ломаными пальцами зашивая раны

Девушка разминает шею, наклоняя из стороны в сторону. Спина болит от нагрузок, а шея будто не родная. То ли массаж делай, то ли отрубай за ненадобностью. Выдох достаточно тяжелый. Стоять в участке в половине десятого, когда тебе ещё полчаса идти до дома, удовольствие из разряда «спасибо, не надо». Но выхода нет. Рядом с девушкой стоит совсем девчушка, лет шести, перекатываясь с носка на пятку в ожидании своего родителя. Мелкой в помещении в детской шубке жарко, поэтому стянутая вещь гардероба лежит на тренировочном рюкзачке рядом. — Аля, — девчонка смотрит снизу с задорной улыбкой, и «Аля» завидует такому количеству энергии. Её сейчас хватает лишь на то, чтобы стоять в опоре на стенку и не завыть от усталости. — Ммм, — отзывается старшая, спуская взгляд на мелкую. Девочка прячет руки за спину и склоняет голову на бок. — А меня завтра не будет. — Это ещё почему? — А мы завтра к бабушке поедем, у неё юбилей. Ну да, в её возрасте эта отмазка перед тренером сработает, а в Алином — нет. Она-то и на похоронах своей матери не была, соревнования в Москве — важнее. «Ты понимаешь, что на кону стоит? Думаешь, поездки в Москву на соревнование, которое ДЮСШ финансирует, каждой выпадают? Нет. Ты должна выбирать либо будущее, либо стать алкоголичкой или профурсеткой, что тебе больше понравится. Такие шансы не каждой выпадают, а у тебя талант» Вот что ответил тренер, когда она пришла и сказала, что похороны совпадают с соревнованиями. Ей тогда лет пятнадцать было, потеря не особо великая, конечно, она мать знала не особо сильно, да и любви к ней особой не питала. Та почти сразу после родов сбежала, оставив девочку с папой, который не особо осознавал своё положение. Появлялась раз-два в год, чем отпугивала Алю ещё больше. Однажды даже заявилась к ней на соревнование с новым мужиком, когда девушка ещё в юниорках бегала. Сказать, что ей тогда стыдно было — промолчать. Пришла вся такая красивая, в новой шубке и шиншилловой шапке, накрашенная, и бросилась подбадривать дочь. Её парализованную, тогда тренер за плечо от матери оттащила и женщине сказала: «Она вам дочь, как Яшин балерина. Не сбивайте моей спортсменке настрой», — и утащила за собой к судейскому столу. Она тогда получила по голове за то, что позволила себе отвлечься от соревнований. Видимо, от страха она тогда пьедестал и возглавила. И до сих пор с первого места не слазит, боясь, что опять прилетит. Хотя прилетает до сих пор, несмотря на то, что она лучшая в своём году. Чем только не прилетает: рукой, скакалкой, булавой. Гвоздем под пятку или свечкой, иглой под подбородок, чтобы голову держала ровно. Ей прилетает больше всех. Она ведь старше всех. — И сколько бабушке будет? — возвращаясь к себе, интересуется старшая, складывая руки на груди. Ей домой хочется, а не тут торчать. Ещё и машину сегодня не брала. И котов покормить уже давно надо. — Она немного старше тебя, ей 68, — Аля смеётся вслух. Ну правда, немного старше. — Ну да, пара лет и догоню. Старшей девятнадцать, и до шестидесяти восьми ей ещё жить и жить. Хоть она иногда под сомнение и двадцать пять ставит. — Леся, Аля, — рядом с ними появляется женщина в форме, и Аля отлипает от стены. — Добрый вечер, — здоровается девушка, поправляя рюкзак на плече. — Ты прости, что тебе ждать пришлось. Работы невпроворот, сама знаешь. С этими подростками одни проблемы, недавно эти ненормальные с чайниками опять отчебучили. Девушка смеется, кто же не слышал, что «Чайники» неделю