(when facing) the things we turn away from

Потолочный вентилятор в спальне Сугуру издавал при вращении ужасный звенящий звук, состоящий из ритмичного удара металла по стеклу. Хоть шум и надоедливо резал слух, Сугуру противился отключить устройство. Он уже привык к отсутствию тишины в комнате, ведь иначе было ужасающе тихо. Кроме того, Сатору, кажется, находил в этом свой личный комфорт так же, как и он сам. Сатору. Сугуру оставил его наедине с родителями на нижнем этаже дома, их приглушенный разговор смешался с монотонным звоном вентилятора под потолком. Его приемный отец громко смеялся, вероятно, с шутки Сатору. Смех доносился вверх, через стены спальни. Сугуру мог идеально воссоздать развернувшуюся сцену в своем воображении: приемного отца Рена, потягивающего бутылку пива за столом из гранита, тешась над шуткой; маму, слишком сильно обхватившую Сатору за плечо; Сатору, с улыбкой купающегося во внимании, аккуратно отвечавшего на объятия женщины. Парень поднялся к себе, чтобы избежать взаимодействия с родителями. Они бы стали донимать его вопросами о том, как прошел его день, а он ненавидел разговаривать о прошедшем дне: Сатору был исключением. День как день. И тренировка по баскетболу прошла как обычно. Тренировка. И как бы сильно Сугуру не хотелось услышать фирменную шутку от Сатору по этому поводу, разговор после его комментария того не стоил. Сугуру поднял руку, пробежавшись пальцем по занавеске. Солнце садилось за крышу соседского дома, конец дня озарился яркими вспышками на небосводе уходящего лета. Оно ознаменовало начало первой недели выпускного класса, и Сугуру не мог быть счастливее. Осталось примерно 39 недель дотерпеть до выпускного. Еще 39 недель, и он наконец-то пройдет по сцене, пожмет руку и получит лист бумаги. Никакой доски почета. Никаких особых подписей. Никаких выдающихся стипендий. Просто необычный лист бумаги для принтера. Ничего больше. Ничего меньше. Может, это и было причиной тому, почему ему не особо сильно нравилось быть рядом с родителями. У них были надежды на высокие академические достижения, на которые ему было абсолютно все равно. Не то чтобы они давили на него, ну, хотя бы… не открыто. Это влияние было едва уловимым: безмолвный, долгий взгляд или комментарий, открытый для понимания, но Сугуру всегда умел читать между строк. Всегда. Со вздохом он опустил шторы и включил лампу на прикроватном столике. Напряжение в его плечах казалось тяжелее. Пот после тренировки казался тягучее. Боль в коленях казалась острее положенного. Но до Сугуру четко доносились тяжелые шаги Сатору по лестничному пролету, и от этого он позволил себе расслабиться. Сатору по-свойски три раза стукнул по двери и слегка повернул ручку, прежде чем войти. — Сугу, Лиза спрашивала о тебе, — мелодично сказал он. Его сумки звучно были брошены на застеленный ковром пол. Он сел в изножье кровати и скрестил ноги, прислонившись спиной к стене. — Тебе стоит спуститься и немного поговорить с ней. — Серьезно? — пожаловался Сугуру, его глаза вновь нашли вентилятор. Дзынь, дзынь, дзынь. Сатору ухмыльнулся, постукивая пальцами по колену в такт вентилятору. — Ты когда-нибудь обнимаешься с мамой? — спросил он. — Потому что ей очень нравится обнимать меня. Сугуру засмеялся. — Она обняла тебя сбоку? — Трижды за разговор. Сугуру кивнул, его предположение подтвердилось. — Прямо в яблочко. — Как ты узнал? — Просто я знаю, — сказал Сугуру, закинув ноги на колени Сатору. — А как еще должна вести себя женщина с тактильным голодом к сыну, который не является ей таковым? — Ты изумителен. Серьезно, — ответил Сатору, поместив руки на лодыжки Сугуру. Между ними возник непродолжительный момент тишины, как Сугуру спросил: — Не хочешь остаться на ночь? — Конечно. — Супер. — Если мы будем спать в одной кровати, то тебе придется сходить в душ, потому что эти ноги… отвратительно пахнут, Сугу, — зажав нос, промолвил он. — Просто ужасно. Сугуру поднял ногу и шлепнул ею по щеке Сатору. — А ты сам не чувствуешь запах своих же ног? — О нет, это точно твои ноги. У меня память на запахи. Сугуру оцепенел от его признания. — Ты не просто так сказал об этом. Сатору разразился звонким смехом, непохожим на тот, который Сугуру слышал прежде. Смех был шипучим, как пена в ванной. Если бы Сугуру мог описать его цветом, то это был бы легкий оттенок голубого с вкраплениями золотого блеска. — Нам нужно вместе принять