После пробуждения кошмар не закончился

— Уже заметил? Ледяной голос раздался эхом по тёмному залу, прорезав тишину. Стоило Курапике его услышать, как тут же его глаза наполнились алым оттенком. Голос принадлежал никому иному, как убийце его клана, а теперь и друга. Тело Леорио всё ещё лежало перед Курутой. Бледная, уже посеревшая кожа и мутные хрусталики глаз говорили о необратимом процессе, который опровергал то, что усопший вдруг вернётся к жизни. Подтверждали реальность произошедшего и литры подсохшей багряной крови, в которых лежало это самое тело. От нарастающего гнева Курапику затрясло. — Это был ты… Это ты убил Леорио… Куроро Люцифер! Голос, напитанный тихой яростью, неожиданно сорвался на крик. Курапика резко обернулся, ожидая увидеть за спиной лидера Труппы Теней, но там никого не оказалось. А тот продолжал: — Я? По-твоему я убил твоего драгоценного друга, а, Курута? — А кто ещё? А кто ещё, ублюдок?! Здесь кроме нас никого нет! Только мы двое, — Курапика прокричал в пустоту. Люцифер так и не показался ему на глаза. — Только мы двое? Ты ошибаешься. Ты очень ошибаешься, Курута. Меня здесь нет. Это был ты. Это ты убил Леорио. Ты сам. Посмотри на свои руки, Курута. Они все в крови. Курапика взглянул на свои ладони. На них же ничего не было… Тогда почему… Почему на них столько крови? — Не может быть! Я своими глазами видел, как кто-то отходил от тела! — Неужели ты не понял? Неужели не понял, что тем, кого ты тогда увидел… Был ты сам? Курапика оцепенел от ужаса, а голос в это время продолжил издеваться. — Посмотри на себя. Посмотри на своё отражение. Ты видишь там того, из-за кого по сей день страдаешь. Не ври себе, у тебя был выбор. И ты выбрал медленно, мучительно убивать себя изо дня в день, пока наконец не достигнешь смерти. Отражение в кровавой луже рябило от стекающих с рук капель. Курапика действительно видел там себя. Бледного, осунувшегося человека, смотрящего прожигающим насквозь, полным ненависти взглядом себе в глаза. Отражение выглядело так, будто давно жаждало убить Курапику, и, наконец, такой случай ему представился. Рука из лужи крови потянулась Куруте навстречу, вынырнула из отражения и схватила того за горло, сомкнув ледяные пальцы так сильно, будто норовилась сломать ему шею, а затем рывком притянула его к полу, туда, где образовалось отражение в луже пролитой алой жидкости. От резкого удара о твёрдый кафель в голове раздалась тупая боль, а перед глазами забегали тёмные пятна. Обжигающе ледяная рука била нещадно, безостановочно, изо всех сил пытаясь зазмозжить череп своей жертвы. И Курапике на самом деле казалось, что его ноющий от нестерпимой боли лоб начал крошиться, и уже через пару ударов в красной луже останется его размазанное серое вещество. Вот только вместо посмертных ударов Курапика ощутил, как проваливается глубже. Рука всё ещё сжимала горло мёртвой хваткой, утягивая Куруту ко дну, пока тот, наконец, не закашлялся. Тогда пальцы любезно разжались, позволяя ему сделать отчаянный вдох. Однако заместо того, чтобы восполнить утраченный кислород, Курапика только наглотался крови. Тошнотворный металлический привкус растекся во рту, провалился в горло, отчего тот закашлялся вновь. Умирать здесь, посреди кровавого моря, не хотелось совершенно. Надо было спасаться, как можно скорее добраться до поверхности. Однако стоило Куруте открыть глаза, чтобы найти эту самую поверхность, как он понял, что это не представляется возможным. Отравляющий зрение красный сдавливал со всех сторон, застилая обзор, не давал выбраться барахтающемуся телу на поверхность. Хаотичная гребля руками вовсе не приближала утопающего к спасению, а