назад выясняли отношения с куском «Домбытовских». И она тоже слышала, от первых лиц. Как же злился Вадим за метр своей улицы. — Ты за рулем? — осматривая свою дочку, интересуется женщина, присаживаясь на корточки рядом с девочкой. — Нет, но я домой, поэтому не беспокойтесь. — Баллончик есть? — женщина забирает шубку и небольшой рюкзачок, выпрямляясь. — Да, не беспокойтесь. — Время сейчас неспокойное для девушек. На улицах хватают, пристают, ты рядом с университетом очень осторожно ходи, и, если кто-то будет приставать — сразу ко мне. — Я же пешком обычно не хожу, да и у меня папин травмат в бардачке. Ко мне приставать — себе дороже. Да и на свисты и нежности я не реагирую. Работница выдыхает, недовольно качая головой. — Хорошего вечера вам, я пойду. — Твой отец дома? — Да, уже как пару часов, — врёт не задумываясь, зачем ей лишнее внимание со стороны милиции? — Может, позвонить — он тебя встретит? — Он с работы, я с баллончиком, со шпилькой, главное, чтобы меня впоследствии за убийство не посадили, — она специально смеётся, придавая тону беззаботности, молясь, чтобы от неё отстали. — Ну ладно, иди. Леси завтра не будет. — Она уже мне сообщила. Ваша мама? — Мужа, — коротко отзывается женщина, и Аля слышит недовольство. Но это не её дело. У неё своих проблем ни прилить, ни отсыпать. — Давай иди, а то поздно уже. Девушка кивает и застёгивает олимпийку чёрного цвета. Для зимы не самая тёплая одежда, но с тренировки в тулупе особо не походишь. Девушка улыбается младшей, и, кивнув, уходит на выход. Оказавшись на улице, Аля вытягивается, похрустывая позвоночником. Спина явно не в лучшем состоянии. Следом вытягивает из волос железную шпильку с заострённым концом и прячет её в карман олимпийки — дополнительный уровень защиты. Она, конечно, привыкла на себя рассчитывать, но не дай бог больше трёх будет, тут уже руками не отбиться. Аля прочёсывает светлые волнистые волосы пальцами и прячет их под воротником. Оглядывается по сторонам и идёт в сторону, нужную для пути домой. Ей надо пройти через чужой район, на откуп у неё есть, да и район проблемностью не славится. По слухам, пацаны там вполне адекватные, к чужим не лезут, девушек не трогают. Ей нужно найти таксофон, чтобы позвонить подруге и сказать, что всё в норме. По дороге, на пересечении двух касательных улиц, будет таксофон, если память не изменяет. Туда минут семь ходьбы. Поэтому руки по карманам и ровным шагом по знакомому маршруту. Время позднее, снег сошёл наполовину, и без того не самый лучший асфальт, видимо, решил сойти вместе с ним, поэтому аки лань горная блондинка перепрыгивает недо-озеро, благо рост и тренировки позволяли не сесть задницей в лужицу. Интересно, в каком объёме в этот раз Аля отхватит пиздюлей от Мишель, так как уже зверски опаздывала на встречу. Нужная арка оказывается в поле зрения быстрее, чем ожидалось, и девушка, недолго соображая, на ощупь находит пару монет, достаточных для звонка. Метров за пять Аля останавливается, скидывая рюкзак с плеча, и в потайном кармане рюкзака находит пачку сигарет. Носить сигареты в кармане олимпийки или чего-то подобного небезопасно. Как минимум, случайно вывалится из кармана во время того, как она будет её надевать; как максимум, карманы не бездонные. Сигарету в зубы, рюкзак на плечо и к таксофону. Номер, заученный до автоматизма, и зажигалка. Аля зажимает трубку плечом и поджигает сигарету. В темноте огонёк зажигалки ярче и освещает больше. За спиной слышатся отдалённые шаги, но