душ. Просто чтобы убедиться в чистоте ног, — предложил Сатору, вскинув брови. — Самые популярные люди всегда самые странные в личной беседе, — сказал Сугуру со смехом, засовывая ноги в носках под колени Сатору. — Если бы все в школе узнали об этом, то я бы был твоим единственным другом. — Мало кто в школе знает, что именно ты – мой единственный друг, — улыбнувшись сказал Сатору. — Я – твой не единственный друг, — заверил его Сугуру. — Все любят тебя, не пользуйся этим приемом. — Ты – мой единственный значимый друг, — сказал Сатору, пожимая плечами. — Я бы не просил абы кого принять вместе со мной душ, поэтому ты особенный. — Я не пойду с тобой в душ, Сатору. — Почему нет? — возразил он. Заложив руки за голову, Сугуру поднял на него пристальный взгляд. — Ты пытаешься раздеть меня или что? — Может быть, — ответил Сатору с озорной ухмылкой. — Я бы хотел помыть твою голову. Ставлю на то, что ты жутко линяешь в душе. — Завались, — сказал Сугуру, бросая подушку в Сатору. Откуда он знает? — Для того, кто постоянно флиртует, ты довольно одинок, не так ли? — У меня есть ты. Как мне может быть одиноко? — Я имел в виду девушку, Сатору, — сказал Сугуру, изучая Сатору с головы до ног. — Знаешь такую? Девушку. Я уверен, есть много людей, у которых руки чешутся добраться до тебя. — Возможно, мне стоит расценить это как цель к концу года. Завести девушку, которая не будет Сугуру. Замётано. Сугуру улыбнулся, целясь подушкой в Сатору. Он вновь словил ее, прижимая ближе к груди. — Хочешь пойти в душ до меня? — спросил Сугуру — Почему бы нам не сэкономить на воде и принять душ вместе? Из экологических соображений. — Принимай душ один. Сатору улыбнулся и собрался пойти в ванную, прихватив чистое белье и футболку друга. — Ты хоть знаешь, сколько людей убили бы за такую возможность? Сугуру засмеялся над его словами. — Моя мама убила бы точно. — Не будь таким, Сугуру, — парировал Сатору, безуспешно пытаясь сохранить невозмутимое выражение лица, когда вышел за дверь и направился по коридору в ванную. Веселье Сугуру утихало по мере того, как он оставался один. Дзынь, дзынь, дзынь.

…

У Сугуру была старая, почти допотопная кошка по имени Мими. Ее шерсть была белой, с некоторыми черными пятнами, а глаза голубые. Рен обнаружил ее в коробке у дороги, когда Сугуру ходил в детский сад, и это означало, что — по всем чудесам природы — Мими было почти тринадцать лет. Она едва могла видеть или слышать, но каким-то непостижимым образом кошка чувствовала присутствие Сатору и пряталась, пока берег не станет безопасным. Когда Сугуру проснулся от тяжести Мими на своей груди, он знал, что Сатору ушел. Его рука пробежалась по месту, где должен был быть Сатору, но с усилием разлепив глаза и слегка потянувшись, он понял по звукам, что наступило утро. По крайней мере, это были выходные, а не школьные будни. Лазурный смех Сатору эхом доносился до этажа, что доказывало следующее: его мама была занята приготовлением завтрака. Прежде чем спуститься вниз, Сугуру аккуратно усадил Мими на подушку, ласково погладив по голове. Сатору сидел за столом, его светлые пряди торчали по сторонам. В его глазах были заметны следы недосыпа; он зевнул, когда встретил взглядом Сугуру. — Доброе утро, солнышко, — сладко зевнув, поприветствовал он его с широкой улыбкой. Сугуру вздохнул. — Я же сказал тебе перестать давать мне прозвища. — Ничего не могу с собой поделать. Ты такой милый по утрам. Сугуру посмотрел на смеющуюся маму. — Не могу сказать о тебе того же, — ответил он, взъерошивая белокурые волосы, прежде чем сесть рядом. — Теперь ты просто подлый. Мама Сугуру перевернула блинчик на сковороде, взглянув на них. — Вы оба никогда не изменитесь, не так ли? — Я всегда так добр к Сугуру. Это он препятствует нашей дружбе. Сугуру закатил глаза, когда к столу были поданы две тарелки с завтраком. — Если не прекратишь, то из этой дружбы ничего не получится. — Прекратишь что? Сугуру оставил его вопрос без внимания, взяв в руки тарелку, чтобы унести ее к себе в комнату. — Спасибо, мам. — Подожди, Сугуру, — позвала его женщина. — Я хотела поговорить с тобой вчера, но не увидела тебя. Как прошел твой день в школе? Ох, тот самый ужасный вопрос «как прошел твой день». У него была уверенность, что он избежит его. — Как обычно, — пожимая плечами, пояснил он. Он повернулся спиной к лестнице, но она позвала его вновь. — Сатору сказал, ты хорошо