Зов

В крепости Меропид всегда холодно и шумно. И, если относительно тихо становится каждую ночь, когда все жители подводной тюрьмы погружаются в сон перед новым изматывающим днём своей «новой жизни», то тепло получить можно только в двух местах: на Ринге или в кабинете герцога, куда попасть практически невозможно. К условиям, господствующим в крепости, Аяксу, прекрасно понимающему, что выйдет он на свободу нескоро, приходится приспособиться: он старается не привлекать внимание и даже перестаёт представляться Предвестником, поначалу только для того, чтобы не навлечь на себя проблемы. Не то, чтобы он был несправедливо обвинён, всё-таки, невиновным во множестве смертей его не назвать, но, почему ему вынесли вердикт по делу с растворёнными девушками, он, откровенно говоря, даже проведя здесь уже месяц, до сих пор понятия не имеет. Надежда на чудесное спасение благодаря апелляции Люмин, которая точно не смогла бы сидеть сложа руки, пока он вынужден существовать в чуждом ему мире, тает с каждым днём, проведённым в этом бесконечном жалком подобии временной петли, и мысль о том, что его бросили на произвол судьбы, приходится от себя отгонять. К счастью, у него особо нет времени на то, чтобы погружаться в бушующую пучину неприятных умозаключений. После быстрого обеда по окончании утренней рабочей смены он отправляется на Ринг, чтобы не позволить ни единой плохой мысли засесть надолго в голове. Только выйдя один на один с очередным желающим проверить свои силы против «Человека в маске», так его прозвали зрители, он чувствует себя в своей стихии — ни одно занятие, даже самый тяжёлый труд, не может взять верх над постоянной изнуряющей жаждой честного поединка, а здесь желающих почесать кулаки хоть отбавляй. Играть по правилам, установленным для безопасности бойцов, он умеет, следить за каждым движением противника, чтобы не пропустить неожиданный удар, для него не составляет труда. Ещё в первую неделю он, сидя на зрительском месте, запомнил сильные и слабые стороны своих будущих соперников. И это позволило ему побеждать в каждом бою, в котором он участвовал. Лёгкая победа на какое-то время насыщала его внутреннего зверя — самолюбие, но ему всегда было мало. Какой же он чемпион крепости, если так и не одержал победу над её герцогом? Когда пятый бой заканчивается его победой, Аякс собирается уходить под ликование толпы, насладившейся хорошей битвой: его ждёт вечерняя смена, которая уничтожит в нём все остатки бодрости, чтобы он, придя в свою камеру, лёг на кровать и провалился в сон до следующего утра, как и все дни до этого. Но, встретившись взглядом с неожиданным гостем, вальяжно восседающим на трибуне, он чувствует, как в его крови закипает азарт. Никому ещё не удавалось победить герцога, он это знает, потому что сам видел его на Ринге только один раз, в первую неделю его пребывания здесь, когда всё было таким незнакомым, непривычным; когда он только потихоньку пытался разузнать как можно больше о месте, в которое попал. Но что мешает ему попытаться? С их последней встречи в кабинете Ризли прошла бесконечная неделя, и, хоть Аякс и отгоняет от себя все мысли, включая эту, факт остаётся фактом: он изголодался по теплу его рук и жару его губ на своей шее. И мысль о том, что он, победив его в честном бою, услышит хриплое: «Умница», почти что… Возбуждает. Поэтому, не успев даже подумать о последствиях, охваченный азартом, он громко кричит, не отводя взгляда от усмехнувшегося Ризли: — Ваша светлость, не составите ли вы мне компанию? Я бы не стал вас беспокоить по пустякам, но вы сами видите, — он театрально показывает руками на места, где сидят побеждённые противники, зная, что Ризли забавляют преставления, — никто из них мне не ровня. Победите уже меня! «И я сделаю всё, что ты хочешь!» — скрыто подтекстом в его взгляде. Тишина вокруг арены повисает гробовая. Аякс знает, что ещё никто с тех пор, как Ризли стал здесь главенствовать, не вызывал его на бой, если он изначально не был записан как участник. Заводить знакомства и собирать слухи он умеет отлично, а знать, с кем ты имеешь дело, лучше, чем действовать вслепую. Проблема в том, что из всех рассказов о герцоге он уяснил только то, что тот личность интересная, противоречивая и скрытная. Не то чтобы это было для него новостью, это Аякс понял ещё в первую встречу с ним. Он не умеет читать мысли, считывание эмоций ему даётся с трудом, но таких же выжженных изнутри до пустоты людей, научившихся с этим вакуумом жить, он чует нутром.

