Лжец

      — Если ты помнишь, всё началось с нападений в окрестностях Невермора. Три месяца к ряду в СМИ мелькали новости о выпотрошенных и расчленённых телах походников вблизи Джерико. Первое убийство произошло в конце июня, жертве — то был молодой парень — было нанесено двенадцать глубоких порезов, по форме напоминающих продолговатые царапины. Пятеро из них задели жизненно важные органы брюшной полости, смерть наступила моментально. Вначале полиция, как бы это странно ни звучало, подумала на медведей. Мол, гризли хотят есть и ищут себе пропитание, а безоружные туристы — наилучшая добыча. Но эту версию отмели достаточно быстро, после двух повторных убийств, совершённых в середине июля и начале августа соответственно. С каждым новым инцидентом жестокость нарастала: расположение и частота порезов свидетельствовали о вхождении убийцы во всё больший раж, он начал оставлять отметины на лицах убитых. Почерк, несмотря на добавившуюся хаотичность, был аутентичным и узнаваемым. Полиция стала отрабатывать две версии параллельно: первую — в лесу завёлся серийный убийца, и вторую — нападения осуществляет агрессивный оборотень.       — Когти и нож оставляют такие похожие следы… — она язвит, возмущённая ходом расследования, несмотря на изнурённость от недавней аффективной вспышки. В измятом чёрном платье и со вздыбленными волосами она выглядит по-особенному аристократично, распластавшись на круглом малиновом кресле в углу моей комнаты.       Я сглатываю, опасаясь возвращения вчерашнего нездорового влечения, и продолжаю свой рассказ:       — Собственно, версия номер один, как и ей предшествовавшая, в скором времени отправилась в небытие. Не из-за различий ран по внешнему виду, а из-за свидетеля, заснявшего на телефон сухопарое существо больших габаритов, покрытое коричневой шерстью. Снимок был плохого качества: у школьника тряслись руки, к тому же, чудище было повёрнуто к нему спиной, и расстояние между ними оценивалось в тридцать метров.       — И, разумеется, монстр, кромсавший туристов, в тот момент не сумел учуять человеческий запах, а потому бездарный фотограф остался жив.       Её возражение разумно. Я прищуриваюсь и добавляю:       — Да, фотография проверялась экспертами на наличие правок — вдруг подросток подшучивает над полицией или надумал прославиться. Снимок оказался оригиналом.       — Ему могли заплатить за съёмку в нужном ракурсе и в нужной местности, — резонно вставляет она, и я снова поражаюсь её хладнокровной сообразительности.       — Не уверен, что эта версия проверялась… — учащённо моргаю, пытаясь не концентрироваться на саднящей боли от укуса. — Как бы то ни было, полиция штата раструбила, что разыскивает оборотня, предположительно, мужского пола. Прилегающий к Джерико лес был объявлен крайне опасным местом для прогулок. Несмотря на предпринимаемые тамошней властью меры, бунтари и искатели приключений целыми компаниями отправлялись на поиски злющего человека-волка. Особенно много было начинающих блогеров, желающих раздобыть эксклюзивный контент для своего канала.       Она хмурится и опять удивляет меня тесной связанностью своих многосторонних познаний и развитого логического мышления.       — Никого из них не смущало, что оборотни превращаются только в полную луну, а совершение убийств выпадало на разные лунные фазы?       Я беспомощно развожу руками.       — Форумы заполонили самые невероятные конспирологические теории, среди которых особую популярность приобрела ОССС — «они скрывают свои способности». Люди всерьёз начали верить в то, что изгои утаивают большую часть информации, когда речь заходит об их умениях. Всё для того, чтобы манипулировать обычными согражданами и не попадаться. Ты, должно быть, упустила эту волну разгорячённых споров, так как не пользовалась интернетом… — последнюю фразу я произношу с осторожностью, боясь её задеть.       