Луна будет молчать.
Он будет молчать до того момента, пока не умрет.
Это их тайна, вину они должны с ним делить, не правда ли?
На самом деле, Луна считала, что привыкнуть можно было ко всему, чему только душе угодно: к боли, к насмешкам, к издёвкам, к насилию, к скромному одиночеству или напротив - чьему-то такому навязчивому присутствию, что било по животу неприятной болью, заставляя сердце участить свое биение, неровное, прерывистое. Он пытался привыкнуть, но как бы он старательно не напрягался, он не мог привыкнуть к холодным стенам пустой комнаты, к постоянным косым взглядам спутников, что охраняли его как зеницу ока по приказу грубого мужчины и к нему самому.
К Титану.
К слову, к первым двум Луна напрочь отказывалась привыкать. Ему лично видилось - уж слишком холодным оно было, неприятным, прерывистым, отдельным от всего прочего мира, почти оторваным. Хотя, возможно он просто параноик. Всё это было странным, в то время, как второе его лишь немного тяготило. Селена долго ломала голову, но к точному ответу прийти так и не могла. Хотя, живут они бок о бок довольно долго, даже если для некоторых не особо. Надо было бы уже выбрать для самого себя, что делать.
Было такое навязчивое чувство, что Титан всегда далеко. Далеко далеко от него, достаточно далеко, что бы вызвать боль в груди от недостатка тепла, но одновременно и слишком близко, по-интимному, так близко как он ещё не был ни с Землей, ни с Каллисто, ни с Меркурием. Забавным оставалось что-то одно неопределенное, ведь он никак не мог угадать, где же сейчас находилась столь командирская, ранее известная ей нежным взглядом, натура: игра горячо-холодно, где ответ всегда один и тот же - "так себе".
И хотя он заглядывал к нему каждодневно, все равно в душе глумился над бедным юношей безумный страх, болючий, страптивый, который невозможно укротить. Мун вздрагивал каждый раз, когда юный лидер позволял себе близость - касался рук, ног, шеи, бедер, талии. Глубже он никогда не ступал, как бы боясь ещё больше потерять и без того шаткое доверие, но все ещё своеобразно "метил", ожогами от пальцев помечая Луну как что-то своё, неприкосновенное. Словно, если кто-то захочет притронуться к нему или даже глянуть дольше пяти секунд, Селена, а возможно и Лиллит, останется верным ему, закричит, замахает хлипкими рученками - все, лишь бы не позволить кому-либо ещё притрагиваться как визуально,так и физически к уже принадлежащему кому-то телу.
Луна не знал его мыслей.
Лишь догадывался.
Со временем привыкнуть можно ко всему, но почему то именно к мужчине он никак привыкнуть не мог, хотя, между прочим, каждый раз, когда Титан входил в комнатушку и, взяв парнишу за локоть, почти романтично вёл по поясу астероидов - никогда не смел отказаться. То ли потому, что боялся, то ли потому, что сам бежал ему на встречу со всех ног, игнорируя то, как Япет пытался ухватить его за капюшон, что бы предотвратить возможный побег: Мун на секунду забывал, что, вообще то, в заложниках, и его держат лишь что бы управлять все никак не поддающейся Землёй.
Луне не было обидно, Меркурий явно не позволит Земле уйти дальше, чем на метр.
Это было правильно.
Луна мягко прищуривался от яркого солнца, которого в этой комнатушке собственно и не было вовсе, лишь лампочка, почти что перегоревшая, переодически мигающая. Наконец-то, влетев с разгона в главнокомандующего, сам брал его под руку и весело вел в сторону уже привычного маршрута, который они проходил уже раз сто, медленно но верно стремясь сквозь те же, уже сто раз просмотренные массивы, изредка меняющиеся из-за мимопробегающих незнакомых спутников или бедняги Цереры, что, как оказалось, недавно обнаружили мелкие спутники и приняли за чудаковатую зверушку, играясь с ним и мягко тыкая. Деметра был не против, до того момента, пока Европа не пришла забрать мелких, а то засиделись.
Теперь Церера с ними.
Луне стыдно даже смотреть на него, пусть и издалека, но все же смотреть, ведь его настигало ощущение стыда, что они втроём ранее его прогнали, понятия не имея, что это лишь незнающая ничего крохотулька, помимо смеха зная лишь букву "а".
