ломаными пальцами зашивая раны

Когда смена заканчивается и преподаватель даёт добро на уход, начинает звонить телефон, и Альберта под усталый кивок отвечает на звонок. Что? Ещё один труп? Место окончательной регистрации граждан было каким-то магнитом для звонков. Сюда звонили все и по любому вопросу. Девушка до сих пор вспоминает, как ещё на одной из первых смен позвонила какая-то бабуля и начала допрашивать её о комфортабельности холодильника. Так и непонятно, то ли купить планировала, то ли в отпуск у них остаться. — Морг при городской больнице. — Добрый вечер, я хотел бы поговорить с Альбертой, если она ещё на смене, — голос знакомый. Блондинка оглядывается по сторонам. Мент всё ещё бродит по больнице, да и Георгий Александрович был бы ненужным свидетелем. Рядом никого, но блондинка всё равно прикрывает динамик. Мало ли что. — Вадим? Я же просила не звонить, когда я на работе. — Отлично, закончишь — приезжай ко мне. Поговорить надо. — Я не спала сутки, да и состояние не для бесед. Давай в другой день. Хотя бы завтра. — Я жду тебя, — и кладёт трубку. Серьёзно? Вот прямо сейчас и срочно? Иногда создаётся ощущение, что она не переговорщиком работает, а всё-таки девушкой с Мокрого. Должна приходить по первому звонку, слушать, помогать и успокаивать. Интересно, у них есть надбавка за работу в ночные часы? Мысль вызывает приступ смеха, правда, какого-то отчаянного. Нет, желанием быть с Мокрого точно не отнесётся к её сокровенным, да и вообще в список маловероятно, что попадёт. Возвращается в секционную, заставая преподавателя над телом. Почему патологоанатомы не жалуются на боль в спине? Стоять над телом по три-пять часов как коршун над жертвой, а потом бодрячком писать отчёты в ещё более извращенной позе из-за отсутствия нормального стола. — Кто звонил? — не отвлекаясь от рассматривания гематом, интересуется мужчина. — Знакомый, спросил, нужно ли меня встретить, поздно уже, — ложь заготовлена заранее. Такие ответы не вызывали вопросов в настоящее время. Никого не смутит, что какой-то твой друг, добрый молодец, решил побеспокоиться за твою безопасность. Только обрадуются, если не орден почёта влепят. — Ты за рулем? Или тебя всё-таки встретят? Чего стоишь, собирайся домой. — Я за рулём. — Хорошие у тебя друзья, в наше время таких надо держать близко. Даже если за рулем ездишь, всё равно бы просила, чтобы тебя рядом с подъездом или на стоянке встречали. Сейчас так много девочек привозят. Я недавно только за неделю трёх оперировал, которых несколько человек… — недоговаривает, зная, что она поймёт, о чём он умолчал. Тема изнасилования была табу в советском обществе. Непонятно правда, почему для многих врачей тоже. Беду, что ли, боялись накликать? — И родители молчат потом, с одной стороны понятно, им её ещё замуж выдавать, но они же её травмируют, она ж потом никому не верит. И этих ублюдков потом хрен найдёшь. Альберта замирает на выходе. Ненавидит она такие разговоры. Всегда где-то там, на подкорке, боялась оказаться на том месте. — Да я обычно под подъездом паркуюсь, и одна особо не хожу. Мужчина резко оборачивается. — Альберта, только серьёзно и честно, ты ходишь с кем-то? Блондинка улыбается и поправляет ранее распущенные волосы. — Да. Георгий Александрович меняется в лице. Ему сейчас в полицию звонить или через пару секунд, а блондинку начинать упрашивать сдать того, кто ей голову закрутил? Что делать-то? Или к батарее и допрашивать? — С травматом и перцовым баллончиком, иногда вместе, иногда чередую. Вам не о чем беспокоиться, — Альберта посмеивается, замечая облегчение на лице преподавателя. — Моренская, с твоим чувством юмора до тридцати не доживёшь. — Давайте будем откровенны, если я со своим чувством юмора начну с кем-то ходить, я и до двадцати