они будто по касательной, да и не видно никого. — Слушаю, — через два гудка отвечает женский голос, и блондинка выдыхает сизый дым. — Это я, вышла из участка, иду к тебе, сейчас на нейтралке, буду минут через двадцать или около того. Знаю, что опаздываю, тренировка, потом мусарня, раньше не сбежать. — Всё в норме? Тебя перехватить? — на той стороне трубки какой-то непонятный звон, и Аля хмурится. Опять считает? Что-то произошло? — Нет, я со снарягой, да и в боекомплекте. Всё в норме? — Это ты мне расскажешь, когда придёшь. Не хочешь мне ничего заранее рассказать? — Мишель чем-то очень недовольна. А вариантов-то слишком много. — По поводу? — Ну, если надо повод искать, то, видимо, спросить мне можно за многое. Жду тебя, — и трубку кладёт, не ожидая дальнейших слов. Блондинка вешает телефон на место и прикрывает глаза левой ладонью. Трёт глаза, делает ещё одну затяжку и приглаживает волосы. Голову ей отобьют чуть попозже, сейчас нужно дойти. Сбоку, мимо неё, метров через пятнадцать, мелькает невысокая фигура, и Аля оглядывается. Невысокий, пухлый, лица не видно, только белую шапку да дубленку. Что делает в такое время на улице? Суицидник, что ли? Очередная затяжка, и девушка оглядывается на идущих в сторону пацанёнка ещё двоих. Его, что ли? — При делах? «Не его», — мрачно констатирует про себя, выплёвывая дым. Своих узнают и не спрашивают. Интересно, ей сегодня удастся выйти от Мишель живой? Вмешаться — плюс один пиздюль, не вмешаться — плюс один пиздюль. Вот так выглядит безысходность. — Я тебя спрашиваю: при делах? Это «Разъезд». Их легко узнать, они всегда ищут приключений на задницу. Скорлупа так особенно, у них старшаки слабые, не могут удержать в рамках. А малым только спуск дай — беспредел наведут. — При делах, — и удар по лицу. Мелкий осаживается на землю, и его тут же бьют с ноги в живот. Два на одного, который явно слабее. Типичный ход. Девушка глубоко вдыхает и идёт в их сторону. — Эй, что творишь? Наезд на скорлупу на территории скорлупы — хуевая затея, — она останавливается в метре, скидывая пепел с сигареты. — А ты ещё кто? — Блядь, конь, не видно? Хотите пизды получить — при старших покурите, чё к чужакам доёбываться? — А ты его защищать удумала? — Понятно, на «поговорить» вы не настроены. Решим по-другому, — два шага в сторону одного и щелчком пальцев брошенная непотушенная сигарета в сторону другого. С разворота по рёбрам с ноги, у Али удар с разворота тяжёлый, к тому же куда бить знает. Тот отлетает и валится на землю, неслабо прикладываясь головой. Финт с сигаретой рабочий, пацан испуганно отмахивается и теряет момент, когда блондинка, вернув равновесие, появляется рядом, занося удар, которым бьёт не по лицу. По кадыку. Недостаточно сильно, чтобы сломать, но ощутимо, чтобы потерять опору и запаниковать от боли. Кадык — опасное место, сломать его не так сложно, но при знании можно нанести очень хороший урон без летального исхода, да и боль при ударе ощутимая. Она не любитель долгих драк, да и драк в принципе. Этим занимается не она. Её работа состоит в другом. — Потеряйтесь, чтобы мне вас с огнём пришлось искать. Девушка оглядывается на двоих, которые поднимаются и ухрамывают в арку, а следом и за неё. Будут умными — пойдут к себе зализывать раны и рёбра, будут тупыми — получат пизды от старших. — Живой? — склоняет голову на бок, всматриваясь в темноту, где валяется пацан. — Живой, спасибо, — он грязной рукой утирает нос и приподнимается на локтях. — Поднимайся, нечего