Луна редко когда говорит первым - если вообще говорил. Это было в основном потому, что он не знал, о чем вести беседу. Его преследовало навязчивое чувство чего-то противного, болючего, колючего, что разговор зайдет в тупик или, ещё хуже, тема прийдёт к Земле и революции в целом, как было уже пару раз, в конце которых его грубо швыряли обратно в комнату, предварительно выдав пару подзатыльников за особые крики. Титан никогда его не бил, за него это делал Ганимед. Но в то же время, босс никогда его не останавливал.
В любом случае, Луна умел наслаждаться тишиной, бескрайней, что иронично, космической. Шли они достаточно долго, все-таки, расстояние большое. Мун не уставал - если коротенькие ножки не успевали за старшим, то босс брал его под руку сильнее, удерживал гравитацией, позволяя безвольно парить в воздухе. Луне нравилось подобное. Такое часто делал Земля, что бы Луна успевал за планетами, не отходил далеко, не терялся. Титан всегда молчал, не говорил,, но ходил с широко расправленными плечами и спокойной полу-улыбкой полу-ухмылкой.
Луна не судил его за молчаливость. Он все понимал: Каллисто цапалась, находясь в другой комнате, прямо за стенкой, каждодневно оставляя все новые и новые царапины каждому, кто подходил к ней ближе, чем на четыре метра - когда словили и Тритона, она начала рычать. Спутник Земли слышал, как она кричит на Титана, на Ганимеда, как подпускает к себе лишь Европу, и то, что бы обработать сдертые в попытке разбить к черту стены костяшки и локотки. Она стала дикой, агрессивной, хотя замолкала сразу же, как все чужаки выходили. Луна слушал через стенку, прислонившись ухом к холодной поверхности.
А ещё, на самом деле, причиной усталости стала не идущая на контакт Земля, каждый раз уворачивающаяся от их взгляда, как бы они не пытались выследить её. Юпитер и Сатурн не знают о плане, за то ой как знают карликовые планеты - всех кроме Цереры они уничтожили, а Харон и других мелких спутников Плутона, в месте с теми, еле заметными от других транснептуновых, взяли под строгую охрану: хотели первоупомянутую сперва кинуть к Муняше, а затем оставили на холодном полу в ванной, умирать от разбитого сердца, плакать в одиночестве, выгоняясь в коридор каждые минут 5, когда кому-то нужно было туда срочно и важно, потому как более некуда. Луна знал о психических выходящих всего этого на Титана. По одной простой причине:
...он был таким же, первое время.
Кричал даже сильнее жаждущей свободы Каллисто и несчастного Тритона, что отчаянно щимился, пытался долететь до, не особо то и своих, но все же таких родных, приевшихся к душе малышей, дотянуться, просил хотя бы через дверь с ними поболтать. Луна кусался сильнее, клыки у него были острее, а крылья, нежные, крохотные, дрожащие - больно бились, стоило лишь замахать ими достаточно сильно, пока Япет активно пытался их скрутить.
Он помнит, как Титан вздыхал, как плакал, как кричал, как злился. Потому Луна и перестал. Он толком то и не силен духом, что бы доставлять кому то боль так долго, даже если и с жертвой в свое благополучие. Это была причина.
А возможно потому, что ему не с кем больше гулять по поясу астероидов.
Когда мужчина выходил из кабинета, он уже машинально шел по привычному маршруту, словно Луна будет ждать его не с другой стороны двери, а прямо у конца своеобразной дороги, и за каждый такой проход мог в сотый раз обратить внимание на разбросанные малышнёй Тритона игрушки, которые они забыли убрать сразу же, как кто-то из старших позвал кушать, но, самое главное, что не спускал глаз на проходящих мимо спутников или, допустим, ту же Цереру: все они считали его, по сути, намного более мягким, чем Европа, но все ещё слишком строгим и грубым. Мрачным, сторонним, извращённым. Помнили и припоминали шепотом за спиной как он невольно хватал Луну за подбородок, за талию, клал ладони на бедра. Но это был дружеский, доверенный жест, совершенно. Не так ли?
Они все знали, что в своей коморке он жил один, в полном одиночестве. Его кабинет был единственной комнатой, в которую входили лишь Европа и Ганимед, по надобности Япет или Энцелад. Всем остальным строго вход воспрещён, иначе сами нейтронные звёзды лишь знают, что будет с нарушителем этого простого правила. Что забавно, опровергнуть теорию жестокого наказания или наоборот, подтвердить - никто не решался. Слишком страшно уж им было, простым спутникам.