только отнимала последние силы, что у него были. В конце концов, изможденный бессмысленной, отчаянной борьбой, Курапика пошёл ко дну. Чересчур яркий свет раздражающе слепил ещё закрытые глаза. Стоило Куруте их открыть, как тот обнаружил себя в совершенно ином месте. Ни тёмных залов заброшенного храма, ни бескрайнего кровавого моря. Это так выглядит тот свет? Вокруг густой лес и зелёные луга. Безоблачное ярко-голубое небо и нещадно палящее солнце, выжигающее сетчатку глаз даже сквозь закрытые веки. Притерный запах цветения каких-то растений и жужжащие в воздухе насекомые, кружащие вокруг источника аромата. Родная природа с выкрученными характеристиками на двести процентов. Оглядываясь и расхаживая туда-сюда, Курапика чуть не угодил в яму, расположившуюся прямо под его ногами. К счастью, от падения его спас раздавшийся снизу голос: «Эй, там кто-нибудь есть?» Курута молча подошёл и глянул вниз: яма была аккуратной прямоугольной формы, не больше полутора метров в длину, а в ширину и того меньше. При всём этом была довольно глубокой, а судя по возвышающейся груде земли с воткнутой в неё лопатой, была вырыта человеком. На дне этой ямы в аккурат помещался ребёнок, который, видимо, и подавал голос. Мальчик лет десяти-двенадцати, с отросшими белокурыми волосами, одетый в традиционную одежду клана Курута. Сине-жëлтую. Такую же, какая была в детстве у Курапики. Погодите, в яме лежит… Он сам? «Простите» — робко начал мальчик, — «Я здесь застрял и не могу выбраться… Вы поможете мне?» ... «Я пытался встать, но почему-то не могу пошевелиться… Тело не слушается меня». ... «Я гулял здесь со своим другом Пайро. Мы оба живём неподалёку. Однако мы разминулись, а потом я случайно угодил в эту яму… Точно, забыл представиться. Меня зовут Курапика, а Вас?» ... «Не помню, чтобы здесь была яма… А вообще странно, что провалился в неё я, а не Пайро. Это ведь у него плохое зрение, а не у меня… Эй, Вы меня слышите? Вы всё ещё не сказали, как вас зовут». ... «Эй… Вы ведь поможете мне?» Вопрос прозвучал робко и растворился в тишине. Ответом на него послужил упавший на мальчика ошмëток земли. «Эй, постойте! Вы меня не видите? Я здесь! Здесь!» Очередной ком земли приземлился в ноги. А следом ещё один. И ещё. «Перестаньте, пожалуйста, и вытащите меня отсюда». ... «Вы меня не слышите? Эй, я здесь, в этой яме! Хватит бросать в меня землю! » Происходящее всё меньше стало походить на жестокий розыгрыш. Однако мальчик всё ещё надеялся на то, что человек наверху скажет, что это была лишь шутка, посмеётся над ним и в конце концов протянет ему руку. Надеялся, что на этот раз, когда заговорит с ним, тот сдастся, подумав, что зашёл слишком далеко. Но с каждой секундой, что земля сыпалась на мальчишку сверху, этой светлой надежды становилось всё меньше. «Пожалуйста, хватит. Хватит, я же ещё жив…» — мальчик умоляюще заскулил. На глазах выступили слезы и тут же стекли по вискам. Очередной ком земли упал на грудь. Тело, над которым так и не удалось взять контроль, затрясло. Тут он понял то, что понимать не хотелось совершенно: тот, кто сейчас стоит там, наверху, не собирается его спасать. Он хочет убить его, убить, закопав заживо. «Спасите меня, кто-нибудь! Вытащите меня отсюда!» — голос содрогался от беспорядочных рыданий. Заплывшие слезами глаза улавливали падающие то тут, то там ошмётки земли. Парализованное тело ощущало, как они приземляются, уже образуя тонкий слой, покрывающий его практически полностью, пока что минуя только заплаканное лицо. Паника лишь нарастала с каждой секундой, а мальчик продолжал безостановочно кричать: «Спасите меня! Вытащите меня отсюда! Я здесь, внизу, в