История служанки

Сеянные ужасом и разрушением, послевоенные руины на каждом углу захваченных стран Берлином, молчаливо свидетельствовали о кровавых подвигах, доведших нацистский режим к победе. Тревожно сияли разбитые фонари, а улицы, когда-то оживлённые и наполненные жизнью, теперь казались пустыми и лишёнными надежды пока ненавистные флаги и свастика гордо поднимались над высью. Победившие нацисты загнали в угол тех, кто противостоял им с огоньком в глазах. В этом окружении святого отчаяния жила и работала Алёна Климова – молодая шестнадцатилетняя девочка с голубыми глазами и утраченными мечтами, лишившаяся свободы, став прислугой у высокомерного генерал-лейтенанта. Благородный особняк, который раньше прославлял вечерние балы и роскошь, оскудел и затерялся среди холода и нацизма. Его хозяин – Клаус Вальц, хладнокровный и властный один из победителей, взял этот дом в своё владение и стал главой единственного оазиса стабильности в безумии послевоенной Германии. Алёна, бывшая надежда и светоч, теперь стала служанкой этого высокопоставленного офицера. Она обходила комнаты с изящной грацией, но её сердце, когда-то полное энтузиазма и пылающее мечтами, теперь превратилось в ледяную клетку печали и утраты. Разочарование, как тёмная пелена, окутывало девушку, забирая последние капли надежды на светлое будущее. Глупые мечты о счастливой жизни смылись, заблудившись среди истощённых духом соколиных взглядов и непреклонного господства врага. Девушка замечала, как мало осталось свободы в этом новом мире, словно заточение для душ, томительно напоминавшее о громкой скудости внутри, угасшей славе и выморочной рутине. В сумрачной обстановке ежедневной прислуги она мечтала об утраченных возможностях и о любви, что потерялась на батлфилде. Но среди развалин её сердце всегда таило надежду на более благоприятное завтра, когда свобода и равенство вновь пронзит серые облака восходящего солнца над Берлином. Алёна, сжимая в дрожащих руках влажную тряпку, бродила между антикварной мебелью и выцветшими портретами военной, теперь преисподней. Её девичье сердце, ранее наполнявшееся энтузиазмом и любовью к жизни, стало горько-пустым и обречённым на служение этой насмешливой подданной власти. Да и с чего бы ей радоваться? Каратели убили всю семью девушки ещё в родной деревушке Брянской области, Хацунь. Ей до сих пор ночами снился тот ужасный день. В то время ей было всего десять лет. Двадцать пятое октября, тысяча девятьсот сорок первого года, запятнанная кровью дата. Тогда немцы провели чистку беззащитного населения. Каждый момент того кошмара она помнила до мелочей. Хацунь оказалась в самом эпицентре военных действий, которые разворачивались на Брянской земле. Уже на рассвете двадцать пятого октября тысяча девятьсот сорок первого года в деревню вошли три карательных отряда по шестьдесят человек. Некоторых жителей казнили с особой жестокостью. Остальных расстреляли, а деревню сожгли. Известны также и жестокие расправы над мирным населением. Людей убивали на протяжении нескольких часов. Тела усопших оставались не погребенными. Таким образом, немцы пытались навести страх на жителей соседних поселений. Самой маленькой жительнице деревни Ниночке Кондрашовой было всего шесть месяцев, её фашист штыком проткнул в люльке. Их захоронили только через полторы недели, сделали это жители соседних деревень. Даже тем, кто пытался спрятаться, не удалось перехитрить оккупантов. Страшная участь постигла местного гармониста Михаила. Он с женой и ребенком спрятались в подвале. Когда из соседних деревень пришли люди хоронить погибших, то эту семью так и нашли в подвале, на корточках — их тела были полностью изрешечены пулями, а головку их ребёнка фашист проткнул штыком. Алёна, обессилено села на мягкий диван, снова прокручивая ту паутину облачных дней в голове, как надоедливый сценарий мыслей. Четыре сильных и кроваво пролитых года войны промчались, разбивая надежды мира, как хрусталь об стену. Сейчас уже не сорок первый, а сорок седьмой год. Время, как быстротечная вода. Холодная зима, а за нею юная весна, а за весной жаркое лето, а за ним обезнадёживающая осень и так по кругу, но всё бестолку. В этом новом мире всё иначе. Нацистская Германия, фашистская Италия и милитаристская Япония перевернули мир полностью, не давая шанса схватиться за последний