ломаными пальцами зашивая раны

— Мёртв? — на том конце провода интересуется Дима. У неё какое-то дежавю от этого вопроса. — Да. Теменная кость была разбита в хлам, пульса не было, трупные пятна второй степени. Никаких шансов, — отчитывается, прикуривая сигарету. Зажигалка поддалась раза с третьего. Наверное, спички всё-таки надёжнее. Подцепляет дрожащими пальцами сигарету и выдыхает. — Что-то ещё? — буднично интересуется мужчина, щёлкая чем-то. — Там кто-то был. На столе был набор для выпивки и пустые стаканы. — Ты говорила с «Универсамом»? — Да, они были не в курсе, что у них на районе чужак. Плату не брали, сошлись на прошлой благодарности. На улице давно стемнело, и девушка, спрятавшись во мраке одного из районов, чужого для себя, решила сообщить всё Диме. — Хорошо, я поговорю «Перваками». Ты пока занимайся своим, контактируй по районам, но к чужакам не ходи и к Универсаму тоже. И так ярко маячим, дойдет до Кощея — припрётся отношения выяснять. — А мы в разводе, — шутит Аля и кашляет следом, потому что никотин не выдохнула. — Да не дай Бог. В общем, ты меня услышала. Будут новости — сообщай, тебе там к Жёлтому не надо? — Да нет, вроде. Со мной не связывались. — Хорошо. До скорого. Альберта вешает трубку на место и тушит сигарету об стену. Корни волос уже немного тянут, и хочется уже их распустить, но пока нельзя. Девушка оборачивается как только слышит лай и замечает бегущих к ней на скорости двух огромных собак. — Мери, Барик, свои, — подавая голос, Аля присаживается на корточки. Обе собаки тут же тормозят, меняя гнев на милость, подбегая уже медленнее и тут же начиная обтираться и пытаться облизать лицо. Барик, более крупный и на лапах высокий, не рассчитывает свои силы, сносит Альберту, отчего та садится задницей на асфальт. Мери — меньше, но тоже внушительная, рядом трётся, иногда подпрыгивая. Эти двое — чёрные терьеры. Племенные и породистые. Натренированные на защиту и охрану. И, к удивлению, отличные ловцы. Барик тут же начинает бодаться и обтираться, Мери же ходит кругами, радостно виляя хвостом и иногда подгавкивая. — Да-да, я вас тоже очень рада видеть, только лицо моё не трогай, мне нечем умываться. Где хозяйку потеряли? — блондинка поднимается на ноги и отряхивает штаны. Мери подходит и подставляет под ладонь голову. Аля треплет по довольной моське и улыбается. — Берчи, я тут, — из-за угла появляется девушка, приветственно маша рукой. Девушка отвечает тем же и, подцепив ошейники обоих собак, идёт ей навстречу. — Почему с поводка спустила раньше времени? — Они тянули к тебе. Я и отпустила, всё равно никого больше. Почему ты возмущаешься? — девушка подходит ближе и тут же приобнимает блондинку. Альберта обнимает в ответ, отпуская собак. — У тебя все в порядке? Ада, ты волосы подстригла? — заметив явно укоротившиеся тёмные волосы, спрашивает Альберта, отстранившись. Ада расплывается в улыбке и поправляет каре. — Тебе нравится? Я долго решалась, — брюнетка явно хвастается, крутя головой из стороны в сторону. — Да, тебе идёт. Ты посвежела. Но у нас сейчас такое не модно. Ада глаза закатывает и хлопает по бедру, подзывая собак к себе и сажая на поводок. — Ваша мода — странная. Жечь себе волосы ради кудрей странной формы, эти лосины цвета ядерного взрыва, юбка поверху них. Что это? Это страшно, — девушка возмущается и будто немного картавит, но это из-за акцента. Она говорит на русском хорошо и уже свободно, хоть и слышно, что язык ей неродной. Ада по происхождению немка: её отец во время одной из командировок в СССР повстречал маму Ады, которая по работе от завода приехала в Москву. Но любовь, как известно, живёт три года. Поэтому «вместе и навсегда» закончилось тем, что мужчина уехал вместе с годовалой дочкой к себе в ГДР. Как он это провернул — тайна, покрытая мраком и немного придавленная рублями. Или марками, об этом уже никто не узнает. Получившая образование в Берлине, девушка впервые на родину матери — в Казань — приехала только двадцатилетней, не особо понимая русский и смотря на происходящее с удивительным спокойствием. Альберта уже и не помнит, как они познакомились. Кажется, Аде тогда нужна была помощь в библиотеке