Убью(люблю) тебя

2013-2014

У них не заладилось сразу же. Вот прям в тот момент, когда взгляд Антона остановился на взрослом, породистом лице его будущего коллеги, которое во всех красках выражало недовольство. Мужик этот выглядел до пизды привлекательно, но в его светло-голубых глазах, что быстро пробежались по ним с Димой, оглядев с ног до головы, так отчетливо читалось презрение, что ладони мгновенно взмокли, а в ногах почувствовалась внезапная слабость. А может этот гад еще более снисходительно смотреть? — О, парни! Наконец-то, — радостно подскочивший к ним Стас развеял слегка повисшую в офисе напряженную атмосферу, — вы же хотели только еды взять и вернуться, что так долго? Мы вас уже минут сорок ждем. — Да, сорри, бля, задержались, — Антон улыбнулся, надеясь, что это, как всегда, поможет сгладить ситуацию. Но не в этот раз. В этот раз вместо ответной улыбки, последовал пренебрежительный смешок от мужика кавказской наружности, усталый вздох от низкого и, как говорится, крепкого светловолосого мужичка, а тот самый третий с темными волосами и голубыми как морские дали глазами поджал свои тонкие губы, явно силясь не высказать все, что думает о них с Димой и их сорокаминутном «мы скоро будем». Индюк напыщенный. Антон, конечно, знал, что их ждет встреча с их будущими коллегами, которых Шеминов еле уговорил бросить Питерский театр импровизации и присоединиться к Воронежскому, чтобы общими силами попытаться протолкнуть проект на телевизор, но то, что им придется отстоять кучу времени в очереди в маленькой, расположенной неподалеку кофейне, а тем более то, что он, выходя из нее, запнется и отправит свою полулитровую кружку ароматного чая прямиком на асфальт, знать не мог. Пришлось возвращаться, заново стоять очередь, которая почему-то меньше не стала, промакивать салфетками пятно на новой, между прочим, футболке, чтобы не трястись потом от влажной ткани на теле на холодном, совсем не летнем ветру, и ждать, пока милая бариста снова приготовит ему малиновый чаек. Все это происходило под брюзжание Поза, которое не добавляло хорошего настроения, а тут еще пышущий энтузиазмом Стас и эти недовольные лица в количестве трех штук. Сергей, Антон и Арсений. Шастун готов был спорить на сотку, что последнее имя принадлежит именно индюку, потому что остальные двое на Арсения похожи совсем не были. Правда а-ля кавказец не был похож и на Антона с Сережей, но Арсений… Нет, это было бы уже слишком. Арсений — это как раз для того высокомерного придурка, что медленно поднялся с диванчика, одергивая модные укороченные джинсы, из-под которых торчали дурацкие радужные носки, ненароком привлекая внимание к длинным ногам, и надменно задрал подбородок, будто стараясь стать еще выше ростом, хотя в нем тоже было метра под два. «Симпатичный, падла, хоть и строит из себя не пойми что» — подумал Антон, но тут же отвлекся от своих мыслей, потому что Шеминов заговорил с преувеличенным воодушевлением: — Знакомьтесь, ребята, — Стас будто не замечал никакого напряжения и, махнув рукой в сторону только прибывших, по-отечески гордо представил, — Антон и Дима. А Дрон где? — В туалет завернул по пути, сейчас подойдет, — успокоил его Дима. — Очень приятно, можно просто Поз. — Сергей, — суровый кавказец внезапно расцвел доброй улыбкой. — Антон, — все с таким же усталым видом представился второй. — Арсений, — чопорно проговорил третий и протянул руку для рукопожатия Позову все в той же высокомерной манере. Когда очередь дошла до Шастуна, он с удивлением отметил, как красиво напряглись мышцы предплечья, вспоминая про себя с каких пор его волнуют такие детали, и помимо этого, что рукопожатие было по-мужски крепким, руки этого странного Арсения были какими-то нежными, аккуратными, и что его собственная ладошка буквально потонула в ласковой хватке. Он выдернул свою кисть быстро, по привычке скорее вытирая ладонь о бедро, чем из-за практической надобности, и наткнулся на изучающий пристальный взгляд, что точно подметил его жест, провожая глазами руку, а потом, поднимаясь выше, остановился на пятне, некрасиво расползшемся прямо на животе. Арсений картинно