быть смелым

      Они повязаны одной тайной, — порочной и неприглядной для остальных пацанов, такой, о которой не скажешь даже под самыми ужасными пытками. В момент их единственного, несколькосекундного поцелуя и в последующие моменты и дни у Турбо не было ни одного объяснения всему происходящему; да и сейчас — тоже нет. Быть смелым оказалось до одури приятно: щекочущее ощущение в животе, залитые краской щёки, шумное дыхание. А потом всё остановилось, стало как прежде. Одна сигарета на двоих, показательные драки перед скорлупой, сбитые костяшки и тихое шипение вперемешку с матами, когда эти самые костяшки обрабатывали честно спизженным спиртом.       И абсолютно никаких «других» проявлений — наедине всё осталось… Обыденным. Никаких внезапных порывов к касаниям, никаких попыток украсть мимолётный поцелуй, никакой ревности во взгляде, когда Турбо в очередной раз на дискотеке в ДК приглашает свою девчонку. Да и сам он не испытывает ничего собственнического, когда Зима обжимается с какой-то дамочкой в тёмном углу.       Но сам Вахит соврал бы себе, что не замечает, как Турбо то тут, то там, словно бы невзначай, слишком уж интимно проводит рукой, задевает ладонью или костяшками: то по спине, то по бокам. Словно ищет что-то. А впрочем: излишняя тактильностью у Валеры была всегда, это Зима сам себе что-то придумывает. Пока однажды он не попадается в ловушку своего невежества и отчуждения.       Валера заливисто смеётся над своей же шуткой, хлопая потной ладошкой с остатками пляжного песка по Вахитовской коленке, заваливается башкой на плечо, тычется кудряшками в шею и щёку и обдаёт горячим дыханием ключицу. И Зиме не остаётся ничего, кроме как притянуть его за шею ближе и взъерошить влажные после озёрной воды волосы ещё больше; он чувствует лёгкие удары и щипки по своему боку и слышит шипящие проклятья, приправленные смелой дозой угроз.       Вот оно! Ребячливая искренность, ничего не значащее — истинно дружественное — касание запускают сложный, противоречивый механизм к стремлению стать ещё ближе. Вахит начинает продумывать свой план: смелость это, конечно, здорово, но для идеального баланса не бояться должны они оба. А учитывая то, что он хочет сделать вместе… Неизвестно кому из них потребуется больше смелости, чтобы решиться.       В следующие две недели он предприимчиво и осторожно копирует у соседних группировок нужную ему кассету с порнухой, выпытывает у матери, когда она собирается уезжать к каким-то там родственникам, и планирует своё поведение. Напугать-то он боится куда сильнее, чем самому пойти на попятную, потому что решение давно принято. В день, когда всё готово, а мать с двумя тяжелыми баулами садится на электричку, Зима перетягивает в свою комнату телевизор и позаимствованный у соседа видак.       На сборах он пару раз мажет взглядом по Турбо, считывает его настроения; а когда они пересекаются глазами — наконец-то, — просто лениво и оценивающе смотрит вниз по телу, пряча ликующую улыбку. Уже под самый конец сборов Зима неопределённо-приглашающе кивает головой куда-то в сторону своей панельки; Турбо тут же подрывается.       — Поговорить надо, — слишком неоднозначно начинает Зима.       — О чём? — Они уже попрощались со всеми, Вахит закидывает свою руку на чужое плечо, а в пальцах второй крутит сигарету.       — У меня дома, — всё также неоднозначно, уже за поворотом от коробки тычет сигаретой в Турбовские губы: лишь бы заткнулся.       Лишь с захлопнувшейся дверью Валера понимает: он в ловушке; Вахит загадочный и молчаливый, следует за ним по пятам, выдерживая нейтральную дистанцию. От предвкушения то ли драки, то ли чего-то другого пальцы Турбо подрагивают, пока он чиркает спичкой по коробке.       — Боишься? — Слишком рядом, слишком тихо.       — А должен? — Руки так предательски и дрожат.       Зима просто накрывает их своими, заключая со спины всего Валеру в импровизированную клетку, успокаивающе сжимает, — вместо ответа.       — Я видак позаимствовал и кассету достал, пошли.       Невыкуренная сигарета так и остаётся на подоконнике вместе с двумя поломанными спичками и открытым коробком. Комната Вахита самая дальняя и маленькая, в ней помещается только железная кровать с такими же железными пружинами и тонким матрасом, старый письменный стол и тумба, которая служит одновременно шкафом и складом заначек. Валера тут бывает редко — и каждый раз, как в первый. Здесь темно от деревьев за окном и затхло, потому что это самое окно давно не открывается; пахнет грязными шмотками, спекшейся кровью и немного — сигаретами. Турбо с разбега падает на кровать, удобно подбивая подушку под спину, затылком упирается в жёсткий цветастый ковер.       Проходит несколько мгновений, пока до Валеры доходит, что именно они смотрят; смущение заливает его щёки, когда он оголённой джинсовыми шортами коленкой чувствует, что Зима садится опасно близко. Турбо предупредительно подтягивает на свои коленки стёганное покрывало под тихий смех откуда-то сбоку.       