с поисками словаря. Библиотекарь немецкий и ломаный русский не понимала, помочь не смогла. Альберта поняла, что нужно девушке и молча положила рядом с ней. Немка тогда так радовалась, что её хоть кто-то понимает, вот и вцепилась как клещ. И разница в пять нет её не особо пугала. Она просто ходила хвостиком или просила сходить с ней куда-то, что-то перевести. Просто как-то привязались друг к другу, хоть и видятся не так часто. — Мода — странная вещь, её не все понимают, — пожимает плечами блондинка, и Ада кивает. — Ты-то уж точно со своим чёрным гардеробом. Ты же не итальянка и не хозяйка похоронного бюро, почему ничего яркого не купишь? Что с тобой не так? — Ох, не начинай. Идём, нас уже ждут, — тянет за собой подругу к нужному повороту. Брюнетка следует, контролируя собак. — Что натворил этот человек? — интересуется между делом. Ада знает, зачем Альберта позвала её именно с собаками. Испугать надо, чтобы побежал. Знает, что просто так блондинка бы и с места не сдвинулась — Девочке моей лицо об стол разбил и оскорбил, — буднично поясняет блондинка, отмечая идущую сгорбленную в метрах тридцати знакомую фигуру. — Бог ты мой, какой мерзкий человек, — Ада морщится, не скрывая своего отвращения. Аде этого не понять. — Бога нет, приходится работать. Когда я тебе скажу — спускай с поводка и отворачивайся. Его там перехватят. Ада кивает, напрягается, всматривается в темноту, пытаясь понять, кто сегодня жертва. Они сокращают расстояние достаточно быстро. Альберта передает ей пачку сигарет и ключи от дома, следом снимает кольцо со среднего пальца. Видимо, бить будет лично. Но они не на «Универе». — Бросай, — тихо подает голос блондинка, и Ада отпускает поводки. — Фас, — и обе собаки срываются с места, видя цель в идущем к ним человеке. Альберта срывается следом. Человек, осознав, что на него несутся две огромные махины, каждая весом с человека, разворачивается и начинает бежать в противоположную сторону. У Альберты дыхалка хорошая, поэтому собаки и отчим всегда в поле зрения. Следит, чтобы собаки за ногу не успели схватить. Из-за угла появляются трое фигур. — Нельзя, — громко бросает Альберта, и собаки тормозят, разворачиваются и идут к подбегающей девушке. Как только девушка останавливается, коротко гладит собак по головам и, пройдя чуть дальше, бросает через плечо: — Где хозяйка? — и те тут же бегут в сторону остановившейся спиной брюнетки. Альберта же спокойно ступает к уже окружившим отчима Риты парням. Они умные, сразу натянули пакет на голову и на колени поставили. Подходит со спины, а те даже не рыпаются, потому что давно заметили. Пацаны в курсе ситуации и за что нужно наказать, им и отмах не нужен. Один из парней и оборачивается и протягивает руку, приветствуя. — До какой степени? Альберта губы облизывает и смотрит на явно испуганного мужика. Какова цена за разбитое лицо? Какова цена за испорченную психику? Её нет. — До реанимации достаточно, но не так, чтобы откинулся, — голос понижает, чтобы жертва не разобрала. — Ребят, я ж ничего не сделал, я вам денег дам, отпустите, меня дочка дома ждет, — жалобно тянет мужчина неразборчиво, оглядываясь по сторонам. Головой крутит, пытаясь хоть как-то сориентироваться, но с пакетом на пустой голове — это сложно. — А она что, уже вернулась? Или, может, лицо у неё уже зажило? — интересуется второй, подходя ближе. — Да, мы немного поругались, всё уже в порядке, я так больше не буду. Честно, пацаны. Я вам слово даю. И это работает как спусковой крючок. Парень срывается и бьёт с кулака, кажется, в челюсть, и ещё раз, придерживая за плечо раньше времени. — Падаль, слово могут давать только пацаны. Альберту перехватывают за предплечье и отводят в сторону, разворачивая спиной к избиению. Парень выше неё по росту, в спортивном костюме и с разбитым носом. Это район «Грязи» и парень — один из старшаков, остальные же супера. Они знакомы достаточно давно, ещё со школьной скамьи что называется. Парень из параллели, пришитый ещё лет с тринадцати. Именно через него она в свое время дошла до автора «Грязи» почти что налегке. — Мы тут сами дальше разберёмся, — кивает в сторону стоящей вдалеке Ады, проговаривает, парень