История служанки

Весь дом был поднят на уши после теракта. Прислуги, рабочие и солдаты были на волне стресса. Ходили сплетни, что подозревали абсолютно каждого, от обычной слуги до помощников Клауса. Алёна была в опустошённом настроении. Теперь, Клаус ближе чем на уровень вытянутой руки, её вряд ли к себе допустить. Взрыв сорвал не только ворота у входа, но и её ближайшие планы. Она была расстроена, теперь, пока будут выяснять кто предатель, возможно, ей придётся ждать. Девушка не хотела этого. Судьба снова расставила сети, затягивая нежно на глубь. Алёна вернулась к своей работе. Целый день она молчала, даже с Майей говорить не хотела. Словно без языка, она просто выполняла работу: мыла полы, собирала стёкла со стороны дома, чистила котёл, протирала пыль. Сидя на коленях и оттирая пятна на плинтусе, недалеко от входной двери, она заметила, что Клаус уже третий раз выходил с дома и снова возвращался. Климова задержала на нём взгляд, оценивая, пока он не начал возвращаться обратно. Даже не обращая внимание на служанку, офицер ушёл к себе. Алёна поняла, что этот немец очень непростой и особый случай. Было бы легче, если он был бы просто бабником или непринципиальным. Но когда он строго придерживался правил, когда он ценил свои идеалы, не спуская планку, это сложнее. Даже звучало глупо, обычно парень думает, как привлечь внимание девушки, а не наоборот. К Клаусу так просто не подступиться, это было огромным и жирным минусом. Алёна поджала губы, импульсивнее оттирая тёмные пятна. Закончив эту мучительную работу, она еле живая встала с пола от бессилия, захныкав, девушка потащила ведро с грязной водой на улицу. Спускаясь по лестнице, она оступилась, падая и случайно выливая содержимое ведра прямо на трёх немецких солдат, что разговаривали недалеко. Приземлившись, она сразу поняла, что наделала. Поднимая свои глаза прямо на немцев, Алёна затаила дыхание, боясь подумать, что ей будет за это. – Bist du eine Hure und siehst überhaupt keine Grenzen? (Ты что, шлюха, совсем границ не видишь?) – один из солдат подошёл к ней, ударяя по лицу, так чтобы та прижалась головой к земле. Алёна заплакала, больше от боли, чем от унижения. – Alois, sei beruhigt. (Алоиз, успокойся.) – вмешался другой немец, подходя ближе к Алёне. – Was ist nicht notwendig? Ralph, dieser blinde Idiot, sieht nicht, wohin er geht! Man muss es ihr beibringen! (Что не надо? Ральф, эта слепая дура не видит куда идёт! Её надо научить!) – Алоиз, рефлексами, достал пистолет с пояса, поджимая от злости губы. – Nein, Freund, nein, sie ist Klaus' Sache. Du kannst nichts entscheiden! (Нет, друг, нет, она вещь Клауса. Ты не можешь ничего решать!) – Ральф пытался вразумить его, надеясь, что тот уберёт пистолет и не будет совершать необдуманные вещи, после которых придётся отвечать перед начальством. Стоило Алёне увидеть оружие, её руки сами закрыли лицо, преграждая видимость от ужаса. Ей было страшно от одного вида пистолета возле её лица, девушку начинало трусить. Шрамы прошлого так просто не проходят, она боялась автоматы, ружья и другие виды орудий до смерти. Алоиз поднял пистолет над нею. Служанка уткнулась головой ниже, начиная плакать. Она не смела двигаться, только её тело трусилось, не по собственной воли. Окутанные туманами и ядовитыми росами ходы сбивали с пути под созданием немецкой темноты. – Hör auf! Nein, Alois! (Прекрати! Нет, Алоиз!) – Alois. (Алоиз.) – вмешался третий, понимая, что это переходит все красные линии. Прозвучал выстрел. Алёна завизжала, закрывая уши. Птицы взлетели с полуразбитого после взрыва дерева. Две пули были сначала нацелены на неё, но в самый последний момент, немец перевёл свою целенаправленность на землю рядом с девушкой, стреляя туда. Алёна уже готова была принять, что этот день действительно стал для неё последним. Каждая капля терпения постепенно высыхала на жаре вечных эмоциональных качелей её жизни. – Was machst du da? (Что ты творишь?) – закричал