В интересах государства

*** — Отец Флориан, я не хотел бы отвлекать вас от молитвы, — сказал великий князь Иоанн, — но дело крайне важное. Скрытая тенью фигура едва заметно подалась вперёд, лунный свет очертил благородный профиль серебром. — Слушаю тебя, сын мой. — Отец Флориан, до меня начали доходить слухи… Рука святого отца сжала бледные пальцы монарха. Она была холодной и твёрдой, как мрамор. — …слухи о недовольстве и сомнениях, — продолжил Иоанн. — Вот как, сын мой? Губы отца Флориана не шевелились, голос, глубокий и завораживающий, лился сам собою, будто Иоанн разговаривал со статуей. — Люди не верят в надёжность наших стен. Люди боятся, что волкулаки прорвутся в город. Люди боятся эпидемии. Что с этим делать, отец Флориан? В часовне стало тихо. Иоанн слышал своё дыхание, биение своего сердца, шорох парчи своего камзола — и ни звука, который бы свидетельствовал о том, что отец Флориан — существо из плоти и крови. Воистину, святой отец был настолько свят, что существовал вне этого мира, над ним. Наконец отец Флориан изрёк: — Вспомни, чему я тебя учил. Их страх — твоё оружие, сын мой. Иоанн почтительно опустил голову: — Я помню, отец Флориан. Но страха становится слишком много. Я боюсь, что перестану контролировать своё оружие и клинок моего меча поразит меня. — Людям нужно чудо, сын мой. Дай им чудо. — Но как, отец Флориан? — Вручи воле Господа то, что тебе всего дороже. Отдай всё, чтобы получить во сто крат больше. *** Толпа всколыхнулась и замерла, когда Иоанн простёр над ней руки. — Народ мой, — заговорил он, и голос его заструился над площадью, обволакивая и баюкая, — возлюбленный народ мой! Великие испытания посылает нам Господь, чтобы отделить грешников от праведников. Вам известно, как жестоко поплатились все те, кто погряз в грехе и разврате. Толпа тихонько загудела. Люди боязливо поглядывали на толстую каменную стену, окружавшую город. — Многие годы назад Господь отделил зёрна от плевел, обратив тех, кто не знал усмирения плоти, в уродливых зверей. Время подёрнуло дымкой забвения эту истину. Многие из вас пренебрегают поркой, тем самым оставляя детей своих беззащитными. Толпа зароптала. Кто-то выкрикнул: — Даже тысяча розог не спасёт от укуса волкулака! Иоанн на мгновение закрыл глаза. «Веруй, сын мой!» — шепнул отец Флориан. Или не отец Флориан, а сам Господь? — Приведите княжича, — велел Иоанн. Октавиана выдернули из княжеской ложи и приволокли к помосту. Иоанн, как и советовал Флориан, ни о чём не предупредил своего первенца и любимца: «Чем больше искренности и чувств, тем лучше, сын мой». На бледных щеках Октавиана алели розы румянца, глаза потемнели от ужаса. — Отец мой, ваше величество! Я ничего… Иоанн взмахнул рукой, веля ему молчать. — Именем Господа! — вскричал Октавиан. Иоанн снова прикрыл глаза. Глубоко вдохнул, выдохнул. — К столбу. В последний раз у позорного столба пороли Иоаннову бабку, которую в интересах государства объявили ведьмой. У этого же столба её и сожгли. — В этот раз всё по-другому, — прошептал Иоанн и мысленно добавил: «Но по-прежнему в интересах государства». Октавиана приковали. Толпа боялась дышать. — Кинжал. В руку лёг тяжёлый и холодный кортик. Иоанн шагнул вперёд и одним движением рассёк парадное одеяние княжича. Из-под тонкого шёлка показалось тело — голое и беззащитное, трепещущее, уязвимое. О, великий стратег отец Флориан! Он знал, что давать толпе. — Розгу, — едва слышно велел Иоанн. — Ваше величество! — всхлипнул Октавиан. — Видит Господь, я следую Его наставлениям и регулярно секу родных и близких, — сказал Иоанн, занося розгу над сыном. — Но народ мой хочет… народ мой должен увидеть, чтобы уверовать. Обрамлённая шёлком плоть розовела, вспыхивала алыми полосами, брызгала рубиновыми каплями. С каждым ударом толпа охала вместе с княжичем. — Это всего лишь сотня, — устало сказал князь, опуская измочаленный прут. — Не тысяча. Я наказываю сына своего из любви, а не из ненависти. Но Господь не кровожаден, Господь справедлив! Господу хватит и сотни. Отвяжите княжича. Облейте его водой. Выведите его за ворота. Толпа ахнула. — Смилуйтесь! Пощадите княжича, ваше величество! — заголосили женщины. Кто-то замахал веером над упавшей в обморок княгиней. — Господь защитит княжича, — сказал Иоанн. *** Стая волкулаков, почуяв запах крови, подлетела к воротам и вцепилась в Октавиана. Доблестные стражники отбили княжича и немедленно втащили его, окровавленного и искусанного, обратно, но отчётливые следы зубов на бледной коже Октавиана не оставляли сомнений: вызов судьбе брошен. — В оковы его. В темницу, — велел Иоанн и добавил, едва сдерживая слёзы: — И немедленно призовите лекаря! Лекарь омывал Октавиана травяными отварами и мазал жиром висельника, окуривал благовониями и выкатывал яйцами. Великий князь часами просиживал в темнице, сквозь решётку держа сына за руку и читая молитвы. Княгиня тоже один раз спустилась в подземелье, но с ней при виде сына сделалась истерика, которую едва вылечили микстурами, каплями и поркой. Октавиан очнулся на четвёртый день. На пятый его вывели из темницы, на всякий случай оставив оковы. На седьмой день Иоанн торжественно показал княжича своим подданным. — Возрадуйтесь! — воскликнул он, поворачивая Октавиана спиной к толпе, чтобы все смогли увидеть заживающие рубцы от порки и следы многочисленных укусов. — Господь совершил чудо, дабы укрепить вашу веру, дабы сплотить наше государство, дабы вознаградить праведников! Люди принялись кидать в воздух шапки. *** — Отец мой, я завидую твоей вере, — сказал однажды княжич Октавиан. — Я смотрю на своего крошечного сына — и сердце у меня сжимается при мысли о предстоящем усмирении плоти. Я не могу себе представить, как подверг бы его тому чудовищному испытанию, которому ты подверг меня. Я боюсь, мне не хватило бы сил. — Сын мой, — вздохнул Иоанн, — вера — великая вещь, но знание её превосходит. Как ни болело моё сердце, я всегда знал, что ты не станешь волкулаком. — Потому что ты был уверен, что Господь не оставит нас? — Потому что волкулаков нет, сын мой. Это всего лишь волки. Много лет назад, когда советники едва не свергли тогдашнего великого князя, вмешалось духовенство. Изменников, разумеется, устранили, но этого было мало. На их место пришли бы другие. Поэтому однажды ночью свершилось ужасное, но необходимое: сотню аристократов, горожан, ремесленников и простых селян убили и нарядили в волчьи шкуры. Тех, кто их убивал, позже отравили, чтобы замести следы, а волки… Их всегда было много в наших лесах, а стало больше, потому что мы их прикормили. Народу нужен общий враг — и общая сила. Наша болезнь — волкулаки, наше противоядие — порка. Мы возводим стены и бичуем наших детей, дабы народ был единым и послушным. — Но это… Это чудовищно, отец мой! — Это в интересах государства, сын мой.