Судьба в руках времени

Чимин еще никогда не видел столько крови. На больничной кровати лежал мужчина лет сорока или, быть может, пятидесяти. Пак этого определить не мог из-за собственных нахлынувших эмоций. В палату он забежал последним — да так и застыл в дверях. Белые простыни под человеком покрылись алыми разводами: от самых маленьких крапинок — до огромных пятен. Если бы не вся удушающая картина вокруг и больничные стены — Пак бы предпочел думать, что кто-то просто решил выразить свое творчество таким образом. Обмакнул кисть в красные чернила и исписал чистые одеяния для кровати. Но реальность неприятно сдавливала виски. В воздухе витал запах самой настоящей крови и рвоты. А человек на кровати явно мучился. Его хриплый кашель отдавался резкими и громкими звуками в ушах, заставляя периодически слабо дергаться. Вылетавшая изо рта кровь вперемешку со съеденной едой вызывала отвратительное ощущение тошноты. Молодому Господину на миг показалось, что он потеряет сознание. Упадет безвольной куклой прямо тут — у входа в палату. Пока все остальные врачи пытались успокоить истеричного пациента — Чимин приложился рукой к открытой двери и почувствовал, как сильно кружится его голова. Он любит медицину. Любит больничное дело. Он готов идти до конца и отдаваться по полной, наслаждаясь ее объятиями. Но до этого момента он никогда не был готов воочию увидеть, как человек постепенно обретет на своей коже одновременно желтый и пурпурный оттенки… Никогда не видел такие кровавые простыни, никогда не видел той агонии в глазах, которую испытывал бедный мужчина. Казалось, в глазах страдальца можно было прочитать огромное желание умереть. Лишь бы не мучиться так сильно…       — Нужны веревки… Строгий голос Чонгука доносится до ушей будто не сразу, словно через плотную толщу воды. Пак глупо моргает, затем переводит мутный взгляд с пациента на Чона. Он, Тэхён и еще один из местных врачей прижимают руки и ноги пациента к кровати, ибо мужчина норовит расцарапать себе всю шею в попытках убрать ненавистный кашель. Ынсу на соседнем, рядом с кроватью, деревянном столике выложила какие-то микстуры и железные шприцы*. Еще один из помощников раскрыл деревянные ставни, впуская внутрь свежего майского воздуха.       — Господин, веревки, — повторяет Чонгук, выглянув из-за своего плеча в сторону Пака. Его голос — строгий, командующий. Взгляд — серьезный, вдумчивый. Пак лишь вяло кивает и убегает на слабых ногах в помещение под символом «змеи», кажется, веревки он видел именно там. Чимин дрожащими руками исследует высокие открытые шкафы. Обычно спокойствие вселяет врачебная собранность, их твердая уверенность в том, что они делают и, самое важное — контроль над всей ситуацией. Но Чонгук — всегда скрывающий при пациентах свои истинные эмоции — неспокоен. Обычно безразличный ко всему Ким Тэхён — неспокоен. Даже у Ынсу, кажется, подрагивали руки, хотя она — ас в своем деле. И это пугает сейчас больше всего — бесконтрольное положение.       — Да где же она?! — Пак нервно опрокидывает несколько мазей с каким-то змеиным и пчелиным ядом. Затем, шумно выдохнув, он на секунду прикрывает глаза. Учащенное сердцебиение будто отдается внутри ушных перепонок. Чимин делает глубокий вдох и выдох. Сейчас не время для медитаций, но он все равно вспоминает заветные и успокаивающие слова на индийском языке, открывает глаза и принимается сканировать весь шкаф внимательным взглядом. Через какое-то короткое время непрерывного осмотра деревянного сооружения, он замечает на практически предпоследней полке торчащий конец хлопковой веревки. Пак тут же хватает ее и убегает обратно в палату. Чонгук ему бросает короткое: «держите его здесь» — и принимается привязывать руки мужчины к изгороди резной деревянной кровати. Молодой Господин изо всех сил прижимает обе руки пациента к матрасу с простынями, ему также помогает Тэхён. Чимин старается не засматриваться