валяться, — блондинка ступает медленно и, подойдя ближе, протягивает руку. Мальчишка хмурится, и Аля чему-то улыбается. — Слушай меня внимательно, я через тридцать минут получу таких пиздюлей, что те два удара, которые ты получил, мне покажутся курортом. Мне по-быстрому и без проблем пройти через вас и попасть домой. Поэтому не тяни моё время, я дам тебе плату и пойду спокойно, я больше впрягаться не буду. Хоть умрет кто-то — я дальше пойду. За руку таки цепляется, и девушка дёргает на себя, помогая на ноги подняться. — Твой ведь район? — парень кивает, и блондинка глаза закатывает. — В твоём возрасте надо с кем-то из старших ходить, если пиздюлей не хочешь получать, и опыта набираться, — на ощупь находит монету в кармане и достаёт. — Короче, не моя задача жизни учить, это передашь старшим, скажешь за проход с «Универа». Имя не называю — проход одноразовый, я по касательной пройду, на основу не зайду. Мальчик хмурится, понимая, что говорит девушка правильно, по делу. Кто учил ее? Да и кто вообще стоит на «Универе»? Что он слышал об этом «Универе»? Ничего. Не буйные, тихие, к чужакам не лезут, свои границы отстаивают. Да и только. — Я Лампа. — Встречу кого-то — скажу, что тобой откупилась, — и прячет руки обратно в карманы. Ей беспокоится не за что. Он её явно не узнал. — Хорошего вечера, — оборачиваясь, бросает через плечо и идёт дальше, уходя под одну из многоэтажек. Дома, что стояли на углах территорий назывались касательными. Обычно за проход по таким домам не платят, это территория нейтральная, но, не хочешь проблем, — плати. А Але проблем с «Универсамом» не хотелось. У них пахан не самый, что называют, приятный. Миша с ним договариваться не пойдёт, в особенности в связи с последними событиями. Идёт ровно по касательной, не сходя ни на метр и теряется с чужого района, оставляя редкий след по снегу. *** Блондинка стучит в дверь, опираясь плечом на стену рядом. — Кто? — раздаётся за дверью мужской голос. — Свои. Ответа не следует, только звук открывающихся скважин. — Ну, заходи, раз «свои», — дверь открывается, и мужчина отходит в сторону. Аля кивает и проходит в коридор, сбрасывая рюкзак с плеча. — Всё в порядке? — мужчина помогает снять олимпийку с плеч и вешает к курткам. — Чай? — Да, спасибо. Она? — В кабинете, ждёт. В настроении. Чашку принесу, — кивает в сторону одной из закрытых комнат и уходит на кухню. — Спасибо, — в никуда произносит Аля и проходит к указанной двери. Кабинет — вторая обитель Мишель, в которую допускались лишь пару человек, потому что кабинет — в квартире, а в квартире Мишель чужаков не терпела. Помимо блондинки допуск в квартиру был ещё для двух. Стучать в дверь не надо, просто дёргаешь ручку и заходишь. Так просто, что делать не хочется. — Подкуривай сигаретку и заходи живее. Перед смертью не надышишься. *** — Ты же вроде в патруле, чё прибежал? — рядом со входом в качалку курит Зима. Смотрит как обычно исподлобья и опять чем-то недоволен. — Я дань принес. — А новость? — выходя из помещения на улицу, интересуется Турбо, которому Зима сигарету даёт. — А новость причём? — не понимает Лампа, и старшие улыбаются. — Ну как же дань да без новостей, — пытается хохмить старший, но настроение заметно, что мрачное, видать, от Кощея отхватили. — За что дань притащил и от кого? — За проход. — Ну, идём к Адидасу, — кивая на вход, проговаривает Зима, сбивая пепел с сигареты. Турбо идея беспокоить старшего не по душе, но дань за проход идёт на общак, а за него сейчас отвечает