изогнул одну бровь и, все также смотря на испачканную чаем ткань, многозначительно хмыкнул. Козел. Пусть красивый, но козел. — Чаем только что новую футболку облил, — срочно захотелось оправдаться Антону. Не горел он становиться в глазах новых коллег нареченной свиньей. Но Шеминов доверие не оправдал, смеясь, выдав: — Это наш Антон. Он у нас — знаменитый рукожоп. Привыкнете, пацаны. Да Стас, ебаный в рот. Ты-то куда? — Мы так и поняли, — усмехаясь, но по-доброму, заявил тот, который оказался Сергеем, — ладно, дождались почти всех, с чего начнем? Начали, очевидно, с импровизации. Сыгранность Антона и Димы была выше всяких похвал, но бесспорно проигрывала космическому взаимопониманию быстро ставшему своим для Антона Сереги и этого манерного голубоглазого типа. То, что они творили на «сцене» было просто не передать словами, настолько легко, логично и при этом смешно текла у них сценка. Антон во все глаза наблюдал за внезапно имевшим украинскую фамилию Матвиенко, который находчиво добивал порой неожиданные и откровенно странные заходы Арсения, и не мог оторваться. Они вдвоем были максимально дурацким, но от этого еще более забавным дуэтом. Уважение к Серому, который с лету понимал идиотские вводные партнера, и раздражение Арсением, который вовсе не старался облегчить жизнь второму участнику этой мини-импровизации, а только закидывал того внезапными поворотами сюжета, заставляя подстраиваться под его дебильную фантазию, росло как на дрожжах. Антон искренне старался не думать, что будет, окажись он в паре с этим выскочкой, потому что даже его богатого, несмотря на довольно юный возраст, опыта импровизации не хватит, чтобы с достоинством выстоять эту сногсшибательную, отнюдь не в положительном смысле, круговерть. Со временем мало что поменялось. Арсений его все так же раздражал на сцене и вне ее, заставляя чувствовать себя неумелым девственником, что трясется от страха перед первым в жизни сексом, при этом все так же манил взгляд, который Антону удавалось отвести с трудом, да еще и подтрунивал над ним в очередной раз ловящим ступор. — Антош, ну ёбан бобан, у тебя что, девушки никогда не было? — Есть, вообще-то, — бубнил он в ответ, сводя брови, в попытках понять, что не так, и тут же вскидывался, защищаясь, — че ты приебался-то? — Так а что ты себя ведешь, будто на свидании ни разу не был? — набрасывался Арсений, раздувая ноздри. Лицо его, хоть и искаженное гримасой недовольства, все равно казалось Антону произведением искусства, и он зависал, рассматривая сведенные брови и нахмуренный до ярких складок лоб. — Импровизация не может длиться два часа, чтобы ты вспомнил каково это и вжился в роль нормально. Давай, ну я не знаю, приобними меня, что ли. Господи, да на талию руку мне положи, я же не твоя воображаемая девушка, по роже не дам за такие поползновения. Что ты просто пялишься на меня щенячьими глазками? — Нахуй мне с тобой обниматься? И ничего я не пялюсь, я че, педик тебе что ли? — оправдываясь, но звуча неубедительно для самого себя же, огрызался Шастун, делая в голове пометку смотреть на Арсения реже и не так внимательно. — Парни, — осуждающе тянул Стас под сдавленные смешки остальных четверых, и все начиналось заново: Арсений закатывал свои лазурные глаза и продолжал поучать, Антон бесился от бессилия и от справедливости замечаний, а отчасти из-за того, что залипал на симпатичного, хоть и приебистого коллегу, дико смущаясь своей реакции, и огрызался в ответ, остальные хихикали над вечными подколками, которые сыпались из этих двоих беспрестанно, а Шеминов бледнел лицом и в итоге менял Антона или Арсения на кого-то другого, долго потом высказываясь на счет командного духа. Шоу пропихнуть на телек не удалось и со второй попытки. Но зато за это время они успели притереться друг к другу, насколько это вообще было возможно, потому что Арсений был колючим, как еж, об которого почему-то только Антон упрямо кололся, а Антон к нему притираться и не хотел. «Нахуй надо» — думал он снова и снова, убеждая Стаса ставить ему в пару Диму, ну или на крайний случай оказавшегося уютным, как родной дом, Серегу. Однако, именно в их