снизив тон. — Нечего тебе сегодня руки марать. Звуки ударов достаточно чёткие. — Рик, что я должна? — Ничего, я тебе за прошлый раз должен был, вот считай, перекрыли. Мы не сильно, больничку потом организуем. Живой будет, но проваляется долго. — Хорошо, если у автора вопросы будут… — Я объясню, не парься. Иди. Альберта кивает и жмёт заранее протянутую руку, также кивает двум обернувшимся. Они дальше сами всё решат. Девушка разворачивается и уходит к Аде. Брюнетка стоит спиной, рассматривая то ли свет вечерних фонарей, то ли попытки срывающегося мелкого снега, который таял, не касаясь земли. Альберта, касаясь спины подруги, улыбается и кивает мол «идём» — Ты быстро, руки целы? — перекладывая поводок из одной руки в другую, интересуется девушка, начиная движение. — Да. Мне не пришлось участвовать. — Ты и со здешними в ладах? Аде не по душе знакомства Альберты. Для брюнетки Аля — светлая и талантливая голова. У неё золотая медаль в школе, два иностранных языка налегке и спортивная карьера. Каким образом у неё появились в знакомых пацаны, которые с собой носят что-то острое или тяжёлое, немка никак не понимала. Где в этой стране происходит поворот не туда? — Что-то наподобие, но я тут не в главной позиции. Так, залетаю по надобности. — Бог ты мой, почему ты этим занимаешься? Альберта вздыхает и снисходительно улыбается. — Ты в этом государстве — гость, за тебя беспокоиться будут, а я гражданка, я не под защитой. А когда защиты нет, ты учишься защищаться сама. Я научилась: да, неприятно, да, не всегда законно, но так я чувствую себя комфортно. Да и платят за это больше, чем на заводе. — Такие игры не приводят ни к чему хорошему, — Альберта слышит учебные нотки в тоне, но виду не подаёт — Знаю, как только дело будет горелым пахнуть, я тут же потеряюсь. — Разве это возможно? Думаешь, тебя отпустят? — Знаешь, когда тебе ломают кости, ты не успеваешь думать о ком-то, кто когда-то мелькал на периферии. А я не такой уж и главный персонаж. — Доиграешься же, криминал не имеет победителя. — Да нет, глагол ты выбрала правильный, криминал — именно то, что имеет победителя, как может и как хочет, а вот победителя у него нет. Все в итоге либо мертвы, либо сидят. Но это будет потом. Ада смотрит недовольно, но больше тему не поднимает. Знает, что подруга все равно останется при своем мнении.

***

Утро начинается с помытой головы и чёрного чая, который обжёг язык. Голова неприятно гудит с утра — видимо, вчера перенервничала. Трупы, несмотря на уже давнее знакомство, всё еще вызывают нервозность. Альберта глаза трёт, пытаясь снять сонную пелену. Или голова болит, потому что она проснулась позже положенного? Ей обычно вставать к семи утра, а тут половина двенадцатого. Ей вечером на смену. До того надо дома немного убраться, сходить в магазин и почитать материалы. Коты, у которых проснулся неожиданный «тыгыдык по квартире», носились по всем комнатам, навернув уже пару горшков с подоконника. Земля рассыпалась по паркету и уже была благодаря пушистым лапам разнесена по всей комнате. Наверное, стоит начать именно оттуда. Допивает чай и оставляет чашку в мойке, потом как-нибудь помоет. Звонок в дверь застаёт в коридоре неподалеку от двери. Осторожно берёт с полки спицу и прячет её в рукав. Подходит, прижимаясь к двери, и прислушивается. Ничего не слышно. — Кто? — спрашивает, подождав пару секунд. — Здравствуйте, Я Ералаш, с «Универсама». Передать кое-что надо. Я один. Суицидник, что ли? Как прошёл по району? И зачем пришел к ней? Посильнее сжимает спицу в ладони и осторожно открывает дверь. Выглядывает и замечает одиноко стоящего юношу. Паренёк невысокий, светленький, в чёрной куртке и чёрном свитере, с белой фернанделькой на голове. Его не было, когда они приходили. — Привет, чем могу? — выходит, придерживая дверь. Альберта поправляет волосы, которые из-за влажности вились слабыми волнами. — Я… в общем… — Ералаш начинает копаться по карманам и в один момент достаёт небольшую прямоугольную коробочку. Альберта присматривается и замечает надпись «чай». — Это вам, — и протягивает, явно скуксившись. Видимо, нечасто в такой ситуации бывал. — Нет, — отрицательно