Ральф, немного пихая своего соотечественника в сторону. – Bist du mit deinem Kopf befreundet? (Ты с головой дружишь?) – Lassen Sie diesen Dreck seinen Platz wissen! Und sie wird dankbar sein, dass sie hier leben und arbeiten kann! (Пусть эта грязь будет знать своё место! И была благодарна, что живёт и работает здесь!) – не меняя своего настроя, ответил тот, злобно опуская руку вниз. – Idiot... was für ein Idiot bist du. (Идиот… какой же ты идиот) – тяжело выдыхая, окончательно прокомментировал выходку Алоиза Ральф. На выстрелы прибежал Антон. Видя свою подругу сидящую на земле и плачущую, он сразу понял, что случилось что-то плохое. Злость и ненависть к немцам его переполняла, для них человеческая жизнь это ничто, просто крах, пыль на старинном столе, не более. Сжав кулаки по обе стороны, а зубы стиснул сильней, он набросился на того немца, что держал в руке пистолет. – Сволочь, что ты творишь! – закричал он на русском, падая с ним на землю и хватая за воротник униформы. Алёна ещё раз крикнула, поднимаясь на ноги и закрывая лицо, теперь уже в области губ. Антон появился так быстро, что она даже не успела подготовиться или должным образом среагировать. – Stopp! Stoppen Sie dieses Durcheinander! Stopp! Habe ich es wem gesagt? (Стоп! Прекратите этот беспорядок! Стоп! Я кому сказал?) – Ральф достал пистолет, готовый выстрелить, чтобы их остановить, но третий солдат уже разнял драку, хватая Антона за плечи и с силой швыряя в сторону, прочь от Алоиза. Немец поднялся с земли, с немного окровавленным носом, его рука находилась в этой области лица. Растворяясь в своей ненависти и злости, он закричал: – Das ist alles. Es ist dein letzter Tag am Leben! (Вот и всё. Это твой последний день в живых!) – фокусируясь на лице Антона, он продолжил. – Stefan! Halt den Bastard fest. (Штефан! Держи этого ублюдка.) Третий солдат за долю секунды оказался за спиной Антона, сгибая и стягивая его руки. – Nein! (Нет!) – закричала Алёна, бросаясь к нему, но Ральф схватил девочку, обхватывая её руками и не давая вмешаться. – Lass los! Nimm deine Hände weg! (Отпусти! Убери руки!) – она попыталась вырваться, опускаясь то вниз, то вверх. – Beruhige dich, du unerträgliches Mädchen! (Успокойся, несносная девчонка!) – пригрозил он, сжимая сильнее, как ничтожную игрушку, и встряхивая её. – Mach keine Probleme noch mehr! Du bist nur eine Magd, stört euch nicht ein. (Не делай проблем ещё больше! Ты просто служанка, не вмешивайся.) Алоиз вытер кровь с лица, шмыгая носом и становясь в боевую позу. Его взгляд смотрел прямо в глаза своему врагу, чувствуя полную силу. Не медля, он ударил Антона по лицу кулаком, голова того отвернулась от пришедшего удара и парень выплюнул слюну, смешанную с кровью. – Lächerlich, Abschaum? Das ist erst der Anfang! (Смешно, мразь? Это только начало!) – Vielleicht reicht ein einziges Mal? (Может, и одного раза хватит?) – предложил Ральф, сдерживая Алёну, чтобы та не вырвалась. – Allein? Er wagte es, mich zu schlagen! Wer ist er? (Одного? Он посмел ударить меня! Кто он такой?) – развернувшись, немец снова ударил парня, теперь с другой стороны, стараясь целиться так же в нос, как и он ему. После второго пришёлся и третий и чётвёртый. Алёна уже не пыталась выбраться, она шокировано и обезнадеживающе смотрела на то, как Антона избивали, у неё на глазах, и это всё из-за неё... Из-за шума и звуков выстрелов из дома вышел Клаус, чтобы проверить, что происходит у него во дворе. Он молча наблюдал за всем, ожидая, пока его солдаты и слуги удосужатся обратить внимание на представителей Вальцев. Но видя, что все слишком занятые интригующим делом, мужчина откашлялся, обращая на себя внимание. – Was ist hier los? (Что здесь происходит?) – требовательно спросил он. Алоиз растерянно отошёл от Антона, смахивая кровь со своего кулака. Штефан не отпустил парня и продолжал жестоко держать, бросая на это все свои силы. Алёна была рада увидеть Клауса, она панически