глоток воздуха. Они, как и хотели, разделили мир между собой, лишь некоторым странам дали свободу, но, конечно, только под полным руководством Германии. Финляндия, эту страну фюрер вознаградил, отдав ей половину Швеции. На ключевом месте у Гитлера стояло завоевание СССР, как главное в идеологии фюрера, движение на Восток. На этом месте, Гитлер, как и планировал, добыл немецкому народу, которому было уже тесно в рамках довоенной Германии, новые земли, выгнав с них и истребив славян. На линии Астрахань-Архангельск выкинули последние останки Красной Армии. Так как фюрер подразумевал, что какие-никакие живые силы у советов всё же останутся на линии Астрахань-Архангельск, он построил мощную оборонительную линию. А на оккупированных землях СССР создали четыре рейхскомиссариата (области), на которые, по его планам, переселили до десяти миллионов немцев. Численность же местного населения, конечно, сократили, и начали использовать их в качестве дешевой рабочей силы, остальных «ненужных» по законам Евгеники до сих пор уничтожают в концлагерях. Те славяне, что выжили уже после победы Гитлера, были отправлены в Сибирь, делая из них рабов, им так же запретили получать образование и лишили культуры. Помимо этого, Гитлер не забыл и о завоёванных землях в Западной Европе. Франции больше нет, её разделили между союзниками нацистов Италией и Испанией. А весь юго-запад Европы превратился в совершенно новую страну – Орденское государство Бургундия. Многие народы Европы полностью перенаселили. Большинство поляков, множество чехов и три четверти белорусов тоже выселили в западную Сибирь, заложив, судя по всему, на века противостояние между ними и сибиряками. Другая скандинавская страна, Норвегия, лишилась независимости, и благодаря развитой системе гидроэлектростанции, превратилась в источник дешевой энергии для северной Европы. После завоеваний Европы, по планам фюрера, была вплотную взяться за Англию, что собственно у него и получилось. Понимая, что потеряв полную поддержку на континенте, этой стране не куда было деваться, и в тот момент она заключила мир с Германией и по классике жанра вошла в состав Третьего Рейха. После этого Гитлер взялся за колониальные владение Англии в Африке. Так же нацисты завоевали Суэцкий канал, Египет, Сирию, Палестину, Ирак и Иран, Афганистан и Западную Индию. США, вождями Германии, рассматривались как последний оплот мирового еврейства, и их дожали сразу с нескольких направлений. В первую очередь, США была объявлена экономическая блокада, что было не сложно сделать, так как все важные промышленные центры и большинство источников ценного сырья находились в руках нацистов. Во-вторых, в северо-западной Африке вознесли укреплённый военный район, откуда для нанесение ударов по США стартовали гидросамолёты, бомбардировщики дальнего действия и межконтинентальные ракеты. Таким образом, восточное побережье США подвергалось постоянным бомбардировкам. Учитывая то, что Гитлер правил и в Сибири, нацистам мало что помешало построить военные базы и там, вблизи Аляски. В-третьих, Третий Рейх заключил долголетние соглашение со странами Латинской Америки, снабжая их оружием и натравливая на северного соседа. Алёна, сжимая в тески свою боль каждый день, старалась не заплакать. Ей одной из немногих повезло выжить, когда ей было десять, она попала в плен к немцам, и те на поезде с другими заключёнными отправили девочку в Германию. Её вместе с другим мальчиком, Антоном Стрелковым, он на три года её старше, приставили как бесплатных рабов в дом одних очень богатых людей. Не смотря на это, в этом доме находилась ещё полячка Майа Берут, она работала посудомойкой, женщине лет сорок восемь и она крепкого телосложения. Ещё одна девушка, с её краёв, была украинкой, Оля Марченко, тоже служанка. У Алёны сложились не плохие с ними отношения. Разговаривать на своих языках, прислуги не имели права, поэтому делали это очень предосторожно и аккуратно. У всех служанок одна форма – синего цвета с белым воротником. Алёна не любила эту одежду, ассоциирующую, почему-то, с нацисткой формой. Хотя на жизнь она мало могла жаловаться, хозяин дома, хоть и холодный, но не ярый тиран. Слуги молча выполняют работу, он их даже не замечает и не придирается. На часах восемь вечера. Значит, Клаус скоро вернётся. Он любил пить кофе в своей комнате, если