***

Первый день в крепости завершается несанкционированной дракой и последующей отправкой в изолятор, куда его затолкали, даже не потрудившись снять наручники. Никто с ним особо не церемонился, не говорил, только периодически открывалось окошко на двери для очередной порции еды. По ощущениям, Аякс провёл там уже несколько дней, хотя по часам приносимая еда говорила об обратном. Наручники натёрли запястья до крови, и теперь любое движение рукой отдавало острой болью, а попытки поспать превращались в самую настоящую пытку. Встреча с Ризли происходит на пятой тарелке с безвкусным супом, когда раны уже начали кровоточить, пачкая постельное бельё этой элитной камеры. Дверь открывается со страшным скрипом, и в камеру заходит небритый мужчина средних лет, с проседью в волосах, пугающими шрамами на шее и под глазом. Его взгляд, не выражающий ничего, кроме глубокой усталости и тоски в бледно-голубых глазах, останавливается на Аяксе, лежащем на спине на жалком подобии койки, и серые глаза мутнеют. — Разве я не просил снять наручники, как только вы доставите его в камеру? — голос низкий, эхом отлетающий от стен прямо в провинившегося надзирателя, заставляет Аякса, всё это время считавшего, что это был прямой приказ герцога, как его называли переговаривавшиеся в коридорах тюрьмы работники, сесть. Любопытства ему всегда было не занимать, поэтому, внимательно наблюдая за тем, как мужчина отчитывает провинившегося подчинённого, он почти забывает, где находится. Пока герцог, отославший надзирателя за кем-то по имени Сиджвин, не подходит к нему вплотную. — Меня зовут Ризли, — он присаживается на корточки и касается его руки, — но ты можешь меня звать «Ваша светлость». Смешок застревает в груди Аякса, угрожающие нотки в голосе пугают его не на шутку, и он начинает чувствовать себя загнанным зверем, которого обессилили перед тем, как запустить в его клетку Цербера. Но это ощущение почти растворяется, когда тот аккуратно касается мозолистыми пальцами следов от наручников. По какой-то причине Аякс, видимо, заворожённый чужими успокаивающими почти невесомыми прикосновениями, боли почти не ощущает. Интересно, сколько ему пришлось бы провести здесь дней, чтобы не чувствовать эту боль совсем? — Давай их снимем. Только не вздумай глупить, иначе выйдешь отсюда нескоро, — Ризли звучит убаюкивающе, когда мягко отодвигает наручники чуть выше раненых запястий и достаёт ключ. В тихой комнате раздаётся щелчок, и оковы, за эти пару дней превратившиеся в изощрённый способ пытки, падают в чужие крепкие руки. — Вот и всё. Умница. И Аяксу кажется, будто Ризли, улыбаясь, почесал его за ухом как собаку, выполнившую команду. И самое странное, что он бы и не прочь, и мысль о том, чтобы дать Ризли это понять, почему-то не кажется сейчас абсурдной, поэтому он, как всегда, ни на секунду не задумавшись, выпаливает: — Кажется я вам понравился, Ваша светлость. Или здесь так принято? — давит хитрую улыбку, наблюдая за чужой реакцией: нахмуренный лоб разглаживается, изо рта вырывается сдавленный смешок. Ризли открывает рот, собираясь что-то ответить, но дверь со скрипом приоткрывается, и в камеру входит загадочная Сиджвин, за которой он отправил одного из подчинённых десять минут назад, вынуждая герцога, не успевшего произнести ни звука, закрыть рот. Она, как выясняется, является старшей медсестрой крепости, качает головой и что-то приговаривает себе под нос, пока осторожно наносит заживляющую мазь на его запястья и аккуратно их перевязывает. Говорит