Особенный

Мистер Каллас — человек… особенный. «Особенный», это, конечно, формулировка очень расплывчатая, потому что хотя бы в той же подотчетной Невиллету палате Жестьон «особенными» становятся и отчеты секретарей на подпись лично месье Юдексу, и очередные рапорты о превышении полномочий капитаном Шеврез, и ароматно пахнущие картонные коробки с пирожными из «Дебор Отеля», которые малышка Седэна торжественно проносит через весь зал к дверям Верховного судьи. Каллас же особенный как раз-таки во всех смыслах сразу. Он особенный, потому что каким-то образом получает приглашения на все оперные премьеры и светские рауты даже тогда, когда Невиллет точно знает, что никто из организаторов не выписывал карточек с адресом штаба Спины-ди-Росулы. Он особенный, потому что там, где у прочих столичных аристократов прячутся нагрудные часы или запасные перчатки, у Калласа внутренний карман пиджака зачастую оттопыривает короткий револьвер. И Невиллет не питает никаких иллюзий насчет того, почему тот носит с собой оружие — в конце концов, кому, как не Верховному судье, быть в курсе, что под лощеным фасадом благотворительной организации Спина-ди-Росула скрывает самую настоящую мафию, с обширными сетями контрабанды по всему Фонтейну и жестокими перестрелками в подпольях Флев Сандра. И он особенный, потому что только он может ковырять вензельной чайной ложечкой слой пирожного бисквита, лениво рассевшись на диванчике у стены судейского кабинета. В то время, как массивные напольные часы в углу уже два раза отстучали давно перевалившее за приемные часы время. — Месье Невиллет, это последние документы на сегодня, — докладывает Седэна, приподнимаясь на цыпочки, чтобы вручить Невиллету стопку штампованных листов. — Я их прочитала, все заявки оформлены и отпечатаны верно. — Спасибо, — Невиллет облегченно подписывает верхнюю бумагу, не утруждаясь пролистыванием остального, уже заверенного ответственной мелюзиной-помощницей. — Вот, держи. — Благодарю. Тогда я с вами прощаюсь до завтра, месье Невиллет, я потороплюсь в деревню Меруси. А вы тоже не задерживайтесь допоздна, пожалуйста. Вы знаете, как это сказывается на моем графике уборки в вашем кабинете. С этими словами Седэна собирает листы в охапку и гордо вышагивает до двери, останавливаясь у самого порога, чтобы коротким кивком и одним долгим прищуром обозначить свою осведомленность о присутствии непрошенного гостя. Каллас кивает в ответ, невозмутимо облизывая ложечку с кремом деборского пирожного. — Ты ей что-то рассказывал? — спрашивает он, когда в отдалении за мелюзиной громко захлопывается уже вторая, большая входная дверь дворца Мермония. — Ничего, — честно отвечает Невиллет, хотя вполне догадывается, на что сердится малышка с нечеловеческим зрением, способным обнаружить затертые пятна даже на самой вычищенной обивке. — Уверен? Она смотрит на меня так, как большинство партнеров Спины лишь мечтают отважиться взглянуть мне в глаза. Да у этих щенков молоко на губах не обсохло, чтоб со мной равняться! — Мелюзины живут в Фонтейне уже больше четырехсот лет. — Знаю, знаю. Но и смотря на тебя, тоже сложно поверить, что месье Верховный судья может за пару минут одолеть меня один на один. — Ты сам сказал, что хочешь увидеть мою полную силу. — И это было чертовски горячо, Анри. Если кому я и разрешаю повалить меня на пол, то только тебе. — Кхм-м. Невиллет встает из-за стола и подходит к шкафу, разворачиваясь к Калласу спиной, чтобы скрыть заметно вспыхнувший румянец на щеках. И охота же ему вспоминать этот их один короткий спарринг когда-то в начале знакомства! Его и спаррингом-то назвать сложно: Каллас, хоть и был физически крепким, разумеется не смог ничего противопоставить перерожденному дракону, на чьей стороне была вся мощь элемента Гидро. К тому же, использовать силу элементов против человека, у которого не