей еды? Они смеются. Горько-сладко, но сладости все же больше: этот приглушенный свет и мерцающие гирлянды, совершенно потрясающий ужин, смех и Бам, сидящий у его ног и с ужасно печальными глазами намекающий на то, что неплохо бы пожертвовать ему кусочек мяса… Чонгук, кажется, решает добавить немного горечи. — На работе предложили перевести меня в филиал в Кванджу, — замечает он вдруг, опустив глаза в тарелку. Тэхён от неожиданности даже перестает жевать. — Что? — Вообще-то, предложение сделали уже месяц назад, но я пока думаю. Зарплата там почти в два раза больше, да и цены на жилье не такие бешеные… Тэхён со стыдом понимает, что первой мыслью у него мелькает не «а как же Бам», а «а как же я». — Оу. Ну… поздравляю, наверное? Да, это определенно бы внесло еще больше проблем в их поочередное родительство. Тэхёну приходилось ездить на короткие встречи с Бамом через весь город, а теперь — еще и в другую провинцию? И — господи! — их (нет, уже не их) чудесная квартирка достанется кому-то чужому? — М-м… пока не с чем, но спасибо. Я думал о том, как это отразится на Баме, вот и… — Да, — подхватывает Тэхён. — Он ведь плохо переносит долгие поездки на машине. Чонгук все так же не поднимает на него глаз, сосредоточенно тыча вилкой в одинокий кусочек картошки, брови у него сведены к переносице. — Слушай. Ты не думаешь, что так кочевать по квартирам из месяца в месяц — слишком большой стресс для него? — Мы… мы могли бы брать его на два месяца? Три? Ты это хочешь предложить? Чонгук вздыхает, убирает вилку в сторону и трет лицо ладонями, устало вздыхая. — Нет, я не об этом. Все это, — он делает неопределенный жест рукой, — все, что между нами, больше всего отражается на нем. Он очень плохо переносит то, когда ты уходишь. Сидит часами под дверью и ждет, когда ты вернешься. А потом, когда понимает, что ты не придешь, то лежит и даже есть отказывается… Я просто думал… думал, может, дать ему забыть… Тэхён застывает. — Ты хочешь забрать его себе? — Нет! Я не знаю. Я запутался. Я просто хочу для него лучшего, понимаешь? Но все это так сложно, и я понятия не имею… Он замолкает, такой потерянный, что Тэхёну ужасно хочется взять его за руку, погладить по плечу — что угодно, чтобы утешить. — Я понимаю, — говорит Тэхён мягко вместо этого. — Слушай, может, поговорим о чем-нибудь другом? Это можем обсудить позже. Чонгук наконец поднимает глаза, но не на него, а за его плечо — Тэхён понимает, что он смотрит на настенные часы. — Не успеем. Осталось две минуты. Они подрываются с места, потревожив успевшего уснуть Бама; Тэхён берет с подстилки его любимую игрушку, пока Чонгук проверяет, плотно ли закрыты все окна — привычная уже процедура. Бам, заинтересованный такой внезапной суетой, охотно следует за ними в ванную, и когда они усаживаются на коврик у ванны, предварительно заткнув щель под дверью большим банным полотенцем, смиренно ложится между их ног. Голову он кладет Чонгуку на колено, а боком плотно прижимается к ноге Тэхёна — словно чтобы убедиться, что оба хозяина на месте и никуда от него не денутся. Оба напряженно уставляются в дверь: минута полнейшей тишины взрывается грохотом фейерверков — приглушенных их общими стараниями, но все же вполне слышимых. Не надо даже смотреть на часы: ровно полночь. Еще один год позади, новая цифра на календаре, новые начинания и подобная ерунда… Бам тут же вскидывает голову, встревоженный, но Чонгук тут же принимается чесать его за ухом, приговаривая, что все хорошо, пока Тэхён гладит его по спине. К счастью, это срабатывает: Бам еще немного смотрит в дверь, как будто ожидая вторжения, но в конце концов снова опускает голову Чонгуку на ногу. Они смотрят друг на друга и с облегчением выдыхают. — С Новым годом? — улыбается Чонгук робко. — С Новым годом, — повторяет Тэхён. Фейерверки продолжают грохотать, по всему их часовому поясу люди празднуют, веселятся, загадывают желания, наблюдают за этими самыми фейерверками из окон квартир… И даже так, даже отмечая Новый год на полу ванной, даже несмотря на этот напряженный разговор минутами ранее, Тэхён чувствует себя счастливым. Пока Чонгук смотрит на него вот так, с выражением того, на что Тэхён уже давно запрещает себе надеяться… — Я скучаю по тебе, — шепчет Чонгук внезапно. — Я… — Тэхён сглатывает ком в горле, — я мог бы приезжать чаще. — Ты понимаешь, что я имею в виду. Конечно. Конечно, Тэхён понимает. — Я до сих пор иногда ищу тебя в кровати, когда просыпаюсь, — признается он тихо. — Тогда почему?.. — Я не знаю. Чонгук замолкает, рассеянно почесывая уснувшего Бама за ухом, а потом вдруг говорит: — Говорят, чтобы год был удачный, нужно поцеловаться под бой курантов. — Но уже за полночь, — улыбается Тэхён невольно. — Ну и что? Первым тянется к нему Тэхён, а Чонгук, словно только этого и ждал, подается навстречу, прикрыв глаза. Их губы встречаются впервые за много месяцев, изголодавшиеся, друг другу знакомые и исследованные вдоль и поперек… Фейерверки теперь грохочут в груди у Тэхёна, так громко, что словно наполняют своим стуком всю маленькую комнатку. Боже. Он и не думал, что сможет испытать это снова — даже не надеялся… Не надеялся, что Чонгук когда-нибудь еще поцелует его так упоительно-упоённо — так, что внутри все сжимается от нежности, — что его теплая ладонь снова будет касаться его лица так трепетно и осторожно, и что этот поцелуй — прямо как и любой до него, неважно, первый, десятый или тысяча десятый, заставит его терять голову… Сладко, сладко, сладко. Поцелуй быстро становится нетерпеливым, и тянуться друг к другу с такого расстояния становится неудобным. Чонгук вдруг отстраняется, заставив Тэхёна растерянно потянуться вслед за его губами, встает и открывает дверь. — Бам-и, — говорит он. — Все кончилось. Иди спать. Бам тут же берет свою игрушку в зубы и подчиняется, выходя из ванной. Чонгук помогает Тэхёну подняться и сразу же приникает к его губам. Теснее, ближе, слаще: ладонь Чонгука у него в волосах, пока Тэхён притягивает его к себе отчаянно — так крепко, словно боится снова потерять его, если отпустит. Поцелуй: еще, еще, и еще, словно в качестве компенсации за весь год невыпущенной тоски. Тэхён пытается передать все, что не может высказать словами: я люблю тебя. я скучаю. прости. Но вот Чонгук тянет его в сторону спальни и фейерверки взрываются перед его глазами.