Адидас. Брюнет сплёвывает под ноги и, не туша сигарету, возвращается в качалку. Там появляется свет, и можно рассмотреть кровь на лице скорлупы. — А с лицом-то что? — От Разъезда выхватил, — Лампа врать не умеет, это знают все, да он и не пытается. Сказал, что отхватил от «Разъезда» — значит, отхватил от «Разъезда». Вот только почему, и что в позднее время чужаки на их территории потеряли — вопрос. — Они что, тебе по лицу дали, а потом за проход заплатили? Идиоты, что ли? — кидая взгляд через плечо, спрашивает Турбо, не надеясь на ответ. — Это не от них. А Кощей там? — замирая у входа и оглядываясь на старших, уточняет Лампа. — Нет, уехал куда-то. Там только Вова да Марат с ещё парой. А что? Ответа никто не ждёт, скорлупа боится автора, и знают это все. Они немного оживились только с возвращением Адидаса, до этого лишний раз старшим на глаза не появлялись. — Ничего. Они заходят в помещение качалки, тут же вызывая реакцию сидящих внутри. — Лампа, что случилось? — замечая лицо скорлупы, спрашивает Вова, отвлекаясь от разговора с Маратом. — От «Разъезда» получил, они на арке вдвоём подошли. — Арка — дебильное место, состыковка с другим районом, теоретически нейтральная, — тут же объясняет Марат, хотя Вове разъяснять не надо, он понял, что за арка. — Погоди секунду, и где они сейчас? — К себе ухромали. — Ты двоих ушатал? Ай да, Лампа, ай да молодца, — присвистывает Турбо под всеобщее одобрение. — Так ты похвастаться пришёл? Молодца, чего из патруля-то ушёл? — Так я дань за проход принёс. — Ты мало того, что их отпиздил, так ещё и денег у них взял? — спрашивает Марат, за что тут же получает по затылку. — Да за что? — Не выражайся, не дорос. Деньги откуда, Лампа? — Девушка дала за проход, она по касательной прошла, но всё равно заплатила. В качалке повисает тишина. Вова смотрит на Турбо, потом на Зиму, а те молча смотрят на стоящего Лампу, который копошится в дублёнке и следом достаёт монету. Два рубля. — Дайте ему стул, а ты объясни всё с начала. Откуда «Разъезд», что за девушка, почему, если заплатила, прошла по касательной. Зима ставит стул и мальчишка, осмотревшись, садится перед Адидасом. — По порядку, Лампа. — Я в патруле был, мимо арки проходил, заметил, что там стоит кто-то около таксофона разговаривает, я чуть дальше, а там двое мне навстречу с «Разъезда». Как обычно один вопрос и по лицу, мне потом с ноги по животу прилетело от второго. Их сразу окликнули, как оказалось, девушка там по таксофону говорила. Пару фраз им бросила, а потом одного с ноги, с вертушки уложила, а второму по кадыку вдарила. В общем-то и всё. Мне подняться помогла и дала за проход, не представлялась, ничего больше не говорила. Пацаны молча переглядываются между собой. — Он мелкий, пить не пьёт, да и такое не привидится в горячке, — выдаёт Зима, явно не особо верящий в рассказ младшего. — Да я всё своими глазами видел, как вас сейчас. — И бабу, которая с вертухи бьёт, — с нескрываемым сарказмом отвечает Турбо, дёргаясь назад. — Валера, не бабу, а девушку. Время неспокойное, если есть старший брат или кто-то ещё — мог и обучить. Но это неважно. Как девушка выглядела? Куда шла? — Она спиной к фонарю стояла, я лица толком не рассмотрел, она высокая очень, может, с Турбо ростом. — У тебя метр двадцать от пола, для тебя любой, кто выше — высоким будет, — отбивает Зима. Лампа реально не мог похвастаться сейчас высоким ростом, поэтому понятие «высокий рост» было слишком растяжимым. — Нет же, она реально высокая, даже длинная. — Ладно