кто-то приходил к нему по работе, он принимал их строго в своих покоях. Со сослуживцами они могли провести всю ночь разговаривая о планах или о политике. Клаус был сильно образованным, знал не только немецкий язык, но и английский, французский и русский, изучал итальянский. Играл на пианино, писал стихи и увлекался немецкой литературой, в особенности любил Иоганна Вольфганга фон Гёте. На удивление, любил чёрных котов. Один даже жил с ним в его комнате – Шилиц, звали котёнка. Алёна сама любила котов, только пушистых и рыжих. Она мечтала о маленьком питомце, чтобы хоть кому-то отдавать свою любовь, раз у неё не было семьи. Направляясь на кухню, по пути она занесла все хозяйственные вещи в специально отдельный шкафчик. Стряхнув с платья остатки её работы над пылью, девушка спустилась по лестнице вниз на рабочую кухню, где слуги мыли посуду. Заметив Майю, она ласково улыбнулась, быстренько преодолевая последние пять ступенек. Когда её ноги коснулись каменного пола, немедля она подбежала к женщине, сзади неожиданным действием касаясь её спины. Майа резко повернулась, но видя довольное лицо Алёны, чуть не топнула ногой. – Niegrzeczna dziewczynа! – быстро сказала она на польском, складывая руки в бока. Алёна рассмеялась. Общаясь с полячкой, она частично понимала этот язык, но не до конца, с немецким у неё такая же проблема. То, как звучал язык Майи, было для неё забавно, по звучанию она почему-то сравнивала его с немецким. – Брось, Майа… Это было весело. Лучше скажи, как у тебя дела? Моя бедная устала за этот день? – Алёна, как ребёнок возле матери, вела себя с ней раскованно. Часто рассказывала секреты, делилась переживаниями, раскрывала свои тайны и мечты, возможно Майа, в её глазах, была для неё матерью, которую нацисты отняли у девочки. – Только давай на русском? – усмехнувшись, попросила она. – Я польский не до конца понимаю. – А что ты хочешь узнать? Конечно, я целый день работала. Чем мне ещё здесь заниматься? – отложив тарелку в сторону, ответила женщина. – А ты чего такая радостная сегодня? Повод есть? – Не думаю, что у меня вообще есть повод радоваться этой жизни, – опираясь руками на стеллаж, проговорила она. – Может тебе помочь с посудой? – Нет. Сама справлюсь. Девчонок мне тут не хватало, – кинув тряпку рядом с собой, женщина поставила две тарелки вместе. Её серые глаза перевели внимание на Алёну, глядя немного с недопониманием. – А чего тебе не радоваться? Ты молодая, красивая, что ещё надо? Алёна с грустью поджала губы. Действительно, чего ещё надо, если она, как птица в клетке, даже не имеет право на что-то человеческое? – А жить так хочется, милая Майа. А выживать уже сил нет. Остаётся только улыбаться словно всё в порядке и мириться. – А ты не расстраивайся, – чтобы подбодрить девочку, Майа с шуткой толкнула её локтём, та усмехнулась, покачивая головой. – Вот, уже лучше. А то раскисла как лимон. Не давай себя сломать, пусть эти поганые нацисты не видят твоей грусти. Будь сильной. Алёна тихо и слабо засмеялась. Эти прекрасные слова всегда дают мотивацию. Но осознание, что без Майи и Антона здесь, она пойдёт ко дну, снова стёрло улыбку с лица. – Э-эй! Ты чего? Не грусти, – Майа по-матерински обняла девочку, чтобы успокоить. – Не думай всегда о плохом, я верю, что однажды справедливость повернётся к нам. И стальные цепи растопятся слезами матерей и детей. – Только жизни всей нам будет мало… Спасибо, Майа. Если бы не ты, я бы тут не выжила. – Ну, почему не выжила? Есть же Антон, – она загадочно подмигнула, выпуская девочку из своих объятий. – А причём тут Антон? – Алёна опёрлась бедром на дверцу деревянной столешницы. – Мне кажется, он тут не к тексту… – Доця, не придирайся. Хороший же мальчик. Старше тебя, ну а какой мужчина нужен? Ты бы пригляделась к нему… Знаешь, оно-то война, но всё равно сильное плечо нужно, одна ты всю жизнь же не будешь… – А почему нет? – с усмешкой, спросила та, словно дразнила. – Я может сильная и сама смогу прожить. – Ой да все вы это говорите, – рукой махнула полячка. – Это сейчас ты так думаешь. Поживёшь, по-другому заговоришь. На кухню спустилась Оля, держа в руках тазик с бельём. У неё серые глаза и длинная тёмно-русая коса. Девушка была старше, чем Алёна, на год, но нельзя было сказать, что они прямо подруги. Оле нравился Антон, она всегда пыталась привлечь его