выдохнула, шум в её голове начинал утихать. Климова так сильно надеялась, что он всё решит, а Антона отпустят. – Herr Generalleutnant, bitte verzeihen Sie mir, aber das waren Zwangsmaßnahmen. (Господин генерал-лейтенант, прошу простить меня, но это были вынужденные меры.) – начал оправдываться Алоиз. Алёна сузила глаза, смотря на него, как на самое мерзкое существо на земле. – Er hat mich angegriffen und geschlagen. Es gibt Zeugen. Er hat mich zu Boden geworfen und ich habe Blut. (Он напал на меня и ударил. Есть свидетели. Он повалил меня на землю и вот у меня кровь.) – он указал себе на покрасневший, окровавленный нос. Клаус холоден как лёд. Не глядя на служанку, он спустился со ступенек, краем глаза заметив ведро, но никак не отреагировал. Переводя взгляд со своего солдата на Антона, он на секунду замер, рассматривая его. – Warum hast du Aloise geschlagen? (Почему ты ударил Алоиза?) – настойчивым тоном спросил он. – Weil…(Потому что…) – парень откашлялся, выплёвывая слюну. – W… er hat das Mädchen beleidigt. (П… он обидел девушку.) Клаус поднял брови вверх, не меняя выражение лица. Моргнув, он снова посмотрел на солдата и лишь пару секунд уделил Алёне. – Was hast du ihr angetan? (Что ты с ней сделал?) – желая разобраться, спросил Клаус. – Herr Generalleutnant… Sie ist selbst schuld. (Господин генерал-лейтенант… Она сама виновата.) – под таким взглядом офицера, Алоизу было трудно подбирать слова корректно. – Diese Idiotin hat einen Eimer mit schmutzigem Wasser auf mich verschüttet und nicht nur auf mich. Und damit ich sie nur erschrecke, habe ich neben ihr in den Boden geschossen. (Эта идиотка пролила на меня и не только на меня ведро с грязной водой. Я, чтобы её только исключительно напугать, выстрелил рядом с ней в землю.) – сделавшись словно шёлковым, ответил солдат. Алёна виновато поджала губы. Ей хотелось провалиться сквозь землю. Конечно, немец ударил Антона, потому что нашёл прекрасный повод, но всё устроено так, словно она действительно виновата. И по правилам, это было так. Никого не волновало, что она споткнулась случайно. Клаус немного раздумывал, как поступить. Как бы там ни было, служанка накосячила, а парня не просила заступаться за неё, значит, он должен понести наказание за нападение на солдата в любом случае. – Ins Gefängnis! Sofort! (В темницу его! Живо!) – приказал Клаус Штефану. Тот кивнувши, тут же повёл Антона в дом, чтобы бросить в холодную камеру. – Und du. (А ты.) – теперь Вальц обращался к Алоизу. У того сердце чуть не остановилось, когда офицер перевёл на него стрелки. – Wenn du meine Sachen noch einmal berührst, ohne dass du gefragt wirst, kommst du mit einem Verweis nicht davon. (Ещё раз тронешь мои вещи без спроса, одним выговором не отделаешься.) – под словом «вещь» конечно, он имел ввиду Алёну и Антона. Клаусу было принципиально, чтобы все его лично принадлежащие источники были не испорчены и не зацеплены. Только он имел право делать со своей собственностью, что хотел. Немецкий солдат кивнул. – Kann ich gehen, Herr Generalleutnant? (Я могу идти, господин генерал-лейтенант?) – спросил он, склоняясь. – Du kannst. (Можешь.) – бросив последнее слово, Клаус развернулся. – Nimm alles hier weg. (Убери здесь всё.) – приказал он Алёне и вернулся домой. Алоиз, бросая растерянный вид в спину офицера, посмотрел на ту, из-за которой всё приключилось. Алёна осталась с разбитыми надеждами, словно хрупкий хрусталь, падающий на грубый камень. Разум твердил одно и то же: «Антона посадили». Она полагала все надежды на Клауса, но, видимо, девушка слишком многое себе придумала. Реальность не похожа на представления. Расстроенная, когда её слезы уже потекли по щекам, она, теряя силы и контроль, снова рухнула вниз. Солдат, держащий её, успел схватить девичью талию и не дал Алёне оказаться вновь на холодной земле. – Ralph, komm. Lass sie nicht die Hände schmutzig machen. (Ральф, идём. Оставь её, не пачкай руки.) – Geh. Ich werde