она, наверное, разборчиво, только вот Аякс почему-то не может отвести взгляд от герцога, о чём-то задумавшегося, стоя скрестив руки на входе в камеру. Он буравит взглядом, рассматривая его нахмуренное, но, вместе с тем, несомненно красивое лицо, до тех пор, пока не встречается с ним взглядом, в котором вычитывает то, что позже долго не даёт ему покоя: неприкрытый интерес. Долгожданная «свобода» ощущается странно: он всё ещё в тюрьме, правда, уже без наручников на запястьях, может делать, что хочет, главное, не нарушать свод правил крепости, который он ни разу и в глаза не видел, и, что ещё более важно — здесь есть Ринг, на котором всегда можно помериться силами с любым желающим. Ринг становится его отдушиной, там он чувствует себя непобедимым, там он может не думать о собственном одиночестве. Но и он отходит на второй план, когда Аякс понимает, что за ним пристально наблюдают, и не кто иной, как сам герцог. Поначалу он, всерьёз раздумывая над побегом по ночам, когда заснуть не получается, старается как можно ближе подобраться к Ризли, лелея мысль о том, как вернётся в Снежную, к своей семье, которая, наверное, заждалась от него новостей. Отчасти он себе врёт, потому что Ризли и правда его интересует, он кажется открытой книгой, но, едва Аякс пытается прикоснуться к обложке, она тут же обрастает замками. А Аякс любопытный, ему хочется узнать, что скрывается за кожаной обложкой и тремя замками, настолько сильно, что он почти начинает его преследовать, становится назойливым, на грани с одержимостью. И Ризли, кажется, это нравится. Во всяком случае, он ничего против не имеет, когда Аякс рассказывает ему о своей семье в Снежной, когда напрашивается прогуляться с ним по тюрьме; говорит в общих чертах о своей работе, когда впервые зовут на чай; делится мыслями о всепоглощающем чувстве одиночества, умостив свою голову на чужом бедре. Ризли зачем-то иногда приходит к нему, говорит, чтобы проверить, как он осваивается, но Аякс прекрасно знает, что это ложь, которую крыть ему всё равно нечем, поэтому жмёт плечами и показывает порез на ладони, перевязанный наспех первым попавшимся куском ткани, уже пропитавшейся кровью. Он ловит себя на мысли, что видеть со вздохом качающего головой герцога — забавно. Ещё забавнее плестись за ним в лазарет, потому что он с плохо скрываемым беспокойством просит пойти с ним к Сиджвин, чтобы та осмотрела рану. Аякс, всё ещё не теряющий надежды сбежать, улучает момент и, когда они поворачивают в пустой коридор, ведущий к медпункту, толкает Ризли к стене, пригвождая его рукой, другой приставив к горлу украденную в обед со стола вилку. У него всё ещё нет никакого плана, но что ему мешает импровизировать? Он не собирается его убивать, ему достаточно будет, если тот в это поверит и согласится вывести его отсюда в обмен на жизнь. — Не боитесь, Ваша светлость, что я вас здесь прикончу и оставлю истекать кровью? И, возможно, план всё-таки стоило придумать, потому что то, что делает Ризли, мгновенно отключает остатки чувства самосохранения в его голове. — Не боюсь, — герцог тянет губы в нахальной ухмылке, медленно протягивает руку к воротнику его рубашки и тянет к себе. Ближе. Так, что их носы почти соприкасаются, а разгорячённое дыхание опаляет нежную кожу обкусанных губ. — А ты? Он не сводит с него своего снисходительного взгляда, наслаждаясь видом растерявшегося Аякса, который только сейчас понимает, что Ризли ему позволил прижать себя к стене. Вилка со звоном падает на пол, когда тот мягко один за другим