Уже через несколько минут всё становится катастрофично: картинка на экране откровенничает, плотная джинса давит на пах, Вахит ладонью водит по покрывалу, иногда отбивая ритмы пальцами, — не касается, но всегда держится рядом. Валера предпринимает попытку ретироваться в туалет, крепкая, но осторожная, хватка его останавливает, Зима чуть сжимает коленку и ведёт выше.       — Останься, — мольба или приказ, не понятно.       — Я быстро, — очередная попытка встать безо всяких надежд.       — Да это понятно, Турбо же…       Валера уже заносит руку, находящуюся ближе к Зиме, для удара, как её тут же перехватывают и опускают куда ниже предполагаемой цели; он лишь шумно сглатывает ком в горле и протяжно выдыхает, чувствуя уверенную твёрдость. А затем Зимовская ладонь проводит по его паху и выше, замирая на пряжке ремня.       — Джинсы эти твои, конечно… — Вахит устраивает свою голову на плече, обдаёт горячим, прокуренным дыханием шею и ухо.       — Честно спизженные, че им теперь дома пылиться, — Турбо сдаётся ситуации и помогает справиться.       — Да они ж с тебя спадают без ремня.       — Зато красиво.       — Модник херов, — под звуки расстёгивающейся ширинки.       Турбо несколько секунд елозит, скидывая наконец-то шорты на пол, неуверенно, на пробу ведёт рукой по чужому возбуждению и чувствует, как Вахит расслабляется и придвигается ещё ближе, легко и невесомо расцеловывая его шею. Пиздецки непривычно. Валера замирает губами на чужом подбородке и после соглашающегося, едва заметного кивка, наконец целует — глубоко и откровенно, жадно.       Первый стон срывается с его губ, когда чужая рука проникает под резинку трусов и накрывает член. Сам-то он медлит, ограничивается поглаживаниями и сжиманиями сквозь тонкие спортивки; смелость в нём раскаляется огнём — призывно дёргает по штанинам свободной рукой, пытается стянуть.       Рука на спине то ли обнимает, то ли притягивает ближе, и Валера поддаётся — разрывает поцелуй и смело перебирается на бёдра, несколько секунд изучает лицо напротив и скидывает свою футболку; Вахит зеркально стягивает свою майку и приспускает резинку своих трусов. Они ещё несколько секунд изучают друг друга, боясь что-либо делать; их тела в поздних сумерках освещаются только тусклым светом телевизора, синяки и царапины разной степени давности кажутся не меньше, чем космосом, изящной картинкой из учебников по астрономии, которую они прогуливали, конечно, чаще, чем посещали.       Вахит невесомо касается чужих бёдер, одной рукой ведёт выше, очерчивает синяки, второй же на пробу проводит по члену; Валера прикрывает глаза и, уперевшись одной рукой в ковёр на стене, вторую перемещает на чужой член. Первые движения — неловко, сбито, сухо. Он не выдерживает и для бóльшего трения сплёвывает на свою ладошку: так-то лучше. Зима ухмыляется на это, стягивает крайнюю плоть и собирает большим пальцем каплю предэякулята.       — Блять, — Валера чуть ли не взвизгивает.       — Тише ты.       Для успокоения Вахит притягивает свободной рукой чуть ближе, вырисовывает круги по спине, двигается размеренно и плавно. Их дыхание быстро сбивается, рвано вырывается с тихими, на грани слышимости, стонами, и каждый раз, когда их взгляды пересекаются, они выдыхают что-то больше похожее на смешки. Всё ощущается совсем по-другому: другие руки, хоть и такие же грубые, как свои, другие стоны, более глубокие и тихие — не то, что девчачьи. Вахиту приятен вес чужого тела на своих бёдрах; Валере приятно просто от того, что он не сбежал в туалет. Он резко падает вперёд, крадёт с чужих губ поцелуи и стоны.       Движения становятся быстрее, размашистее, а члены в их руках подрагивают и пульсируют — верный признак скорой разрядки. Они лишь кивают друг другу, слова не нужны. Первым, как ни странно, кончает Вахит, за ним — спустя несколько секунд — Валера. Он шумно падает вперёд, переводя дыхание.       — Пиздец…       — Фу-у, — Валера рассматривает свою руку с белёсой жидкостью и тянется к чужой майке, вытирает пальцы. Он резво встаёт на ноги, поправляет выцветшие трусы и натягивает свои шорты, — поговорить, блять, ему надо. Ебал я такие разговоры, — беззлобно причитает на пути в ванную.       Вахит находит его через несколько минут на кухне выдыхающим объёмные клубки дыма в форточку; разнеженный недавним оргазмом и взаимностью он скрывает порыв подойти и обнять со спины — вместо этого просто становится рядом и забирает сигарету.       — Ты майку мне испачкал.       — Компенсация.       — Не понравилось?       В ответ ему только хмыкают, улыбка зарождающейся шутки растекается по лицу Валеры.       — А это получается… Я гонял лысого у лысого?       Вместо ответа — подзатыльник и пару шуточных прилётов в фанеру.       — Кстати, — Валера внезапно становится серьёзным, — она была-то с конём там? Пошли досмотрим.