качает головой, отступая, и прижимается спиной к стене. — У меня есть чай, спасибо. — Но это вам передали. — Я даже догадываюсь кто, но совет был ему попить, а не мне передать, — улыбается, складывая руки на груди. Что за абсурд? Ну почему вечно она в какие-то странные истории с другими районами попадает? Что, блядь, за невезение? Паренёк неуверенно оглядывается по сторонам, явно не зная, что делать в такой ситуации. Альберта выдыхает, устало прикрыв глаза. — Давай так, я это забираю, а ты старшему передаешь, что успокоительный чай ему пить надо, а не мне передавать, и вообще мне ничего передавать не надо. Ни подгонов, ни передач. И к двери моей приходить не надо. Я не девочка с вашего района, меня таким не впечатлить и впечатлять меня не надо. На этом и разойдёмся. Никого больше под своей дверью не хочу видеть. Слово в слово, понятно? Тебе за это не влетит, так как это ответ. Принял? Парень неуверенно кивает. — Тут это… в ДК вечером дискотека будет… Блондинками пальцами щёлкает и к лицу юноши подносит, между глаз ставя. — Импровизация — это плохо. Так делать нельзя. Свободен. Альберта ждёт, пока паренек уйдёт с лестничной клетки, а следом через перила перегибается, чтобы увидеть, что ушёл. Прислушивается и, когда дверь внизу хлопает, возвращается в квартиру. Откладывает упаковку с чаем в сторону и достает спицу из рукава, откладывая на положенное место. — Сам бы на чайке и на валерьяночке посидел.

***

Смена тянется долго. Альберта бегает по больнице, передавая документы по отделениям, иногда заглядывая к Наташе на чай. Блондинка радостно реагирует на старую знакомую, но коллеги обеих требуют работать. У Наташи много работы по карточкам больных, у Альберты — дописать отчет и послушать преподавателя. У неё практика началась, и преподаватель, который отметил умственные способности блондинки и, кажется, хорошего специалиста в перспективе, забрал её под свое шефство и теперь тягал за собой на все ночные дежурства, заранее договариваясь с другими преподавателями о её отсутствии в дневное время на занятиях. У этого, конечно, были свои плюсы, но спать по ночам ей нравилось больше. Смена длинною в сутки давалась нелегко, хоть и бывала раз в неделю. Из-за того, что делать было особо нечего, только сиди да бумажки пиши. В очередной раз, разнеся нужные документы по разным кабинетам, Аля заходит в ординаторскую, где уже сидит Наташа. — Живая? — ставя заранее заготовленную чашку с чаем перед Альбертой, интересуется медсестра. — Эти двенадцать часов прошлись по мне танковыми гусеницами, а впереди еще столько же. — А у меня последняя медкарта, и я уйду домой спать. Ненавижу ночные, — откидываясь на спинку старенького дивана, проговаривает Наташа, отпивая из чашки. — Я недавно с Вадимом виделась, — начинает Альберта, и медсестра тут же меняется в лице. — Если это по поводу ваших дел, даже слышать не хочу. Ладно, он-то, лоб взрослый, но ты-то куда? Альберта, игры с такими ребятами до добра не доводят. Ты же и сама в курсе, что они с девушками способны делать, так зачем же ты лезешь? — негодует девушка, а Альберта молча слушает. Наташе нужно выговориться, и она успокоится. — Нат, я хочу жить в безопасном месте. Если милиция не справляется, надо что-то делать самостоятельно. Да и проблем у меня пока нет. — Пока? А что делать будешь, как появятся? — Тише, Наташа, не кричи, — кудрявая отворачивается, выказывая свое недовольство. Альберта немного отпивает из своей чашки и приглаживает волосы. — Знаю я, что вы виделись. Говорил, что ты с разбитым лицом пришла, узнавал, знаю ли я что-то или нет. А я как дура сама вопросы задавала. Встретились два идиотчества. Ты к нему если в таком виде приходишь, меня предупреждай. Опять на тренировке выхватила? — Угу, будто у меня место может меняться. Девушки синхронно реагируют на трель телефона, и Наташа снимает трубку, прикладывая к уху. — Ординатура, добрый день. Моренская? Да тут сидит. Хорошо, сейчас верну её к вам, — и кладет трубку обратно. — Иди, к вам там гость приехал. Георгий Александрович ждёт тебя, будешь работать. Альберта в пару глотков допивает чай и, поднявшись, улыбается подруге. — Ты же знаешь, что