дуэте была та самая «химия» по словам креативного. — Антох, ну что ты как маленький? — неизменно вздыхал тот, поправляя такую же неизменную на начавшей уже лысеть голове бейсболку. — На вас, между прочим, как раз большая ставка. Он странный, ты милый, зрителям зайдет. — Он придурок, — бурчал Антон, поникше склонив голову, определенно зная, что никаких уступок не будет. — Ты тоже, — припечатывал Шеминов раздраженно, будто ему этот Арсений уже всю плешь выел. Хотя может поэтому он и лысеет? За рассуждениями о судьбе растительности на голове Стаса Антон даже не заметил очередной волны нравоучений, которая лилась из креативного без остановки, все также сводясь к одной-единственной мысли — они должны научиться работать вместе. А как этому учиться никто не говорил. Как принимать вечно осекающего его за маты Арсения, когда рядом с ним хочется материться еще больше, мнимо подчеркивая свою взрослость? Как дружить с человеком, который тебя бесит до скрежета зубов своими подколками, но одновременно с этим почему-то волнует настолько, что Антон не знает, куда деться от этого чувства? Как работать спокойно, когда даже одну сценку нормально сыграть не выходит, из-за того, что кто-то постоянно тянет одеяло на себя? О том, что другой край Антон тянет абсолютно самостоятельно и совершенно в другую сторону, он предпочитал не думать. И том, почему его так бесят джентльменские замашки коллеги тоже. «Тоже мне, нашел девицу» — фыркал Антон каждый раз на придерживаемую этим невыносимым типом дверь перед собою, внешне только хмурясь и зыркая с подозрением на Арсения, будто он мог и захлопнуть ее внезапно прямо перед самым носом, а тот, судя по всему, находя в этом какую-то забаву, продолжал Антона смущать еще с большим энтузиазмом. Это раздражало больше всего — то, что Антон сам себя не узнавал, находясь рядом с ним. Обычно громкий, улыбчивый, постоянно генерирующий шутки Антон рядом с этим странным Арсением вдруг терялся, смущался и забывал весь свой словарный запас, возвращаясь к истокам — воронежскому левобережному говору. — Да бля, — злился он на очередной поворот «не туда» от мастера дебильных идей — Арсения, — че это за нахуй такое? — Это импровизация, Антош, привыкай, — надменно отвечал коллега, светя яркой улыбкой на губах, хоть его глаза и оставались холодными как лед. И это «Антош» бесило еще сильнее, хотя, казалось бы, сильнее уже некуда. — Ты хуйню несешь, а я привыкать должен? — раздражение Антона было даже ярче Арсеньевской улыбки. Не умел он никогда скрывать свои чувства, да и не видел в этом большой необходимости. Довел — получай. — Это не хуйня, это классический сюжетный поворот. Знал бы, если бы книги читал. — Так, все, все, не борщите, пацаны, — Сережа включался вовремя, до того, как эта стычка могла бы перетечь в настоящую ссору. — Пошли-ка, покурим. Слышать это от некурящего Матвиенко было не впервой: курилка не раз выручала всех, когда надо было немного отвлечься. В этот раз туда уводил Сережа Арсения, а не Дима Антона, как на прошлой техничке. Попов, удивительно, даже спорить не стал, только раздраженно дернув плечом, и схватил пачку сигарет, мирно лежащую на столе. Антоновых, между прочим, ну да и хуй с ними, новые купит. Громкий хлопок двери оказался для Шаста спусковым крючком. Он вдруг сдулся весь, уселся на диван, устало подперев руками подбородок, и ссутулился, будто вся усталость, что копилась в нем так долго, навалилась на него разом. Дима стойко молчал, зная, что привыкшего делиться с ним Антона и уговаривать на откровения не нужно. — Какая-то хуйня из-под коня, Поз, — ожидаемо застонал тот, в наглую используя свободные уши. — Я его, блять, никогда не пойму. — Поймешь, — похлопал его по-братски по плечу тот, заявив тоном наставника, — когда сам захочешь. Вы же как два петуха по разным сторонам ринга, ну. Прекращайте этот цирк. Дим, ну ты хоть не беси, а. — Ты это ему скажи. — Уверен, Серега сейчас говорит ровно то же самое. А начинать нужно с себя. — Легко тебе говорить, вы как-то состыковались, да и не донимает он тебя… — а почему в голосе столько жалостливых ноток? Этого еще только не хватало. — Так