разжимает сомкнувшиеся вокруг рукояти пальцы. Аякс ожидает, что Ризли закусает его губы до крови, предчувствует привкус железа во рту, когда подаётся вперёд, но тот, вопреки его представлениям, целует медленно и нежно, почти целомудренно. Он ждал разгневанную бурю, а получил умиротворение. На поцелуй Аякс отвечает со слепой надеждой, что, наконец, обрёл своего человека. — А теперь подними свою вилку, горе-убийца, и давай всё-таки дойдём до Сиджвин. Несостоявшийся план побега откладывается в долгий ящик, не то чтобы Аякс, уже собравший себе целую команду из трех подчинённых, готовых по какой-то причине ради него пойти на многое, от него совсем отказывается, но просит их приостановить подготовку, ведь в кабинете он всё равно не находит ничего полезного, а понимание того, что в реальности, даже если он сбежит из крепости, его снова отправят в командировку подальше от Заполярного дворца, лишь бы избавиться от его присутствия, возвращает его из мира иллюзий на землю. Прошлая жизнь уже не ощущается такой желанной, много из того, что он пережил, кажется не настоящим, и уже нет никаких сил отгонять себя пугающие мысли, которые он только сейчас принимает: никому на поверхности он не нужен. Всё, что между ними происходит — закономерно. Рано или поздно обоюдный интерес так или иначе перерос бы в что-то большее. Ризли даёт ему крышу над головой, возможность начать новую жизнь, чаепития после вечерней смены, когда все уже спят, незаслуженное тепло. Себя. Когда Аякс вечерами рассказывает о боях, в которых он участвовал днём, и о своих победах, не отрываясь от счетов, с сосредоточенным видом гладит его ладонью по голове и, вздыхая, с неприкрытой заботой, от которой у Аякса, не чувствовавшего на своей шкуре, каково это, когда о тебе искренне переживают, щемит в груди, произносит: «Умница. Ты только не убейся, ладно?» Аякс, в свою очередь, вскрывает перед ним свою грудину, обнажая зияющую пустоту, занимающую место души, отшучивается, что стал таким после падения в Бездну, о котором упоминает вскользь и всего пару раз, чтобы ему не задавали лишних вопросов. И Ризли не спрашивает, ему как будто бы достаточно того, что он слышит из уст Аякса, иногда даже кажется, выдумай он абсурдную историю, и тот бы не усомнился в её правдивости, вот только проблема в том, что Аякс не умеет врать, у него на лице написано, если с языка сорвётся ложь, да и, честно говоря, Ризли врать совсем не хочется. К счастью, Ризли не задаёт вопросы о кровавых бойнях, которые устраивал Аякс по долгу службы; Аякс не спрашивает, что спрятано за дверью, ведущей на нижний уровень. Негласное соглашение. Он знает, что ему никогда не убежать от прошлого, от себя самого, но здесь, в странной стальной башне на дне океана ему кажется, что время остановилось, дав возможность перестать бежать и спокойно вздохнуть. С Ризли спокойно. Кажется, будто у него всегда всё под контролем, он — стена невозмутимости, за которой временами можно укрыться от внешнего мира и проблем. Или так только кажется, потому что в какой-то момент всё перестаёт быть чем-то только между ними, потому что вмешивается третья сила. Нечеловеческий крик неясного происхождения он впервые слышит во сне. Не придаёт ему особого значения, списываёт всё на игру воображения. Он слышал в своей жизни вещи и пострашнее. Но он настигает его чаще, повторяется во время утренней смены, обеда, боя на Ринге, он не сводит с ума, не заставляет что-то делать. Как будто просто… Зовёт. «Что-то зовёт меня, мне нужно идти».