было даже Глаза Бога, казалось Невиллету совсем нечестным, — но господину Калласу в тот день, видимо, очень уж хотелось вымокнуть с головы до ног. Впрочем, Невиллет подозревал, что мокрая одежда послужила хорошим предлогом, чтобы сбросить ее там же на месте и сделать так, чтобы судья-дракон сам не понял, как оказался в его объятиях, жадно потираясь бедрами о его твердый член. — Ну надо же, когда ты не в судейском кресле, ты совсем безнадежен, — внезапно раздавшийся совсем рядом томный медовый голос заставляет его вздрогнуть. — У тебя такие красные уши, мон шер Анри. Хочешь, угадаю, о чем ты думаешь? — О-ошибаетесь, мистер Каллас, — Невиллет невольно запинается, с трудом сохраняя самообладание, потому что Каллас подходит практически вплотную, сгребая в кулак полы фрака и обжигая его затылок своим дыханием. — Я совсем ни о чем не думаю. — Мистер Каллас? Вот какой значит разговор? — в его тоне проскальзывают новые, игриво-удивленные нотки. — Тц-тц, Анри, вежливость тебя не спасет. В эту игру могут играть двое. А ты играешь просто ужасно. Буквально в ту же секунду ладонь Калласа обвивает его за талию, забираясь под фрак и жилет. Он прихватывает его чуть пониже живота, тянет на себя, впечатывая лопатками в грудь, и горячо вжимается пахом ему в поясницу. — О-о да, месье Верховный судья, — Каллас перекатывается с носка на пятку и обратно, убеждаясь, что Невиллет может отлично чувствовать выпирающий бугор в его брюках, нарочно дразняще давящий ему на копчик. — Представьте, что я пришел к вам с официальным прошением. Представьте, как долго вы торчите в этом кресле, разгребая нудные бумажки, а до конца рабочего дня еще так нескоро, и в кабинете так жарко, и вас нестерпимо душит ваш же отглаженный воротничок… Свободная ладонь как коварная змея скользит по плечу, цепляя узел шейного платка. Невиллет сглатывает и хватает воздух ртом — ему правда вдруг становится невыносимо в тяжелых глухих одеждах, а платок затягивается вокруг горла петлей. — Так вот, — продолжает проникновенно урчать Каллас ему на ухо. — Вам жарко, вы напряжены до предела и, кажется, не можете мыслить здраво. Потому что когда вы, исстрадавшись, наконец спрашиваете, какое у меня до вас дело, то вам кажется, что в ответ я предлагаю вам секс. На последнем слове Каллас сдвигает руку с живота вниз, ныряя между рубашкой и брючным поясом самыми кончиками пальцев, — но Невиллету достаточно и этого, чтобы задышать громче. О том, что он уже наполовину возбужден беспардонными махинациями президента Спины-ди-Росулы, хотя тот почти ничего еще и не сделал, он предпочитает не говорить. Во всем виноват его бархатный голос, конечно. Голос и удивительная проницательность (признаться, долгий рабочий день действительно выдался утомительным). — А ты… предлагаешь? — М-м. Более того. С вашего позволения, я официально прошу разрешения вас трахнуть, месье Невиллет. Невиллет буквально кожей чувствует, как Каллас расплывается в довольной улыбке, ладонью на шее заставляя запрокинуть голову повыше и прижимаясь губами к заостренному уху. — И вы мне в этом не откажете, — он больше утверждает, чем спрашивает. — Я… Но, погоди- Все шарящие по его телу руки внезапно оставляют его в покое, и вместо этого Каллас разворачивает его к себе за плечо, смотря крайне серьезно. — Только не говори, что ты поверил, что я два часа здесь сидел, просто чтобы мозолить глаза этой твоей Седэне. Тебе нужно отдохнуть, мон шер, ты работаешь на износ. Я едва тебя коснулся, а ты уже на взводе, как заряженный мушкет. Еще немного, и ты бы спустил прямо в брюки. — Я не!.. — лепечет было Невиллет, немного возмущенный тем, какого низкого мнения Каллас был о его выдержке (и то, пачкать одежду он все равно бы не стал, ведь он ни разу за пятьсот лет не допускал за собой такого неприличия!). Однако возмущение быстро сходит на нет, растворяясь