ты делай что-то, Антох, а не только ядом плюйся по поводу и без. Звучало это все, объективно, разумно. И Шастун даже собирался действительно что-то делать, но только до момента, пока в помещение не влетел разъяренный Арсений, пнув по пути лежащую на проходе огромную сумку Антона, и, бросив недовольный взгляд на разбросанные вещи, заявил: — Мы за кофе. И гордо удалился за возникшим в проеме другом. — Козел. Это звание укреплялось все сильнее. Даже тогда, когда Арсений вроде бы стал мягче, не понятно уж после бесконечных разговоров с Серегой или просто благодаря времени, проведенном рука об руку, он продолжал раздражать так и не привыкшего к его самобытности Антона. Он стебал Арсения за все, за что можно было и нельзя: за некоторую манерность, за дурацкие модные прикиды, за новую стрижку, которая удивительно ему не шла, но при этом почему-то не портила общей красоты ее обладателя, и вообще за то, что он — Антон — эту красоту подмечал, хотя упрямо отказывался признавать даже себе, что мужики могут быть хоть сколько-нибудь симпатичными. Арсений на эти злые подколки ухмылялся противно, каждый раз заявляя что-то вроде «симпатичным девочкам косы дергают только в первом классе. А мы уже не в школе, да и на девочку я не похож». Ну козел же, однозначно. Антон силился понять, что в этом Арсении такого, что так безвозвратно выводит его из равновесия, но только еще больше бесился, осознавая, что думает об этом придурке все свободное время. Арсений, Арсений, Арсений. Когда это имя стало синонимом беспокойства? «Да сразу же» — признавался себе честно, вспоминая пытливый прямой взгляд на первой встрече и те самые носки с радугой. Интересно, а голубой цвет в той радуге был? Это сейчас куда меня занесло? Продолжала раздражать исключительная несобранность в их паре, в то время как с Димой Арсений нашел легкий коннект, да и партнерство Сережи Антону давалось без проблем. И даже втроем или вчетвером было терпимо. А стоило оставить их одних, то вокруг начинали летать молнии или, наоборот, нападал на Антона такой ступор, который тот ну никак не мог себе объяснить. И обиднее всего то, что второе случалось чаще. И Арсений при этом выглядел как в своей тарелке, продолжая импровизированное существование внутри сценки и не обращая внимания на оцепенение его коллеги. — Представь, что скальпель — вовсе не скальпель… Что ты несешь, придурка кусок? Идея урезать состав, спущенная сверху, была воспринята Антоном с воодушевлением. Он так размечтался, что Питерский CrаЗУ поедет почти в полном составе домой, что сидел как в воду опущенный, когда Дрон делился планами уйти в закулисье, устав скакать на сцене, а Антон, который Захарьин, с энтузиазмом того поддерживал, заявляя, что сам устал и с удовольствием променяет эфемерное пока еще телешоу на родную театральную сцену. Перспектива остаться двое на двое, да еще и с не в меру раздражающим напыщенным индюком, который продолжал несмотря на общее раздражение буквально магнитить Антонов взгляд, напрягала настолько, что хотелось махнуть на все рукой и срочно взять билет до Воронежа. Останавливало только одно: Антон представлял, как мама хлопает его по плечу со словами «ничего страшного, не получилось, бывает. Зато сейчас в университете восстановишься, доучишься, профессия будет, зарплата стабильная». Ох, как же раздражали эти ее нотации про стабильную зарплату и пенсию. Даже больше, чем дебильный Арсений, который прямо сейчас, гаденько улыбаясь — во всяком случае Антону так подумалось — сверлил его глазами, как бы спрашивая «что, сыканул?». А ссыклом Антон никогда не был. То есть, может, и был, но другим об этом знать было не обязательно. И Антон, как ему самому казалось, гордо расправил плечи и, явно бахвалясь, выдал: — Так может нам вообще вдвоем с Димкой остаться? На снова закатывающего глаза Арсения он предпочел не смотреть. Долгие упорные тренировки, технички, нудные обсуждения, что делать дальше, не добавляли радости. Все пятеро, включая Стаса, были уставшие, дерганые, на взводе от нервов из-за провалившегося второго пилота, и это выливалось в мелкие склоки и постоянное напряжение. Чтобы немного