Однако она выглядит по-прежнему бесстрастной, и я продолжаю:       — Некоторые влиятельные люди подхватили эту идею и стали высказываться о необходимости тщательного исследования разных групп изгоев. Они стали требовать от правительства организации лабораторий для принудительного изучения физических, и не только, характеристик изгоев, чтобы подтвердить тревожные догадки либо окончательно развеять распространившийся миф.       — И всё это из-за трёх нераскрытых убийств? Не припомню, чтобы другие подобные дела вызывали столь широкий общественный резонанс. Похоже, кто-то намеренно подбрасывал поленья в костёр.       Я согласно киваю, втайне довольный, что мой рассказ отвлёк её от предвзятых суждений в мою сторону.       — Убийца залёг на дно до начала сентября. К тому времени дискуссии несколько стихли, и правительство, возможно, надеясь всё спустить на тормоза, не ответило на требования журналистов, блогеров и знаменитостей открыть исследовательские лаборатории. И вот, прошло две недели с момента начала нового учебного года, как нападения хлынули с ещё более ужасающей силой. Только за первую неделю сентября было обнаружено три жертвы. Чудище пошло в разнос. Тела превращались в неразборчивое кровавое месиво, так что, опознание проводить приходилось с помощью теста ДНК. Интернет взорвался от небывалого потока новостей, связанных с этими преступлениями. Довольно быстро выделилась оппозиция, обвиняющая действующую власть в некомпетентности и даже покрывании общественно опасных элементов. Зазвучали лозунги: «Долой правительство!», «Мы за новый порядок!». Исполнительная система была названа «грудой ржавого металлолома».       — А потом вся школа стояла на ушах из-за известия о подожжённой пещере. Оппозиция взяла ответственность на себя, якобы Лорел Гейтс, нынешний министр внутренней безопасности, заручившись поддержкой своих однопартийцев, выследила монстра и предала того огню в его же собственном логове, — дополняет она, всё так же глядя на меня немигающим взглядом.       — В ту ночь пропал сын Донована Галпина, — вспоминаю я.       — Этот ублюдок был абсолютно бесполезен на должности шерифа. С его назначением на пост начальника нашего лагеря не изменилось ничего.       Её грудь вздымается чаще, а милое тонкое личико приобретает слегка багровый окрас. В этот момент она становится похожей на свирепую пантеру, ощетинившуюся перед очередным смертоносным прыжком. Не могу поверить, что такая неукротимая и первозданная красота раскинулась на моём кресле, воплощённая в её обманчиво хрупком теле.       — Его останки так и не были найдены, — я отодвигаюсь к стене, стараясь сфокусироваться на потерявших свою яркость обрывках прошлого. — Предположительно, его труп сгорел дотла в убежище оборотня.       — Хайда, — она бескомпромиссна и резка, как лезвие заточенного ножа, почти не оставляет мне выбора. — Не исключено, что им был как раз сынишка ублюдка Галпина. Но к чему такая длинная преамбула? Мы говорили о твоём поступке.       Моё тело пробирает дрожь, я в немой мольбе обращаю свой взгляд на неё. Пожалуйста, будь милосердна.       — Когда на волне всеобщего негодования к власти пришла партия Томаса Уолкера, нарушив многолетнюю традицию чередования либерального и консервативного строя, мой отец занял выжидательную позицию. Он подозревал, что в рукаве главы фракции есть козырь, и не ошибся: через неделю после государственного переворота в силу вступило новое постановление…       — О сажании таких, как мы, в клетку.       Её голос холоден, а глаза бесчувственны и гневливы. Я не способен выдерживать её прямой взгляд долго. Мне больно ощущать её отвержение.       — Д-да, — я запинаюсь, как идиот. Моё умение связывать слова бесследно исчезает. — Когда начались аресты, мой отец приказал мне быть тише воды, ниже травы. Играть роль обычного, ничем не выделяющегося из толпы сверстников парня. Сам он влился в сенат, чтобы укрепить эту легенду. Всё получилось благодаря позднему проявлению моих способностей. До подросткового возраста я был непримечательным ребёнком, исключая тот факт, конечно, что мой отец — бизнесмен. Когда, — я нервно кукожусь, нарочито рассматривая глупый узор своего бежево-синего пледа. — Я непроизвольно оживил рисунок собаки, и она выскочила в коридор, громко лая, отец прихлопнул её и сказал, что она была ненастоящая, и что моя мать делала нечто похожее… Я не хотел рушить уже выстроенные дружеские связи, а потому никому не рассказывал о своём даре. Я не был готов к кардинальным изменениям в своей жизни. Меня всё устраивало. Я хотел сохранить статус-кво.       Я смотрю на неё, содрогаясь от страха. Она наклонилась вперёд, положив локти на колени, и теперь напряжённо изучает меня, словно животное неизвестного вида. Она больше не бросается на меня, желая задушить, не швыряет в меня попадающиеся на её глаза вещи, но пришедшее этим агрессивным действиям на смену молчание настораживает меня ещё сильнее.       И тут на ее лице появляется сардоническая полуулыбка, она опускает голову вниз, кисти её рук направлены в мою сторону.       Она не пророняет ни слова. Её безмолвие — худший звук, который мне доводилось слышать.       — Я не мог поступить иначе, — мой голос прорывается неожиданно клокочущим и ломким. — Мужские трудовые лагеря намного суровее, чем женские. Это бесконечный адский труд на стройках и в шахтах. Мужчин никто не берёт прислугой. Я бы постарел и иссох за десять лет. Я бы не смог сконструировать здание своей мечты. Я бы умер, не подарив человечеству ни одного полезного изобретения.       — Зато сейчас, живя в доме, купленном на деньги твоего отца, и забрызгивая спермой простыни во время дрочки, ты дохера полезный. Никому нахрен не сдались твои будущие изобретения. Только не в мире, где одни ограблены и посажены на цепь за колючей проволокой, а другие — такие, как ты, скрываются от закона и покупают себе рабов.       Она с ненавистью выплевывает эту язвительную тираду мне прямо в лицо, не боясь последствий. Её храбрость — даже разнузданная свирепость — восхищает меня с первого дня. Вместе с тем, мои щёки сгорают от стыда: мне никогда не приходила в голову мысль, что она и кто-либо ещё отстирывают мои выделения, въевшиеся в ткань, касается их руками, кривится от отвращения… Но отчетливее всего я чувствую гнев, подымающийся у меня изнутри.       — Как ты можешь так говорить?! — мне трудно сделать вдох между предложениями. — Я представитель твоей группы! Я тоже изгой! Разве бы ты не хотела видеть как можно больше таких, как ты, на свободе?! Разве тебе было бы легче, гний я сейчас в каком-нибудь мужском лагере с нечеловеческими условиями?!       — Ты и я — не одно и то же, — злобно шипит, снова подгибая пальцы, точно леопард, готовящийся к удару. — Мне привили кодекс чести.       Я открываю рот в непередаваемом изумлении, чтобы что-то ответить на явное притеснение, как вдруг смартфон, лежащий рядом со мной, начинает звенеть. Я придвигаю телефон к себе и сокрушённо вздыхаю.       — Аякс, ты позвонил не в очень удобное время…       Должно быть, мой голос звучит слишком затравленно, ведь мой друг спрашивает:       — Ссора с отцом?       — Эм… — я пристально смотрю на дерзкую озлобленную девчонку, набравшуюся сил, опасаясь, как бы она не прокричала позорные обвинения в мой адрес прямо сейчас. — В моей комнате служанка.       — И что? Стесняешься её? — он смеётся, думая, что удачно меня подколол. — Подожди… у вас романтическая встреча?       Я прикусываю губу от сильнейшего смущения, крепче сжимая смартфон. Она сидит с насупленным видом, не двигаясь, только её глаза мечутся из одной стороны в другую.       — Нет, просто…       — Разве она не уволилась? Это новенькая? — мой друг в этот вечер по любознательности превосходит сам себя.       — Да…       — Надеюсь, она не изгой?       — Ну, вообще-то, как раз, Аякс, — устало выдыхаю, отчего-то испытывая огромное облегчение.       — Бля, — ругается мой друг, а затем замолкает, заставляя меня напрячься. — Я надеюсь, ты скажешь, что вы её спасли, а не взяли к себе как бесплатную рабочую силу, ведь так?       Её взгляд фиксируется на одной точке — мне, и я понимаю, что она слышит все его слова до единого.       Я чувствую колоссальное давление, исходящее от них: из-за подпитывающейся неверными предубеждениями ненависти — от неё и из-за выстроенных в отношении меня нереалистичных ожиданий — от него. Я — всего лишь человек, имеющий право ошибаться. Почему они все так строги ко мне? Кто в этом доме находится в угнетённом положении — она или я?       — Нет, мой отец купил её на пожизненный срок, — правда даётся мне нелегко, но он бы наверняка не поверил в мою ложь.       Снова тишина. Он знает, с каким трудом я её переживаю!       — Бля, бля, бля… Чувак, это пиздец. Как можно относиться к другим людям как к товарам? Какая разница, что она изгой? Представь, что тебя купил богатый мужик и принудил работать за еду. Это же полнейший пиздец! Подумай!       Аякс пришёл в безмерный ужас от моего честного признания, и теперь наши отношения, без всяких сомнений, испорчены. Он рос совершенно в иных условиях: оба его родителя — учёные, даже в младшей школе он проявлял более высокий уровень какой-то осознанности. Ему был неведом мир грозных и гонористых акул. Он не знал, каково это — быть бессильным перед хаосом, творящимся по вине норовистых родителей. К его мнению всегда прислушивались.       — Аякс, я всё объясню тебе при встрече. Обещаю.       Мне нужно взять передышку, чтобы сообразить, как подать ему всю информацию с минимальными потерями. Он — экоактивист, борец за чистоту окружающей среды и справедливость. Я должен был догадаться, что и на этот вопрос его взгляды не менее категоричные и независимые, идущие вразрез с мнением большинства. Возможно, я всё-таки должен был ему солгать.       — Очень на это надеюсь, дорогой друг, — говорит он так, будто зачитывает приговор, и завершает звонок.       Я же остаюсь один на один со своими спутанными мыслями и презирающей меня своячкой.       — Убеди его, — внезапно произносит она, вцепившись в меня твёрдым, настойчивым взглядом.       — Что? — я, под конец дня ощущающий нервное истощение, в абсолютном непонимании развожу руками.       Она резко встаёт и пересаживается на мою кровать.       — Наша ровесница, несколько малахольная, производит впечатление крайне легкомысленной особы, много болтает, прилипчивая во всех коннотациях этого слова, усердная, её мечтательность и слепую веру в людей не смогли загубить даже шесть месяцев лагеря. Блондинка с волосами чуть ниже плеч, раньше были короче. Глаза голубые. Зовут Энид. В выражении эмоций экспрессивна, но пугаться не стоит — она сангвиник. Оборотень, но у неё всегда были проблемы с превращением. После попадания в лагерь не обращалась ни разу. Даже в облике вурдалака ведёт себя не более агрессивно, чем домашняя собака.       — И ты хочешь, чтобы я… — не могу поверить в то, что слышу. Приключения этого вечера окончательно растопили мой мозг.       Она наклоняется ко мне поближе, и я ощущаю терпкий аромат сладкой сливы.       — Убеди его забрать её из лагеря под предлогом покупки служанки. Перескажи всё то, что я тебе сказала. Она плохо приспособлена к тамошним жестоким правилам. Наивна. Если не понимаешь, передай своему другу и посмотри на его реакцию — может, тогда поймёшь.       Она отстраняется и, поправляя платье с многочисленными складками, неспеша идёт к двери.       Она неправа. Я всё понимаю. Это мой шанс сблизиться с ней.