***

Сейчас Аякс смотрит на герцога, который не спешит подниматься, но смотрит на него с интересом, будто решая, стоит ли ему участвовать в этом фарсе. Взгляд сосредоточенный, оценивающий. Поэтому, когда Ризли со вздохом едва заметно качает головой, будто пытаясь сказать: «Ты меня своими забавами до приступа доведёшь», Аякс почти расстраивается и готовится уйти с Ринга, чтобы после отбоя нагрянуть в его кабинет, в который он временами пробирается как к себе домой, но Ризли, наконец, принимает решение и поднимается со своего места под радостные возгласы зрителей, ожидающих необычного боя. Правда, он заканчивается слишком быстро, чтобы все присутствующие могли в полной мере насладиться зрелищем. Уже через минуту Аякс валит Ризли на спину, седлает его бёдра и прижимает руки к земле, с невиданным довольством слушая обратный отсчёт судьи под общие овации. Он опускает взгляд на Ризли и не может удержаться: — Вы не такой уж непобедимый, — шепчет тихо, будто боится, что его подслушивают, — Моя светлость. С наслаждением наблюдает, как расширяются чужие серо-голубые, так похожие на сияющие снега в Снежной, глаза от удивления, и теряет бдительность. И в эту же секунду Ризли, улучивший момент, отталкивается от земли и меняется с ним местами, и теперь уже он, навалившись на него, прижимает его к земле так крепко, что Аякс не может пошевелиться, и всё, что ему остаётся — читать по губам довольного Ризли беззвучное: — Ты уверен? Ликование зрителей становится громче, когда они, наконец, оба поднимаются на ноги, и судья объявляет победителя. Аякс почти расстраивается и уставший собирается дойти до своей камеры, чтобы поскорее лечь спать, но Ризли, еле отбившийся от восхищённых жителей крепости, его останавливает на выходе. — Стой, — Аякс смотрит на него выжидающе. Толпа людей, бросающих на них заинтересованные взгляды, огибает их, кто-то умудряется ободряюще похлопать Аякса по плечу, из-за чего тот от неожиданности дёргается. Ризли терпеливо ждёт, когда поток людей поредеет, а затем украдкой касается щеки Аякса, размазывая по ней выступившую из свежей царапины кровь. — По-моему, это я тебя случайно ранил. Я отведу тебя к Сиджвин. — Это просто царапина, ничего страшного, — Аякс надеется, что он звучит недовольно, но вместо этого, кажется, у него получается лишь усталая попытка возразить, потому что Ризли, готовый загладить свою вину, уже скрестил руки на груди и отставать, кажется, не собирается. На сопротивление у Аякса уже не осталось сил, и он просто соглашается. — Хорошо, надеюсь, после этого мне полагается чай и отдых у камина. Ему кажется, что он слышит тихое, но довольное: «Полагается», но переспрашивать здесь особенно не хочется, поэтому он послушно идёт за герцогом в лазарет. По пути Ризли внимает его восхищённому рассказу о себе любимом, положившим целых пять противников на лопатки, одобряюще улыбается, как будто сам не наблюдал весь бой с лучшего места, и ласково ерошит жёсткие от местной воды рыжие волосы, пока никто не видит. — Совсем ты себя не бережёшь, — полушёпот разносится эхом по пустому коридору, ведущему к лазарету, и Аякс, отчасти чувствуя себя виноватым, жмёт плечами, потому что, что отвечать — не знает. Этот их разговор — не первый и не последний, какая-никакая стабильность в этом вечно изменчивом мире. И пока что такая иллюзия размеренной жизни его устраивает, и в голове нет-нет, да возникает мысль о том, чтобы остаться здесь жить даже когда срок подойдёт к концу. Зов уже давно не было слышно, возможно, Аяксу и правда это показалось, ведь никто кроме него его не заметил. Может, оно и к лучшему. Сиджвин с удивлением смотрит на царапину, которая и по её мнению не стоила того, чтобы её посещать, но ничего не говорит, только лепит на щеку разрисованный её