повысить моральный дух, а также укрепить дружеские связи, было выдвинуто предложение о совместной попойке, которая не то чтобы была воспринята на «ура», но никто отказаться и не подумал. Надо, так надо. Крепкий алкоголь, взвинченные до предела нервы и общая вымотанность оказались плохим сочетанием. Захмелевший и расстроенный Шаст потерял связь с реальностью целиком и полностью, пропустил момент, когда воронежская часть их компании, не считая его самого, откланялась из гостей, и вообще уплыл в алкогольный трип, а когда вынырнул на поверхность сознания, обнаружил себя в кровати, явно ему не принадлежавшей. Голова была словно налита свинцом, а все тело ломило, видимо, от неудобной позы или непривычно жесткого для него матраса. Чудом перевернувшись на другой бок, Антон уже хотел было снова погрузиться в дрему, но тут рядом с ним обнаружился Арсений, сладко посапывающий в подушку. Кокон из одеяла, который во сне умудрился соорудить Антон вокруг себя, не оставил тому и шанса чем-то прикрыться, и теперь Антон мог наблюдать абсолютно обнаженного Арсения в одной с собой постели. Сон слетел мгновенно. Круглыми от шока глазами он пялился на сухое подтянутое тело, абсолютно не скрытое хоть чем-то, на подрагивающие во сне темные ресницы, и пытался сообразить, что за нахуй здесь происходит. Мозг отзывался неохотно, сначала подкидывая картинки начала их вечера, где в основном фигурировали вялые шутки и звон стаканов с виски, но, напрягшись, Антон все же смог припомнить кое-что более интересное. Вспомнил, как влекомый какой-то злой уверенностью в том, что им с Арсением нужно разобраться в их недопониманиях, отказался уехать вместе с Позом и Шеминовым, как они с Арсением выпили еще по чуть-чуть «за дружбу», пока Серега, проводив гостей, собирался на очередную тусу. Как мирные посиделки перетекли в обмен подъебками, стоило им остаться наедине. Вспомнил, как психанул в очередной раз, собравшись уходить, и был остановлен Арсением, который твердой рукой перехватил его за локоть буквально на пути к двери и уставился своими невозможными глазами, смотрящими прямо в душу, со словами: — Погоди-ка. Мы еще не закончили. Схема была стандартной: Арсений что-то делает, Антон замирает и молча обтекает, только расширившимися глазами выдавая свой ахуй. И тогда Арсений, отпустив его руку, ни слова больше не говоря, обошел Антона и встал ровно напротив. Вспомнил то, как поджималась его задница, когда ситуация становилась страннее с каждой секундой, с каждым движением Попова, который смотрел на него тяжело, пригвождая того к полу еще больше внимательным взглядом: — Давай разберемся. Вспомнил, как резко почувствовал себя неуютно, сглотнув внезапно образовавшийся комок в горле, переступив с ноги на ногу, словно проверяя, не приклеены ли они к напольной плитке, как казалось, и, собрав яйца в кулак, вздернул голову, стараясь стать еще выше, как будто это чем-то поможет. Ну хоть какое-то преимущество в противовес его вечной робости перед сложным, непонятным и, сука, до ломоты в теле красивым Арсением. Как задал емкий вопрос: — Че? И услышал в ответ не менее емкое: — Хуй через плечо. И это было бы смешно, если бы не было так бесяче. Вспомнил диалог почти дословно, что даже удивительно: — Че тебе надо-то? — Это я хотел спросить, что тебе от меня надо, Антош. — Арсений теперь смотрел не тяжело, а со смесью усталости и странного понимания. Жаль, что Антон вот пока не понял от слова «нихуя». — Мне от тебя? Охренеть, у тебя фантазия прет. Ничего мне от тебя не надо. — Я заметил. Ты когда перестанешь меня выводить? Блять, не стоило дразнить быка красной тряпкой. — Это я тебя вывожу?! Да это же ты мне прохода не даешь: вечно лезешь, несешь какую-то хрень, импровизацию портишь мне, лапаешь всех подряд… Что? — Антон осекся, замечая, как глаза Арсения, который находился так близко, что рассмотреть можно было хорошо, стали ощутимо темнее, как море перед штормом. — Не думал, что тебя заботит, кого я лапаю. Да и не лапал я никого, то ж игра. — И правильно, меня не заботит! Вообще посрать, кто там и как на тебя запрыгивает, делая из нашего будущего юмористического