маловероятно, что доживу. А двадцать мне через пару месяцев. — Ой, да ну тебя. У тебя будет смена в понедельник, ночная. За такие шутки. — Я не могу в понедельник. У меня тренировка до десяти. Я в лучшем случае только к одиннадцати тут буду, да и пары днём, я не высплюсь. Мужчина пожимает плечами. — Поспишь часик на секционке, и всё будет прекрасно. У Альберты брови наверх ползут. В смысле, блядь, на секционном столе поспишь? В смысле, блядь, часик? А то, что холодно и трупы по сторонам, его не смущает? Ей что с собой принести надо? Обогреватель или иконку? — Да ты не нервничай, тут только отчёты надо будет написать. За пару часов справишься и ляжешь, поспишь. Наташу можешь с собой пригласить, а то чего она только в больнице сидит. Проведёшь ей экскурсию. Вот это замануха. «Наташка, а пошли со мной в морг, я тебе экскурсию между столом и холодильниками проведу. Поспим потом вместе» Ммм, огонь. — Я думаю, она меня проклянет за такое предложение. Я пойду. Спасибо за смену. Благодарить за смену вместо пожелания «спокойного чего-то там» стало нормой. После того, как она, будучи зеленой первокурсницей, пожелала спокойной ночи старшим коллегам и чуть не огребла от отделения травмы и хирургии, так, что её в ту же травму бы и положили. «— Если ты или тебе желают спокойной ночи, доброго утра, приятного дня — жди кошмара на смене. Будешь бегать от стола к столу, не разгибаясь» Альберта забирает свои вещи из соседнего помещения и, проверив мелочи по карманам (ключи, зажигалку), поднимается вверх по лестнице. — Альберта, а ты на Домбыта часто бываешь? Георгий Александрович выходит из кабинета, снимая перчатки. — Да не особо, мне там делать нечего. А что? — Да оттуда тех трёх и привезли, там вообще в последнее время хаос творится. Альберта замирает, пытаясь переварить информацию. В смысле? Вадим стал такое допускать? Или кто-то решил пойти по беспределу, не беспокоясь за свою шкуру? — Я буду ещё более осторожной, спасибо за информацию. — Ты иногда говоришь, будто вместо меда в федералке учишься. Иди уже домой. Хмурится, но кивает. В понедельник ночью походит по больнице, поспрашивает.

***

С закрытыми окнами кафе «Снежинка» казалось необитаемым. Свет не горит, потому что Вадим обычно глушит его, чтобы не привлекать дополнительного внимания. Менты — редкие гости на районе Домбыта, но все-таки бывают. Альберта паркует машину почти впритык у двери запасного выхода и, забрав сумку с соседнего сидения, выходит. Машин домбытовских нет, людей рядом нет. Вымерли, что ли? Где все? Девушка проходит, шоркая ногами по снегу и стучит в дверь. Открывают достаточно скоро. И открывает лично Вадим. — Привет, что случилось? — заходит, разглядывая чужого автора. — Проходи, поговорить надо. Вадим помогает снять пальто и забирает сумку, относя их в подсобное помещение. — Ты меня пугаешь, буду откровенной. Но мне тоже нужно с тобой поговорить, — Альберта наблюдает за мужчиной, но с места не сдвигается. Не понимает, где остальные. Неужели все разошлись? Так Вадим терпеть не может оставаться один в кафе. Всегда оставляет с собой хотя бы пару своих старших. — Проходи, чего встала? Блондинка сбрасывает волосы на плечо и, кивнув, проходит в помещение самого кафе. Свет и правда затушен до минимума, и никого из домбытовских нет. — Красное или белое? — выбор без выбора, вполне в стиле Жёлтого. Вадим идёт следом, останавливаясь рядом с барной стойкой и что-то ища за ней. — Я за рулём. — Один бокал ничего печального не сделает. Так красное или белое? Альберта садится на отведённое место и оглядывается. — Красное, а потом меня менты остановят, и я скажу, что это ты виноват. — Да на здоровье, — найдя искомую бутылку, мужчина забирает штопор и, пройдя, садится напротив. — Ты всегда такую угрозу бросаешь, а в