***
Алёна вышла во двор. Целый день она трудилась как проклятая. Когда у неё появилась свободная минутка, девушка решила навестить Антона. Её старый друг наверняка уже падает от усталости. Первый луч заката, коснувшийся границ дня, разрушал волшебство дневного мира. И уже с далека флаг Третьего Рейха смотрел с высока на тех, кто так долго оказывал сопротивление. Алёна задержала своё внимание на этом ненавистном и самом мерзком знамени, что смогло поменять права человечества. — Сможет ли когда-то в этом мире снова появиться маленький уголочек рая и равноправия? — наивно сама у себя спросила она. С тоскливым настроением она свернула за угол дома, где работал Антон, не покладая рук, но заметив с ним Олю, девушка остановилась. Майа говорила про то, что украинка к нему не равнодушна, но какие чувства у Антона? Алёне было интересно. Она улыбнулась, и чтобы не мешать им, быстро развернулась, убегая назад в дом. Решая заняться чем-то полезным, она села за шитьё. Её пальцы уже и так были исколоты иглами и стёртыми в вечной работе. Иногда опускать руки в мыльную воду было адом, раны трескались, а работать надо. После мук и мучений, её когда-то гладкие ручки превратились в место для покраснений и ран. Каждый неминуемый раз все работы, жестоко связанные с водой, превращались в часы пыток. Но понимая, что некоторым ещё хуже, чем ей, она находила в этом утешение. Чувствуя себя словно птицей, только запертой в злой клетке, Алёна вдохнула, пытаясь напеть хоть какую-то родную песню. Но настроение словно молния и гроза в темноте маялись штормом, поднимая отчаянья. — Прошу себя только об одном: сохрани в памяти родину, — Алёна проткнула ткань иголкой, и случайно на обратной стороне острый предмет проскочил прямо ей в палец, тыкая и так свежую рану. Она от боли крикнула, откидывая работу шитья в сторону. Желание жить трепеталось внутри, но её жизнь была похожа на свет в круге подземного ада. Плакать уже было слишком банально, все слёзы, пострадавшие и так выплакали. Когда весна придёт, она не знала, пройдут дожди, растают снега, но в ночных снах страна родная и вне погоду была ей дорогой. В этой стране, будучи ребёнком, она бегала по улицам родного села. Алёна легла на кровать. В комнате жили все служанки, сейчас никого из них не было, и можно не ночью в тишине плакать в подушку, а насладиться одиночеством и беззаботностью. Она закрыла глаза, пуская одну слезинку, та скатилась прямо к уху. Воспоминание словно машина времени на секунду вернули в видение прошлого, тогда на улице её деревни погашенные огни, а печи горели, натапливая дома изнутри. Запах зимы и мороз на щеках оставлял красноватый след. Она не хотела страну иную. Слишком дорого менять то, ради чего кипела её жизнь, пускай это и были несбывшиеся мечты. Жестокая реальность вынуждала принять и согласиться с нынешними условиями. — В моей судьбе ты останешься главной, родина, — на грустных нотах промолвила она в тиши. Открыв глаза, Алёна вытерла слезинки. Ей повезло, зрачки не успели покраснеть от слёз и нахлынувшей печали. — Ты справишься… Всё будет хорошо, — пытаясь убедит саму себя, она села ровно на кровать. Беря в руки снова иголку и нитку, медленными движениями внимательно следя за тем, куда заходит игла, служанка продолжила работу. В комнату забежала Оля. Она закрыв дверь за собой, прислонилась к ней, складывая руки на груди. Алёна подняла взгляд на пришедшую девушку. — Что? — спустя долю секунды спросила Климова, не понимая, почему Ольга так на неё таращиться. — Скажи мне честно, — она опустила руки вниз, медленными шагами ступая вперёд. — Та, чего же ты стоишь у меня на пути? Алёна замерла от удивления, раскрывая глаза шире. Такого предвзятого разговора, начавшегося именно на этой ноте, она не ожидала услышать. Сглотнув, девушка оставила временно свою работу на