шоу рейтинговое. — Оно и так рейтинговое, ты наши шутки слышал? — Вот именно, ваши! У вас с Серегой что ни сценка, то секс-пересекс, да и Поз туда же, — кажется, тогда Антон уже сам не осознавал, что его понесло куда-то в неведомые доселе дали, а просто продолжал выдавать все наболевшее как на духу. — Че им всем трахаться с тобой приспичило? А Арсений хмыкнул как-то очень красноречиво в ответ и выдал уже набившее оскомину: — А тебе завидно что ли? — Да блять! Вы че все заладили-то? Завидно-завидно… Чему тут завидовать-то? — Ну может ты меня тоже полапать хочешь, я ж не знаю, — и ухмылка была такая, будто он знал что-то, что от Шаста все держали в секрете. — Ебнулся? — то ли вопрос, то ли утверждение, Антон и в тот момент, и сейчас сам не был уверен. — Кто? Ты? Возможно, вот и бесишься. Антох, да ты ж ведешь себя как собака на сене: сам не ам и другим не дам. Набравшийся Антон чувствовал себя так, будто еще чуть-чуть и у него крыша съедет окончательно. Ну, что за бред? — Ты слышишь вообще, что ты несешь? — тогда взвился он, прикрывая свою неуверенность. — Я-то да, а ты? «Ой, опять Арсений про секс, конечно, кто если не он», — заламывая театрально брови, передразнил Арсений его как-то в запале выданный вслух крик души. Надо же, запомнил почти дословно. — Завались! — зло шикнул на него Антон, и хотел было двинуться к выходу, как внезапно Арсений, сверкнув загадочно глазами, произнес: — Нет уж, давай все обсудим, — и дернул его за руку на себя, снова пресекая попытку трусливого побега. Антон драки не любил. Его воспитывали преимущественно мама с бабушкой, которые всегда уверяли, что можно найти другой путь решения проблемы, нежели кулаки, но вот двор и пацаны в компашке диктовали свои правила. Не отвечать обидчику было зашкварно — интеллигенция среди подростков не была в особом почете, поэтому Антон и задуматься не успел, как его тело само отреагировало на резкий выпад Арсения: он вскинул другую руку, которая оставалась свободной от хватки цепких пальцев, и с силой толкнул его в плечо, практически заставляя Арсения отпрянуть. Тот, не ожидавший ответки, разжал руку, выпустив предплечье Шаста, и, покачнувшись, сделал шаг назад. На секунду все вокруг замерло: завис Антон, застыл Арсений, даже воздух в комнате будто бы застыл без движения. Они стояли друг напротив друга, буравя одинаково тяжелыми взглядами человека напротив, пытаясь сообразить, чего ожидать от оппонента. — Хули ты творишь? — Шастун сдался первым, потирая предплечье, кожа на котором хранила ощущение впившихся в нее сильных пальцев. В голосе Антона слышались истеричные нотки. — Я? — Арсений сделал шаг вперед. — Ты! — Шаг назад. — Я. Хотел. Поговорить. — Четко чеканя каждое слово, произносил Арсений, медленно надвигаясь на Шаста. Антон отходил, боясь не справиться с желанием врезать по этой красивой надменной морде, пока не уперся в стену — дальше двигаться было некуда. Кулаки зачесались с двойной силой, а он сам даже дыхание задержал, потому что Арсений напирал, опасно приближаясь и давя его как морально, так и физически, а он чувствовал себя уязвимым, как дикая лань, которую загнал в ловушку голодный лев. Холодная бетонная стена, к которой была прижата его спина, к сожалению, совсем не отрезвляла. Стремительный взмах руки — Шаст вспомнил, как уже представлял, что своим ювелирным «кастетом» бьет прямо в скулу, оставляя на ней кровавые царапины от металла колец — был остановлен на первых секундах. Арсений, что хук поймал так легко, будто всю жизнь тренировался в боях без правил, только покачал головой и, сжимая в ладони кулак на всякий случай, опустил руку Антона вниз. — Ты дурак, Антох? Разговаривать не научили? — Не о чем нам с тобой разговаривать! — Антон держался из последних сил. К горлу уже опасно подкатывала паника, а голос подозрительно дрожал. Кажется, впервые в своей жизни Антон почувствовал себя каким-то маленьким и совершенно безвольным, обнаружив себя пригвожденным к стене и отрезанным от любых путей отхода руками Арсения, что непонятно когда оказались по обеим сторонам от него, упираясь ладонями в преграду сзади. Вспомнил, как он уставился