в так никуда и не девшейся жаре вокруг и том факте, что у него действительно стоит, а поэтому он на самом деле не отказался бы от помощи уважаемого мистера Калласа, раз уж тот так любезно предлагает. Невиллет ловит себя на том, что в повисшей между ними паузе он невольно пытается сжать бедра покрепче, чтобы создать хоть какое-то трение, — и понимает, что в битве характера он снова проиграл. Он мог быть новым Гидро совереном, и не иметь равных в реальном бою, но непаханное поле человеческих желаний и потребностей для него все еще оставалось совершенно незащищенным тылом. Чем Ричард Каллас, бывший бравый адмирал фонтейнского флота, а ныне основатель и босс мафиозной Спины-ди-Росулы, частенько пользовался в свое, — да и в их общее, — удовольствие. — Ты прав, — приняв свое поражение, сдается Невиллет и приоткрывает губы почти что умоляюще. — Я правда заработался. Поможешь мне, Ричи? И Каллас, слава всем истокам, понимает его правильно, тут же даря ему уверенный, напористый поцелуй, буквально врываясь языком в его податливый рот. Они целуются долго и жадно. Каллас, кажется, получает неподдельное наслаждение, срывая с его губ рваные вздохи, как будто действительно может распробовать их на вкус. Невиллет, в свою очередь, не особо-то и скрывает, что его поцелуи превращают его волю в бисквитную крошку, растекающуюся между их языками вкусом шоколадно-сливочной помадки. Как только они отрываются друг от друга, он переводит дух и тянется обнять его за шею. — Идем, — вдруг резко обрывает Ричард, и прежде чем Невиллет успевает что-то сказать, тащит его за собой, делая не глядя два-три больших спотыкающихся шага назад, пока не падает спиной на диванчик. — Идем-идем. Сюда ко мне, давай. Следуя за приглашающей рукой, Невиллет забирается на диван с ногами, умещаясь коленями по обе стороны от Калласа. — Так нам будет гораздо удобнее, — Ричард усмехается в усы, любовно поглаживая Невиллета по щекам. — Какой же ты красивый, Анри. Особенно когда не играешь на публику. Он наклоняет его к себе еще раз, нетерпеливо кусая его нижнюю губу. Цепочка выверенных, как метко выпущенные пули, касаний расцветает вверх по скуле и обрывается влажным языком в запунцовевшем ухе. — Снимай фрак, мон шер, — тут же обжигает ухо короткое распоряжение. — Я хочу видеть твою не менее красивую задницу. Невиллет, как заколдованный, послушно тянется к синим перламутровым пуговицам и с наслаждением хрустит затекшими плечами, сбрасывая на пол расшитые серебром слои. Вместе с фраком заодно туда летит и шейный платок, жалобно звякая о мраморные плиты откатившейся драгоценной брошью, и ненужные перчатки. Каллас тоже что-то делает, одной рукой обняв его повыше колена, а вторую опустив вниз, и вскоре Невиллет понимает, что именно: шурша небрежно комкаемой тканью и вскидывая бедра, тот приспускает штаны, тут же толкая его вниз, на свой освобожденный из тесного плена член. — И это я… мушкет на взводе? — ахает Невиллет, когда его ягодицы упираются в абсолютно твердый, полностью возбужденный орган. Он горячий даже сквозь плотную брючную ткань, такой, что судья не удерживается от предвкушающего вздоха. Его знакомство с президентом Спины-ди-Росулы продолжается уже достаточно, чтобы он знал, как именно Каллас умеет делает любовь. И Нибелунг его прости, если он этого не хочет! Член Калласа и его крупные, сильные руки, уверенно гнущие и сжимающие его отзывчивое, изголодавшееся по ласке тело, — это лучшее, что с ним случалось за последние пару сотен лет. — Я сидел с тобой в одной комнате два часа в полной тишине. Да это была настоящая пытка, смотреть на тебя и представлять, как я рву на тебе все дурацкие пуговицы и опрокидываю на стол! Каллас нахально скалится, словно вовсе не смущенный только что озвученным признанием, что он всласть себе воображал, как занимается сексом с Верховным судьей на