деле сама все решаешь. — О чём ты хотел поговорить? Я после смены плохо соображаю, давай закончим по-быстрому, — Альберта рассматривает натёртый до блеска бокал, пытаясь отвлечься от внезапной нервозности. Вадим спокойно открывает бутылку и, забрав бокал девушки, наливает чуть больше положенного. — Ты нервничаешь? — ставя бокал на стол, интересуется авторитет. — Где все? Я не вижу никого, машин нет. Что происходит? — Я решил поговорить с тобой тет-а-тет, почему тебя это смущает? Альберта излишне громко роняет руку на стол, выказывая свою нервозность напрямую. — Вадим, ты прекрасно знаешь правила игры. Хочешь говорить с кем-то другим? Это быстро решаемо. — Альберта… — Девятнадцать лет как, если мой автор узнает об этом, — она кивает на вино, — мне голову снесут одномоментно. Мишель с удовольствием запрёт ее на пределах района за такой проёб. — Мора, — обращение по другому имени резко отрезвляет, — послушай меня внимательно. Здесь нет никого, потому что я не хочу, чтобы об этом узнал кто-либо. Я говорю с тобой на равных, выполняю наши договора. И сейчас я хочу, чтобы ты не в службу, а в дружбу посидела со мной и поговорила. Мне казалось, в прошлом нашем разговоре я достаточно чётко описал своё отношение к тебе. Меня абсолютно не волнует ничего, касающееся твоего района или автора, если это не затрагивает лично тебя. У меня с вами договор ровно до тех пор, пока ты — мой переговорщик. Девушка опускает голову, упираясь лбом в ладони. Выдыхает. — Вадим… — Вино попробуй и продолжим разговор. Альберта подцепляет бокал и немного отпивает, тут же прикрывая рот. — Что-то не так? Проглатывает через силу и слабо улыбается. — Горчит. Но ладно. Слушай, ты же прекрасно знаешь моё отношение, я не пойду на попятную от своих слов. — А я и не просил, если ты не заметила. Единственное, о чём я прошу — чтобы ты позволила наблюдать за тобой моим людям. — А они этим прям не занимаются? — не скрывая иронии, интересуется блондинка. — Вот совсем? Если ты сейчас скажешь «нет», я от тебя поеду в психушку, потому что ваши машины я узнаю, и да, они очень осторожны. Но я-то вижу. — Они просто наблюдают, чтобы ты была в безопасности. Альберта, не хочешь ходить со мной — твоё право, но я взамен за собой сохраняю право контроля твоей безопасности. Ты ведь не только мой переговорщик, ты ещё и подруга Наташи. — Давай закроем эту тему, — устало просит девушка. Вадим недовольно выдыхает, но сдаётся. Зачем нагнетать, если можно сойтись на нейтральном решении? Да, давайте умолчим, сбрешим и сделаем вид, что ничего не происходит. Инфантилизм в чистом виде процветает. — Ладно, о чём ты хотела поговорить? — У меня тут с морга невесёлые новости по твоему району. Сроков точных не знаю, но преподаватель у меня хирург, и он мне бросил информацию, что не так давно с вашего района привезли трёх девочек. Сам понимаешь, с чем. Вадим резко отстраняется, откидываясь на спинку стула. Он не знал. — Что ты имеешь в виду? — У тебя кто-то переходит все границы дозволенного, — спокойно отвечает блондинка, склонив голову на бок. Мужчина молчит. О беспрерывном мыслительном процессе говорит лишь мельтешащая радужка. — Я не знаю, кто это, но если я найду его раньше, чем ты — этим займутся наши люди. Понятия понятиями, но износ не вписан ни в одни. Это не по-человечески. Вы на каждом углу трубите про понятия и про то, что девка чистой должна быть, но при этом портите девок направо и налево. Это не к тебе претензия, но если это происходит на твоей территории, у меня в первую очередь вопросы к твоим. Альберта может не подбирать выражений и говорит напрямую. Даже если отгребёт потом, что маловероятно. — Я тебя услышал. Я решу проблему. Сможешь потянуть время, чтобы твой автор не вмешивался? — Я попробую, но ничего не