dich einholen. (Иди. Я тебя догоню) – без интереса ответил тот, удерживая её на месте. – Ralph... ich sage dir, komm, warum brauchst du das? (Ральф… идём, говорю, зачем тебе это надо?) – Ich werde dich einholen! (Я догоню тебя!) – громче повторил тот. – Geh selbst. ( Иди сам.) Алоиз словно смотрел на самую глупую картину в мире, пожал плечами. Ему не нравилось видеть это, но заставить Ральфа поступать, как он хочет, не мог, к сожалению. Бросив предвзятый взгляд на Алёну, он брезгливо отошёл от неё, ступая вверх по ступенькам. – Wie geht's dir? (Ты как?) – спросил Ральф. – Kannst du nicht ständig nach unten gehen? Ich will dich nicht festhalten. (Можешь не опускаться постоянно вниз? Я не хочу тебя удерживать на месте.) Алёна послушалась его и выравнивая ноги, стала ровно. Чувствуя, как он отпустил её, она медленно посмотрела на солдата заплаканными глазами. Парень был очень даже симпатичный, со светлыми волосами, прямо как у Клауса, а глаза такие, словно через них смотрит само солнце. – Danke dir. (Спасибо тебе) – ответила она. – Wenn du nicht gewesen wärst, würde ich jetzt vielleicht mit Anton zusammen sitzen. (Если бы не ты, возможно, я бы сидела вместе с Антоном сейчас.) – Ich fand dich zu dumm, wenn ich dachte, du könntest selbst mit einem deutschen Soldaten umgehen. (Я посчитал, что ты слишком глупая, если решила, что можешь сама справиться с немецким солдатом.) – усмехнулся он. Алёна была удивлена. Немцы ей никогда не улыбались и не разговаривали так, словно она с ними на равных. Это было приятно видеть спустя очень много лет, за исключением того мальчишки, что погиб при взрыве, но он никогда ей не улыбался, только кивал или тихо здоровался. – Du hast Recht. Ich bin sehr dumm. (Ты прав. Я очень глупая.) – она и не знала, какого это разговаривать с человеком в немецкой, военной форме без капли страха или дискомфорта. Улыбка этого парня была такой ясной, что не соблюдая правила перед этим немцем, она была уверена, ничего плохого он не сделает. – Wie heißt du? (Как тебя зовут?) – неожиданно спросил солдат, это выбило её из колеи совсем. Видя, как девушка удивлённо хлопает ресницами, немец рассмеялся. – Ich frage nicht nach dem Schießen, mach dir keine Sorgen. (Я спрашиваю не для расстрела, не волнуйся.) Алёна склонила голову чуть ниже, усмехаясь его комментарию. Было забавно и одновременно очень странно, непривычно, смеяться с человеком вроде него. – Alena a ... wie heißt du? (Алёна а… как тебя зовут?) – Ralf Hesse. (Ральф Гессе) – на некое время они замолчали, совсем не имея малейшего понятия, что говорить друг другу. Это больше похоже на странный аттракцион, от которого неизвестно чего ожидать. Решив разгладить неловкость, рассеивающуюся между ними, он, откашлявшись в кулак, продолжил. – Dieser Kerl ... war er dein Freund? (Тот парень… он был твоим знакомым?) – Ja, kann man einem Freund aus der Kindheit sagen. (Да, можно сказать, другом детства.) – она с грустью снова сменила улыбку на печаль. – Es ist meine Schuld, was passiert ist. Wenn ich nicht gewesen wäre…(Это я виновата, что случилось. Если бы не я…) – Nein, mach dir keine Vorwürfe. Er selbst hat diesen Schritt gemacht. Deine Schuld ist nicht hier, und es gibt keinen Teil davon. (Нет, не вини себя. Он сам пошёл на этот шаг. Твоей вины тут нет и части.) – протестами ответил он. Ральф видел, что ей было очень стыдно перед парнем, которого из-за неё избили, но ведь это было его решение. – Er wusste, was er tat, Alona. (Он знал, на что шёл, Алона.) Она слегка вздрогнула, когда он сказал её имя, пусть с сильным акцентом, но если бы Алёнка могла описать чувства, то точно бы сравнила это с розой на морозе среди льдов, холодом с зимних стуж. – Was wird jetzt mit ihm passieren? (Что с ним теперь будет?) Ральф взял короткую паузу. Он открыл рот, чтобы ответить, но потом передумал. Солдат бы так и продолжал стоять, как немой, если бы не вспомнил, что лучше не таить молчание, а сказать