казенном столе. И пока Невиллет обдумывает, как лучше ответить на такое заявление, он стискивает его ягодицы в ладонях и потихоньку раскачивает на своих коленях, притирая к вставшему члену. Думать сразу становится куда сложнее, когда сзади на брючный шов давит толстый ствол, а лбом Каллас прижимается к его груди, обжигая несдержанными вздохами кожу под тонкой рубашкой. Невиллет охает, хватается обеими руками за его голову и чувствует, как теряется в головокружительно-стойком запахе мужского одеколона. А когда на его соске аккуратно смыкаются зубы, смачивая белый шелк слюной, он до хруста выгибается в спине и обращает лицо к потолку. — Ричи… — тихо стонет он. — Ричи, ну что ты… Каллас урчит что-то ободряющее ему в грудь, пока перекатывает во рту затвердевшую бусинку, другой рукой пробираясь от его зада вверх под рубашку, ко второй чувствительной горошине. Он растирает ее большим пальцем, отчего Невиллет жмурится еще смущенней и расставляет ноги шире. Звон фарфора немного протрезвляет, и он распахивает глаза, как раз, чтобы увидеть, как Ричард удачно спасает тарелку с разломанным в шоколадные горки пирожным от опрокидывания на вельветовую обивку. — Опа. Седэне не нужен лишний повод для ругательств, — шутит он, и, потянувшись, отставляет тарелку на столик, попутно обсасывая ложку с кремом. — И все-таки она умеет выбирать десерты! А тебе надо подсластить момент, а, Анри? — Н-не знаю… — Значит надо. Он зачерпывает кусок торта прямо в горсть, поднося к его губам. Невиллет внимательно, как прикормленная чайка из поселившейся у дворца Мермония стаи, осматривает бисквитный остаток, но, решив, что сравнение с чайкой это уже самое глубокое дно, на которое он мог пасть в своем желании и похоти к этому мужчине, покорно заглатывает сладкие пальцы Калласа. Пальцы сгибаются в его рту, нажимая на язык, и тогда он усердно облизывает огрубевшие подушечки. — Вот напасть… — задохнувшись, выругивается Каллас. — Анри, ты точно сведешь меня с ума. Он перехватывает его под спину и заваливает на бок, роняя плашмя на диванчик. Диванчик, хоть и достаточно вместительный, все же рассчитан на чинные деловые беседы, а не на клубок страстных объятий, а потому судья тщетно пытается как-то комфортно пристроить длинные ноги, пока Ричард не смещается ниже. Он устраивается на четвереньках между его разведенных бедер и расстегивает на нем пояс, нетерпеливо стаскивая брюки и вымокшее нижнее белье прочь и закидывая его ноги себе на плечи. — Ты такой мокрый, — бесстыдно восторгается он, беря в руку его блестящий от предсемени член. — Восхитительно. И весь этот пир для меня, помилуйте… Да я самый счастливый человек в Тейвате, мон шер. Бон аппетит, как вы говорите? Как обычно Каллас за словом в карман не лезет: стоит ему пожелать самому себе приятного аппетита, как он тут же с энтузиазмом распластывается на диванчике лицом к его паху, широко проводя языком от основания до открывшейся розовой головки. Вылизав нежные складки и подразнив уздечку, он целует головку и на секунду пропускает ее в рот, затем поднимая голову и с громким неприличным причмокиванием смакуя оставшуюся на языке смазку. — И все же твой крем мне нравится куда больше пирожного, хах. Что удивительно, но Невиллет, обычно не понимающий очарования той скабрезности, что превозносят последние модные веяния среди аристократии Фонтейна, находит пошлые шутки босса Спины-ди-Росулы отчасти даже приятными. Хотя они и донельзя смущающие, но все равно почему-то непременно отзываются участившимся пульсом в ушах и тянущим напряжением внизу живота. Есть что-то запретно-волнующее в том, что он знает, что Каллас не врет в своих комплиментах: ведь он действительно не раз с показным удовольствием стирал его сперму со своих усов и пиратской бородки. — Ричи, — все же осуждающе выдыхает он, чтобы не потерять лицо. — Что? Мы совершенно