этой яме! Кто-нибудь, пожалуйста, быстрее…» ... «Быстрее, меня сейчас убьют! Меня хоронят здесь заживо…» Рыдания стали громкими, надрывными, неконтролируемыми. Дышать стало тяжело. Может, из-за них, а может, из-за того, что всё больше земли сдавливало лёгкие. Холодное лязганье лопаты било по ушам, резало перепонки, а равнодушно падающие комья только усиливали наплывшее давно отчаяние. В таком положении оставалось только кричать, что есть мочи, в надежде, что кто-нибудь тебя услышит. «МАМА! ПАПА! ПАЙРО! ВЫТАЩИТЕ МЕНЯ ОТСЮДА, УМОЛЯЮ, ВЫТАЩИТЕ МЕНЯ КТО-НИБУДЬ!» Рыдая и крича, мальчик сорвал голос, поэтому мольбы стали тихими, хриплыми, прерываясь лишь на частые всхлипывания. «Мама…» «Папа…» «Пайро…» «Кто-нибудь… Спасите меня… Кто-нибудь…» Мальчик начал молиться. От плача слов было не разобрать, каждое из них давалось болезненно, произносилось почти беззвучно. Курута же, будучи в притупленном сознании, одурманенный то ли зноем и духотой, то ли болью в раскалывающейся голове, продолжал своё дело. Он не думал о том, что именно он делает, и совершенно ничего от этого не испытывал. Душа и сознание Куруты сейчас были мертвы. Он в очередной раз подцепил горсть земли лопатой и опрокинул её мальчику на лицо. Тот, поморщившись, стал сплевывать грязь, попавшую ему в рот, и торопливо продолжил молитву, только шевеля бледными измазанными губами. Изуродованное рыданиями лицо теперь приняло выражение предсмертного отчаяния, полного смирения со своей жестокой судьбой. И сохранялось оно до тех пор, пока за слоем земли не было скрыто полностью.

***

Курапика резко вскочил, громко и тяжело дыша. Его лицо, ставшее ещё бледнее прежнего, в ужасе застыло от только что увиденного. Курута уставил взгляд сквозь полумрак комнаты, казалось, ничего перед собой не замечал, пока не был окликнут знакомым голосом: — Курапика? Я здесь, Курапика. Обернувшись, тот увидел сидящего рядом Леорио, который выглядел слишком уж обеспокоенно, что, впрочем, было неудивительно: глаза Куруты горели алым, выдавая то, что сейчас он находился на пике своих эмоций. Однако во взгляде читался вовсе не гнев — то был неподдельный ужас. — Кошмары? Курапика тихо хмыкнул в ответ, отвернувшись, после чего произнёс: — Всё в порядке. Это просто игра воображения. Неизвестно, пытался он в этом убедить Леорио или же себя, но сейчас, сжавшись в комок и обнимая себя за плечи, Курапика едва походил на человека, у которого всё в порядке. Почему он просто не скажет, как есть? Видно же, что ему плохо. Видно, что страшно. А он продолжает упорствовать и делать вид, что всё в норме. Кого он только пытается обмануть? Курапика как можно крепче впился в свои плечи и обессиленно опустил голову. Леорио заметил, как тело его друга начало трясти. Заметил и его попытки унять дрожь, которые так и не увенчались успехом. Слышал прерывистое дыхание, замечал редкие осторожные всхлипы, которые, по всей видимости, уже не удавалось скрыть. — От меня можно не прятать слëзы. А ещё можно не сдерживаться. — Я не… Курута торопливо отвернул голову. Тут же к нему потянулась рука Леорио, которой тот осторожно дотронулся до влажной щеки и, проведя пальцем выше, к уголку глаза, вытер скопившуюся там слезу. Курапика, видимо, опешил от такого: даже не предпринял попытки отстраниться. Леорио, всё ещё ощущая на пальцах влагу солоноватой жидкости, отчего-то улыбнулся, и с особой мягкостью в голосе спросил: — Расскажешь, что тебе приснилось? Курапика отрицательно покачал головой. Не сейчас. Сейчас он не готов. И Леорио это понимал, так что не стал упрашивать. Курапика вытер рукавом остатки слëз и обернулся. Вероятно, он хотел сделать вид, что