хоть что-то. Под её необъяснимые взгляды он ответил: – Für den Anschlag auf einen Deutschen erwartet ihn eine Erschießung. (За покушения на немца его ждёт расстрел.) Слова, как кол в груди, засели прямиком в сердце, пробивая его насквозь, только в жизни это было больнее. Больно знать, что близкий человек погибнет по её вине, больно знать, что именно она ему ничем не поможет. Стадия отрицания накрыла волной. Девушка, не веря, качала головой в стороны, не желая принимать безжалостную реальность. – Nein…nein…nein! Das kann nicht sein... Nein! (Нет…нет…нет! Этого не может быть… Нет!) – Alona, hör mir zu. Du wirst ihm nicht mehr helfen. Alles, was bleibt, ist nur die Realität zu akzeptieren, egal wie sie ist. (Алона, послушай. Ты ему ничем уже не поможешь. Всё, что остаётся, это только принять действительность, какой бы она не была.) Слова ранили больнее. Она не хотела верить. Начиная дышать истерично и быстрее, Алёна окаменела на месте, не двигаясь, как столб. От одной мысли, что это тупик, и ничего не исправить, хотелось кричать громко и свободно. В голове по кругу крутились воспоминания, когда она упала, и на этом моменте всё пошло не так. Если бы можно было всё вернуть, если бы можно было возобновиться этот момент…

***

На кухне у Майи, Алёна не прекращая плакала. Уже всё её лицо было красным, а губы разбухли. Горе на поражения морально убивало. Всю вину она переваливала на себя, и только на свою неуклюжесть. В истерике Алёна начала осыпать себя проклятьями, за что сразу получила в лицо плеск холодной, освежающей воды с кружки от Майи. – Возьми себя в руки. Ничего не исправить, ты, конечно, недотёпа, умудрилась упасть прямо возле немцев, но Антон сам виноват. Зачем он на них накинулся, как собака с цепи? Разве не знал, что закон не на его стороне? – Антон тут не причём! – закричала она. – Я знаю, что сама виновата. Оля ещё больше возненавидела Алёну. Девушка вытерла свои слёзы, потому что рыдала не меньше за Климову. За Антона она и сама готова была отдать жизнь, а он так в пустую, за Алёну… – Конечно, ты виновата! – когда злость и ярость взяла вверх, Ольга подскочила к Алёне, хватая её за волосы и таща на себя. Между девушками образовалась чуть ли не драка. Майа вскрикнула, не будучи готовой, что у неё перед носом начнутся разборки с применением силы. Алёна закричала, пытаясь оттолкнуть Олю от своих волос, она хватала её за руки и надавливала ногтями на кожу, но той было всё равно, она пару раз встряхнула голову своей ненавистницы. Майа вмешалась. Она начала разнимать девочек криками и успокаивать их. Видя, что толку от разговоров меньше, чем от немцев доброты, она вмешалась уже силой, через тяжёлый руд отталкивая Ольгу от волос Алёны. Полячка закричала на них обеих, в этот раз уже не выделяя, кто старше, а кто младше. – А ну, хватит! Ольга, Алёна! Я сказала прекратить! – максимально громко сказала женщина, как учитель, когда ученик не выполнил домашнее задание. – Мне и самой мальчика жаль, – её голос сорвался, выдавая её плачевные эмоции. Антон был ей как сын. – Но я вынуждена разбить ваши споры. Что сделано, того не вернуть. Сумасшедший мир расставил свои стены как капкан. Ольга второй раз попыталась добраться до Алёны, чтобы снова ей врезать. Майа оборвала желание украинки, одним только ударом по её руке. – А чего ты её снова защищаешь? – от обиды на щеках Оли появились капли горьких слёз. – Ты не видишь, что она всегда всё портит? – её голос звучал обессилено и сломлено. Алёна молча выслушивала обвинение в свой адрес, не смея сбивать говорящую девушку. – Почему ей ничего не было, а Антона расстреляют? Ты спросила, почему так? А если она спит с немцами? Климова замерла. Этот момент как сто разбитых в дребезги любимых, хрустальных ваз. Майа вспоминая о прошлом разговоре с девочкой, повернулась. Алёне этот взгляд не понравился. – Майа…. Нет, это ложь, это не правда, – стоило только произнести хорошо знакомое имя "Майа", как её голос