***

Тэхён просыпается рано. Первое утро года окутано сонной тишиной: не слышно привычного обмена гудками от водителей, стоящих в утренних пробках под окнами, или шума соседей за тонкими стенами. Он протягивает руку, ища Чонгука рядом с собой, но встречает только остывшие пустые простыни. Неужели опять приснилось? Нет, он все еще в их маленькой квартирке на седьмом этаже, простыни пахнут Чонгуком, а его сброшенные второпях вещи аккуратно повешены на спинку стула около кровати. Тогда почему в квартире так тихо? Не мог же Чонгук сбежать с утра, он тут живет… Тэхён встает, медленно одевается, проверяет телефон; кроме парочки поздравлений новых сообщений нет. В квартире пусто: ни Чонгука, ни Бама нет. Тэхён проходится по квартире, делает глоток оставленного с вечера шампанского, чтобы смочить пересохшее горло (плохая затея), как дверной замок тихо щелкает. Чонгук смотрит на него с удивлением, заводя Бама домой. Бам при виде Тэхёна начинает усиленно вилять хвостом. — Доброе утро? — говорит Тэхён неуверенно. При свете дня весь кураж вдруг испарился, словно его и не было. — Доброе. Я… мы ушли на случай, если бы тебе захотелось уйти без лишней неловкости. — Оу. Я только проснулся. Чонгук невесело улыбается. — Если хочешь, мы можем выйти еще ненадолго. Тэхён застывает, неуверенный в том, как это все интерпретировать. Чонгук хочет, чтобы он ушел? Неудивительно, он имеет на это полнейшее право после того, как Тэхён с ним обошелся. Глупо было рассчитывать на то, что одна ночь что-то изменит. Чонгук опускается на корточки, снимая с Бама шлейку — глаз на Тэхёна он не поднимает, опустив голову так, что все его лицо занавешивает челка. — Слушай, — говорит он тихо. — Я правда так больше не могу. Я пытался идти дальше, честно. Наверное, у меня нет гордости и всякое такое, но я правда… Если ты не хочешь женитьбы, то это не проблема. Если не хочешь, чтобы о нас кто-то знал — без разницы, представляй меня как брата, друга, да хоть соседа. Если ты просто остыл ко мне, то так и скажи, я уже устал надеяться… Бам, встревоженный, скулит и начинает облизывать его лицо, и Тэхён только тогда понимает, что Чонгук плачет. — Боже, — выдыхает он, немедленно подлетая к нему и опускаясь рядом с ним на колени. — Боже, Чонгук-и, прости меня… Я идиот, я так сильно жалею, что все испортил по такой дурацкой причине… Мне больше никто не нужен. Я хочу выйти за тебя. Я хочу представлять тебя всем как своего парня, жениха, мужа, потому что стыдиться тебя будет только сумасшедший. Чонгук поднимает на него недоверчивый взгляд, и Тэхён утирает от слез его мокрые щеки, пока внутри все переворачивается от вины. — Тогда почему ты не сказал мне? — Я был уверен, что ты меня ненавидишь. — Я пытался. У меня просто не получается тебя ненавидеть. — Почему? — Потому что я люблю тебя, идиот, — вздыхает Чонгук. — Мы тебя любим. Возвращайся. Бам, все еще не понимающий, что происходит и почему хозяева обнимаются и плачут, на всякий случай просовывает между ними голову, чтобы пообнимали еще и его. В свою квартиру Тэхён все-таки возвращается. Совсем ненадолго: чтобы собрать вещи, сообщить арендодательнице, что он выселяется, а еще — чтобы забрать фото с холодильника. А когда он снова возвращается в квартирку на седьмом этаже, его встречает Бам, бросающийся на него с объятиями, и Чонгук, целующий его в губы со словами, что уже успел соскучиться… Он возвращается домой.