потом. Поднимая взгляд, она ждала спокойных пояснений. — Прости? Мне кажется, я совсем не поняла твоего мотива. — Нет, ты всё правильно поняла! — немного повысила голос она. — Я тебя сразу предупреждаю. Что с Антоном у нас всё серьёзно и если ты будешь совать свой нос к нам, то я тебе по этому самому носу так ударю, что пожалеешь! Алёна очень медленно, практически незаметно, повернула голову, её глаза шокировано глядели на стоящую перед ней девушку. Она ничего не сделала такого, чтобы разговаривать с ней так, к тому же с такими необъяснимыми предъявами, как это. — Я ничего тебе не должна, это раз, — на выдохе произнесла она. — А потом, я не собираюсь уводить у тебя Антона…, — глаза Оли следили за каждым её движением, фокусируя детали. Алёне даже стало не по себе от этого орлиного взгляда. — Он мне как брат, не более… — Знаю, я твоё «как брат»! — руки Ольги оказались по обе стороны её талии. — Ты думаешь, если тётя Майа и Антон видят в тебе ангелочка, то я не вижу, что ты тварь двуличная? Ты претворяешься бедной, деревенской сироткой, хотя на самом деле та ещё сука! Бесишь! Тебе что? Ресничками похлопала, губки надула и всё! Все вокруг носятся, как над маленьким ребёнком! Алёна не была готова услышать такие обвинения в свой адрес. Сведя руки вместе, она опустила голову вниз, думая над тем, что её уши только что услышали. Она никогда не была двуличной и не имеет другой стороны медали. Хотя злость Оли, она могла понять, но не принять. — Я ни в чём не виновата. Я не двуличная. — Врёшь! В концлагерь бы тебя! Там бы с тобою так, как тут, не носились! Алёна встала с кровати. Она собиралась пойти на кухню, но Оля схватила её за руку в области локтя и прижала к себе. Та от боли зашипела, но вырваться у неё не получилось. — Я не договорила. Что… идёшь Майи на кухню жаловаться? Ой…, — Оля иронично надула губы, явно играя. — Бедная сиротка, на которую повысили голос? Как же жалко…, — её голос стал жёстче. — Иди жалуйся, тебе же больше некому это сделать! Только не забывай, что пока ты обижаешься на правду, люди в концлагерях умирают от пыток и обезвоживания! Алёна резко выхватила свою руку, смотря обидчицы прямо в глаза. Теперь она злилась и очень. Пожав губы, на её щеках немного проявился румянец. — Если будешь со мной так разговаривать, завтра пересплю с Антоном, и плевать, что немцы меня за это застрелят. Может, спасу парня от такой змеи как ты! Оля изменилась в лице. Не медля, она подняла руку над девушкой напротив и одарила её громкой пощёчиной. Это хуже унижения, ладно, немцы могли себе такое позволить, но когда служанка била ровню себе по статусу, было ещё хуже. Русые волосы прикрыли лицо, когда Алёна отвернулась от удара, её пальцы медленно коснулись пострадавшего места. Рука у Оли была сильной, и это минус. — Ты нормальная? — Климова посмотрела на источник, данного момента своих бед. — С первого раза не поняла? Я не повторяю дважды! — Алёна, не слушая до конца, развернулась, чтобы уйти. — Ещё раз тебя с ним увижу, космы по вырываю! — последнее, что она услышала с уст Ольги, перед тем как выйти за двери. Обидно, что не только нацисты, но и прислуги ведут себя словно девушка действительно не человек. Она была зла на Олю, зла на себя и на всё вокруг. После военного времени, тот момент, когда казалось, надо позабыть про гордость и понятия, сейчас не до этого. Алёна знала, что если она срочно не придумает, как ей устроиться, то она не выживет. Медленно идя по коридору, прикладывая ладонь к щеке, она думала, что могло бы ей помочь. Казалось, что вариантов много и каждый из них даёт свой урок, но лишь единственный может вывести наружу. — Если… а что, если я смогу охмурить немца? — неожиданно подумала она. Родилась безумная по всем параметрам, но хорошая идея. Выход оставался один, но очень рискованный. По плану она должна