в до жути красные глаза, старается побороть неприязнь, и прикасается руками к чужим запястьям, испачканным в крови. К горлу пуще прежнего подкатывает тошнота — во рту чувствуется сильная горечь. Чимин на этот раз вспоминает слова молитвы на индийском языке, и мысленно просит Будду прекратить весь этот кошмар, облегчить страдания этого бедного человека. Когда Чонгук крепко привязывает руки к кровати, он приступает к ногам, которые сдерживает местный лекарь. Пак сразу же делает шаг назад, не переставая рассматривать мужчину — тот все еще истерично орет, а цвет лица приобрел уже ярко-алый. Но царапать себя привязанными руками он теперь не может. Чимин делает еще несколько шагов назад — к стене. Он опирается на нее спиной, пытается слиться в одном цвете. Пак смотрит молча на то, как Ынсу набирает в шприц какую-то жидкость из микстуры, затем просит Тэхёна оголить мужчине рукав широкой рубашки до плеча. Ким выполняет просьбу, а Ынсу вводит железный наконечник в чужую кожу. Чимин не знает точно, что вводит девушка… Но сильно сомневается, что лекарство сможет вылечить данный недуг. Лишь успокоить на какое-то короткое время, быть может... Когда Чонгук привязывает и ноги к кровати — Ынсу вытаскивает иглу. Затем все лекари разом затихают и, будто бы, замирают на месте. Чимин прикладывается ладонями позади себя к стене в попытке не потерять равновесие. Все находящиеся в палате молча наблюдают за орущим и бьющимся в конвульсиях мужчиной, и Пак понять не может, чего они все ждут. Но встревать не решается. Через какое-то недолгое время пациент резко успокаивается и замолкает. Чимин бы подумал, что тот, все-таки, умер. Но тяжело вздымающаяся грудь дает понять, что мужчина жив. Багровый цвет лица превращается в бледно-желтый. Даже губы резко теряют своей цвет. Со лба текут последние капли горячего пота, а кровь вокруг рта начинает довольно быстро засыхать.       — Что с ним?.. — решает подать хриплый и тихий голос Чимин.       — Ынсу ввела ему небольшую дозу опиума, — отвечает Чонгук. Чимин слабо осекается и не скрывает удивления:       — А это… Не опасно? Пак знает, что применение опиума допускается в медицинских целях, но ему всегда было искренне интересно — а не вредит ли это еще больше организму человека? Не вызывает разве опиум привыкание? На этот раз Тэхён отрицательно вертит головой:       — В медицинских целях — нет. Хоть опиум и является наркотиком — его использование допускают при серьезных заболеваниях. В данном случае, — он кивает головой на бессознательного человека. — Это было необходимостью. Опиум облегчает припадки. И если бы Ынсу ему этого не ввела — он бы захлебнулся собственной кровью с рвотой. От Чимина не ускользает то, что Тэхён впервые разговаривает с ним нормально, по-человечески. Не повышает тон, не подтрунивает, а объясняет все абсолютно адекватно. Но Пак решает не акцентировать на этом внимания вслух. Возможно, Кимом движет простая растерянность, к тому же, сейчас нет места перепалкам…       — Ко всему прочему, — начинает Чонгук. — Опиум поможет продержать его в бессознательном состоянии какое-то продолжительное время. А когда очнется — он не будет таким «активным».       — Но лучше ему не станет? — практически шепчет Пак.       — Сомневаюсь, — лишь отвечает Чон. Чимин хочет спросить Чонгука о том, "Хэру" ли это, но решает не влезать с новыми вопросами, так как они здесь не одни, ведь о новоявленной болезни Чонгук успел поведать пока что лишь Паку. Возможно, о "Хэру" знает и Тэхён. Пак совсем позабыл, что оба лекаря прибыли из столицы и, логично, что Ким тоже в курсе. В целом, непонятные симптомы мужчины подходят тому, что описывал лекарь. И если это правда "Хэру"... Тогда ее распространение происходит гораздо быстрее, чем предполагали все остальные.       — Не опасно ли рядом с ним так близко находиться без специальной одежды? — теперь слегка встревоженный голос подает Ынсу, завернув шприц в небольшой чистый кусок ткани.       — Полагаю, нет, — отвечает Чонгук, задумчиво рассматривая лежачего пациента.       — Полагаешь? — местный лекарь обращается к парню с легкой толикой возмущения в голосе. — Ты видел, что с ним происходило? Да я впервые наблюдал подобную симптоматику! Вдруг мы тоже заразились теперь?       — Не истери, — Чонгук осаждает коллегу спокойным, но твердым голосом. — Если это то, о чем я думаю... — лекарь глубоко вздыхает и не договаривает, чем заставляет вызвать на лицах остальных недоумение.       — ...То? — не выдерживает Тэхён. — Мысль заканчивать будешь? Чонгук молча кидает на него недовольный взгляд, а Чимин мысленно не может принять "одну позицию". С одной стороны, все находящиеся здесь прерывают мыслительный процесс Чонгука своей легкой истерикой, а с другой — Чон преподнес всем "загадку" и заставляет лишь нервничать собственным молчанием. Пак ощущает напряженную атмосферу в воздухе, замечает обеспокоенность в глазах местного доктора, видит, как нервно жует губы Ынсу. Тэхён с Чонгуком единственные, кто выглядит более-менее спокойно...       — Всем за мной, — коротко бросает Чон и разворачивается на пятках в сторону открытой двери. Когда он равняется со все еще прижимающимся к стене Чимином, негромко говорит тому: — Если вам сильно плохо, молодой Господин, попрошу вас покинуть сегодня больницу.       — Но...       — Не переживайте, — спокойно прерывает Чонгук. — Сегодня данный мужчина в себя не придет. С остальными пациентами мы разберемся, а вы... Не сможете работать в таком состоянии. Пойдите домой и отдохните. Ваша помощь понадобится завтра. Обещаю. Они с Паком встречаются взглядами лишь на короткий миг, и Чимин сначала не понимает истинного смысла сказанных слов. Но затем до него доходит — Чонгук говорит о врачебной помощи, а не письменной. Он помнит. Помнит, о чем буквально молил Чимин — это помогать пациентам наравне с лекарями. Неужели, завтра Чон и вправду начнет обучать молодого Господина? Пак коротко кивает, приободрившись где-то в глубине души, и Чонгук покидает палату. За врачом удаляется местный лекарь, затем Ынсу с микстурами и шприцом в руках, а последним двигается на выход Тэхён. Когда Ким также равняется с Чимином — они тоже встречаются взглядами.       — Заодно умойся, молодой Господин. Смотреть на тебя тошно — сливаешься с теми, кто обращается сюда за помощью, а не с теми, кто эту помощь предоставляет. Невесть что родители подумают о драгоценном наследничке, — последняя фраза пропитана откровенной издевкой и смешком. Голос Тэхёна в целом звучит с неприятной и необоснованной ненавистью, отчего по рукам Чимина непроизвольно пробегают мурашки. Ким уходит, оставляя после себя шлейф пряного аромата каких-то цветов и ощущение грязи на своем теле. Пак уверен — если бы Ким Тэхён был животным, он бы определенно жил в теле огромной зеленой змеи. Ядовитой и злой на весь мир. А если бы был болезнью — то только опухолью. Пак снова кидает взгляд на мужчину, к лицу которого постепенно стал возвращаться прежний здоровый цвет кожи. Чимин сухо сглатывает и отлипает, наконец-таки, от стены. Он на слабых ногах выходит из палаты. Затем — под удивленные взгляды сидящих у входа пациентов — выходит и из больницы. Он тут же втягивает носом свежий, теплый, майский воздух. Домой он сейчас попасть не сможет, как-бы не хотел, ибо возничий находится со своей семьей с дозволения Пака, и до вечера он не вернется ко входу больницы. Добираться до дома пешим ходом сейчас не кажется наилучшим вариантом — Чимин рухнет где-то по дороге. "Быть может, в храм?" — проносится в мыслях. Ведь Пак уже довольно долго не делал подношений и не молился. А в нынешней ситуации молитва кажется единственным верным решением. Молодой Господин кивает самому себе и решает сначала умыться возле колодца, а затем — выдвинуться в сторону недалеко находящегося Буддистского храма.

