***
На первом этаже, напротив изолированного бассейна, неприметно ютится угловая комната, запертая на ключ. Мне стало известно о ней ещё вчерашним днём, во время мытья полов. С улицы в неё не заглянуть — окна прикрыты плотными шторами. По моим предположениям, если где и может быть спрятан сейф, то только там, в непроветриваемой затхлой темноте. Я обшарила все доступные шкафчики в спальнях своих владельцев, но ключ мной не был найден. Значит, настало время прибегнуть к извечному искусству взлома с помощью подручных средств. Замок упорно не желает поддаваться, из-за чего мне приходится в сгорбленной позе битых пятнадцать минут ковырять отмычкой скважину, вылитую из железа. Благо, отпугнутый моим появлением садовник не рискует податься в дом. Когда раздаётся характерный лязг вскрытого замка, я вынимаю отмычку и толкаю дверь вовнутрь. В нос сразу ударяет прелый запах духоты. Включатель находится справа от входа, однако лампочка просто-напросто перегорела, так что, осветить весь устроенный бардак не представляется возможным. Бессчётное количество коробок, поставленных друг на друга, соседствуют с перевёрнутым детским велосипедом, старыми игрушками и сваленными в одну кучу досками. Толстый слой пыли на паркете позволяет сделать непротиворечивый вывод о давности пребывания в этой комнате кого-либо из людей. Судя по всему, я откопала обычный склад ненужных вещей, оставленный без должного ухода.***
Вечером складываю отутюженное постельное бельё вчетверо и несу наверх, нормису-младшему. Вероятнее всего, моя изощрённая угроза подействовала на распоясавшегося истерика эффективно, раз он целый день избегал моей компании, а при случайных столкновениях старательно отводил взгляд и был тих, подобно барбарийской утке. Если на него не найдёт новая волна истерии, по мощности равная предыдущей, в дальнейшем меня ждут относительно спокойные рутинные будни, перемежающиеся с целенаправленным обыском этажей. Я стучу в его дверь, строго придерживаясь инструкции, данной мне нормисом-старшим и вижу этот же самый коридор, залитый блёклым дневным светом. Дверь, ведущая в комнату сына моего владельца, притиснута к стене, в глубине прямоугольной спальни-мастерской установлен мольберт с эскизом голой девушки. Нормис-младший стоит чуть поодаль, усиленно сглатывая, и впивается в незаконченную картину жаждуще-робким взглядом. Его рука дрожит, но поднимается — он выставляет ладонь вперёд, и девушка с эскиза оживает. Изгибается, точно упругий прут, впячиваемый в засохшую почву, а потом замирает, сотрясается, сминая пальцами и без того мятую простынь. В следующее мгновение я полулежу на паркете, задыхаясь, а он придерживает меня за плечи, не даёт полностью откинуться на спину. Раскрасневшийся, смотрит на меня во все глаза и что-то бормочет… Силы, как и концентрация, не сразу возвращаются ко мне. Будто сквозь густую дымку, наконец, слышу его слова: «Уэнсдей, что с тобой?!». Затем внезапно цвета приобретают яркость и резкость, расплываясь на периферии зрения, а в ушах усиливается шум морского прибоя. Гортань напряжённо сжимается, когда в голове взрывается, точно подожжённый динамит, одна-единственная мысль: «Он — изгой». Я издаю дикий рык и набрасываюсь на него, валю на пол, с ненавистью вгрызаясь в оголившееся плечо. Он оглушительно взвизгивает от боли и с силой отталкивает меня на раскиданное бельё. В глазах — звериный испуг, медленно отползает назад, боясь перевести взгляд. Со злобой, копившейся во мне на протяжении полугода и не знавшей выхода, изрыгиваю в его сторону: — Предательская падаль! Всё это время пинал хуи, пока остальные батрачили за электрической проволокой! Руки чешутся разбить о его мерзостное тело какой-нибудь тяжёлый предмет, но поблизости нет даже вазы. Сгребаю в охапку оброненную ткань и с яростью пуляю в его перекошенную физиономию. — Не совершай ошибку! Дай мне всё объяснить! — кричит, заглушаемый окутавшими его голову простынями. Подрываюсь с места и наваливаюсь на него всем телом, вскакиваю коленями на верхние части его ног, вдавливая плечи руками. Отбрасываю путающееся сукно в сторону. Он судорожно заглатывает ртом воздух, глядя на меня выпученными глазами. — Назови хотя бы одну причину, по которой я должна тебя пощадить, — шиплю сквозь зубы, угрожающе сгибая пальцы вокруг его шеи. — Тебя повесят, а потом расправятся с твоей семьёй! В голове проносятся яркие образы родителей, танцующих медленный танец при свечах, и нас с Пагсли, раскапывающих могилы предков под предводительством дяди Фестера. Мне плевать на себя, но ради выживания, хотя бы потенциального, своих близких я готова обуять разрушительные эмоции любой интенсивности. Я убираю руки с его ключиц и слезаю с его конечностей. Подхожу к декоративной пальме в цветочном горшке и рассеянно смотрю поверх неё в темноту, сгущающуюся за окном. Он окликает меня, уже поднявшись на ноги: — Позволь мне всё объяснить. Хуже не будет, думаю я. Пусть сочиняет на ходу душераздирающую историю, полную предохранительного самообмана и уклончивых самооправданий, а я послушаю.