одни, и я могу хоть во всю глотку кричать о том, какой ты сексуальный. Разве что леди Фурина проснется наверху- — В-вот именно! — Тогда понадейся, что я успею вовремя выпрыгнуть в окно. Или спрятаться в шкафу, как настоящий герой-любовник, — добродушно смеется Каллас, поглаживая его член в ладони. — Спина-ди-Росула может и не боится судебных разбирательств, но не когда обвинением занимается леди Фурина. Страшно представить, какие еще невыдуманные подробности о нашей с тобой интрижке я тогда узнаю. — Ричи, ну перестань, — судья легонько толкает его в плечо, сам с трудом сдерживая нехарактерное для себя хихиканье. — Все равно, будь потише, пожалуйста! — Раз ты просишь, — кивает тот куда более покладисто, и опускается обратно, щекоча уязвимую плоть своим дыханием. Он вбирает его член в рот, помогая себе рукой. Невиллет закрывает глаза, отдаваясь ощущениям, и для надежности держится за его макушку, пропуская мягкие золотые пряди сквозь пальцы. Так он даже отчетливее чувствует, как старательно Ричард работает головой, — но все равно, обманутый ритмичными движениями взад-вперед, почти что упускает момент, когда тот раскрывает рот еще шире и заглатывает почти целиком. — Ах! — невольно вырывается у него, и ему стоит больших усилий, чтобы в порыве чувств не дернуть его за волосы слишком сильно. Каллас чудом не давится (Невиллет точно упирается головкой ему в самое горло), но упрямо касается носом его паха, прежде чем перехватывает ствол у основания, удерживая от оргазма, и с хрипом выпускает изо рта. Член Невиллета, весь влажный и липкий после жадного минета, неудовлетворенно пульсирует, а Каллас выглядит жутко гордым собой, любовно размазывая мутную капельку по набухшей щели. — Ну что, мон шер, трахнуть тебя наконец? Твоя нежная дырочка наверняка только и ждет, чтобы ее заполнили до краев, — сыто облизывается он. — Н-не спрашивай, — заливается краской Невиллет, куда больше покоробленный его развратно-довольным видом, чем самим вопросом. — Просто сделай это уже! — Я проявляю галантность, — заявляет Ричард, как обычно легко связывая воедино джентельменскую вежливость и свой излюбленный портовый лексикон. — Ты же любишь, когда с тобой обращаются, как с принцессой? Вот и поворачивайтесь, ваше высочество, чтобы ваш рыцарь смог войти в башню. Очередное осуждающее «Ричи!» заглушено тонет в диванной подушке, в которую Невиллет утыкается лицом, пряча пылающие щеки. Ричард уверенно перекатывает его на живот, одной рукой придавливая грудью вниз, а второй похлопывая по бедру, чтобы он вскинул таз. Лежа лицом в вельвете, судья слышит, как Каллас звенит пряжками сапог, отпинывая их подальше и окончательно избавляясь и от штанов тоже. Затем он придвигается к нему, с нажимом проводит ладонью вдоль изогнутой спины и задирает болтающиеся полы рубашки до самых лопаток. — Отменный вид, — не удерживается он от очередного комментария, сминая в руках обнаженные половинки, уже порозовевшие от его собственных крепких пальцев, совсем недавно тискавших эти ягодицы у себя на коленях. — Так бы и съел тебя. Он ногой разводит его бедра чуть пошире и склоняется ниже, к самому сокровенному темнеющему местечку, от малейшего холодящего выдоха рядом с которым Невиллет начинает мелко дрожать. Каллас лениво касается языком моментально сжавшегося отверстия, скользит ниже, вбирая в рот по одному яички, осторожно посасывает, прекрасно зная, какую волну смущения он этим вызывает, — но тут же обрывается, вместо этого облизывая пальцы и возвращаясь к тугому колечку. — Анри, немножко твоего содействия, сильтепле. Он нежно окликает его, пока что вкрадчиво обводя по кругу его вход, и судья-дракон понимает, о чем именно тот его просит. И в то время, пока Ричард стеклянно звенит одним из заветных флакончиков, которые, кажется, появляются у него во внутренних карманах почти так же