подругами лейкопластырь и настойчиво машет рукой, чтобы они поскорее ушли. Аякс спиной чувствует, как она их провожает взглядом, и зачем-то оборачивается. Кто-то ему говорил, наверное, Ризли, что мелюзины видят мир по-особенному, им доступно то, что недоступно людям, и по её печальным глазам Аякс осознаёт, что она этот зов тоже слышала. Тревога ядовитой змеёй пробирается под кожу, впивается клыками в плоть, впрыскивая свой яд и чёткое понимание того, что не видать ему тихой жизни у Ризли под боком. Их совместные дни сочтены. — Пройдёшь ко мне в кабинет? — чужой голос вытаскивает его из оцепенения, мягкое прикосновение к локтю обжигает даже сквозь одежду, и Аякс знает, что опции отказаться у него нет, а, даже если бы она была, он бы всё равно пошёл за ним. Он хмыкает и кивает, не готовый сейчас разговаривать. Он знает, что будет дальше, и не то чтобы был против. Ему сейчас это нужно, чтобы отвлечься от размышлений о том, что он обречён на вечные скитания в поисках дома, и каждый раз, когда ему будет казаться, что он нашёл своего правильного человека, будет вмешиваться третья сила, готовая снова разрушить его жизнь. Его мир будет уничтожаться снова и снова, едва он почувствует себя правильно, на своём месте, а он снова и снова будет на это смотреть, не в силах ничему помешать. Ризли, к счастью, его мысли не слышит, и, едва за ними закрывается дверь, а в замочной скважине проворачивается ключ, он припадает сухими горячими губами к его шее, переключая всё внимание на себя. — Ты перед всеми здесь так извиняешься? — шепчет Аякс, запрокидывая голову, и довольно улыбается, когда замечает до смешного серьёзное лицо Ризли. Тот смотрит на него сверху вниз с прищуром, а потом со вздохом умоляюще просит его: — Аякс, будь осторожнее. Он говорит это с такой болью, перемешанной с нежностью, что у Аякса в горле застревает ком. Он его сглатывает, обхватывает Ризли руками за шею, тянет к себе, чтобы перед поцелуем прошептать в губы беспечное: — Ладно. До второго этажа двадцать пять ступеней, три долгих поцелуя, одно почти падение, от которого спасает крепкая рука. Ризли, всё ещё целуя, ведёт его к своему столу, а затем бережно приподнимает, чтобы на него подсадить, спуститься руками под рубашку и почувствовать, как Аякс вздрагивает от внезапной кольнувшей боли под рёбрами. Герцог от него отстраняется и смотрит с подозрением, которое, когда он задирает его рубашку, подтверждается. Из его груди вырывается почти разочарованный вздох. — Больно? — Ризли обводит холодными пальцами багровое пятно под рёбрами, кожа под его рукой покрывается мурашками, но он не может оторваться, и приходит в себя только когда чуть надавливает и слышит над ухом резкий полустон-полувыдох. Мазь от гематом, одолженная у Сиджвин, как и всегда, с момента, когда их странные отношения начались, находится в одном из ящиков стола. Грозное: — Снимай, — звучит как гром среди ясного неба, но Аякс, как будто получающий удовольствие от этого циркового номера, медленно расстегивает пуговицы на своей рубашке под пристальным взглядом Ризли, теряющего терпение. К счастью, раньше, чем из его рта вылетает хоть одно слово ворчливым тоном, рубашка уже падает на стол, и перед ним предстаёт полуобнаженный нахально улыбающийся Аякс. — Умница, — Ризли говорит полушёпотом, с ироничной интонацией, наблюдая, как краснеют его шея и уши. Знает ведь, что Аяксу нравится, когда он его так называет. Он зачерпывает пальцами немного мази и под еле слышное шипение начинает аккуратно её втирать. — Зайди потом к Сиджвин, чтобы она осмотрела. — Хорошо, Ваша светлость, — Аякс старается звучать весело, чтобы не выдать своего беспокойства, но они оба знают, что он к ней не зайдёт. Баночка с мазью возвращается на место, Аякс откидывается на спину и