Луна никогда не верила в слухи о убиваемых Титаном спутниках. Уж слишком забавными и ужасными эти слухи были, что бы быть правдой. Нереалистичные сюжеты, которых не было даже у землян, а вот у них, между прочим, фантазия уж очень бурная. Все они ошибались если думали, что они знают Титана хотя бы чуть чуть так же тщательно, как Селена. Их мнения лишь поверхностные выводы на фоне укращения столь непокоримой Земной луны и ещё более непокоримых огромных спутников - Каллисто, Тритона и Ио. Всего навсего глупые суждения, они Луне, да и самому Титану, как ветер.
Ведь проще судить, не узнав даже чуть чуть ближе, чем вытянутая рука, не правда ли? Он повторял это каждый день, которые пролетали в поясе обломков небесных тел совсем незаметно - он не знал, было ли тут утро или вечер, потому как Земли, вокруг которой он мягко вертелся и мог уснуть в нужный момент, тут не было. Он надеялся на оправданность своих собственных мыслей.
Со временем, пояс астероидов слишком уж сильно загружался этими самыми обломками тел, потому как тут ходили лишь они с Титаном. Остальные спутники группировались у базы, проводя время продуктивно, а порой - как вздумается. Не влетевших в атмосферу Земли комет становилось все больше и больше, они врезались друг в друга, пугая мальчишку, мешая себе же двигаться далее, сростаясь воедино. Изредка Луна видел Солнце, а ещё иногда - планет земного типа.
Титан закрывал глаза Муну каждый раз, когда он пытался вглядеть в них.
Порой глупыш, вглядываясь в астероиды, видел оброски Земляных рек, поклялся бы жизнью, что замечал краем глаза голубые отливы, широкие и глубокие: может быть, где-то там, за очередным обломком будет прохладная Амазонка? Или напротив, она была теплой? Луна не знал, вряд ли уже узнает. Ведь...
Луна не любит реки. Земля говорил, что там часто до безумия легко утонуть. В озёрах тоже, и в морях, и в океанах - ненависть к воде была однопричинной, но Земля не пытался его переубедить, он сам не особо гордился своими водоёмами, ведь они были все в мусоре, в пластике, в химии, в пене, в грязи.
Обильный зарост пояса астероидов укрыл маленького спутника с головой - они никогда не заходили так далеко ранее. С одной стороны он вглядывался в Солнце сквозь фигуру Титана слева от него, закрывающую столь желанный свет, с другой - бескрайние обломки, а за ними уже Юпитер и Сатурн. Он с опаской цепляется за руку Титану глубже, царапает когтями рукав, утыкается носом в ткань, как бы стараясь успокоить самого себя, свое нервное сердце, бьющееся совершенно не в такт представляемой в глубинках сознания музыки. А возможно, это было не сердце, а ядро - Луна не знает, что у них внутри, а представлять или, не дай бог, проверять: ой как не хочет. Но что бы там ни было, это что-то пульсирует, отдает неприятной болью в висках. Спутник поменьше шумно сглатывает, с полной уверенностью, что сейчас из-за астероидов выпрыгнет страшный зверь, Землянский медведь или бешеная собака, с пеной у рта, оскалится, разозлится, зло посмотрит и накинется. Будет кричать, рычать или, боже, что там вообще эти животные делают?? с оскалом опрокинет Луну от большего спутника, растерзает в клочья. Титан позволял Ганимеду бить его, так почему же не позволит и сейчас обойтись с ним жестоко?
Возможно, Луна заслужил.
От своих мыслей парниша хмыкнул, невесело, печально, нервно, даже опаско. Юноша отшатнулся, дёрнулся, со слезами на глазах втерзаясь сильнее в ребенка Геи и Урана, ещё немного - потеряет сознание, упадет от резко отяжелевших крыльев и боли в грудной клетке, если бы мужчина не сжал Селену в своих руках, сам навострившись.
Мало ли, у Луны была какая-то сверх чуйка - знал где опасность на расстоянии.
Подчеркнув через чур нервируемость Луны, из-за астероида выглядывает Церера, что шарудела где-то помеж них. Он поглядел на них пару секунд, поморгался, а затем яркоу улыбнулся, прохихикал, но стоило лишь Титану оскалить остроту клыков, тут же завопил, испуганно убегая куда-то в сторону.
Пульсация в ядре успокоилась, Луна выдавливает хлипкое "спасибо большое" и тут же спешит предложить пойти домой. Как никак, он сам сбился, сколько они тут гуляют. Тут было темно и неуютно. Тьму Луна, что иронично, очень не любил. Потому и отражал свет как мог, лишь бы светить тем, кто этой самой тьмы боится так же, как и он. Освещает путь, ведёт на нужную дорогу.