обещаю. Если информация дойдёт — я должна буду всё рассказать. Вадим знает это. Если её автор спросит, она ему это мало того что расскажет, так ещё и в письменном виде всё распишет и картинки нарисует, если тот проиллюстрировать попросит. — Хорошо, — кивает Жёлтый, отводя взгляд в сторону. — Как в университете дела? — Нормально, на практику начали тягать чаще. Альберта бокал в руке крутит, разгоняя вино по стенкам. Она нихрена не ценитель, и уж тем более не сомелье. Отец говорил, что так надо делать, чтобы дать вину «надышаться». Правда, забыл объяснить, зачем вину «дышать». Но это неважно. Блондинка первый раз в своей жизни пила с отцом, сидя то ли в Интуристе, то ли в Метрополе, за столом с парой других таких же отпрысков как она. Найти общий язык не удалось, потому что для них она девочка из Казани: несмотря на отличную репутацию, была мошкой, а они, живущие в Москве на постоянной основе, находили себя на пару ступенек повыше. Альберта не из обидчивых. Но из тех, кто спину держит ровно, а голову — приподняв подбородок. Плевать ей, кто и что о ней думает. Отец тогда между очень важными тостами пришёл к ней, всучил бокал и потащил общаться с кем-то из гостей. Блондинка весь вечер тихо от вина плевалась и губы кривила, потому что оно кислое. Но её мнение тогда никто не спрашивал. Стой себе, улыбайся и кивай. Вот твоя задача. Кто-то из знакомых отца отпустил в её сторону своеобразный комплимент: — Вот дочка у тебя — хорошенькая, стоит, молчит и улыбается. Прекрасная жена будет. Для женщины что главное? Чтобы красивая была, готовить умела и мужа по надобности ублажала. У Альберты тогда глаза чуть круг в глазнице не сделали от раздражения. Отец ничего не ответил, просто увёл её в другую сторону. Они, кстати, в тот вечер почти и не общались. За вечер, переступая через себя и отвращение, она выпила три бокала. - Знаете, вино очень зависит от компании. А вам ни компания, ни вино не по душе. Чистый или, как правильно его называть, «высокий» немецкий резанул по ушам, и Альберта тогда скривилась хуже, чем от лимона. Что тут немцы-то забыли? В тот день у неё просто осторожно забрали бокал и, не ожидая ответа, ушли. Вино с тех пор Альберта пила раз в год и исключительно в компании с Мишель. Та отлично находила нормальное, которое выплюнуть не хотелось. — Ты же с Наташей в одной больнице работаешь? Часто вместе сидите? — Альберта моргает, выходя из воспоминаний. — Не особо, но видимся, в конце-концов в разных помещениях работаем. — Ну да, скорее её к тебе придут, чем наоборот. Девушка тихо посмеивается. — Ну да, мои маловероятно к ней придут. Вадим, я домой поеду. За вино спасибо, но больше такого не надо. Оба потом огребём. Будет новая информация — сообщу. С места поднимается, стул задвигает на место. К чему такой педантизм? Никто же так не делает в кафе. А нет, это не о педантизме, это об уважении к собеседнику. Это как когда в гости ходишь. Любой адекватный человек будет вести себя уважительно к чужому дому. Мусор не будут бросать где попало, чашки бить не будут и помощь предложат. Так и на чужих базах. Хочешь уважения к себе — уважай своего собеседника. Оставляй всё на местах и по возможности помогай. Всё, что от тебя нужно. Цветочки приносить с конфетами не надо. Поймут неправильно. — Я своих убирать не буду, — выдыхает Желтый, ставя перед фактом. Девушка кивает. Смирилась, что ли? Вещи забирает сама, не одеваясь и не дожидаясь, выходит. Фонари погасли, темно как в одном небезызвестном месте и холодно. Если выражение «хозяин собаку на улицу не выгонит» существует не ради описания такой погоды, то зачем оно, мать вашу, вообще нужно? Снега навалило — зачем, спрашивается. В машину садится так и не одевшись, просто отбрасывает вещи на соседнее сидение и пристегивается. Пока