часто, как и револьверы, Невиллет расслабляется насколько может, облегчая ему проникновение. Два пальца входят легко, хлюпая смазкой, когда начинают подготавливать его и растягивать увлажненные стенки. Третий и даже четвертый присоединяются довольно быстро, и на четвертом он уже ощущает необходимость вцепиться в уголки подушки, пока его стоны становятся гораздо откровенней и жалобней. Каллас тоже теряет самообладание, свободной рукой придерживая его под живот и покрывая беспорядочными поцелуями-укусами открытую поясницу. — Анри, — он почти порыкивает, когда сгибает пальцы, чтобы попасть по той самой электрической точке. — Анри, скажи мне, что ты готов. Скажи, что ты хочешь мой член внутри. Давай, скажи это. — Мн-х! Я. мх- Ах! — весь дрожащий от прошибшей его будоражащей молнии, Невиллет пытается приподняться на локте, но ослабевшие руки его подводят, и он падает обратно в подушку. — Пожалуйста, Ричи. Ах-х, да, да, пожалуйста! В-возьми меня, прошу! — Клянусь, ты просто невозможный, — бормочет в ответ Каллас, не переставая целовать его спину. — Такой горячий, такой послушный и весь раскрытый для меня… И я здесь для тебя, мон шер. Я весь у твоих дьявольски неприличных, абсолютно божественных ног, бездна меня побери! Он наконец отрывается от его копчика, оставляя напоследок еще один крепкий багровеющий след зубов на ягодице, а после выпрямляется, вытаскивая пальцы. Вниз по ногам тут же устремляются прохладные струйки растаявшей смазки. Невиллет неуютно дергает бедрами, но это занимает его мысли не дольше мгновения, поскольку Каллас в это же время прижимается к нему членом. И сразу толкается внутрь, раздвигая его стенки так широко, как не могли симулировать никакие пальцы. — Ричард! — вскрикивает он, и удовольствие, застилающее глаза, тут же становится ослепительно-ярким, когда член проходится прямо по горящей простате. Толчки постепенно входят в устойчивый ритм. Невиллет скребет ногтями по плотной обивке и больше не пытается сдерживать громкие стоны. Ему быстро становится все равно и на леди Фурину, и на кого-либо еще, кто может забежать в палату Жестьон за забытыми вещами, да пусть даже под окнами прямо сейчас подслушивает какой-нибудь недобросовестный репортер «Паровой Птицы», — это все кажется таким неважным! Главное, что судья-дракон хочет, чтобы Каллас слышал, как ему хорошо. Потому что Каллас этого заслуживает. Он заслуживает знать, что своими руками смог приручить великого соверена всех вод в людской оболочке, и что с ним он охотно забывает любые другие слова, кроме его имени. Перерожденный властелин Гидро, разумеется, далеко не впервые удостаивает смертного такой честью. Но каждый из тех, кому он доверяет свое хрупкое человеческое тело, особенный. Без исключений. Он так и сказал однажды капитану Вотрену, одному из своих первых партнеров. Что несмотря на свое происхождение, он признает волю людей, и готов предназначать в дар часть себя тем достойным, что отважатся его попросить. Каллас же… Оказался самым достойным из всех. Президент Спины-ди-Росулы появился в его жизни совершенно внезапно, когда пришел на один из ежегодных зимних балов; он увидел его сквозь сотни вздымающихся юбок и плащей, и, один раз увидев, тут же подошел завязать знакомство. И победил, как говорилось в одном известном ремурианском изречении. Да так, что Невиллет оказался голым в его постели буквально на следующий же вечер. — Архонты, Анри, какой же ты узкий, — тем временем рычит Каллас где-то высоко над головой, стискивая его поясницу сильнее и оставляя на нежной коже багровеющие овальные отпечатки. — Вот так, мон амор, будь хорошим мальчиком для меня, да-а… Каллас трахает его в полную силу, размашисто, придерживаясь руками и загоняя член на всю длину. Невиллет захлебывается стонами, не находя способа выразить, насколько сильные чувства его одолевают в этот