***

Вымощенная дорожка к храму была буквально окутана торговцами. Купив разноцветные и спелые фрукты, Пак вошел внутрь. Запах благовоний и горящих свечей тут же ударил в нос. Эти ароматы всегда успокаивали обонятельные рецепторы. Окружающая обстановка вокруг в целом заставляет сознание немного расслабиться. Перед молодым Господином внутри храма не кланяются — таков обычай. Буддистский храм — священное место, и Будда — единственный, перед кем стоит проявлять уважение абсолютно каждому человеку, независимо от статуса в обществе. Чимин сжимает корзинку с фруктами в руке чуть ощутимее, осматривая храм, в котором он бывал уже сотни раз с самого детства. Сначала ходили сюда с родителями, затем — когда отец совсем стал занят — только с мамой. Но по мере того, как Чимин рос, он предпочитал посещать подобные священные места в одиночку. Так и мысли в порядок можно привести и помолиться наедине. Главный зал кишит разными людьми даже не в дни праздника — женщины, стоя на коленях, зажигают свечи разных размеров. Расставляют разного рода веточки пряных трав, про себя проговаривая слова на корейском и индийском. Мужчины раскладывают фрукты и цветы возле подножия большой статуи Будды. Некоторые служители с керамическими пиалами в руках, в которых находится свежая кровь животных, ходят из угла в угол, поднимая пиалу кверху, и одновременно шепчут слова на индийском. Чимин знает — этот обряд предполагает «задабривание» Будды. Считается, что именно кровью животных он насыщается и только тогда готов прислушиваться к людям и их проблемам. Свет везде приглушен, запах — действительно приятный, но слегка дурманящий. Если повернуть голову вправо, то можно увидеть резную дверь с нарисованными рунами по бокам, за которой проводятся жертвоприношения мелкого и среднего скота в честь Будды. Обычно Чимин был нечастым гостем ритуального зала. Убивать животных он не любит, но делал это исключительно в традиционные индийско-корейские праздники, как и требуется. Пак подходит к подножию огромной статуи Будды, смотрит на каменное бесстрастное лицо, которое видел также сотни раз, затем — на руку с выгравированной индийской руной на ней... Весь храм выполнен в индийском стиле благодаря налаженным с Индией отношениям. Так в каждом городе Когурё, соседних государствах и, естественно, Китайской Империи. Чимин кладет корзинку с фруктами к подножию Будды, рядом с другими подношениями. Он опускается на колени, поправляет на себе медицинский ханбок и прикладывается ладонями к «ногам» немой статуи. Только сейчас глаза цепляют совсем малюсенькие кровавые крапинки на одном из рукавов ханбока. Кровь того мужчины… Чимин подавляет в себе тошноту и брезгливость. Он старается взять себя в руки, прикрывает глаза и лишь одними губами проговаривает запомнившийся за много лет текст на индийском. Прихожане двигаются почти бесшумно, никто никого не отвлекает от молитв, от подношений. Редко кто-то с кем-то тихо здоровается, но без поклонов, как и требуется. За прикрытыми веками резкими вспышками возникают картинки кашляющего кровью мужчины. Чимин упорно продолжает держать веки закрытыми и не перестает одними губами нашептывать молитву во благо здоровья и спасения.       — …за себя, за всех нас. Благодарю и прошу прислушаться к моим словам… Великий и Единый, наш Спаситель, наша Вера, наше Добро и наше Светлое Будущее, — договаривает на индийском последние слова Чимин и открывает глаза. Он еще немного сидит на коленях, прислонившись руками к статуе. Думает о многом, и чувствует, будто сердце его действительно балансом и спокойствием наполняется. Сегодняшнее утро выдалось трудным и жутко беспокойным, оно точно отпечатается в памяти дурным сном. Но Пака это не остановит. Как бы сложно и плохо в дальнейшем не было — он готов. Готов помогать и работать, ведь ему это и вправду интересно. Он не бесполезный, как говорит Тэхён, он не проводит время в больнице «просто, чтобы дома не сидеть», как считает отец. Люди вокруг слабо себе представляют, насколько Чимин хочет по-настоящему помогать, и что его не «пропихнул отец в больницу добрым словом и своим положением». Это другие детишки знатных родителей любят все через «кого-то» и «просто так». А Чимин не такой. И Пак еще докажет. В первую очередь — самому себе.