потрудился на тренировке. Как думаешь, каким будет год? Ты же знаешь, он твой последний? — продолжила она, вытирая руки кухонным полотенцем. Сугуру вновь пожал плечами, незаметно поглядывая на друга. — Наверное таким же, как и прошлые. Думаю, меня взяли в команду только потому, что могу быть тряпичной куклой для Сатору. — Это не правда, — поспорил Сатору, взяв тарелку и приближаясь к Сугуру. — Ты в команде потому, что хорошо играешь. — Хорошие игроки не сидят на скамье запасных. К тому же я смирился с этим. — Тебе просто нужно продолжать тренировки. Я уверен, тренер заметит— — Спасибо, мам, но мне не нужна дополнительная поддержка. Я не звезда, в отличие от Сатору, и мне нормально. Она кивнула с очевидным желанием завершить тему. — Но я все равно приду посмотреть, хорошо? Сугуру выдавил из себя подобие улыбки. Он мог бы сказать, что разочаровывает ее, и от этого в его животе скрутился узел, полный страха. — Ну, хотя бы сможешь посмотреть на Сатору в действии. Она взглянула на Сатору с ответной улыбкой. — Может, позавтракаем на качелях, Сугу? — вмешался он, потянув за рукав футболки Сугуру в направлении двери. — На улице классно. Оказавшись посреди позднего летнего утра, он прилагал все усилия, чтобы забыть разговор с мамой. Ему нравилось разыгрывать свой интерес к баскетболу, так же как и к ряду других вещей, но поддерживать эту иллюзию становилось сложнее. Конечно, ему хотелось играть, возможно, преуспеть в этом деле, но ему не была уготована эта роль. Ему не нравилось, что мама поднимала эту тему, и каждый раз — в каждом разговоре — у него было желание выйти из себя. Он ненавидел себя за это, ведь его мама хорошая, практически слишком хорошая, как шоколадная глазурь на шоколадном торте с шоколадным мороженным, и иногда это слишком. — Ты правда так думаешь? — спросил Сатору, заняв место на качелях. — О всей чепухе с тренировками. Сугуру пожал плечами, сев рядом с ним. — Да и нет. Он медленно раскачивался на качелях, которые скрипели при каждом его движении. Сугуру не мог вспомнить, как Рен устанавливал качели, или как он и Сатору решили, какие места будут у них, но они была на своем положенном месте. Ее задняя часть выходила на высокий забор и дорожку цветов, за которыми ухаживала его мама каждую весну и каждое лето. Зимой это место превращалось в пристанище для упокоения прошлогодних цветов. Впереди располагалось крыльцо. Оно появилось, когда Сугуру был в средней школе, и деревянный пристрой абсолютно не подходил к кирпичу. Даже если это не вызывало эстетического восторга, Сугуру все равно нравилось. — Сугу, ты вообще слышал, что я только что сказал? — с наполненным блинами ртом поинтересовался Сатору. — Нет. — Почему ты сказал «да и нет», а не просто «да» или «нет»? Сугуру вскинул бровь. — Иногда да и иногда нет. Так лучше? — Не особо. Сугуру вздохнул, волоча ноги по траве. На ней лежала утренняя влага. — Давай сменим тему, пожалуйста. — Не хочу, чтобы ты ненавидел меня из-за баскетбола. Это было бы глупо— — Пожалуйста, не волнуйся об этом, — сказал Сугуру. — Только из-за этого я не стану тебя ненавидеть. — А из-за чего ты бы стал ненавидеть меня? — спросил Сатору, в голосе которого была скрыта усмешка. Сугуру улыбнулся. — Возможно, если бы ты убил мою семью, устроил бы массовый геноцид или другие военные преступления; занялся бы кражей детей, убил бы мою кошку— — Окей, я понял, — ответил парень, подавляя свой смех. — Если бы я и совершил все эти зверства, то по чистой случайности. — Представь, если бы ты случайно убил Мими, — задумался Сугуру. — Не буду врать, иногда фантазирую об этом. — Ох, да брось! — удивился он. — Она ничего тебе не сделала. — Я пытался подружиться с ней несколько раз, а она не идет на связь. — Возможно, это твоя проблема, а не Мими. Сатору засмеялся заливистым голубым цветом. — Скажи Мими, чтобы спала, открыв один глаз, хорошо? — Из этого ничего бы не вышло. Она слепая. С ухмылкой Сатору положил тарелку на траву и продолжил раскачиваться. — Просто считаю, что она драматизирует, чтобы ты пожалел ее. Сугуру ритмично двигался с ним. Его темные пряди изящно разлетались по сторонам, некоторые из них попадали ему на губы. — Так ты думаешь, что Мими какой-то злобный гений, пытающийся манипулировать каждым моим действием? — Что-то вроде того, — сказал Сатору. Они провели еще час на качелях, позволяя отраде детской рутины унять боль в их спинах.