привлечь внимание Клауса, только осторожно и аккуратно, чтобы он ничего не заподозрил. Конечно, она служанка, но став его любовницей, хоть и закрыто, но будет иметь защиту. Пускай это подло, но так много девушек выживало ещё во время войны. Во Франции, к примеру. Сколько француженок добровольно вступали в отношение с захватчиками, только чтобы иметь статус любовницы одного человека, но никак не быть отданной в бордель или быть убитой. Конечно, это были обычные, рядовые солдаты, иногда со званием повыше, в её случае это очень сложный взлёт, зато какой точный. Быть тайной любовницей хозяина этого дома — желание не слабое. Некоторые бы её осудили, Антон, как друг, вряд ли бы вообще понял, но это шанс. Алёна понимала, что сейчас она совершает предательство: по отношению к её семье, которую убили немцы, по отношению к её стране, которую уничтожили те же немцы, и конечно по отношению к её нации, которую так сильно ненавидят все те же немцы… Спустившись на кухню, она уже была не в таком злом и плохом настроении, как когда вышла с комнаты служанок. Майа сидела за столом и перебирала орехи в корзины. Заметив пришедшую девушку, полячка улыбнулась. Алёнка, закусив щеку с обратной стороны, улыбаясь, подошла к женщине и села рядом, опираясь на локоть. — Ну чего ты, дитя? — Майа положила два грецких ореха в плетёную коричневую корзинку справа. — Чего такая весёлая? Случилось что-то? — улыбаясь и надеясь на лучшее, спросила та. Алёна, продолжая летать в облаках, уже думая, как сделать первый шаг навстречу своему плану, просто мечтательно улыбнулась. Поднимая голову вверх, её глаза засияли, от как ей казалось, гениальности мыслей. — Эй, ты чего? — Майа толкнула её локтём в плечо. Любопытство тянулось вверх, почему у девочки такое ясное настроение, хотя ещё недавно она не была похожа на человека, который радуется жизни. — Ничего, — Климова повернула голову к женщине, а её рука легла ровно по периметру стола. — Может я задумалась о любовной жизни? — весьма многообещающе ответила она, наблюдая, как Майа медленно приподняла подбородок. В её глазах было явнее одобрение, хотя полячка даже ещё не подозревала, о ком именно говорила девчонка. — Антон всё же? — довольно, но сдержанно спросила та на одном выдохе. — Я была права? Ну, хороший парнишка-то! — поднимая руку, чтобы явно объяснить это жестом, добавила Майа. — А кто сказал, что это Антон? — невозмутимо вырисовывая на поверхности деревянного стола какие-то узоры пальцами, хлопая ресницами, ответила Алёна. Майа замерла. Её дыхание перехватило, а во взгляде читалось недопонимание. — А кто тогда? — осторожно, словно боясь услышать гиблый ответ от собеседницы, спросила она, задерживая воздух на пару секунд, пока Алёна не объяснит всё. — Ну…, — продолжая водить пальцем по столу и улыбаться, словно скрывала секретик от мамы, начала она. — Возможно, это немец, — тихо, но будто освобождаясь от грядущего конца, наконец сказала она. Алёна хотела поделиться своими странными желаниями с Майей, ей было очень важно услышать мнение полячки и запастись поддержкой от понимающего человека. Но лучше бы она этого не делала. Реакция Майи была совсем другой, категорически отрицающей от её представлений. Женщина побледнела и удивлённо замотала головой в стороны, давая понять, что она очень против этого. Услышанное твердило, что Алёна сошла с ума. Какой ещё немец…. – Ты что это удумала? – на одном дыхании, ответила наконец после мнимого молчания, Майа. – Алёнка… не вздумай! – показывая кулак, более строго произнесла она. – Никаких немцев. Ты что, совсем крышей поехала? Климовой было очень даже неприятно. Она, конечно, рассчитывала на что-то более осознающее и разрешительное, но такая смена у Майи… — Почему ты так отреагировала? — уже без глупой улыбки и блеска в глазах спросила Алёна, в этот раз, кладя две