Сейчас же светить некому, у Землян вместо него, нынче, кто знает что.
— Мне говорили, что люди произошли от обезьян. Тогда, почему обезьяны перестали эволюционировать? Они не хотят? - подаёт голос Титан по дороге назад, когда замечает игрушку-куколку у Лариссы - спутника Нептуна.
— Нет, конечно, глупый! - Селена посмеивается, а затем снова веселеет, не цепляясь пальчиками за его руку теперь вовсе, оставляя между ними расстояние, разрывая контакт, оборачивается к нему личиком, лишь бы провести зрительный контакт, к поместью - задом, идёт к нему спиной.
Титан слушает внимательно, улыбается чуть шире. Совершенно не слышит резкую информацию о людях, которые, видимо, нравились Луне больше других приматов, скорее обращает внимание на обширную жестикуляцию.
Душа Луны ледянеет, когда его вновь садят в холодную, темную комнату и выключают свет. Зачем он ему тут, не так ли? Он забирается под холодное одеяло на матрасе и закрывается с головой. Несмотря на то, что Луна был добр с мужчиной-главой, в основе их отношений лежал животный, безумный страх, ощущение недоверия и боли, и ко всему этому спутник привык, забавно что, как и к кошмарам.
А они снились ему часто, в основном в обличае его темной стороны.
Это были яркие сны, покрайней мере, ему так казалось. Порой были и красочные, с частотой кадра во все 12, а то и 24 за секунду. Точнее, только в том случае, если время было во снах таким же, как в реальности. Если оно там вообще было.
Луне снились и раньше кошмары, но тогда это были скорее не кошмары, а обычные сны - темная сторона приходил к нему и они болтали по душам, смеясь друг с друга, нежно хихикая с чего то своего, неопределенного, родственного. Иногда Лиллит кричал, бил Селену или ругал за что-то, за что именно Луна понять не мог. Но в основном там было что-то хорошее.
С приходом сюда ему всё чаще и чаще начали сниться жуткие вещи. То раздавленный, растерзанный олень по среди дороге, которого он случайно увидел, когда рассматривал северную Америку - Земля не успел отвернуться, учуяв неладное, и вызвал у маленького спутника море эмоций, плача и истерик, потому как ранее Гея старался не показывать ему столь ужасные, неприятные картины. Кишки размазаны, следы шин по разбитым в дребезги рёбрам и растерзанные в кашу органы, смешавшиеся с кожей и кровью в одну общую массу, которая и пролегла по дороге длинным следом. Он надеялся, что это лишь воплощение его сознания, и это последний раз когда такое случится.
Луна ошибался.
Всего пару недель назад ему начали сниться кошмары ещё с пущей силой, совсем нестойкой, рыхлой, как почва под ногами, но такой сильной и огромной что юному спутнику казалось, что он сейчас раздавит сам себя, своими же руками. Ему приснился сон, до сведения челюстей, что аж болят скулы, до щиплющего песка в глазах, потому как кошмар был особо пугающим. Самое тревожное было то, что там был Титан. Он был главным злодеем этой незатейливой истории. Луне словно перекрыли воздух в тот момент, сжали горло неприятной болью, щипающей уголки зряк, что так и угрожало сорваться горькими слезами. Крылья защемило, словно их кто-то оторвал, и он задохнулся, потому как с лёгких, а возможно и чего-то другого, что хранило их возможность дышать чем то, что не похоже на кислород, выбилась вся газоподобная материя, словно её и не было там вовсе.
Тельце сжималось калачиком, а в темноте, которую он так, между прочим, ненавидел, пылали сверканием янтарно-рыжие глаза лидера, а вместе с ними - хищный гнев, голод. Он пёр на Селену почти в притык, со сверкающим огнем в ноже поворачивая лезвие к нему лицом. Луна хотел было закричать, но язык как отрезали, ничего не было слышно с открытого рта, лишь кряхтение и выдыхание воздуха, резкое, болючее.
Он сравнил это с самыми первыми фильмами его планеты, черно-белыми, глухими. Действительно, монохромное немое кино, даже кровь его, серебристая, синеватая, блестящая, потеряла голубизну и лиловость своих сочных внутренних красок.
Монохромное немое кино, странно лишь, что с жанром хоррор.
Луна не любит ужастики землян, ой как не любит, как бы Гея не хотел показать ему больше работ своих маленьких нежных созданий. И хотя он видел мало, точно заявляет, что в девятнадцатом-двадцатом веках фильмы самые страшные, даже если на ужасы и не претендовали вовсе, а показывали романтику или прочую счастливую ерунду.
