Пишу тебе из южных берегов

       Во сне лицо Лань Сичэня казалось не таким изможденным. Гуаньяо надеялся, что на этот раз дурные сны обошли его стороной. А ещё он надеялся, что Сичэнь не проснется в неподходящий момент.        — Я думал, что смогу забыть тебя. Надеялся, что получится вытравить из памяти всё, связанное с тобой. Но моменты счастья очень трудно забыть, особенно когда вся остальная жизнь наполнена не самыми приятными событиями и решениями. Наверное разучиться дышать или говорить куда проще.        Гуаньяо опустил плечи и слегка ссутулился. Теперь не перед кем держать осанку и притворяться другим человеком. Только здесь и только сейчас он мог быть не Цзинь Гуаньяо, не Совершенным Владыкой Чэньхуань, а просто Мэн Яо.        — Все эти годы только ты был для меня источником тепла и света. Только рядом с тобой я забывал, кем я стал. Я мог на время забыть о всех интригах, о судьбах, которыми я так легко распоряжался. Рядом с тобой я мог быть собой, тем глупым мальчишкой, который верил, что впереди ждёт светлое будущее.        Теперь то на светлое будущее надеяться не приходилось. Гуаньяо всю оставшуюся вечность проведет на Небесах, служа им верой и правдой. Скандалы, интриги, сплетни, драки, расследования — всё это станет неотъемлемой частью его жизни. Он сам станет участником, и лучше занять роль игрока, а не пешки. Но разве есть во всём этом смысл? Разве есть смысл хитрить и изворачиваться, завязывать полезные знакомства, строить планы на годы вперёд, если рядом не будет Лань Сичэня? Не будет Лань Сичэня, который стал для Мэн Яо единственным близким человеком после матери, стал необходимостью, привычкой, зависимостью.        — Если бы можно было вернуться в прошлое, то я бы… Я бы хотел никогда тебя не знать, — выдохнул Мэн Яо, сжимая руку Сичэня. — Я ненавижу тот день, тот час, те минуты, когда увидел тебя впервые. Потому что я тебя люблю. Жалею, что не сказал тебе этого, пока была возможность. Хотя оно и к лучшему наверное. Бремя чужой любви нести тяжело, а тебе и так непросто.        Теперь каждое слово причиняло боль, тонкими иглами впивалось в сердце. Мэн Яо не заметил, как стал большим пальцем поглаживать тыльную сторону ладони Лань Сичэня. Он не почувствовал чужого движения. Мэн Яо низко опустил голову, упершись взглядом в собственные колени.        — Любовь… Все говорят, что это такое светлое, возвышенное чувство. Что нет большего счастья, чем любить и быть любимым. Жаль что я не смог показать тебе этого. Нет, если бы у меня была возможность изменить что-то в прошлом, я бы сделал всё, чтобы ты был счастлив. Чтобы в твоей прекрасной голове никогда не появлялась мысль о самоубийстве. Чтобы седые волосы у тебя появились от старости, а не от меня. Чтобы ты мог засыпать, не боясь увидеть страшный сон. Чтобы…        Пальцы сжали ладонь Мэн Яо. Невесомая рука легла на плечо. Дыхание коснулось волос и шеи. Мэн Яо резко обернулся, и встретился взглядом с Лань Сичэнем. Сердце пропустило несколько ударов. Кровь отлила от лица. Мэн Яо отшатнулся, хватаясь за руку Сичэня ещё крепче.        — А-Яо? — неверяще спросил Сичэнь, разглядывая Мэн Яо, словно видел его впервые.        — Я, — ответил тот, замерев и бросив попытку отстраниться.        — Снотворное не сработало, — потеряно произнёс Сичэнь, опустив взгляд на их сплетённые руки. — Разве что это не сон…        «Лекари со своей работой справляются отвратительно» — отстраненно подумал Мэн Яо. Несмотря на то, что случилось то, чего он боялся, страха или беспокойство он не ощущал. В ушах гулко стучало сердце. Голос Сичэня слышался словно сквозь тяжёлое одеяло. Закружилась голова.        — А-Яо!       Он почувствовал, что падает. Любимые руки придержали его и прижали к груди. Мэн Яо уткнулся лбом в плечо Сичэня. Подступившая тошнота медленно стихала. На языке остался вкус желчи. Запах Лань Хуаня заполнил лёгкие, въелся под кожу и остался там навеки.        — А-Яо? Ты как?        — В порядке.        Мэн Яо вернул себе самообладание. Он поднял голову и вновь встретился взглядом с Лань Хуанем. Чайные озёра наполняло недоверие, но в глубине, на самом дне теплилась радость встречи. Он самыми кончиками пальцев аккуратно коснулся щеки Мэн Яо.        — Ты настоящий?        — А сам как думаешь?        — Но я ведь… Своей рукой, — запнувшись произнес Сичэнь, и в чайных озёрах разлилась печаль и вина.        — Чшш, это не важно, — оборвал его Мэн Яо. — Не надо вспоминать об этом.        — Хорошо, — согласился Лань Хуань.        По комнате разлилась тишина. Между Лань Хуанем и Мэн Яо натянулись тонкие струны чувств. Они трепетали от каждого вдоха, каждой секунды, проведенной неподвижно. Всё замерло на несколько мгновений.        — Так ты всё-таки прочитал письмо? — спросил Лань Хуань.        Тишина раскололась на сотни осколков. Мэн Яо кивнул.        — Прочитал.        — Но ведь я его сжёг.        — Есть силы, для которых это не помеха.        Брови Лань Хуаня приподнялись в немом вопросе. Мэн Яо отвёл взгляд.        — Я не хочу обременять тебя рассказом о последних годах своего существования. История не из тех, что интересно слушать.        Он понимал, что слова его звучат неестественно, и корил себя. Сейчас хотелось быть искренним, но язык не привык к откровениям и признаниям.        — Ты ведь слышал? — без надежды спросил Мэн Яо, вновь находя руку Сичэня и, не получив сопротивления, переплёл их пальцы. Ему хотелось уцепиться за что-то надёжное, пристать к Лань Хуаню, остаться назойливой тенью, следовать за ним всегда.        — Слышал. Не всё, наверное, но многое.        Снова молчание. По голосу Лань Хуаня трудно было что-то понять. Мэн Яо затаил дыхание. В следующий миг он оказался в крепких объятиях. Шёпот Лань Хуаня коснулся уха.        — Позволь и мне любить тебя, даже когда горы разрушатся, а моря пересохнут.        Сердце бросили в груду осколков. Мэн Яо зажмурился до светлых пятен перед глазами. Только бы не заплакать. Нельзя больше откладывать неизбежное, а то он может и передумать. Но в одном Мэн Яо не смог себе отказать. Он глубоко вдохнул, словно перед прыжком в воду, и поцеловал Лань Хуаня, отчаянно надеясь на ответ.        За свою жизнь он пробовал самые разные вина, однако ни одно из них не опьяняло так, как губы Лань Хуаня. Земля и небо поменялись местами. Все тревожные мысли забились в самый дальний уголок сознания. Мир вокруг исчез. Мэн Яо целовал Лань Хуаня так, словно от этого зависела его жизнь, а тот отвечал с не меньшим пылом.        Они и не заметили, как оказались лежащими на кровати. Одна рука Лань Хуаня запуталась в волосах Мэн Яо, вторая покоилась на спине. Мэн Яо опирался на локти, чтобы не наваливаться на Лань Хуаня всем весом. Спустя несколько минут губы начали неметь, и пришлось разорвать поцелуй. В этот миг что-то внутри Мэн Яо оборвалось. Он мысленно досчитал до трёх и тихо позвал:        — А-Хуань.        — А-Яо, отозвался тот с невыносимой нежностью в голосе.        — Спасибо тебе за то, что ты для меня делал. Спасибо за то, что до последнего был на моей стороне.        В чайных глазах промелькнула тревога. Лань Хуань крепче прижал к себе Мэн Яо.        — Ты это к чему?        — Прости, — продолжал Мэн Яо, стараясь отстрониться. — Прости за то, что я натворил за свою жизнь. И прости за то, что я сделаю сейчас.        Получилось освободить левую руку. Лань Хуань встревожился ещё больше, хотел уже что-то спросить, но Мэн Яо одним прикосновением пальцев к виску погрузил его в глубокий сон. Выбравшись из теплых объятий, он сел и облизнул губы. На этот раз он прикоснулся к центру лба Лань Хуаня. Читая заклинание еле слышным шёпотом, он аккуратно поднял руку. К его пальцам прилипла раскалённая золотая нить. Мэн Яо стал вытягивать воспоминания, собирая нити на пальцах.        Времени на это ушло много. Только спустя половину большого часа нить оборвалась. Мэн Яо собрал её в нескладный клубок. Тот больше походил на смятый, засохший цветок. От него исходил такой жар, что на ладони могли остаться ожоги. Пальцы успели пострадать еще в процессе. Мэн Яо подул на «цветок», но это не помогло. Тогда он спрятал его в рукав, в защищённый от жара карман.        Поднявшись с кровати, Мэн Яо оглядел спальню. Подойдя к столу, он открыл один из ящиков. Просмотрев бумаги, он нашёл, что искал. Его письма Лань Хуаню были собраны в отдельную стопку и перевязаны лентой. Мэн Яо забрал их, поправил документы и закрыл ящик. Вернувшись к Лань Хуаню, он аккуратно срезал седую прядь.        — Все говорят про два отвратительных слова, но я знаю ещё одно. Прощай, — произнёс Мэн Яо. — Прощай, А-Хуань. И будь счастлив.

