Двенадцать

7/1/12

тык тык — Вот, так ты можешь сделать фотографию. А здесь номера всей нашей семьи. Если тебе что-то понадобится.... Не знаю, забудешь домашнее задание или, не дай бог, нас вызовут к директору… сразу звони мне или Деймону. Понял, Люк? Он поднял на мать взгляд внимательных карих глаз и тут же отвел его, потупив голову. — Ну мааам, я знаю, как пользоваться телефоном. И, вообще-то, школа только через неделю, — неловко краснея, надул губы Люк. — Вот и славно, — Рейнира потрепала Люка по голове и бодрым шагом направилась к двери. — Разбирайся пока и отдыхай.… Но не засиживайся, через полчасика спускайся к ужину. Она лукаво подмигнула сыну и выпорхнула из комнаты. Люк тяжело — так, будто его семь вмиг превратились во все семьдесят — вздохнул, нахмурился и откинулся на подушки, прижимая к себе голубого плюшевого медведя. Не то чтобы ему здесь не нравилось, нет! У него наконец появилась своя просторная комната, которую не нужно больше было делить с Джейсом, у дома располагался дворик с фруктовым садом, где Люк любил, развалившись в гамаке, прятаться от палящего солнца, и, нежась в тихой прохладе, хрустеть кисловатыми яблоками, а в полумиле к югу от их участка зеркальной гладью расстилалось небольшое озеро, которое местные когда-то давно даже прозвали Райским. Но, несмотря ни на что, Люк все равно чувствовал себя одиноким. Ему казалось, что весь мир его разлетелся вдребезги за последние месяцы, а, может, так оно и было взаправду. Вот он, болтая ногами, сидит на пластиковом стуле в фудкорте городского Молла, под осуждающий взгляд матери и звонкий смех отца макая картошку в стакан с мороженым, а вот уже съеживается на заднем сидении черного шевроле, сжимая руку малыша Джоффри и пытаясь взглядом просверлить дыру в затылке их новоиспеченного отчима. Сейчас он уже попривык к Деймону, но по отцу все равно ужасно скучал. Потянувшись, Люк еще раз нарочито обреченно вздохнул и поудобнее устроился на кровати, примостив медведя под мышкой и немигающим взглядом снова уткнувшись в экран. тык Он открыл контакты и пробежался по короткому пока списку. Мама, Бабушка, Дедушка, Деймон, Джейс… Ничего интересного. тык Пролистав обратно вверх до раздела «Моя карточка», Люк на мгновение замешкался. Глаза его озорно заблестели, и, смешно изогнув бровь, он задумчиво прикусил губу, глядя на собственный номер. тык Экран вдруг потемнел, оставив гореть лишь красный значок телефонной трубки. Зазвучали короткие гудки. Люк не заметил даже, как в предвкушении высунул язычок. А затем из динамика раздался незнакомый мальчишеский голос. — Да…? Глаза Люка расширились, а рот в изумлении приоткрылся. Пальцы вмиг будто одеревенели и потеряли всякую силу одновременно, и телефон с мягким плюхом упал на одеяло. — Ало? Кто это? Чуть не споткнувшись о собственные ноги, Люк подорвался с кровати и помчался вниз, все время оглядываясь на приоткрытую дверь своей комнаты. — Мааам, ужин уже готов?