я достаточно осторожна, потому не переживай. Если я за шестнадцать лет в спорте не откинулась, то какие-то пацаны с района мне нипочём. Ещё будешь у меня на выпуске из университета шампанское французское пить и в итальянских сапогах позировать. Наташа поднимается с места, оставив чашку. — Я просто не хочу, чтобы ты пострадала. Альберта приобнимает подругу за плечи. — И не такое переживала, — и тут же отрывается, замельтешив. — Пойду я, а то Георгий Александрович меня на стол положит. — Иди уже, — присаживаясь обратно, произносит Наташа улыбаясь. Альберта выходит из ординаторской и быстро по пожарной лестнице выходит на улицу. Снег выпал за ночь, причём много. Ей в кроссовках пешком ночью возвращаться было бы весело. Проходит немного по улице, сворачивая к отдельно стоящему помещению с нетривиальным названием «МОРГ». Дверь тяжёлая, металлическая, поддается трудно и со скипом. Проходит по обычному больничному коридорчику и по лестнице вниз. В подвале уже горит лампа. Заходит спокойно, надевая заранее оставленную шапочку и сразу к раковине. — Ну что, Альберта Александровна, у тебя сегодня будет дебют. Ты сегодня будешь помогать мне вскрывать тело, будешь комментировать, всё, что я делаю, чтобы я мог понять, насколько хорошо ты знаешь пройденный нами материал. Понятно? — Угу, — коротко бросает, обрабатывая руки спиртом. Антисептика не было, больница столько не закупала. Да и вообще спирт тоже дезинфицирует. — Напомни мне, с чего мы начинаем всегда? — С наружного осмотра. Определяем основные признаки смерти: охлаждение, окоченение мышц обоих поясов конечностей, свет трупных пятен. После приступаем к осмотру ушных раковин, глазных яблок и роговицы. — Охлаждение чего? Чашки чая? Альберта, как по книжке, полными ответами. Я-то пойму, что ты имеешь в виду, но медицина — точная наука, она тебе не простит. А ты даже не врач. — Охлаждение температуры тела, — исправляется, надевая сначала нарукавник, а после и перчатки. Разворачивается и подходит к секционному столу, на котором лежит прикрытое тело, а с другой стороны стоит преподаватель. Георгий Александрович — матёрый медик, скачущий с этажа хирургии в подвал морга и обратно, как Ведьма по крышам чужого района. С радостью и бешеной скоростью. У него медицинского опыта как хирурга тридцать пять лет и чуть больше в патанатомии. Вышедший из семьи таких же врачей и больной медициной на всю голову, возомнившей её своей законной супругой, несмотря на наличие реальной. Он знал всё и обо всём в человеческом теле, часто по внешним характеристикам точно обозначал причину смерти и вскрытие делал лишь бы удостовериться. У него было невероятно интересно на лекциях, да и на практике, когда были тела — тоже. Он мог часами объяснять все сложности кровеносной системы или почему аппендицит — не лишний орган, а это вы, бараны, в кабинете лишние. Временами был достаточно грубоват и упрям на экзаменах, но он делал самое важное — учил и доносил информацию, за что получал от Альберты уважение во всём требуемом объеме и даже больше. — У нас сегодня нетипичный для патанатомии в больнице случай, но другого пока нет, поэтому работаем с тем, что есть. Парень, четырнадцать лет, на остановке нашли, обширные кровоизлияния по телу, ушиб головного мозга. Забили до смерти по иному. Думаю, на землю повалили и били. Толпой. Блондинка заторможено кивает и опускает глаза к накрытому телу. — Ты, давай так, если плохо станет — скажи, чтобы я тебе перехватить успел. Договорились? — Постараюсь. Преподаватель снимает простынь с верхней половины тела, и Альберта хватается за край секционного стола, еле как удерживаясь на ногах. Колени подкашиваются, и равновесие становится слишком хрупким. — Альберта? — оглядываясь на побледневшую девушку, спрашивает преподаватель. — Всё нормально? Ты его знаешь? Девушке нужно пару секунд, и она, моргнув, приходит в себя. — Нет, просто… Такой молодой. Ералаш. Точно он. Вчера у неё перед квартирой стоял, а сейчас на столе лежит — без пульса и надежд на будущее. Немного мутить начинает. — Вроде как группировщиком был, вот и закончил печально. Начинаем? — Да, — еле как выдавливает девушка, отпуская угол.