цепляет Ризли ногами за талию, пытается опрокинуть на себя, но герцог выучил его за это время и только надменно хмыкает на его безуспешную попытку. Может, в другом состоянии он бы и смог его повалить, но, во-первых, он сейчас слишком слаб, а во-вторых, пока под его рёбрами расползлась гематома, Ризли не позволит себе ему навредить ещё сильнее. — Даже не пытайся, — он говорит размеренно и строго, пока Аякс хватается за протянутую ему руку, чтобы подняться, и спрыгивает со стола, издав короткое: «Ой!». Ризли ловит его, когда он кренится в сторону, придерживает почти что бережно, отчего сам Аякс на секунду забывает, как дышать, а потом снова приходит в себя, когда Ризли помогает ему прилечь на диван. — Будешь чай? Аякс кивает, понимая, что у него нет выбора. Треск камина действует успокаивающе, и уже через несколько минут Аякс сосредотачивается только на хлопочущем вокруг него герцоге, превратившем чаепития в целую чайную церемонию, он сам не замечает, как на губах появляется лёгкая мечтательная улыбка. Ризли, почувствовавший на себе пристальный взгляд, встречается с ним глазами и с пляшущими в них смешинками спрашивает: — Что с тобой? — Мне нравится, когда обо мне заботятся, — он снова отвечает чистую правду, утаив только самое незначительное. «Мне нравится чувствовать твою любовь в словах и действиях, хоть для меня это и что-то новое», — остаётся невысказанным, застревает комом в горле, мешающим дышать. После чая и вкусных пирожных его ожидаемо клонит в сон, поэтому, едва Ризли садится на диванчик, чтобы почитать утреннюю газету, которую ему всегда доставляют с огромным опозданием, и порешать кроссворд, он вытягивается, насколько это возможно на этом диване, и кладёт свою голову ему на бедро. Мерный ход часов, треск камина и тепло делают своё дело, Аякс прикрывает глаза и почти проваливается в сон, когда слышит чей-то крик, доносящийся словно из ниоткуда. В тишине, разбавляемой звоном металлической конструкции крепости, по каждой трубе разносится неописуемый нечеловеческий вопль. Зов кита становится громче, вселяет постоянно растущую тревогу, вскрывая спрятанные под кровяной коркой болезненные воспоминания о бездне. Пока внезапно, так же, как и возник, не обрывается. — Я слышу… кто-то меня зовёт… — Аякс резко распахивает глаза и едва не подпрыгивает, испугавшись своего же голоса. В кабинете тихо, слышно только часы, размеренное дыхание Ризли, читающего новый выпуск «Паровой птицы», и треск веток в камине. Ничего необычного. Или пугающего. — М? — Ризли смотрит на него сверху вниз, тянется рукой, чтобы мягко коснуться щеки, а затем спрашивает: — Ты о чём? — Кошмар приснился. Ризли гладит его по щеке, смотрит в глаза своим всезнающим взглядом, тяжко вздыхает, но ничего не говорит. Это и не нужно. У них никогда не было ни малейшего шанса. Они ещё до знакомства были обречены. Но Аякс всё равно почему-то за него цепляется как за спасательный трос, вот только сам он за пояс привязан к якорю, который неумолимо тянет его вниз. Из вариантов у него: отпустить трос или повестись на свой делириум о мирной жизни и потянуть Ризли за собой. И выбор он свой рано или поздно сделает. Он знает, что недостоин спасения. Да и если бы был достоин, его уже давно никак не спасти. Аякс умер много лет назад, упав в бездну, теперь вместо него — живое тело с мёртвой душой. Он смотрит на Ризли во все глаза, стараясь запомнить все его черты лица, каждую морщинку и шрам, потому что его дни здесь сочтены. Время с той секунды, когда он услышал кита, начинает бежать, как вода, уходящая от берега в цунами. Знает, что ничего поделать не сможет. Знает, что на зов бездны он откликнется. Но не сейчас. Он меняет положение и, прижавшись к Ризли, прикрывает глаза. Пока что можно насладиться людскими радостями.