момент. Он смаргивает в подушку слезы, — но это слезы чистейшего счастья, которое обжигающе распирает его изнутри. О Нибелунг, он действительно любит Калласа. Любит его широкоплечее мускулистое тело, его властный баритон, его неуклюжую, но искреннюю заботу, когда он с утра приносит ему пышные цветы и сытные круассаны, а вечером после опустошающего секса наливает воды и баюкает в бережных объятиях. И он так долго ждал этого чувства, что не может не расплакаться от облегчения. — Р-ричи, — всхлипывает он. — Посмотри… ах-х, ах, посмотри на меня, Ричи! Ричард слышит его тихую просьбу и с тяжелым, натруженным вздохом ненадолго выскальзывает из него, чтобы переложить на спину. — Бездна… — он дышит прерывисто и загнанно, и его болезненно-твердый ствол агрессивно краснеет, но он все равно протягивает ладонь к его лицу, чтобы стереть заливающую влагу. — Все хорошо, милый? Невиллет с трудом кивает, ласкаясь к обнявшей руке. — Да. Я просто хочу видеть тебя. — Вот как. Тогда смотри на здоровье. Каллас улыбается, пока гладит его по бедру, закидывая ногу себе за поясницу. Он вновь прижимается головкой к припухшему входу, собирая остатки смазки, и одним длинным, плавным движением тазом снова соединяет себя с ним. — Ты прекрасно справляешься, Анри. Просто отлично, поверь мне, — утешает он, нагибаясь к мокрым губам, чтобы поцеловать. — Ты такой молодец, мон шер. Невиллет со стоном вкладывает все эмоции в этот поцелуй, отчаянный и долгий, постоянно обрывающийся попытками глотнуть больше так быстро кончающегося в легких воздуха. Узел внизу живота стягивается до предела, и он из последних сил подается бедрами наверх, к нему навстречу, зажимая собственный напряженный орган между их пылающих тел. Каллас отвечает ему неразборчивым пыхтением, тоже уже двигаясь на пределе возможностей. Еще пара нещадных, предельно глубоких толчков, которые отзываются у него почти что под сердцем, — и Каллас вдруг резко отстраняется, наваливаясь на него и с низким утробным стоном кончая ему на живот. Этот стон и добавившийся жар чужого тела становится последней каплей. Шквал подступающего финала достигает своего пика и там превращается в сметающий шторм, заливая живот и грудь и перемешиваясь белыми каплями с уже растекшейся спермой Калласа. Невиллет чувствует себя вытащенной на берег выдрой, ошалевшей и выжатой досуха, как мохнатая тряпочка. Ему требуется некоторое время, чтобы вернуться в реальность кабинета к не менее выдохшемуся Калласу, развалившемуся на нем сверху. — Фу-ух… Я люблю тебя, — глухо смеется Ричард в его грудь, не заботясь о том, что макает подбородком в их общее безобразие, которое они оставили. — Архонты, как я тебя люблю. — Я тебя тоже, — слабой рукой Невиллет ерошит его растрепанные взмокшие пряди и разморенно откидывается на подушки. Липкая лужица уже начинает подсыхать, но ему так не хочется вставать с дивана, не говоря уже о том, чтобы одеваться, и тем более куда-то идти. — Седэна опять расстроится, — как некстати вспоминает он, осознавая, что в очередной раз не удержался перед дьявольским очарованием Калласа, запятнав ее любимый диванчик. — Ничего, мы извинимся. Я пошлю с утра купить ей еще пирожных. — Не в этом дело. Невиллет лениво обдумывает, в скольких словах он сможет объяснить Ричарду особенности зрения мелюзин, и что ворчит она на него далеко не из-за съеденных сладостей, но приходит к выводу, что это подождет до завтра. — Я сам с ней поговорю, не переживай. Он обвивает Калласа крепче за плечи, чтобы тот не думал вставать, и расслабленно закрывает глаза. Ему особенно приятно лежать вот так в обнимку и представлять, что вокруг них не существует абсолютно ничего, кроме уютного диванчика, темноты снаружи и согревающего света круглых ламп на стенах. — Но пирожных все равно потом принеси, ладно? Каллас снова смеется и целует его в плечо. — Обязательно.