***

Когда вскрытие окончено и отчёт почти дописан, Альберта отпрашивается покурить. Георгий Александрович, видя всё ещё бледную студентку, отпускает на улицу, даже по привычке не причитая о вреде курения. На улице девушка выкуривает две сигареты подряд, понимая, что давно уже стемнело. Родственников усопшего уже вызвали, и Альберта боится посмотреть им в глаза. Обычно этим занимается патологоанатомы, а не практиканты. Но кто его знает, если ей позволили вскрывать, то скажет «Иди, говори и успокаивай». Патологоанатому запрещено вскрывать знакомых, родственников и друзей. Это пагубно для психики, но в современных реалиях это почти нереально. Врачей любой специальности не хватало. — Добрый день, — Альберта вздрагивает от обращения и оборачивается. Мужчина в очках, с бородой и усами, в чёрном костюме. — Уже вечер, но добрый. — Я Ильдар Юнусов, старший уполномоченный при РУВД Казани, вы кем приходитесь? — Практикантом, родственники пока не пришли, — отбрасывает дотлевшую третью сигарету девушка, расправляя плечи. — Мне с твоим преподавателем поговорить надо заранее. Он неприятный, говорит снисходительно, как с девчонкой пяти лет и смотрит криво. — Так идите, Георгий Александрович на месте. — Если придут — сообщи, — разворачивается и заходит в дверь, а у Альберты брови на лоб ползут. Она ему кто? Девочка на побегушках? Этим санитары занимаются, а не практиканты. Тоже мне, царь горы. Что бы эти менты без патологоанатомов делали? Бегали мимо трупов и не знали и половины. На улице прохладно стоять в чёрной кофте. У неё смена заканчивается. А если ты больше не в секционной, то и форма уже необязательна. Постояв пару минут, Альберта возвращается к преподавателю. — Ничего больше? — интересуется мент, а Альберта отвлекается на звонок. Подходит к телефону и, подняв трубку, говорит: — Морг при городской больнице, слушаю. — Там родственники Тилькина Михаила пришли, я к вам с санитаром отправила, — оповещают из регистратуры. — Хорошо, кто пришел? Надо хоть как-то приготовиться. — Бабушка. А тут только валерьянку капай да нашатырный спирт готовь. — Принято, спасибо, — и, положив трубку, тут же спускается по лестнице и залетает в секционную. Георгий Александрович тут же оборачивается, смотря на студентку. — Там бабушка Михаила Тилькина идёт. Преподаватель устало выдыхает. — Готовь нашатырь и успокоительное. И санитара попросим остаться, чтобы ловить, — отдаёт указание, явно перестав реагировать на представителя милиции. Девушка кивает и подходит к одному из стеклянных шкафчиков. В таких всегда стояли нужные препараты. И нашатыря было там хоть отбавляй. Санитар приходит через пару минут, и Ильдар вызывается встретить бабулю. Альберте такой расклад не по душе, испугает ещё раньше времени, но её не спрашивают, стоит себе молча с нашатырем и ваткой, как на вахте. — Альберта, пойди, погуляй-покури, не надо тебе сейчас тут быть. Либо снаружи подожди со спиртом, — бросает Георгий Александрович. Девушка кивает и выходит из секционной, поднимаясь по лестнице вверх, сталкиваясь с ведущим бабулю милиционером. Крику сейчас будет, и никто же уже ничем не поможет. Дверь открывается удивительно легко, и Альберта выскальзывает за неё. Но, закрывая, чувствует на себе пару тяжёлых взглядов. Оборачивается и видит «Универсам». Стоят впятером ближе к перилам, хотя больше похоже, что одного прессануть пытались. — Не добрый вечер, — еле как проговаривает и почти что крабиком под стенкой отходит в сторону. Ей стоило этого ожидать. — А ты тут что делаешь? — наклоняясь, заметив знакомую фигуру, спрашивает Марат. — Работаю, а вам советую подготовиться. — Ты точно не видел, кто? — возвращаясь к допросу, спрашивает Турбо. Его сейчас меньше всего интересовала старшая «Университета». — Так я ж говорю, чан раскалывается, главное рожа знакомая. Где видел — хрен знает, — еле выдает паренёк в синем петушке, которого Альберта раньше не видела. — Я же сразу на них прыгнул. Носом шмыгает, заикается. Да только как-то картинка не собирается. Миша лежит синий полностью, кожи нормальной не найти. А у этого только рана на голове небольшая из-под шапки выглядывает. Да и эмоций как-то не хватает, не так говорят люди, у которых друга убили. — Понятно, — произносит