8/2/12

Его восьмое лето началось спокойно. Люк сложил все учебники и тетради друг на друга в высокую стопку и с выражением явного самодовольства отнес на чердак. Даже от помощи Деймона отказался, хоть и обливался потом от усилий. Мать, глядя на это, с мягким снисхождением закатила глаза, напоминая, что материалы обязательно понадобятся в следующем году. Ну и что, подумал Люк, следующий год это следующий год, а сейчас это сейчас! Он вообще любил сидеть на чердаке — никто обычно и не думал его там искать. Вид оттуда открывался изумительный, а еще можно было полазать по коробкам с их старыми и ненужными вещами и, если он был в особенно игривом настроении, даже покопаться в ящичках самого дальнего и заставленного комода, заваленного какой-то рухлядью от старых жильцов. Потертые черно-белые фото ему были неинтересны, дневники под негласным запретом — каждый раз держа в руках один из них, он представлял, как мама, или дедушка, или кто угодно еще, найдут и прочитают его собственный дневник, и оттого ему сразу становилось стыдно за свое непомерное любопытство, — а вот игрушки, настолки и хитроумные поделки из дерева его по-настоящему увлекали. В общем, этот спрятавшийся в глубине чердака комод был его маленьким guilty pleasure. Так Люк и оказался сидящим на полу и в сумраке чердака пытающимся реанимировать телефон. Он всего-то хотел пофоткать винтажную Монополию для его одноклассницы и по совместительству лучшей подружки Рейны, но в итоге, закон подлости, чтоб его, все зависло, и теперь Люк беспорядочно тыкал по экрану в надежде добиться хоть какой-то реакции. И, аллилуйя, сработало, экран замигал, со скоростью света переключая всевозможные приложения, в конце концов останавливаясь на контактах, и…. Из динамиков телефона раздался знакомый уже мальчишеский голос. Люк нервно сглотнул. — Ало? Он давным давно успел забыть о странном случае прошлым летом, списав все на свое воображение, но сейчас тот день назойливым призраком предстал перед ним, и Люк глаз отвести не мог от загоревшегося ярко-ярко в темноте собственного номера на экране. Прочистив горло, он пробормотал. — Ало… И после этого мир Люка перевернулся с ног на голову. Мальчик — Эймонд — не только оказался его ровесником, но и был таким классным, что Люк сразу же захотел с ним подружиться. Это невероятно странное знакомство — шутка ли, ему еще предстояло понять, как такое вообще оказалось возможным! — подарило ему не менее прекрасного собеседника, и Люк был благодарен судьбе. До одного момента. — «Убить Билла»? Тебе не рано такое смотреть? Мне вот пока не разреша… — Люк вдруг остановился и непонимающе моргнул. — Что ты сказал? Лучший из фильмов последних лет? — О боги, конечно, а как иначе? Ведь… — Эймонд, сейчас 2012, а не 2003. И тогда мир Люка перевернулся с ног на голову уже второй раз. Но разве не круто поговорить с человеком, живущим почти на десяток лет раньше тебя? Ведь он не выдаст никакие твои секреты! Так подумал и Люк, когда наконец взял себя — и снова упавший, как и в тот самый первый раз, телефон — в руки. А еще ни у кого другого в округе нет друга из другого времени, так что дружить с Эймондом вдвойне круто! Эймонд, правда, такого восторга не разделял, но согласился, что такая во всех смыслах волшебная тайна, теперь объединяющая их, это вам не хухры-мухры. Люк тогда широко улыбнулся во все двадцать восемь и пообещал быть самым-самым лучшим другом, что когда-либо был у Эймонда. И они на самом деле делились всем, от любимых цветов — Люк аж подпрыгнул от восторга, когда узнал, что Эймонд тоже фанат синего — до семейных эпопей. Эймонд поведал ему, что родители его, если честно, не ладят, да и вообще в разводе уже как два года, и он, как средний ребенок в семье, нередко чувствует себя потерянным и ненужным, а Люк о том, что в эти же два года потерял в пожаре отца, которого так ему сейчас не хватает, и при этом заимел отчима в лице давнего маминого ухажера Деймона. И лето это, благодаря Эймонду, Люк осмелился бы назвать самым лучшим в своей пока еще короткой жизни. — Я перезвоню завтра, окей? — звонким голосом поинтересовался Люк, ближе прижимая телефон к уху. Ответом ему послужил неожиданно поникший голос. — Вообще-то… Завтра мы с братьями и сестрой уезжаем. Отец забирает нас на лето к себе, у него большой особняк за городом, и этот телефон.... — Эймонд на мгновение запнулся. — Да. Я вернусь только следующим летом. Мне жаль. Теперь поник уже Люк. Но он не был бы Люком, если бы не пытался смотреть на мир с позитивной стороны. — Хорошо, я перезвоню. Первого июня.