ничего не было. Сказать об этом Леорио, чтобы тот забыл, что он видел и никогда больше не вспоминал. Однако у него не получилось: скопившаяся внутри боль оказалась сильнее, и всё, что Курапика так долго сдерживал, вырвалось наружу. Тело, сейчас такое обессиленное и хрупкое, затрясло. Слезы, одна за другой, капали на простынь, расплываясь мокрыми пятнами на ней. Курута не осмеливался поднимать головы: только сжимал ткань под собой сильнее и как мог подавлял подступающие рыдания. Не раздумывая, Леорио прижал друга к себе и обнял так, как никогда прежде не не обнимал. Он чувствовал, как содрогалось тело Курапики в его руках, как от слëз намокала рубашка, в которую Курута изо всех сил вцепился пальцами. А ещё заметил, что тот по-прежнему пытался не шуметь. — Я ведь уже говорил, что можешь не сдерживаться. Ну же, выпусти это всё. Тебе сразу полегчает. Курута послушался. Действительно перестал себя сдерживать. Может, посчитал это правильным, а, может, больше не мог себя контролировать. Все его чувства наконец обнажились и обрушились бурным потоком на Леорио, прижавшего к себе дрожащее тело друга ещё крепче. Курапика же с новой силой стиснул ткань в своих руках и настолько ровно, насколько это было возможно в его состоянии, произнёс: — Прости… Что тебе приходится… Видеть меня таким. — Почему ты извиняешься? Я же сам тебя попросил об этом… Леорио стал поглаживать Курапику по голове, запуская пальцы в белокурые пряди волос. Курута не отвечал, только громко всхлипывал, прижимаясь к другу сильнее. — Обещай, что когда уйдёшь... Забудешь об... Этом. — Слишком поздно, тебе не кажется? Ответа не последовало. Какое-то время они просидели, не проронив ни слова, пока Курапика не стал успокаиваться и не нарушил тишину первый. — У тебя есть платок? Ожидаемо. К счастью, у Леорио он был. Неизменно лежал в кармане его пиджака. На всякий случай. Но вдруг Паладинайту захотелось не просто передать его Курапике: вместо этого он решил сделать всё сам. Приподнял лицо Куруты, чтобы наметить фронт работы. Лица рыдающих людей всегда были уродливы. Нельзя сказать, что лицо Курапики было каким-то исключением. Но сейчас это слезливо-сопливое нечто, в смущении отводившее взгляд в сторону, вовсе не вызывало у Леорио отвращения. Он поднёс платок к лицу и стал вытирать всё, что на нём было. — Что ты... Эй! Я вообще-то сам могу... Курапика вскипел от возмущения и стал уворачиваться, как мог, пока Леорио успешно фиксировал его подбородок свободной рукой. — Знаю-знаю. Дай хоть немного позаботиться о тебе. — Не надо обо мне заботиться! — Почему я не могу заботиться о том, кого люблю? Внезапная реплика огорошила Курапику. Ему потребовалось время, чтобы осознать, что он только что услышал. — Что значит "люблю"? — То и значит. Люблю. Влюблён, — добавил он тише. И Леорио готов был поклясться, что сейчас его лицо не менее красное, чем у Курапики. — Ты серьёзно? Это не шутка? — А разве похоже, что я шучу? — Нет. Но ведь... — Тогда просто скажи, что ты чувствуешь. Я приму любой ответ, каким бы он ни был. Только... Позволь мне быть с тобой и дальше. Обещаю, что не сделаю ничего лишнего... — Я чувствую то же самое. Ответ поступил незамедлительно, удивив Леорио не на шутку. Он уже на сто процентов приготовился к тому, что Курапика отвергнет его чувства. Теперь же, когда в реальность воплотился наименее ожидаемый сценарий, Паладинайт не знал, что ответить: просто не мог поверить, что всё взаправду. — Это правда? Ты мне не врешь? — А разве похоже, что я вру? Курапика в смущении улыбнулся. Едва заметно, однако эта улыбка была самой тёплой и искренней из всех, что увидел Леорио за этот день.