рост, там цвет волос, какие-то приметы, во что одета, — отмахиваясь от пацанов, проговаривает Адидас, смотря на Лампу, — Что-то ещё? — Олимпийка чёрная с высоким воротом, явно спортивная, не уличная. Она курила до того момента, левой рукой. — Левша? Вот это примета, — Марат закатывает глаза, не понимая, почему Вова резко дёргается, услышав, что девушка всего лишь левша. — Нет, Маратик, левша — это примета. На сколько лет она выглядела? Старше Марата и Андрея? — Коль курила и не шкерилась, явно старше. Семнадцать-восемнадцать, где-то так, — выдает спокойно Зима. Девочки и девушки редко курят на виду. Это не приветствуется. До шестнадцати делают это очень тихо и прячась. К семнадцати, если мозги на месте и родители дома, тоже не особо красуются. Те, кто не прячутся — либо совершеннолетние, либо ходят при ком-то. Хотя никто из пацанов не поощряет курение. — Либо под кем-то, — добавляет Турбо. — Всё равно, хотя бы шестнадцать должно быть. Что-то ещё? — возвращаясь к Лампе, спрашивает Суворов-старший. Паренёк задумывается, пытаясь выцепить что-то в памяти. «…это передашь старшим, скажешь за проход с «Универа», — раздаётся в голове женский голос, и Лампа подскакивает с места. — Универ! — Какой? — Что? — в один голос задаются вопросом Зима и Турбо, оглядываясь друг на друга. — Она сказала «Скажешь, за проход с «Универа». Она с Универа. — С какого, блядь, универа? С меда? Или с федералки? Знаешь, сколько у нас универов? Считать заебёмся, — поджигая сигарету и смотря в никуда, отвечает Турбо, почти сразу делая затяжку. — Универ — это не университет, а район университетский, неподалёку от Домбыта, — неожиданно выдаёт Марат, привлекая к себе внимание. — От нас пешком минут тридцать. — Это разве не общага? — прикидывая карту в голове, задаётся Зима, хмурясь. — Нет, общаги дальше, за Домбытом, а Универ ближе. — А ты откуда знаешь? Был там? Марат отворачивается. Не хочется брату признаваться, что Кощей его туда отправлял, чтобы разведать территорию. — Рожай, что знаешь. — Кощей там пару месяцев назад пытался чернуху толкнуть или точки поставить, меня отправлял в разведку. Я там никого не нашёл, район тихий, да и не особо большой, никто не ходит, улицы не патрулирует. Но, когда Кощей оставил там первую партию, её сожгли, а машину Кощея кровью облили. Свиной или бычьей, не помню. Вторая попытка закончилась дымовухой в квартире Кощея. Когда он поднялся, чтобы на район сходить, найти автора, ему Хадишевские пояснили, что этот район трогать нельзя. Там то ли ментовские живут, то ли что-то подобное. Он тогда попытки и оставил. — Хадишевские? За ментовских? — Это в тот день, когда он с разбитым лицом пришёл? — Турбо восстанавливает в голове события последних месяцев и вспоминает, как Кощей однажды заявился среди ночи с разбитым лицом и до одури злой. Без причины отхватили тогда все, кто сидели в качалке. — Ага. — А зачем мы вообще проводим этот мозговой штурм в поисках какой-то де…девушки? — Турбо реально не догоняет. Ну вступилась. Ну прошла. Ну заплатила. В чём проблема-то? — Тот, кто помогает — не платит, тот, кто проходит по касательной — не платит. Да ещё и девушка. Они вообще за проход у нас не платят, — поясняет Зима и продолжает: — Тут два варианта: либо она уже платила за проход по нашей территории, а значит, кто-то крысит, либо она сильно шифруется. Ты имя ей свое сказал? Лампа кивает. — А она что? — Скажет, что мной откупилась. — Шкерится, — тут же отзывается Марат. — А если шкерится, значит, по