Турбо, и через секунду всех огорошивает истошный крик бабушки. Альберта тут же отворачивается, ей этого видеть не надо, ей вообще тут не надо находиться. Да и смотреть на чужую горечь — неуважение. Парни и правду выглядели переполошенными. Ильдар выводит рыдающую бабушку через пару, расталкивает парней и сажает на лавочку. Та садится, качается из стороны в сторону и рыдает. Альберта отходит ещё дальше, оказываясь за спинами Пальто и Турбо. — Как случилось-то? — спрашивает Марат, за что ему тут же грубо пихают банку. — Это ты мне скажи. Адидас-младший, недолго думая, просто садится рядом, обнимая бабулю за плечи и укладывая её голову себе на плечо. Ильдар оглядывается по сторонам, будто ища виновного и цепляется за Пальто. — Зайди-ка, — кивает на вход и, развернувшись, идёт. Младший шаг ступает, как Турбо тут же тормозит, перехватив за рукав. — Не, а чё его одного-то? Мы все вместе пришли — с нами и говорите, — выходит вперёд, закрывая собой скорлупу. — Тут. Милицейский оборачивается и достает сигарету, сразу вкладывая в рот. — Я тебя обязательно опрошу, — говорит, не вынимая сигарету, ярко демонстрируя пренебрежение, чиркает спичками и подкуривает. — С каждым из вас, — осматривает толпу, — будет беседа. Но по отдельности Сигаретный дым выдыхает прямо в лицо парням, и Альберту ломает от отвращения. Это уже сверх всего приличного. — Это вам не школьная линейка, ничего с ним не будет, — но, кажется, это не срабатывает. Что Турбо, что Зима, стоят, с места не двигаются. — Слово пацана. Ей бы не завыть от их наивности, но переключает внимание на плачущую старушку. Подходит осторожно и на корточки присаживается. Откручивает крышечку и наливает немного на ватку. Женщина находится в очень печальном состоянии. Марат сидит весь растерянный. Укачивает бабушку, но глаза потерянные. — Послушайте меня, — осторожно начинает девушка, укладывая руки поверх рук бабули. — Вам домой надо идти. Вы тут сейчас ничего не поменяете. — А как же Миша? Он тут останется? — рыдая, еле проговаривает женщина. — К сожалению, сегодня он останется тут. Но вы тут оставаться не можете, тут холодно, вам нельзя. — Он такой хороший внук. Послушный, голова светлая, утюг мне новый подарил. — Я верю вам, уверена, что он был прекрасным внуком. Но вам надо домой. Марат вас проводит, ведь так, Марат? — Альберта смотрит в глаза, и Марат начинает судорожно кивать: — Да-да, конечно. — Давайте поднимемся, и Маратик вас проведёт, — Альберта отставляет пузырек и, поднявшись, перехватывает женщину под руку. Та поднимается, но головой качает. — Не пойду я, он тут один останется. Девушка тут же отрицательно головой качает. — Не останется, я тут на смене, я с ним останусь. Марат благодарно кивает и начинает движение. Аля осторожно перехватывает бутылёк и ватку, обходя паренька, и тут же сует в карман. — Если станет плохо, это нашатырь, — шепчет тихо, и Марат снова кивает. — Всё, иди. — Все пойдёмте-пойдёмте. Не до утра же сидеть тут будем, — тихо причитает парень, уводя бабушку. Альберта выдыхает, и в этот момент из морга выскакивает Пальто. — Ещё раз — где напали? — не церемонясь, задаёт вопрос в лоб. Видимо, мент-таки что-то сказал. — Ну я прыгнул, а уже в подъезде, — оправдывается паренёк. — Ну а где? — Ты чё-то мне предъявить хочешь? А вот это уже интересно. Чего вертится как уж на сковородке? Пострадавшие обычно, когда знают, что за них вступятся, очень хорошо содействуют, а из этого и слова не вытянешь. — Ты чё, прокурор, такую хрень спрашивать? Я всем уже всё сказал. — А чё дергаешься тогда? — видимо, сидящий на оградке Турбо тоже что-то заподозрил. — Пацаны, я ж говорил, во дворе. Блондинка дёргается от такой информации. Какой, нахер, двор? Остановка ведь. — Его на остановке нашли, — поворачиваясь к старшему, объясняет наезд паренёк. Альберта осторожно подходит ближе. — Ну да, на остановке, там из-за двора выходишь и остановка. — Так на остановке или во дворах? Это не близко к друг другу, — вклинивается в разговор, замечая излишнюю нервозность парня. Зима и Турбо смотрят недовольно, но молчат. — Во дворах, там ещё Рыжий живет. Они оттуда выскочили и напали. — Там же светло, фонари. И ты никого не заметил? — Да нет, был там один, в петушке, у него еще