опустился до беззвучия. – Тот разговор…, – строго начала говорить полячка, переключив всё своё внимание на ту, которую так безотказно защищала. – Ты что тогда уже с немцами шашни крутила? – Какой ещё разговор? – спросила Оля, открывая рот, и только находя подтверждение своим обвинением. – Нет! Нет, я не сплю с немцами. Это не правда. Олька всё выдумывает! Майа поверь мне! Женщина знала очень долгое время Алёну, и ей хотелось верить, что слова девушки правда. Только подумать, та, которой жизнь сломали немецкие захватчики, сама добровольно пошла с ними в постель… Это было слишком подло по мнению Майи, она расценивала это на уровне предательства и всегда осуждала тех девушек и женщин, что заводили романы с немцами на оккупированных территориях. – Почему вы мне не верите? – обиженно спросила Алёна, накрываясь слезами. – Потому что шлюхам и лгуньям не верят! Ты – предательница, – как можно жёстче ответила Оля, каждое её слово наполнено ядом и желанием отомстить. – Тёть Майа, хватит искать в ней то, чего нет и на грамм! Я же говорила… Алёна чувствуя полный стыд за то, чего не делала, хотя хотела. Как не странно, Оля была права, и от этого больнее. Она действительно предательница, это она планировала стать любовницей немца, это она позабыла алый пожар Хацуни, и это именно она не испытывала даже преследующую мысль, что делает что-то не так. Суть была правильной. Ольга не ошиблась, и это самое мерзкое и грязное, что могло случиться. Понимать, что она подвела надежду и веру человека, который ей доверял, было колющим и неприятным осознанием. Физически предательства не было, но вот морально да. – Да ну вас всех! – Алёна убежала в слезах с кухни, закрывая рот рукой, чтобы громко не рыдать. Ей даже не хотелось думать о чём будут разговаривать Майа и Ольга, одно она знала наверняка, точно, что полячка расскажет всё про тот разговор. Впервые Климова пожалела, что чем-то поделилась с Майей. Быстрым бегом передвигаясь по стенам дома, она держала путь только в одну комнату, которая могла ей помочь – покои Клауса. Единственное, что должна сейчас сделать Алёна, это помочь другу, уговорив немца смиловаться над ним. Своё подсознательное предательство она могла, если не исправить, то хотя бы замазать, залечивая душевные раны Антона и сохраняя ему жизнь. Пускай такое обезволенное поведение вызовёт кураж и гнев у Клауса, пускай даже расстреляют её, но только не его. Она остановилась перед дверьми, ощущая, что на краю между пропастью и жизнью. Возвращаться обратно не имела права. Антон один в камере, наверняка его ещё раз избили, когда бросали туда. Климова была там, она знает, какие там условия. Самое обидное, что чувства – тюрьма, вроде бы есть условия, но не такие, как на свободе. Девушка несколько раз постучала в двери и перешагнула порог. Клаус не ждал служанку, поэтому её неправильное появление вызвало удивление. Он успел подумать, что ей опять что-то надо, но что-то, прислуга, совсем не знала мер… – Was willst du? (Чего тебе?) – спросил он, как всегда, сидя за своим столом. – Mir geht es nicht um dich, also sag es entweder oder verschwinde! (Мне не до тебя, так что или говори, или убирайся прочь!) Ком в собранных словах застрял в горле, не давая проронить ни слова. Огромная наглость со стороны обычной прислуги врываться в комнату хозяина и просить помиловать её близкого друга, но если не идти на риск, то вся жизнь может пройти мимо пальцев. Алёна бросила в ноги к Клаусу, падая на колени и обнимая их, начала плакать. Вальц шире раскрыл глаза, вообще не улавливая, что происходит. Он вроде не наказывал её. Мужчина сел чуть дальше, наблюдая за ней сверху. – Bitte, Herr Generalleutnant, ich bitte Sie. Tötet ihn nicht! Er ist nicht schuldig. Ich bin an allem schuld. Ich! Es sind nur meine Probleme, töte mich besser. (Пожалуйста, господин генерал-лейтенант, я прошу вас. Не убивайте его! Он не виновен. Я во всём виновата. Я! Это только мои проблемы, лучше убейте