во все глаза на навалившегося на него коллегу, разглядывая опасный блеск голубых глаз, что смотрели на него исподлобья, стиснутые крепко челюсти, от чего эффектно подчеркивались скулы и углы подбородка, лоб, покрытый легкой испариной, и напрягшиеся мышцы плеч. Арсений был так близко, что Шастун мог чувствовать жар, исходивший от его тела, и тонкий запах туалетной воды, на которую никогда раньше не обращал внимания. Это почему-то кружило голову. Его сердце билось так часто, то ли заходясь в адреналиновой горячке, то ли взволнованное близостью чужого тела, что грозило вот-вот проломить грудную клетку. А Арсений… Он ухмылялся довольно, подмечая растерянный вид и задержку дыхания — наслаждался наверняка, урод, своим выгодным положением. Рано расслабился, сука. Вспомнил Антон, как собрав свои яйца в кулак — метафорически, конечно — он притянул Арсения за грудки, удачно уцепившись за полы расстегнутого пиджака, прямо в лицо ему ядовито выплевывая: — Ты ж поговорить хотел, так говори. Как он почти наслаждался своей маленькой победой — ему удалось немного изменить ситуацию, чуть уравновесив силы, и удивить не ожидавшего внезапного взбрыка Арсения — как внезапно осознал, что говорит почти в губы напротив, что приоткрыты и жадно дышат, опаляя его собственные горячим дыханием, а сам Арсений, стал еще ближе — настолько, насколько это вообще было возможно, грудью почти прижавшись к груди, влекомый Шастовыми же цепкими руками. И эта близость помнилась внезапно пьянящей еще больше алкоголя, волнующей и напрочь лишающей последнего спокойствия. Вспомнил, как на миг промелькнуло у него в голове, что они похожи в этот момент на повздорившую парочку, которую от страстного примиряющего секса отделяет один поцелуй. Антон, пораженный внезапными мыслями, даже хватку свою ослабил, но Арсений не отодвинулся ни на миллиметр, так же тесно прижимаясь к нему всем собою. — Антох, ну давай думать логически: если мы хотим, чтобы шоу выстояло, хотим двигаться дальше, то нам нужно решить это. Решить наши… Что? Разногласия? Трения? — опять эта гаденькая, абсолютно пошлая ухмылочка. Вспомнил, что Арсений говорил вроде бы правильные вещи, но он думать не хотел ни о логике, ни о трениях, а больше всего на свете хотел, чтобы тот замолчал. И как в следующую секунду, сам не осознавая своих действий, он уже затыкал его рот поцелуем, нагло пролезая языком вовнутрь, все так же удерживая того за грудки. И как вырываться Арсений не спешил. Он, наоборот, иронично хмыкнув прямо в поцелуй, приоткрыл рот еще больше, впуская дерзкий язык. Вспомнил, каким неистово голодным, приправленным смесью искрящегося на языке раздражения и общего накала получился тот поцелуй. Как они впивались друг другу в губы, борясь за инициативу, будто поцелуй был сродни драке — кто кого. Как он сам позорно сдавался все больше и больше, размягчаясь от чужого напора в податливую глину. И как в груди горел пожар, а все тело откликалось в миг, реагируя на адреналин, промилле в крови и ниоткуда взявшуюся страсть, что вдруг с яростью забурлила между ними. И то, как он поплыл окончательно, забыв причины их ссоры, и отдался полностью головокружительному и почти забытому со времен первого курса ощущению мужских губ, которые в тот момент рьяно целовали его собственные, нагло покусывая нижнюю. Вспомнил, как Арсеньевские руки самоуверенно полезли под футболку, беспорядочно хватая за бока и впиваясь короткими ногтями в кожу на спине. Как сам, проведя ладонями по напрягшимся мышцам плеч, безмолвно предложил сбросить тесный пиджак и оказался понят правильно и незамедлительно. Как стаскивал собственный верх, пытаясь не оторваться от оказавшихся такими вкусными губ, слепо бредя по коридору на пути в спальню. Как они оба упали на аккуратно заправленную кровать, кувыркаясь, снова борясь за то, кто будет главным. Как победил в этой схватке Арсений, подмяв его под себя и сковав своими ладонями его запястья, как он впился в его шею, оставляя на ней жалящие укусы. Как он сам выгибался от этого, запрокидывая голову и макушкой практически упираясь в матрас. Как, воспользовавшись секундной заминкой, перевернул