12/6/12

— Ты никак их не нумеруешь? Просто закидываешь в стол и все, потом начинаешь новый? Ему было семь, когда все началось. И в свои двенадцать Люк не мог уже представить своей жизни без Эймонда. Эймонд стал для него всем, а лето из-за этого — любимым временем года — но, справедливости ради, часть заслуги стоит отдать и отсутствию школы. Люк знал, что любит Эймонд, а Эймонд — что любит он. За эти пять лет они сблизились так, что посторонний человек с уверенностью бы сказал, что эти двое неразлучны с детства. Люк потому обожал лежать в кровати, слушать чистый красивый голос Эймонда и думать о том, что если есть на свете соулмейты, то это именно они. — Эм, да? А ты что, придумываешь каждому название, оборачиваешь красной ленточкой и кладешь в сейф с семью замками? — Дурак, — рассмеялся в трубку Эймонд. — Я имею в виду, что-то… важное. Значимое для тебя и твоих дневников. — Сам дурак, — не остался в долгу Люк. — Типа не просто прямой порядок дневников, а, например, день рождения твоей собаки, годы жизни Махатмы Ганди и так далее? Люк еле сдерживался от смеха. Ему нравилось понимать Эймонда с полуслова, но еще больше ему нравилось использовать этот факт, чтобы поддразнить его. — Да, типа того, — вздохнул Эймонд. Тогда Люк поднялся на локтях и уже серьезно проговорил. — Знаешь, у меня есть идея. Он потянулся к последнему, нынешнему, дневнику и черным маркером вывел на обложке жирное 12. — Мой возраст — это важно, — Эймонд промычал в трубу что-то отдаленно похожее на согласие. — А еще… — Люк на секунду отвлекся, пересчитал на пальцах и вывел рядом с 12 через слэш такую же жирную 6, — А еще для меня важен ты. О, ты же знал, что мы знакомы ровно половину наших жизней? Только он это сказал, как сразу же покраснел. Он всегда гордился своей связью с Эймондом, но в последнее время почему-то еще и жутко смущался. Не в плохом смысле, нет, просто почему-то, когда он думал об Эймонде, щеки начинали гореть, сердце биться со скоростью света, как у больного, страдающего тяжелой тахикардией, а улыбка из обыкновенной превращалась в глупую и донельзя широкую, прямо до ушей. — Спасибо, — вдруг прошептал Эймонд. — За то, что ты есть. Черт, черт, черт, вот опять! Люк успел проклясть, и себя, и свои предательские чувства, и чертова Эймонда, что одним своим голосом эти чувства вызывал, обострял, доводил до точки кипения. И, как любила повторять его мать, язык мой — враг мой, а потому Люк, пока не струсил и не передумал, открыл рот и выпалил. — Мне кажется, я тебя люблю. И в ответ тихое. — Мне кажется, я тебя тоже. тик-так тик-так Они оба засмеялись с этой неловкой паузы. Им по двенадцать, вся жизнь еще впереди. Они были глупыми, и эта детская влюбленность в того, кто всегда где-то там далеко и никогда рядом, тоже была глупой. Но какая сейчас разница? — Обещай, что когда-нибудь мы обязательно встретимся. И неважно, что нас разделяют девять лет! Наша дружба сильнее какого-то глупого времени. Запыхавшись, Люк затаил дыхание, дожидаясь ответа Эймонда. Тот весело хмыкнул, и Люк сразу же представил, как где-то в этих стенах, укутавшись в одеяла, лежит его Эймонд и с покрасневшими от смущения ушами мелко кивает. Они слишком хорошо знали друг друга. Слишком чувствовали.