машину греет, голову на руль укладывает. Сил почему-то нет. «Давай, включай фары и поехали. Там коты дома, душ и кровать. Не расклеивайся тут. Ни место, ни время», — отдаётся чужой голос по вискам, как призыв к действию. Да вот только пальцы деревянные и черепная коробка тяжёлая. Не поднимается. По ощущениям, ей будто стая сорок по одной, в шеренгу выстроившись, дорогу у выхода из дома вечно переходит. До котов с бабками и пустыми вёдрами наперевес очередь пока не дошла. Пальцы последнее время часто немеют, и колено болит каждый раз, когда куда-то помимо тренировок и учёбы ходит. Может, организм намекает на что? Мол «заканчивай, девочка, потонешь же. Не выберешься» А не потонула ли она ещё? Все знали, что на Универе есть Мора. Знали, что она вопросы решит, если правильно заговорить. Да только как выглядит она, никто особо не разглашал. Это правило. Хочешь работать и получать результат — делай вид, что не знаешь, с кем говоришь. Зови как хочешь, хоть горшком, только в печку не ставь. Часто в разговорах с чужаками слышала, что она то брюнетка, то рыжая, то старшая и давно замужем, то пятнадцатилетняя. Каждый говорил, что хотел. «Любой каприз за ваши деньги» — девиз на века. Социализм социализмом, а Альберта — капиталист. За «спасибо» новую спортивную форму тебе никто не пошьёт. Да и машина на бензине ездит. Не ей ныть за отсутствие денег, но запасной план в голове лет с шестнадцати. Она готова к любому повороту событий. Во всяком случае думает так. Руль твёрдый, голове неудобно, да и спать хочется. Альберта выравнивается, глаза протирает, смахивая лишнюю влагу с кончиков ресниц, хрустит пальцами и выдыхает. Домой надо. *** Дверь поддаётся легко и девушка, разувшись на пороге, запирает её на все засовы. Комфорта хочется. Как её коты — свернуться в клубочек, и чтобы её гладили и кормили по первому желанию. Заебалась немножечко, если быть достаточно откровенной. Блядь, сумку забыла в машине. На кухне странный порядок, она не так оставляла: чашки стоят вверх дном на подставке, сковородки нет в мойке, да и тарелки стоят по порядку и размеру. Совсем, что ли, с катушек съехала? Забыла или как? Бутылки с водой стоят на полу, и Альберту интересует одна из них. Вроде их она и ставила. Забирает одну из бутылок и шарпает в ванну. Свет из закрытой комнаты привлекает внимание. Осторожно подойдя к двери, стучит. — Ты вернулась? За дверью слышится возня. — Да, я еще днём пришла. По тону можно понять, что Рита от стука проснулась. Голос заспанный. — Я там картошку с мясом запекла, поешь. — Не хочу, спасибо. Прости, что разбудила. Я в ванну. Блондинка возвращается в ванну, закрывая за собой дверь. Воду включает, закрыв слив, и на бортик садится. В ванной порядок. И пахнет хлоркой, потому что перед сменой Альберта выдраила помещение и залила её бешеным количеством хлора, чтобы достичь какого-то понятного лишь ей эффекта. Коврик под ногами, бережно отстиранный от крови, высох не совсем удачно, из-за чего стал бугорком посередине. Надо будет придавить чем-то. Альберта стягивает одежду и залазит в ванну, тут же притянув ноги к груди. Кожа краснеет из-за температуры. Желания побыть жабкой в кастрюльке не было, но Альберта в воду уже залезла. Белёсые следы от ран на ногах на фоне красного становятся ещё ярче, и девушка хмурится, откидывается назад, уходя под воду с головой. Голову же только недавно помыла, вот нахера? Дыхалка хорошая, но в кипятке некомфортно. Выныривает достаточно быстро. Вода стекает по лицу, попадая в глаза, отчего щипают. — Аль, всё нормально? — интересуется из-за двери Рита, перед этим осторожно постучав. Блондинка моргает замедленно. Разварилась уже, что ли? — Да, я в порядке. И ныряет вновь с головой. Щипают ли глаза от кипятка, а не от усталости и отчаянья?