нашему району не так много раз ходила. Вова устало выдыхает, он всё ещё не понимает, что тут происходит. Улицы с тех пор, как он тут был, изменились. При нём девушки никогда не платили за проход, а Кощей не пытался раскидывать опий по чужим районом. Всё катится в одно причинное место. — Значит так, завтра днём сходим на Универ, попытаемся найти девушку и вернуть деньги. Лампа, ты с нами, может, увидишь или узнаешь. Скорлупа, задание: в школе по знакомым пробить, что слышали про Универ, может, у кого знакомые есть с этого района, если подруги есть — чума, может, по описанию узнают. Пальто! Андрей тут же поднимает голову. Он не вступал до того в разговор, потому что всё ещё чувствует себя недостаточно комфортно. — Сходи завтра в музыкалку, может, там кто есть. — На сольфеджио у меня была одна знакомая с Универа. Во всяком случае, там жила раньше. — Значит, пойдёшь к ней, спросишь. Только лицо посимпатичнее сделай, а то бедняга испугается, — даёт наставление Адидас, и Андрей кивает. — Всё, расходимся. Марат, родителям скажи, что я скоро приду, если не спят ещё. — Но я… — начинает младший и тут же тушуется под тяжёлым взглядом. — Ты идёшь домой, я скоро подойду. Марат и Андрей собираются быстро и уходят, начиная о чём-то судачить между собой, Лампа возвращается в караул, уходя по известному ему маршруту, качалка пустеет. Даже Турбо поднимается с места и кидает взгляд на сидящего задумчивого Зиму. — Идём? Они живут не близко к друг другу, но это было нормально — идти вдвоём, обсуждая дела группировки. Они старшие, им всегда есть что обсудить. Несмотря на разницу темпераментов и вечную грызню между собой, оставаясь в минимальном кругу, они всегда находили компромисс. — Погодь, я кое-что про «Универ» вспомнил. Турбо падает обратно на стул, смотря исподлобья на друга. Нахер с этим Универом носиться? Они не приходят отношения выяснять, ну и бог с ними. Чего лезть куда не просят? — Там годик назад одного из хадитакташевских грохнули, чем-то тонким висок пробили. Он к девке на том районе полез, руки распустил, а на утро его нашли мёртвым. Он был близким к их пахану. Но разборок не было. Хадишевские быстро всё закрыли. Я толком ничего и не помню, но он то ли четырнадцатилетнюю тронул, то ли около. У него руки были обугленные по локоть. Но, что странно, ни разборок, ни выяснений, ничего не было. Вахит выравнивается, окидывая взглядом плохо освещённую качалку. — Там сидит кто-то, по-любому. Кто-то, кто не спешит показываться и кто-то, с кем даже Такташ не особо горит желанием воевать. — Марат сказал, что патрулей там нет. — Возможно, они шифруются, теряются среди людей, или заметили Марата и решили разойтись, чтобы внимание не привлечь. Вариантов много. — Ну да, если наверху не дурак сидит, то и люди обученные. Ладно, завтра решим. Мне ещё с Кощеем надо поговорить. Идите по домам. Зима понимающе кивает и поднимается, протягивая руку Вове. — Дверь прикройте, когда выходить будете. Адидас жмёт руку Турбо, и тот кивает. — Удачи. Зима выходит первым, придерживая дверь для Валеры. Они вместе поднимаются по лестнице вверх. На улице влажно, от этого холоднее, Зима дёргает плечами и застёгивает свою куртку. — Что думаешь? Ему уже и курить не хочется, поспать бы пару часов в тишине да поесть. Но дома ни тишины, ни покоя. — Да хуй его знает. Ничего не понятно, чё мы в это лезем? — Валера негодует. — Потому что это по правилам. А мы топим за правила. Идём? Турбо лишь молча кивает, они за сегодня и так заебались.