руки на стол и опираясь на них. — Потому что это немцы, дурёха! Это враги. Как ты можешь добровольно про это говорить? — хлопнув руками в ладоши в области груди, осуждающе качая головой, ответила полячка. — Они же твою семью убили. Они на твою землю пришли, а ты что? Алёна! Они даже на родном языке тебе запретили говорить, а ты к врагам в постель вздумала запрыгнуть? Алёна почувствовала маленький укол вины за свои слова. Может, она действительно перегнула с желаниями, но в конце концов, решение уже было принято. Пусть без советов Майи, но своё она получить хотела, а если её план так неудачно рухнет, прямо как надежды в сорок пятом, то готова была быть убитой. Дальше так продолжаться не должно. Проживать свою, ещё только начавшуюся жизнь, она хотела совсем не так. В её желании не входило до самой ничего не стоящей смерти, мыть дом, стирать одежду, приносить продукты и постоянно быть униженной в качестве рабыни. Ей всего шестнадцать, нацисты победили, семью и былое время не вернуть, а жить под понятиями, что немцы — это последние люди, с которыми нужно связываться, было слишком наивным предположением. Если она не победила тогда, то почему нельзя попытать судьбу и не сделать первые шаги на встречу новой, но уже своей, душевной войне? — Думаешь, плохая идея? — очень скромно спросила она, глядя на Майю. — Конечно! Ещё спрашиваешь? — неодобрительно ухмыляясь, полячка села ровнее. — Как тебе это в голову вообще пришло? Знаешь что будет, если об этом узнает кто-то, кроме меня? А если Олька услышит? Что тогда? Хочешь, чтобы тебя с нормальной работы в бордель или ещё куда-то хуже наш главный отправил? Тут Алёна поняла, хорошо, что Майа не знала о том, что она говорила как раз таки про их главного. Сдерживая смех, она откашлялась, чтобы не выдать себя. У Майи наверняка случится приступ, если она узнает про какого именно немца пыталась поговорить Алёна. Делая более спокойное и задумчивое лицо, Климова опустила внимание к полу. — Знаешь… может, ты и права… Просто я подумала, что можно сделать исключение, — ответ Алёны прозвучал обдуманно, словно пока она говорила, ушла глубоко в свои мысли. — Что хоть за немец? Кто он? — Да, обычный там… что вечно у входа находится. Йенс Беккер, — Климова придумала всё на ходу. Она вспомнила про одного солдатика и решила назвать его имя. Майа снова покачала головой, словно отчитывала непослушного ребёнка за шалость. — Нет, доця. Нет. Забудь, с головы выкинь, поняла? Вот Антон. Хороший мальчик, а про других, особенно немцев, забудь. Их не должно для тебя существовать вообще. Вот, к примеру, Олька, — полячка пока говорила уже несколько раз указала рукой на двери. — Она что? Она не дурочка, как ты. На немцев не заглядывается. Сразу за парня обеими руками и ногами ухватилась. Антон работящий, заботливый, хороший, и к тебе как относиться, — Майа поучительно, немного склонив голову, коснулась сжатым кулаком до плеча Алёны. — А ты, что это? — Он с Ольгой встречается, — спокойно глядя в одну точку, ответила девушка. Не нужно было поворачиваться, чтобы видеть удивлённые глаза сидящей рядом Майи. — Да. Так что нечего мне с ним ошиваться. — Как же так? Я была уверена, что ты ему нравишься… — А я никогда ближе, чем брата его не рассматривала. Он был мне верным другом, но не парнем. Я благодарна ему за помощь. Возможно, если бы не он, я бы в том поезде в Германию и замёрзла насмерть, — окунувшись в воспоминания, она и сама была не рада, что завела эту тему вновь. Нет, снова повторять всё ей не хотелось. Плана было два: или в гроб, или в любовницы. Существовать на земле в роли бесправной рабыни не хотелось никому, к тому же, будучи без защиты, с нею могли сделать что угодно. Неизвестно, что будет дальше, лучше подстелить мягкую подушку, когда падаешь.***