внимание, но как назло все заслуги от его намёков отдавались той самой Алёне, которую он повстречал ещё в поезде в Германию. Да и самой Алёне он вроде бы нравился, но только как друг, или старший брат, она не воспринимала ухаживания парня за близко-любовные отношения. Заводить прислугам отношения строго запрещалось, однако чувствам и сердцу не прикажешь. Бывали случаи, что влюблённых убивали за то, что их застали вместе. Алёна очень боялась влюбиться в кого-то и неумело скрывать свой роман. Ведь она вещь немца, как и многие другие в этом доме, а значит, не имела право без его соглашения вести личную жизнь. – Ещё одна красота идёт, – любуясь украинкой, промолвила Майа. Ольга смущённо улыбнулась, и слегка склонив голову, она поставила тазик на стол. – Ой, да ладно вам. Не заставляйте меня краснеть…, – улыбаясь, ответила Оля, поправляя свою косу, которую так любила. Девушка гордилась своими длинными волосами. – А чего это смущаться, если ты и вправду краса, от которой глаз не оторвать? Ведь так? Алёнка, скажи же. Алёна закивала головой, подтверждая слова Майи. Воспоминание о том, что Клаус скоро должен быть дома, смыло её хорошее настроение, а сердце бешено забилось. В уме крутилось только одно. Опоздала. – Майа… Мне нужно наверх. Кофе принести…, – встревожено она коснулась руки полячки, та ответила этим же жестом, нежно переплетая свои шершавые пальцы с пальцами девочки. – Я вернусь позже…, – быстро, побежавши на носочках к выходу, девочка подпрыгивала на каждой ступеньке, пока не покинула это место. – Ишь как побежала… К немцу-то, – немного злобно прокомментировала Оля, вглядываясь в двери. – Ну что ты это мелишь, Оля! Она же прислуга…, – сделала замечание Майа. Женщина хотела заступиться за Алёну. Всех ребят, и Ольгу, и Алёнку, и Антона, она считала чуть не своими детьми. Её родной и единственный сын Якуб погиб на фронте, ему было двадцать три. Вот и оставалось ей теперь приглядывать за другими ребятами, что осиротели. Алёна быстро забежав, теперь уже на хозяйскую кухню, забрала поднос со свежесваренным кофе, круассанами внутри с вишнёвой начинкой и спешкой направилась к комнате Клауса. Кое-как увидев время на часах, она чуть-чуть замедлила шаг, успокаивая собственное дыхание. Как казалось, она успевает. – Успокойся… не будет же он тебя убивать…, – уговаривала она саму себя, хотя её ладошки уже были потные от переживаний, пока несла поднос. Один вид нацисткой, чёрной формы заставлял страх оковывать каждый её сантиметр. Одни золотистые эмблемы СС, чего стоили для девушки с земель бывшего СССР. Оказавшись перед дверьми, она держа поднос левой рукой, сгладила своё платье правой и постучала перед тем как войти. Шагнув внутрь, она сглотнула. – Guten Abend. (Добрый вечер.) – сказала она вежливо, тихо склоняя голову. Слуги не имеют право прямо глядеть хозяину в лицо. Это было правило номер один, проживая в таких домах. Ответа от немца не последовало, и девочка склонив голову, пока её немного волнистые, русые волосы закрывали лицо, подошла к столу Клауса, аккуратным движением ставя ему поднос с перекусом. Закончив дело, она развернулась, чтобы уйти. – Ich habe dir nicht erlaubt, dieses Zimmer zu verlassen! (Я не разрешал тебе выходить из этой комнаты!) – послышалась за её спиной фраза, явно на повышенных тонах. Остановившись, она перестала дышать, понимая, что совершила ошибку. Повернувшись к нему, не смотря на нациста, Алёна склонилась. – Bitte verzeihen Sie mir. (Пожалуйста, простите меня.) – она встревожено сжала синее платье по бокам в кулаки. Клаус поднялся с места, медленно подходя к ней. Алёна начала мысленно прощаться с жизнью. В голове она вспомнила Майю и её слова о том, что немцы не должны видеть страх и панику, но как быть иначе? Конечно, она против них никто, её могут убить, выгнать, пытать, а она даже не вправе провозгласить себя жертвой. Когда Клаус стал рядом с нею, она приоткрыла рот, чтобы вдохнуть. Паника накрыла девушку, словно волна тонущего. – Und ich habe es dir auch nicht erlaubt, es ohne meine Erlaubnis zu sagen. (И я так же не позволял тебе разговаривать без моего разрешения.) – тихо, но холодно произнёс он, глядя своими как лёд голубыми глазами на служанку. Его белые волосы идеально подчёркивали немецкое происхождение, а черты лица выдавали настоящего арийца. Запах дорого одеколона вперемешку