Аляска зеленая. Рожа знакомая, из Разъездовских, может? — смотрит на Турбо. И Альберта вновь в лице меняется. Что за бред он несёт? — Ты уверен? — Да чё я врать, что ли, буду? Будешь, парень, уже начал. — Секундочку, а что у тебя с головой? На вас двоих напали, у тебя только голова? Или что-то ещё? Рёбра, например? — уже полностью вступая в разговор, Альберта подходит ближе, становясь рядом с Пальто. — Нет, у него только голова. — Покажи рану, — требует, и паренёк тут же дёргается. — А ты ещё кто? — Покажи рану, если скрывать нечего, я медик, может, у тебя сотрясение мозга, а ты и не знаешь. Давай, смелее, — голос меняет на елейный и улыбается слабо. Турбо хмурится, не понимая, что она хочет и почему лезет. — Снимай шапку, слышал же, — Зима то ли понимает раньше, то ли реагирует быстрее. И парень подчиняется, снимает шапку и приподнимает волосы. Что и следовало доказать. — Тебя бутылкой по голове ударили? — каверзный вопрос. — Да. Молодец, сам выкопал могилку. Есть вероятность, что ляжет теперь рядом с Ералашем. Альберта кивает и отходит назад. — К Вове Адидасу пойдём. Он решит, — отвечает, спрыгивая с перил, Турбо и начинает движение в сторону. Зима стоит на месте, ждёт, когда скорлупа отойдёт. — Турбо, на секунду, — кивая на девушку, зовёт Вахит. Альберта поворачивается спиной к скорлупе. — Ты чё в разговоры влазишь? Ментовская, что ли? — как только подходит Турбо, начинает Зима, и Альберта выставляет руки перед собой в качестве защиты. — Знаешь же, что если бы ментовской была — со мной бы никто не говорил. Спокойно. Медик я, у меня смена тут была, когда вашего привезли. А этот ваш пиздит как дышит. Простите за обвинения. — Обоснуй, — пряча руки в карманы, говорит Турбо. — Начнём с меньшего — его реально нашли на остановке, никак не во дворах. Во-вторых, подробности неприятные, но Ералаш весь синий и переломанный, у него рёбер целых на одной руке пальцев хватит посчитать. Голова разбита от ударов и сотрясение мозга. А у этого только одна небольшая царапина в сравнение, и то, она не от удара бутылки. Она колотая, будто давили. И из-за одного удара он потерял сознание? Вы же участвовали в драках, знаете, как выглядит человек, которого побили, а у него и зубы все на месте и нос целый, слабо для избитого. И ко всему, «Разъезд» вчера в ДК был, старшие вперемешку со скорлупой, когда они делятся на две группы, вторая на районе остается и носа дальше своих границ не показывает. Не могли это они быть. Ваш же вчера с ними драку и начал, вспомните. Зима с Турбо переглядываются. Вчера в драке сложно было распознать, кто на кого первым наехал. — «Универа» вчера в ДК не было, так откуда знаешь? — задает резонный вопрос Зима. — Если ты не видишь, не значит, что никого нет. Часто ли ты одного в толпе рассмотришь? Или ты на втором этаже танцевать любишь? Да и слухи ходят быстрее, чем люди. — Хочешь сказать, что кто-то из ваших в чужом кругу теряется? — не совсем осознавая, как это работает, спрашивает Турбо. — Только с теми, с кем у нас контакт есть, теряется в толпе. К нему никто не лезет, а он в драке за тех, с кем стоит, вступается. Вот и всё. Так, мне смену закрывать надо. Идите между собой разбирайтесь. У вас бардак творится, свои своих бросают, а вы с другими рвётесь отношения выяснять. Хотя не мне вас учить, сами взрослые, должны разбираться. — Не думаю, что тебе можно нас учить. — Зима, я патологоанатом, а не преподаватель. Моя задача узнать причину смерти и определять болезни, а не учить кого-то чему-то. Совет, не больше. Поверь мне, мне очень неприятно видеть знакомые лица на столе. Это печально. Зима отворачивается, кажется, признавая поражение. — Ладно, спасибо за информацию, мы учтём. Альберта удивляется, видя протянутую руку для рукопожатия. После нравоучения от чужака руки не подают, если только не с целью по лицу проехаться. Но руку вкладывает и отвечает. Турбо тоже жмёт руку и тут же отходит. Пацаны синхронно оборачиваются и уходят на выход с территории морга. Блондинка оборачивается. — Пацаны, — Универсамовские оборачиваются. — Мне действительно жаль. Соболезную, реально. Я спрошу по своим каналам, может кто-то что-то слышал. Чем смогу, тем помогу. Асфальт пусть и делится, но смерть границ не знает.