Алёна долго стояла перед зеркалом, думая, как лучше отнести Клаусу поднос с едой. Никогда бы не подумала, что ей придётся строить план, как запутать в свои женские нити холодного и безразличного немца. И не больно терять своё прежнее «Я» и прощать саму себя за этот поступок. Разве она знала, что сама захочет этого? Обычно немцы рассматривали девушек в качестве пользы, но её случай был особенный. Алёна уступила Майе, давая обещание, что не будет крутиться возле немцев. В уме она хорошо знала, что это была ложь. Не собиралась она отказываться от задумки, поэтому ей приходилось теперь скрывать свои истинные намерения от очень близкого человека. Нечаянная связь и нетронутая вечность, как закат над морем, отпуская закончивший день и провозглашая над местностью темноту, но суть была в том, что после ночи всегда наступает светлый день, пускай даже дождливый, но всё же это день. Забрав уже с кухни поднос, она с какой-то уверенностью шагнувшей на пьедестал, ступала к его комнате. Сглотнув, словно не каждый вечер, носила Клаусу еду, а первый, девушка сильнее сжала ободок серебряного подноса в руках. Его гладкость и чистота драгоценно светилась с лучами солнца, если они на него попадали, когда Алёна проходила мимо окон. Остановившись у дверей, она шумно выдохнула, и набравшись сил, постучала в комнату. Войдя, девушка тут же опустила голову и специально, грациозно, на носочках, словно плавающая птица, подошла к его столу, опуская на него поднос. Аккуратно ставя блюдце с малиновым варением и сырниками, а вслед за ним и горячий кофе. Салфетки девушка поставила в самый последний момент. По традиции она взяла поднос в обе руки, поклонилась, ожидая его команды. Клаус, глядя на принесённый ею перекус, никак не отреагировал. Сейчас ему не сильно хотелось есть. Отодвинув блюдце с кофе дальше, он взглянул на служанку холодно произнёс: — Du kannst gehen. (Можешь идти.) — и снова вернулся за свою работу, поднимая рукой в идеально белой перчатке лист. Алёна осталась стоять на месте. Её сердце билось, как будто она пробежала по дороге выше своей нормы. Руки немного тряслись, пока она гладила большим пальцем свои открытые раны на соседнем пальце. Клаус с недопонимаем посмотрел на неё, не кладя документ снова на стол. — Ich sagte, du kannst gehen! (Я сказал, можешь идти!) — громче в раздражённой манере повторил он. Как смела простая прислуга не слушаться его? — Verzeihen Sie mir… (Простите меня…) — она всё ещё не поднимала голову и начала говорить максимально ласково и нежно, как только могла. — Bitte, verzeihen Sie meine Frechheit vor Ihnen. Ich verstehe, dass ich nur ein Diener bin, aber kann ich Sie als meinen Meister um etwas bitten? (Прошу прощения за мою дерзость перед вами. Я понимаю, что я просто прислуга, но могу ли я у вас как у хозяина попросить о чём-то?) – сама не зная, как ей на это вообще удалось решиться, заговорила она. Назад было поздно шагать, теперь осталось только думать, куда ведёт её выбранный маршрут — на встречу со смертью или к финишу невозможной идеи. Клаус наконец смог полностью оторваться от работы и уделить своё драгоценное время ей. Откинувшись на спинку кресла и сложив руки на чёрной ткани брюк, он посмотрел на стоящую перед ним девушку с опущенной головой. Не зная, как ему лучше отреагировать: разозлиться и выгнать её или всё же смиловаться и выслушать? Немец из чистого интереса выбрал второй вариант. — Was willst du? (Чего тебе?) — не меняя тембр голоса спросил он, чувствуя себя полным властителем ситуации. Алёна выдохнула. Вся паника куда-то испарилась. У неё получилось сделать первый шаг, конечно, это было капля в океане проделанной работы. Но лучше один маленький шаг, чем сто не начатых мыслей. — Darf ich Sie bitten, ein Buch zum Lesen von Ihnen zu nehmen? (Могу ли я попросить вас дать мне книгу для прочтения?) — сгорая от нервозности ответила она. Может