с сигаретами разносился по комнате, доносясь до Алёны. Несомненно, его образ среди своих вызывал уважение, а среди таких, как Алёна, страх. – Entschuldigung. (Прошу прощения.) – дрожащим голосом произнесла она, намного тише, чем обычно. – Ich wiederhole, ich habe dir nichts sagen lassen! (Повторю, я не разрешал тебе ничего говорить!) – крикнул он, поднимая руку, желая, чтобы она поняла. Алёна ещё раз сглотнула, зажмурившись, боясь, что он её ударит. Немец, подождав свои губы, опустил руку, не принося ей никакой боли. – Wenn du die Regeln noch einmal vergisst, werde ich dich bestrafen! (Ещё раз забудешь правила, я тебя накажу!) Алёна закивала, соглашаясь, как покорная кукла. Она собиралась молчать, как рыба в воде. Конечно, девушка боялась быть убитой или избитой – кому захочется умирать или подвергать себя физическому насилию? – Jetzt verschwinde von hier! (А теперь убирайся отсюда!) Алёна кивнула. Ещё раз склонившись пред ним, она быстро развернулась и пулей покинула его комнату. Стоило ей оказаться за дверью, она шумно задышала ртом, истерика охватила служанку, а щёки покраснели от страха. Идя по длинному коридору, она до сих пор не верила, что вышла оттуда живой. Этот вечер мог оказаться последним, ну или предпоследним. Суть отсеётся сутью – она почти покойница. И слово "почти" ключевое. – Мама…, – быстро дыша, сказала девица. Этот Клаус – её сущий кошмар. Возможно, если бы существовало существо, что превращается в самый заветный страх, то Алёна бы видела там Клауса. Быстренько вернувшись назад на кухню к Майе и Оле, Климова села за стол, закрывая лицо руками. Женщина и девушка переглянулись между собой, одаривая друг друга непонимающими взглядами. – Алёнка! Ты чего это, – Майа, снимая поношенный, грязный, белый фартук, отложила его в сторону. Полячка села рядом с девочкой, обнимая её. – Я такого страха натерпелась, – на выдохе ответила она, поворачиваясь к ней. – Майа, если бы ты только могла себе представить… – Ну а чего ты там такого натерпелась? Немец, что ли побил? – усмехнулась Оля, опираясь рукой на спинку стула, пока коричневая тряпка, крепко сжатая находилась в другой руке. – Та ну тебя, Олька! – махнула в её сторону Майа. – Вечно своим языком что-то лепишь. – Ой тёть Майа, а чего это я такого сказала? – иронично спросила она, становясь ровно и выравнивая спину. – То, что наша Алёнка дурёха, бегает и проблем себе набирает, это не моё мнение, ты и сама это знаешь. – Она по своей воле бегает, хочешь сказать? – Майа погладила Алёну по спине, утешая. – Олька… Следи за языком у меня, – женщина показала ей кулак, от чего Оля лишь усмехнулась. – Ладно. Пойду я от вас… слёзы девичьи сами разводите, я в этом потопе участвовать не хочу, – забрав корзинку со стола, украинка покинула кухню. Алёна вгляделась ей вслед. – А куда Оля? – повернув голову к полячке, спросила она, попутно хлопая ресницами. – Ой дитя… К Антону она. Поесть ему понесла. Что с боярского стола собрала, то и мальчику нашему отнести решила. Он там во дворе работает с утра. Маковой росинки наверное во рту не было, – качая головой, явно беспокоясь за него, ответила Майа. Её рука продолжала гладить спину Алёны по-матерински. Климова шмыгнула носом, складывая руки вместе у себя на коленях. Она и сама была худой, много не доедала, а порция для слуг не большая. – Понятно… – Ля… А ты чего? Лучше расскажи, что стряслось с тобой? Чего ты как кипятком облитая сюда прибежала? – Я ошибку совершила, когда хозяину кофе подавала, – глаза Майи тут же расширились. – Я чуть не вышла с комнаты, не дождавшись его приказа. А потом ещё и заговорила без разрешения, – добавила она, видя, как взгляд Майи всё время менялся. – Доця, ты с ума сошла? Как можно было так ошибиться? – Я знаю, Майя. Я знаю… Но не знаю, как получилось наделать ошибок. Я сама в этом виновата, прекрасно сознаю это. – Молчи, дурёха! – перебила её женщина, всем видом показывая, что ругает её безответственность. – Молчи, в следующий раз, живой останёшься. Алёна молча закивала, опуская голову. С этим она была согласна. Лучше быть восковой статуей, чем человеком, но с правами равным домашнему питомцу. Она и сама не понимала, почему так накосячила, но была благодарна Богу за то, что её голова всё ещё на плечах. Убить и найти новую служанку Клаусу было бы проще простого, в этом нельзя сомневаться.