***

       На Небеса Мэн Яо возвращался в полной прострации. Он отчего-то решил выйти, как и зашёл, через окно. Клубок с воспоминаниями выпал из рукава, когда он зацепился им за подоконник. Ставни остались нараспашку. Пропажу он заметил только в Небесной Столице, оказавшись у себя в спальне. Возвращаться не было смысла, ведь где потерялся клубок он не знал.        Оставшись наедине с собой, Мэн Яо развел огонь в жаровне. Дождавшись, пока тот разгорится, он бросил в него свои письма. Бумага вспыхнула, словно мост за отступающей армией. Совершенный Владыка Чэньхуань смотрел на это остекленевшими глазами. В огне сгорали не только письма. Вместе с бумагой обугливалось и превращалось в пепел прошлой, а вместе с ним и Цзинь Гуаньяо, и Мэн Яо, и Лян Фан Цзунь. Их больше не существовало. Остался лишь Чэньхуань. А Чэньхуаню остались письмо. Прядь волос и память о первом и последнем поцелуе.        В эту ночь Совершенный Владыка Чэньхуань «навсегда» отрёкся от себя прошлого и по-настоящему начал жизнь небесного чиновника с нового листа. А клубок воспоминаний, упавший на землю под окном спальни Лань Хуаня, растопил снег, попал почву и пророс. На утро Лань Хуань, проснувшийся от холодного ветра, гуляющего по комнате, закрывая ставни увидел необычный цветок. Среди зимы и снега распустилась белоснежная хризантема и не увядала уже никогда, сколько бы лет не прошло. Хризантема поселилась на всех картинах Лань Хуаня, а Совершенный Владыка Чэньхуань навеки сохранил память о названном брате и единственном любимом человеке.