быть, и к лучшему, что она не смотрела ему прямо в глаза. Клаус замолчал. Прислугам запрещено что-то читать или иметь связь с образованными источниками. Но её просьба его не злила, скорее наоборот, ему было как-то безразлично. — Warum brauchst du das? Du bist ein Diener! (Зачем тебе это? Ты прислуга!) — указал он на её место. Алёна пождала губы. То, что она смогла вывести его на разговор, было уже хорошо, а на какой именно это так повезёт. — Ich weiß… ich interessiere mich nur für Ihre Literatur. (Я знаю… Просто, мне очень интересна ваша литература.) Клаус закинул ногу на ногу, внимательно рассматривая Алёну. Она вроде бы попросила безобидную вещь, но он был слишком опытен, чтобы поверить ей так просто на слова. – Was, wenn ich deine Bitte ablehne? (Что, если я тебе откажу?) – Ich habe kein Recht, gegen dich zu sein… Lass es so sein, wie du es entscheidest. (Я не имею права перечить вам… Пусть будет так, как вы решите.) Его позабавил этот ответ. Алёнка просто из низшего класса девка. Но её неожиданная просьба была странной, особенно сейчас, когда он не мог доверять никому, особенно слугам. – Warum ist das Interesse an Büchern so groß? (С чего такой интерес к книгам?) Алёна замолчала. Ответ на этот вопрос она не обдумала, но хорошо, что фантазия была у неё богатой, и придумать всё сейчас ей труда не составило. – Manchmal beende ich meine Arbeit sehr schnell und habe noch etwas freie Zeit ... Ich würde es Ihnen sehr schätzen, wenn Sie sich erbarmen und meine graue Welt mit solchen Farben wie einem Buch ein wenig verdünnen lassen würden. (Иногда я заканчиваю работу очень быстро и у меня остаётся немного свободного времени… Я была бы очень вам признательна, если бы вы смиловались и позволили моему серому миру немного разбавиться такими красками, как одна книга.) На секунду Клаус оказался в ступоре. Такой ответ был красивый для девушки, как она. Обдумывая всё, он приподнял брови, отводя взгляд на свой рабочий стол. – Du kannst ein Buch mitnehmen. (Можешь взять книгу.) – громко ответил он, вставая с места и подходя к полкам со своими книгами. – Was würdest du gerne haben? (Что бы ты хотела?) – Johann Wolfgang von Goethe. (Иоганн Вольфганг фон Гёте.) – промолвила она с еле заметной улыбкой. Она знала, что Клаус был не безразличен к этому поэту по одному пункту. Постоянно нося ему поднос, Алёна замечала книги, то со сборниками, то с биографией, посвященными Гёте. Клаус сразу посмотрел на неё. Интересно… Довольно неожиданный выбор. Но это было забавно. Коснувшись пальцами обложки одной из книг с работами названного девушкой драматурга, он вытащил её. Взгляд мужчины продолжал недоверчиво следить за нею, за тем, как её руки продолжали, хоть и незаметно, но всё же, трястись под напором его влияния. Было заметно, что она очень нервничает, оно-то понятно почему. Отдавая книгу ей в руки, он не на миг не переставал сверлить её холодным взглядом. – Nimm es. Um den gleichen Zustand zurückzugeben… (Бери. Чтобы вернула в таком же состоянии…) – грозно предупредил он. – Vielen Dank. (Большое спасибо.) – забрав то, что ей отдали, она распределила поднос в правую руку, а книгу в левую. В прошлый раз она чуть не умерла от страха, в этот раз ей пришлось преодолеть свои внутренние ужасы и разногласия своим взглядам вопреки. – Geh schon. (Иди.) Склонившись ещё раз, она быстро покинула его комнату. Выдыхая, так словно ей удалось выбежать с горящего дома, Алёна обняла книгу, прижимая её к своему платью. Для неё это было очень страшно, но не только смелость имела свою помощь, без удачи тут тоже не обошлось. Уже обдумывая на пути свои следующие шаги в сторону Клауса, девушка передвигаясь по полу, касалась его своими балетками, возвращаясь в комнату. Нужно было спрятать книгу, чтобы избежать расспросов со стороны Майи и косых взглядов Ольги.