их, оказавшись сверху, и дрожащими руками, путаясь и матерясь, дергал ремень, пытаясь его расстегнуть. Как они в запале даже не стали тратить драгоценного времени как раздевание, лишь приспустив штаны с бельем, и как в Антоновой руке оказался горячий, напрягшийся уже, увитый венками член Арсения. Как он, сплюнув на руку, завороженно наблюдал за собственной ладонью, что чуть подмораживая, но уверенно двигалась по всей длине, большим пальцем успевая ласкать головку так, как он сам любит. Вспомнил, как его переебало всего, стоило Арсению тоже провести кулаком по Антоновому члену, который, казалось, уже был готов взорваться. Как закатывал глаза от смеси удовольствия, опьянения и наконец взорвавшегося между ними напряжения. Как дрожал, кончая прямо на подтянутый живот Арсения, но ни на секунду не переставал сам работать рукой. Как член в ладони напрягся весь, и его руку испачкала густая сперма. Вспомнил, как, перебирая ватными ногами, дополз все же до ванны, чтобы смыть следы их примирения, а после уютно устроился под боком у разомлевшего Арсения, превращаясь в маленькую ложку. И как засыпал убаюканный мерным дыханием сзади, чувствуя на животе теплую ладонь его теперь не только коллеги. А вспомнив все это, чуть не подавился воздухом, ощущая, что горло сковывает паника, болью отдаваясь в сердце. Оно билось бешено, грозя прорвать хрупкую грудную клетку и выпрыгнуть прямо на смятые в ночи простыни. Антон замер, пытаясь сообразить, что делать дальше. Свалить просто, воспользовавшись преимуществом раннего пробуждения? Остаться и поговорить? Вести себя как ни в чем не бывало? Что нахуй делать в таком случае?! Но все разрозненные и бестолковые размышления резко прервал тяжелый вздох заворочавшегося на другой половине кровати Арсения. Он, потянувшись, приоткрыл глаза, с раздражением щурясь от ярких солнечных лучей, затопивших спальню, и лениво повернул голову в сторону притихшего Шаста. — Доброе утро, — его голос был хриплым со сна и бесконечно сильно навевал воспоминания о проведенной вместе ночи, когда такими же хриплыми и низкими нотками ласкал Антонов слух. — Доброе, — неуверенно протянул Шастун, все еще боясь пошевелиться. — Как спалось? — совершенно спокойно спросил он, абсолютно не стесняясь собственной наготы. — Как себя чувствуешь? Голова не болит? — Не знаю, — максимально честно выдал в ответ Антон, вцепившись руками в подушку, будто она защитить его сможет от нелепости ситуации. — В смысле? — В смысле, что болит, но не понятно, из-за похмелья или… — оборвал он фразу многозначительно, выразительно глазами показывая на обнаженное тело Арсения. — А, — прочитав по взгляду полное замешательство, тот вздохнул еще раз, видимо, собираясь с мыслями, и предложил очевидное. — Поговорим? — Да-а-а. Наверное, надо бы. Арсений разговор начинать не спешил, хоть и сам предложил его, а вместо этого привстал, перекладывая подушку к спинке кровати, уместился полусидя и только потом, одарив Антона пристальным вниманием почти прозрачных в утреннем свете голубых глаз, сказал то, что Антон услышать никак не ожидал: — Знаешь, ты мне никогда не нравился особо. — Че? — Антон аж чуть не закашлялся, подавившись возмущением. То есть он, лежа в кровати с мужиком, с которым они ночь вместе провели, сейчас будет выслушивать, что он недостаточно хорош для Арсения Попова? Это просто сюр какой-то, ебанная параллельная вселенная. Но по-настоящему разозлиться на этот выпад он не успел, потому что секундой позже Арсений продолжил свою мысль: — Ну в смысле, я не рассматривал тебя для… Скажем так, более близкого знакомства. Но вчера мне понравилось, хоть и было неожиданно во всех смыслах. Как ты смотришь на то, чтобы остаться и позавтракать у меня? В комплекте с первым свиданием обычно идет хотя бы ужин, но мы его благополучно пропустили. Антону казалось, будто земля уходит у него из-под ног, и не важно, что он вообще-то лежал в этот момент. Завтрак? Ужин? Свидание?! Призвав на выручку все свое оставшееся спокойствие, он, так и не сумев скрыть удивление, переспросил: — Первое свидание? Арсений в ответ хмыкнул: — Думаю, второе у нас получится лучше.