***

Оля, на радостях, принесла втайне от всех корзинку с едой для Антона. Идя и оглядываясь назад, она очень рисковала и боялась, что встретит немца, но видимо судьба миловала её желание помочь парню, и девушка дошла без каких-либо трудностей, только с паникой в сердце, тушившую её душевное состояние. Антон работал во дворе этого дома. Рубал дрова, таскал брёвна, мыл предметы и прочее. Видя, как он трудится, Оля радостно улыбнулась. Да, она восхищалась его стойкостью и усердием, этот парень ей казался прекрасным, как алая роза среди чёрных. – Что же это, ты труженик, день и ночь напролёт сил не жалеешь? Руки у тебя золотые! Её появление было для Антона неожиданностью. Она вроде не обещала, что зайдёт к нему вечером. – Олька, а ты что тут делаешь? – выдыхая, спросил он, ставя топор в колодку. – А я тебе поесть принесла, – она подняла фиолетовый платок с корзины, показывая еду. – Ты же голодный. Работаешь целый день на этих…свиней. А они тебе даже питание хорошее не могут выделить. – Оля, спасибо, конечно. Но правда не стоило. Если тебя поймают… – Не поймают, Антон, не переживай, – девушка улыбнулась, отдавая ему корзинку. – Никто не заметит. Бери, кушай. Я же для тебя, глупого, стараюсь. Вон, как на этих поганых работах исхудал. Антон благодарно улыбнулся. Мысль о еде вызвала потемнение в голове. Он был голодный и очень рад, что Оля так заботилась о нём, стараясь помочь, чем могла. – Ой, Олька… Спасибо, – Антон забрал корзинку, заглядывая во внутрь. Видя много еды, юноша улыбнулся, хватая грязными руками хлеб и засовывая его в рот, быстро прожевывая. Оля улыбнулась. Она бережно погладила его по грязной рубашке. – Кушай, кушай, не спеши. Удели себе, хотя бы, восемь минут. Быстро и жадно прожевывая, Антон немного поперхнулся, начиная кашлять. Девушка тут же постучала ему по спине, чтобы тому стало легче. Антон чуть не засмеялся, снова в знак большой благодарности закивал своей Берегине. – О…, – начал он с набитым ртом. Украинка рассмеялась, покачивая головой в стороны, как будто услышала шутку. – Прожуй сначала. Потом уже говори. Антон кивнул. Наконец, проглотив тот большой кусок, он ещё раз сглотнул, чтобы немного смочить горло слюной. Смотря в серые глаза собеседницы напротив, он не мог не чувствовать положительные эмоции. – Оля, я бы тебе советовал идти, – поучительно сказал он. – Если нас увидят, могут, не то подумать, и тебя и меня под стражу посадят, это в лучшем случае. Её улыбка сошла с лица. Не то подумают? Значит, он не видел в ней ту, ради которой готов был бы пожертвовать и рискнуть. – А если бы тут Алёна была, ты бы не побоялся быть увиденным? – с горечью спросила она, глядя, словно сквозь туман, ему в глаза. – Ну, причём тут Алёнка? – А притом! Думаешь, я не вижу, как ты смотришь на неё? Я же не глупая девушка, Антон. Я всё понимаю. Ради неё ты и в огонь и в воду. – Оля… Пожалуйста, прекрати… Я никому ничего не обещал, не тебе, не Алёне. – Всё ясно, – девушка разочарованно повернулась, чтобы уйти. Она была зла на себя, что как дура, рисковала ради него, а он не мог, и минуты подождать. На эту Алёну, что портит всё, и конечно, на эту чёртову Германию, что мешает быть ей искренней в своих чувствах и не бояться любить. Слыша зов Антона за спиной, Оля не собиралась возвращаться. Гордая. Даже если служанка, она знала себе цену, не желая быть как Алёнка, удобной девочкой для всех.