15/9/12

Люк раскинул конечности на кровати, развалившись в позе морской звезды, мечтательно вздохнул и закрыл глаза. — Знаешь, я бы хотел, чтобы мы могли пойти на выпускной вместе. На другом конце провода вмиг воцарилась тишина. Это неловкое до жути молчание заставило Люка поежиться и осторожным шепотом добавить: — Я сказал что-то не то? Эймонд пробормотал нечто невнятное себе под нос, и Люк прямо почувствовал, как у того в голове крутятся шестеренки. — Нет, все так, просто… Слишком так. Теперь уже сам Люк не мог заставить себя что-то ответить. Слова застряли у него в горле тягучим надоедливым комом, от которого не то что говорить, дышать становилось трудно. Но Эймонд, слава богам, почувствовавший эту секундную заминку, тут же продолжил. — Я тоже этого хочу, Люк, правда. Всей душой, — у Люка от этих слов сердце забилось гулко и с такой силой, будто готово было изнутри пробить грудную клетку и, вырвавшись на свободу, полететь к Эймонду, куда бы то ни было. — Но я здесь, а ты… там. Когда закончишь старшую школу, мне будет уже двадцать семь. Примешь меня таким? И хотя Эймонд шутил, Люк чувствовал, как голос его слегка подрагивает. Чувствовал, и тут же смаргивал собственные едва выступившие слезы. Если в детстве они гордились своей маленькой тайной — невероятной и такой волшебной, — то сейчас знание это тяжким бременем опустилось на плечи. Люк влажно улыбнулся одними губами и прошептал. — Всегда.

16/10/12

А потом он не ответил. Вот так просто на следующее лето Эймонд пропал из его жизни, будто никогда и не приходил. Люку хотелось волосы на себе рвать от чувства вселенской несправедливости вперемешку с предательством. Он же обещал, обещал и..! Вдруг подорвавшись с места, Люк бросился наверх, на чердак, и принялся рыться в знакомых ящиках. Все те вещи, что раньше казались ему скучными и неинтересными, вмиг стали целым миром, таящим в себе ответы на все — или почти все — его вопросы. Он сгреб фотокарточки в кучу, рассматривая черно-белые изображения молодой женщины с младенцем на руках и мужчины рядом с ней. И чем дольше он смотрел, тем старее становился мужчина, больше — количество детей и ярче сами фотографии. На одном из последних снимков перед Люком предстали трое мальчиков и девочка, все погодки. На обратной стороне он удачно заприметил надпись — аккуратным почерком выведенное «Эйгон, Хелейна, Эймонд и Дейрон, 2010». Люк мягко, но с тоской улыбнулся и любовно очертил пальцем лицо среднего мальчика. Потом взял в руки дневники и один за другим пролистал, раз за разом замечая на исписанных страницах свое имя. Не читал все, считая слишком сокровенным то, что было доверено лишь пожелтевшим ныне листам бумаги, но бережно оберегал то, что когда-то принадлежало ему. А затем он увидел письмо. Красивым ровным почерком — отличным, однако, от того, что был на том фото, — хоть и написанные в явной спешке, расстилались полотном несколько строк.

Дорогой Люк,

За эти годы ты стал мне дорог, как никто другой. Хотел бы я встретиться с тобой и хотя бы раз обнять, увидеть твое лицо. Однако, боюсь, теперь этому не суждено сбыться. Отец отбыл в мир иной, а мать вскоре выставит дом на продажу.

Но я все понял — именно это место связало нас вместе. Как только я покину его, за порог ступит твоя нога. Думаю, это к лучшему. Твой дом — мой дом и оставленное мной отныне твое. Пишу это письмо в надежде, что в свое время ты найдешь его и поймешь меня.