меня.) – уткнувшись лицом прямо к нему в брюки, кричала и плакала, её не смущало, что ткань, на которую она выпускала эмоции, намокла. – Was ist los? Wegen dem, der meinen Soldaten geschlagen hat, weinst du? (Что происходит? Ты из-за того, кто ударил моего солдата, рыдаешь?) – уже строже спросил он, разводя руки чуть-чуть в стороны. – Ja! Ich bin zufällig gefallen und habe einen Eimer auf eure Soldaten verschüttet, sagten sie Ihnen! Wegen mir hat sich Anton auf sie geworfen. Ich bitte euch um Gnade, ich flehe euch an! (Да! Это я случайно упала и пролила ведро на ваших солдат, они вам же сказали! Из-за меня Антон бросился на них. Прошу вас, помогите, смилуйтесь, я умоляю вас!) – Das reicht! Hör auf, hörst du mich? (Так хватит! Прекрати, ты слышишь меня?) – пытаясь её успокоить, чтобы она не разводила перед ним драму, закричал он. – Das reicht! Lass mich in Ruhe, fass mich nicht an! (Хватит! Отстань от меня, не трогай меня!) – он схватил её за руки и попытался оттащить от своей ноги, но на его удивление она вцепилась в него мёртвой хваткой. – Bist du verrückt geworden, Dienerin? Was kannst du dir leisten? Ich sagte, steh auf! (Ты что с ума сошла, прислуга? Ты что себе позволяешь? Я сказал вставай!) Алёна сама не ожидала от себя, но не подчинилась его воли. Она схватила конец ткани чёрных брюк левой рукой, а правой не отпускала его ногу, продолжая кричать и плакать. Клаус был растерян, зол и удивлен одновременно. Ему хотелось прямо сейчас достать пистолет и пристрелить её к чёртовой матери. Он встал со стула, и хватая её за две руки, дёрнул со всей силы на вверх, к себе. – Ich habe befohlen, den Mund zu halten! (Я приказал замолчать!) – не зная, как вообще на неё подействовать, он снова крикнул, надеясь, что она заткнётся. Алёна так и сделала, она послушала, но не перестала плакать. – Was kannst du dir leisten? Kannst du es wagen, mich um etwas zu bitten? Gab es jemanden, der am Leben bleiben wollte, anstatt seine Arbeit zu verrichten, er war in der Nähe des Hauses und griff dann meinen Soldaten an? (Какого ты себе позволяешь? Ты смеешь просить меня о чём-то? Сохранить жизнь тому, кто вместо того, чтобы выполнять работу, ошивался возле двора, а потом напал на моего солдата?) – Dann tötet mich auch. (Тогда убейте и меня.) – сама не ожидая от себя, как именно, но ей пришлось сказать это довольно чётко и ровно. Может, страх прошёл, а может, Алёне уже было всё равно. Клаус резко застыл. Он рассматривал её с головы до ног, всматриваясь в каждую частичку лица служанки, словно под микроскопом. Его раздражала её непокорность, его злила её наглость, но его поразила её смелость. Только на его стороне было самое главное преимущество – власть. – Du gehst jetzt ins Gefängnis. (Ты сейчас пойдёшь в темницу.) – сквозь зубы ответил он, сжимая руки девушки по обе стороны. Алёна испугалась, но продолжала, как под гипнозом, смотреть на него. Теперь она могла рассмотреть лицо Клауса вблизи и очень детально. Да, он действительно был красивый, но на данный момент она откинула эти мысли на потом. Именно сейчас ей хотелось показать ему, что тоже имеет гордость, что даже у прислуги есть чувства. – Ich bin auch ein Mensch, Herr Walz. (Я тоже человек, господин Вальц.) – она взяла паузу, думая, стоит ли дальше, уже теперь перед своей неминуемой смертью, выговаривать ему всё то, что она так давно хотела сказать. – Du bist einfach mein Eigentum. Das Ding, das ich gekauft habe. Dein Tod und dein Leben sind nichts wert. (Ты просто моя собственность. Вещь, которую я приобрёл. Твоя смерть и жизнь ничего не стоят.) – желая сделать ей больнее, ответил он. Видя, что Алёна испытывает к нему нарастающую злость, как бурление вулкана, офицер надавил на её руку, заставляя поднять голову чуть выше. Клаус собирался отправить девушку в темницу, чтобы та подумала о своём поведении и чтобы уняла пыл, нет, он не хотел её убивать, впервые ему хотелось поиграть в так называемые "кошки-мышки".