***

Ночь прошла совсем беспокойно — молодой Господин плохо спал и мыслями то и дело возвращался к страшной картине лежащего мужчины на деревянной кровати. Следующим утром Чимин не стал медлить. После завтрака он попросил отца поговорить с ним. Рассказав Джусону о, так называемой, «Хэру», отец стал выглядеть совсем мрачно. Пак не стал молчать и о вчерашнем мужчине, что заставило отца поджать губы и задумчиво застучать пальцами по столу. Он ничего толкового так и не сказал, и на тихий вопрос Чимина: «что же теперь?», ответил короткое: «мне надо подумать», и отпустил сына на работу. Обычный контроль Джусона над любой ситуацией заставлял воспрять духом и прийти к выводу, что все действительно под контролем и поводов для беспокойства нет. Теперь же, завидев то, как отец по-настоящему и серьезно задумался, молодой Господин не мог быть полностью уверен во всем происходящем… По пути к колеснице Чимина вновь нагнал Кёнсу, и когда Пак обернулся к нему, тот низко склонился в извинениях. Молодой Господин лишь изумленно уставился на молчаливого юношу, но затем слабо улыбнулся и потрепал того по голове, также попросив прощения за свою излишнюю и неуместную грубость. Лицо паренька тотчас надо было видеть — после чужого прикосновения к своим волосам он смущенно улыбался и не мог нормально взгляда прямого поднять. Чимина это ни капли не разозлило, а, наоборот, по-хорошему позабавило. Ступив в больницу, Чимин ожидал каких-то "ярких" и заметных изменений, но люди все также сидят у входа, местные лекари переходят с мазями и шприцами в руках из одного помещения в другое, помогая пациентам, да и, в целом, будто ничего страшного не происходило. Пак чуть напряженно выдыхает, здоровается со всеми, кого встречает на своем пути, и пытается найти Чонгука. Ынсу подсказывает, где стоит искать лекаря, поэтому Пак не медлит и отправляется в одну из палат, у которой, к слову, двери оказываются наполовину приоткрытыми.       — А долго ли мне еще здесь находится, Господин? Чимин замирает в дверях, услышав детский голос. Маленькая девочка лет десяти с черными хвостиками на голове. Пак не помнит, чтобы вчера утром, да и в предыдущие дни этот ребенок здесь был…       — Йери-и-им, — тянет чужое имя с толикой озорства в строгом голосе Чон. — Ты же хочешь снова бегать со своими подругами и пускать бумажные фонарики?       — Конечно! Они такие красивые, — девочка улыбается, обнажая свои ямочки. Чонгук слабо усмехается, мягко убирает ей прилипшие волосы со лба и протирает его тряпочкой с какой-то настойкой.       — Ну видишь. А чтобы ты могла это делать — нужно быть здоровой. А чтобы быть здоровой — нужно вылечиться, — Чонгук перестает вытирать чужой лобик. — Не переживай, побудешь здесь пару дней, не заметишь, как пробежит время. Родители будут привозить тебе твои любимые сладости и деревянные игрушки. Йерим улыбается еще ярче. Чимин тоже непроизвольно тянет губы в разные стороны. Ребенок не выглядит особо больным — яркий маленький лучик солнца. Такая светлая, искренняя. Пак относится к чужим детям обычно нейтрально, но когда он видит маленького человечка в больничных условиях — сердце сильно сжимается. Внутри всегда в такие моменты возрастает желание помочь, развеселить, лишь бы лучику было хорошо. Когда внезапно Йерим заходится в сухом кашле, Пак лишь поджимает губы и старается отогнать порыв ворваться внутрь и помочь чем-угодно...       — Выше нос, кукла, — беззлобно хмыкает Чон, щелкнув по носу улыбающуюся девочку. Он разворачивается к выходу и, встретив стоящего Чимина глазами, на миг удивленно замирает, а затем чему-то молча ухмыляется и лениво кланяется:       — Доброе утро, молодой Господин. Пака не задевает ленивый поклон в свою сторону:       — И тебе того же, — умиротворенно отвечает он.       — Давно здесь стоите?       — Не слишком. Воцарившаяся недолгая тишина несколько напрягает где-то в глубине души. Чонгук последний раз кидает взгляд на Йерим и подходит к Чимину ближе:       — Пойдемте за мной. Пак кивает и молча следует за лекарем. Они заходят в помещение для ведения письменных работ о пациентах, где они буквально вчера разговаривали о "Хэру". За столом сидит один из помощников местного доктора. Чонгук просит его покинуть помещение ненадолго, и тот без всяких лишних вопросов выходит.       — Как вы себя чувствуете? — спрашивает Чон, подойдя к столу. Чимин остается стоять у входа, взглянув на чужую спину. Затем он дает себе мысленную оплеуху: "слишком часто я стою в дверях, как местный дурачок, который танцует посреди площади и стучит в бубен". Пак сам про себя усмехается и спешит убраться в сторону стоящих у стены шкафов со стопками бумаг на полках. Почему именно туда — молодой Господин сам не понимает. Но упорно делает вид, что что-то высматривает среди огромной кучи сложенных пергаментов.       — Хорошо. Спасибо, что отпустил меня вчера. Мне это было... Необходимо. В помещении воцаряется тишина. Чимин складывает руки за спиной, рассматривая исписанные бумаги. Почему внутри он ощущает некую... Неловкость? Если бы отец хоть раз увидел, как он ведет себя с людьми наедине — точно выпорол бы. Тот не приемлет при других мямлить Чимину — сыну достопочтенного Господина Пака Джусона.       — Почему вы не в медицинском ханбоке? — вырывает из мыслей глубокий тембр голоса Чонгука. Чимин мельком осматривает свой обычный ханбок светло-зеленого цвета, когда-как нужно быть в темно-зеленом. Ну да, сегодня в одежде преобладает легкая "неформальность".       — Тот ханбок был в крови… — Пак облизывает губы. — Того мужчины. Я приказал его хорошенько выстирать. Завтра я уже буду в нем. Чон кидает на Господина короткий взор:       — Ничего, все в порядке. Вы даже попытались подобрать нынешний ханбок в цвет вашей рабочей одежды. У вас разнообразный гардероб, да? Ведь на празднике "Уэкю" вы также были в безумно красивом черном ханбоке. Пак захлопывает рот и его брови в удивлении поднимаются вверх. Он, стоя на месте, довольно резко разворачивается в сторону лекаря, который вновь стал перебирать какие-то бумаги на столе:       — Ты меня помнишь?.. — но Чимин спешит исправится: — То есть, ты меня видел? И запомнил?..       — И видел, и запомнил, — с легкой улыбкой в голосе отвечает парень.       — Но там было много людей в красивой одежде...       — И тем не менее... Да, там было много таких же богатых наследников, как вы, в безупречно красивых одеяниях. Но в черном ханбоке были только вы, молодой Господин. По правде, я удивился этому. "Уэкю" не предполагает ношение одежды темных оттенков, поэтому, быть может, вы и выделялись?.. — Чонгук слабо пожимает плечами, мол, так оно само как-то получилось. Паку хочется вдогонку бросить что-то наподобие: "выделялся ли я для тебя одного или так считают многие?", но решает тактично промолчать, не считая уместным задавать данный вопрос в адрес лекаря. Чимин вообще ничего не говорит. Он не знает, что ответить на такие... Неоднозначные слова. Не сказать, что ему неприятно — определенно нет. Просто как-то странно слышать подобное от другого парня. Чимин тянет губы в разные стороны в неуклюжей улыбке, пытаясь хоть как-то сгладить этот момент для себя самого, отчего щеки даже немного сводит. А затем перестает давить из себя это дурацкое подобие улыбки, мысленно радуясь, что Чонгук перебирает бумаги и не видит этой позорной неловкости на чужом лице. Что это вообще такое? Пак Чимин — молодой Господин. Сын своего отца. Парень. Не скромная девица, которой, если подарить одну розу — она тут же зардеет огненно-алым цветом и потупит свои оленьи глазки в пол.       — Что за девочка? — прокашлявшись, решает подать голос Пак, сменив глупый тон разговора на что-то другое.       — Девочка?..       — Йерим, — поясняет Господин.       — Ничего страшного, — отвечает Чон. — Обычный грипп: лихорадка в легкой форме, сухой кашель, воспаленное горло. Пару дней лечения и отпустим бедняжку. Пак кивает, поджав губы. Почему-то глупое чувство смущения не спешит покидать тело Чимина. Он делает тихий, но глубокий вздох, кусает щеку изнутри. Вкус железа вновь отрезвляет, заставляет мозг работать в правильном направлении. Что там с той щекой творится — лучше лишний раз не смотреть. Ранка не может нормально зажить из-за того, что парень довольно часто ее "вспарывает" своими зубами вновь и вновь. Большого дискомфорта рана не приносит, лишь небольшую боль при пережёвывании пищи. Зато это "действо" помогает прийти в себя, взять под контроль свои мысли и даже чувства.       — А что... С тем мужчиной? — молодой Господин перестает стоять возле шкафов, словно он прячется от лекаря, и решается подойди к столу, но с другой стороны. Ситуация жутко напоминает вчерашнее утро: это же помещение, этот же человек напротив, этот же стол, разделяющий обоих парней...       — Все также не приходит в себя, — задумчиво проговаривает врач, бегло осматривая глазами исписанный лист бумаги. — Ынсу ему вколола сегодня один препарат, разведенный с настойкой на основе мелиссы, — доктор кидает короткий взгляд на своего помощника. — Чтобы, когда он очнулся — был относительно спокойным.       — А не опасно к нему подходить? Мы ведь не заражены? — продолжает задавать мучавшие его вопросы Чимин.       — Нет. По крайней мере, я считаю, что нет. Я отправил вчера вечером письмо в столицу о первом заболевшем в этом городке. Сегодня ранним утром пришел ответ, где попросили пока не паниковать и приехать в столицу за новостями. Они обратились за помощью в Китайскую Империю, так как там медицина, кхм, более развитая... В общем, провели "какие-то исследования" и попросили к вечеру быть у них. Пак кивает несколько раз:       — Тогда... Почему ты еще здесь, а не на пути в столицу?       — Туда поехал на этот раз Тэхён, — Чонгук берет другой лист бумаги. — Вот оно. Нашел. Чимин изгибает одну бровь:       — Что нашел?       — Вашего первого пациента для обучения, — доктор смотрит на парня и протягивает с легкой улыбкой на лице лист пергамента. — Ким Манджун, сорок лет, обычная хворь в легкой форме: несильный кашель, воспаленное горло, головная боль. Пак впадает в легкий ступор, глупо смотрит на протянутый в его сторону исписанный лист бумаги, затем поднимает взгляд на Чонгука, потом снова на пергамент:       — Мой пациент? Но я же...       — Я обещал вас учить, — напоминает Чон, легонько дернув листом в воздухе, намекая на то, чтобы Господин принял "дар". Чимин невесомо перехватывает "вещь", тут же пробежавшись глазами по чужому почерку. Заполнял эти данные не Пак, а другой писарь. Иероглифы неровные, местами криво завернутые, так и "пляшут", словно на карнавале в центре площади. Подавив кривой оскал в сторону такого небрежного почерка, молодой Господин вновь поднимает взгляд:       — Чонгук, но… Как же, вот так сразу? Я же не смогу сам… Чонгук опирается ладонями о поверхность стола:       — Не стоит так переживать. Без должного обучения в общине вы все равно не сможете полноценно самостоятельно лечить людей. Но вы же хотите помогать, правильно? И не писательством заниматься, а именно помогать. Чимин, чуть погодя, коротко кивает.       — Ну вот, — продолжает Чон. — Ким Манджун — мой пациент. Он поступил к нам буквально вчера поздним вечером. Я перечислил вам вкратце его симптомы, и предоставил письменные данные о нем, чтобы вы хорошенько ознакомились со своим первым пациентом, которому будете помогать. Только под моим наблюдением, соответственно.       — А что именно мне необходимо делать? — задавая данный вопрос, Пак ощущает себя самым настоящим глупцом.       — Сейчас вы пройдете со мной к господину Манджуну, я при вас его еще раз осмотрю, покажу вам, как это делать правильно. А дальше уже перечислю все остальное. Чимин сжимает бумагу чуть сильнее положенного, старается зубами раненную щеку не терзать второй раз за это недолгое время, что он находится в этом помещении. Не нужно сразу нервничать… Молодой Господин вспоминает вчерашний поход в храм, что практически сразу наводит порядок в собственной душевной гармонии — и его пальцы расслабляются, как и взгляд — перестает биться волнением, смягчается.       — Ладно, я… — Пак слегка теряется, но пытается вернуть прежнее самообладание. — Прости, просто неожиданно немного. Чонгук выпрямляется, отталкиваясь ладонями от поверхности стола. Затем изгибает бровь:       — Вы не выглядите особо радостным…       — Нет-нет, все в порядке! — спешит обнадежить парня Чимин. — Просто правда неожиданно. Но это именно то, чего я всегда хотел, — и в конце предложения, как-бы ставя окончательную точку, улыбается. Немного натянуто, слегка неестественно, но растягивает уголки губ. Чонгука, кажется, эта реакция удовлетворяет. Либо только Паку так кажется. В любом случае, Чон беззлобно хмыкает и просит пройти с ним. Во время того, как они идут почти через весь коридорчик мимо других палат, Чимин бегло изучает данные Манджуна, зафиксированные другим писарем. Ругаясь в голове на неровность иероглифов, внешне Пак старается не подавать виду, что некоторые написанные слова он разбирает с небольшим трудом. И когда они входят, наконец, практически в самую крайнюю палату — Чимин тут же кидает взгляд на лежащего мужчину. Тот смотрит в сторону открытых деревянных створок окна, где виднеются зеленые деревья, и откуда веет поистине теплый майский воздух.       — Господин Манджун, доброе утро, — здоровается первым Чонгук, привлекая к себе внимание мужчины. Когда тот поворачивает голову в сторону вошедших, Пак сразу же слегка кланяется и повторяет реплику Чонгука.       — Приветствую, господин Чон, и... — Манджун щурится, видимо, в силу своего плохого зрения. — Молодой Господин, — мужчина довольно широко улыбается, обнажая не только ряд неровных зубов, но еще и мелких морщин на лице. — Какая честь. Неужто у самого наследника семьи Пак буду лечиться? Чимин незаметно ежится, кидает быстрый взгляд на Чонгука — но тот лишь поджимает губы, мол, привыкайте к такому, ничего поделать с вашим статусом не смогу — и быстро возвращает взгляд на Манджуна.       — Отставьте это, господин, — машет в воздухе рукой Пак. — В здешних стенах я — лишь помощник лекаря, не наследник, — говорит Чимин, стараясь подобрать слова таким образом, чтобы не обидеть мужчину. Тот лишь искренне посмеивается, но больше ничего не отвечает на эту тему. Чонгук обходит кровать, становясь от мужчины по левую сторону:       — Любовались видом из окна?       — Да-а! — слишком гордо произносит Манджун. — «Уэкю» в этом году точно задобрил Будду — такого жаркого мая я не припомню уже довольно давно. Чимин, все еще чувствуя себя немного скованно, тоже подходит к чужой кровати, но оставаясь от мужчины по правую сторону. Пак старается бумагу, которую все еще держит в своих руках, не помять сильно сжатыми на ней пальцами.       — Как вы себя чувствуете? — спрашивает Чон и приступает к осмотру.       — Все также.       — Врете, господин, — беззлобно и шутливо произносит Чонгук, ощупывая чужой лоб. — Жара нет — уже хорошо! Мужчина лишь хмыкает и снова ничего не отвечает, продолжая глядеть в сторону окна.       — Видите, Господин Пак, что я делаю? — обращается лекарь уже к парню. Чимин, внимательно следя за чужими руками, кивает:       — Очевидно, проверяешь пациента на наличие жара.       — Правильно. Но, как можете заметить, я прикасаюсь не только ко лбу, а также и к шее. Всегда именно по шее можно понять, силён жар или его нет вообще, — объясняет Чон. Пак снова кивает. Он читал об этом в книгах на медицинскую тематику. Если память его не подводит — жар также можно определить и по другим частям тела.       — Вчера у господина Манджуна была сильная температура, — продолжает Чон. — В такой ситуации человеку нужно выпить ложечку настойки на ромашке и чайной розе. А после — хорошенько растереть грудную клетку и спину мазью на основе имбиря и корня женьшеня. Вы ведь понимаете для чего, да? Чимин, нахмурившись оттого, что внимательно слушает и впитывает в себя информацию, отвечает:       — Конечно. Для того, чтобы направить внутренние ки** в сторону выздоровления и, соответственно, сбавить натиск ломоты конечностей и жара. Чонгук поднимает слегка удивленный взгляд и удовлетворенно кивает:       — Похвально, молодой Господин, похвально... Чимин, внутренне изумившись такому... Проницательному чужому взгляду в свою сторону, не мог удержаться и слабо улыбнулся. Их взгляд друг другу в глаза будто блеснул короткой вспышкой, и оба парня одновременно решительно опустили их обратно, на молчаливого пациента. Чимин чувствовал, как его лицо легко покрывается румянцем. Ему тут же захотелось сказать что-то легкое и шутливое, чтобы развеять это мимолетное смущение, но слова словно застряли где-то между горлом и сердцем. Странные и неожиданные ощущения засели где-то в желудке, поэтому Пак сделал глубокий вдох, пытаясь восстановить контроль над собой и вернул все свое внимание Чонгуку, который вновь начал подробно объяснять, что следует делать с человеком при болях в горле...