Навеки твой,

Эймонд

Люк сжал в руках злосчастное письмо и, кусая губы, потупил голову. Затем посмотрел на сломанную телефонную трубку на дне ящика — она всегда там лежала, покрытая коцками, застарелыми пятнами, пылью и выцарапанной в углу чем-то острым мелкой, еле заметной, надписью A+L, взятой в кривое сердечко; он почему-то никогда не обращал на все это внимания или, может, просто не хотел обращать, — а потом перевел взгляд на смартфон в своей руке.

И все понял.

18/12/12

Он поправил черную атласную бабочку и нацепил на лицо дружелюбную улыбку. Сегодня был важный день, после которого он уже практически полностью и бесповоротно вступит во взрослый мир. Строго говоря, его ждал универ. И едва Люк повернул ручку двери комнаты, как услышал раздавшийся откуда-то из гостиной голос матери. — Милый, к тебе пришли! Люк непонимающе поднял бровь, но поспешил вниз. Вниз, где его ждал человек с того самого, хранимого до сих пор, фото. — Эймонд сказал, вы давние приятели и договорились, что он заберет тебя, — Рейнира направилась к выходу из комнаты, по дороге останавливаясь около Люка и озорно шепча ему на ухо. — Очень приятный молодой человек, хотя и явно постарше тебя. Расскажешь потом, где подцепил такого красавчика? Люк почувствовал, как горят щеки. Он был уверен, что цветом лица сейчас мог посоперничать даже с Хеллбоем. Не найдя, что сказать, переполненный чувствами Люк лишь кивнул. Оставшись наедине, они уставились друг на друга, ни на миг не отводя взгляда, пытаясь изучить такие желанные, но все это время недоступные черты. И молчание они прервали тоже одновременно. — Ты почти не изменился. — Ты такой, каким я тебя и представлял. Люк стоял с открытым ртом, как какая-то Белла Свон, пялясь на Эймонда и пытаясь понять, не придумало ли все это его больное воображение. Неловкое молчание нарушил Эймонд. — Наверное, ты ненавидишь меня… — Конечно, нет! — Я так резко исчез, не сказав ни слова, и… — Эймонд… — Но отец, он умер, и мы больше не… — Эймонд! Когда Эймонд наконец поднял на него глаза, Люк выпалил: — Я нашел дневники и письмо. Я все знаю. Лицо Эймонда тут же разгладилось, и Люк прямо почувствовал, как у них обоих с плеч медленно, но верно спадает непомерный груз, что они носили годами. Тогда Эймонд набрал побольше воздуха и произнес: — Я думал о тебе. Всегда. Хотел позвонить на твой номер, а потом понял, что в моем времени тебе все еще семь. И я ждал. Ждал, но иногда, правда, тешил себя мыслью забыть обо всем и начать жизнь с чистого листа, будто и не было всего этого между нами. Но не вышло, — Он пристально посмотрел Люку в глаза и по-доброму усмехулся. — Как видишь. Ты привязал меня к себе окончательно и бесповоротно. У Люка от этого признания скрутило живот, и он почувствовал, как начинают жечься глаза. — Мы почему-то никогда нормально не говорили об этом… Какой же я дурак, — невесело усмехнулся Эймонд. — Это же тот дом — я ведь так и нашел тебя, — и его номер стал твоим номером, а, значит… Люк кивнул. — Да. Ты был прав, я переехал сюда, как только ты уехал. Мы с самого нашего знакомства были обречены. — Но вот мы здесь. Люк снова кивнул. А потом вопросительным взглядом уставился на Эймонда, когда тот протянул ему локоть. Эймонд лукаво подмигнул ему и произнес: — Выпускной. Я не забыл.  С широкой, не сходящей с лица улыбкой Люк протянул руку в ответ и подумал о том, сколько лет им понадобилось, чтобы наконец обрести друг друга. И тут же сделал мысленную пометку добавить к заголовкам своих дневников такую долгожданную и дорогую сердцу двенадцать.