Луна во время кошмаров кричал, но в реальности. Он молотил бедными кулочками матрас, хватался сам за себя, скинув полностью одеяло, что заменяло ему объятия родной, тёплой планеты, чье лицо он уже почти позабыл. Над ним встревоженно сидели Энцелад и Мимас, которые пытались его разбудить, держали ему руки, трясли, аккуратно тыкали по лицу и дёргали пёрышки - ничего не помогало, пока не приходил Титан и не успокаивал в своих нежных объятиях, нежных, предельно аккуратных, успокаивающих.
Во сне он ничем не отличался от реальности - от него все так же пахло сыростью и старыми бумагами, а Луна всё так же продолжал бояться его. Разве что, менее уродливым он был. И то не ясно, где он страшнее - во сладком сне или в приторно-горькой реальности. Больший спутник обнимал и Селена тут же переставал кричать, замолкал и утыкался носом ему в шею, заплаканными глазами пачкая рубашку, оставляя соленый, мокрый след. Луна понимал, что это просто сон и успокаивался, даже если всё равно горел страхом чего то неизвестного к старшему, словно вчера он не на него налетел при сильном страхе, желая почувствовать комфорт и успокоение, защиту.
Объятия Титана, все таки, помогали лучше всего, намного лучше таблеток.
Луна не ответит на распросы о сне, лишь гулко промолчит, помотает головушкой и уткнется взглядом в стену, за которой кричала Каллисто, к которой вновь пришел Ганимед, что бы вручить немного поесть.
Луна никогда не знал, что она может быть такой гневливой. Крикушка, но Луна не лучше. Он та ещё убегайка, нервная, дрожащая, как черная овечка, белая ворона - в первом варианте точно такой же пугливый, во втором - так же ярко виден на темном фоне. В этом главный минус Луны.
Его хорошо видно в темном космосе, его легко найти, легко заметить.
Хотя, он знал, что если расскажет кому то, тогда Титан перестанет заходить к нему, уж слишком он его любит, что бы позволить вредить даже если потайно. Он же совсем неопытный лидер, не так ли? Он же глупенький дурачок, не знает правил, не знает границ и совсем не знает, что ранит Луну через свои прикосновения, слова и даже сны.
Когда он перестанет приходить к нему - Мун точно умрёт, погибнет как тот самый олень на дороге. Если не от скуки, то от горя и боли. Только от него он берет еду и воду, такую ему необходимую, как спутнику планеты с той же жидкостью.
Селена не скажет, ведь, как никак, таким он видел его лишь во снах. Никогда в реальности, совсем. Таким кровавым он никогда не будет и не был, не является хотя Муняша наслышан о том, что Титан был хладнокровнее большинства землян, например того дядьки, что умер в день влюбленных - 14 февраля, день в который Земля всегда то ли смеётся, то ли плачет. Луна был наслышан о нем так же, как и о убийствах некомпетентных спутников Сатурна или Юпитера. Уж слишком много было слишком мелких и ненужных. Слишком уж страшными были подробности. Таких крупных и мелких с тем же вместе деталей не было даже у самой больной фантазии, потому он и скидывал лишь на простые сплетни.
Даже если слышал, как за стеной Титан бьёт кого-то из этих троих. Он не слышал, Каллисто ли, Ио или Тритона.
Возможно, это хорошо, что Титан к нему по особенному, Луну обходят стороной большие части невзгод, что задевают тройку несчастных спутников за стенкой. Ему хорошо, даже если могло быть и лучше.
Но он старался не думать об этом, прямо как и и том, что Земля, со слов Фобоса, даже бровью не повел, услышав, что его спутник в опасности, и что уже как четыре месяца за ним все никак не приходит.
Хотелось надеятся, что Земля не забыл, а думает над планом; или что он мертв - был убит спутниками, пока пытался достать до своей маленькой, глупой Луны. Все, лишь бы не безразличие. Всё что угодно, но не это.
Безразличия мальчишка боялся сильнее, чем кошки воды, сильнее, чем быть замеченым за побегом вновь.
Когда Луна и Титан вновь гуляли по поясу астероидов, подходя обратно к их месту жительства, Луна дрожит, всхлипывает и покрепче сжимает запястье мужчины, не желая отпускать. Он не хочет терять кого-то, кто на него не плюёт. Даже если он знает, что это неправильно, Луна хотел цепляться хотя бы за что-то, что бы невидимое пятно слез на рубашке не проело в нем едкую дырку, оказавшись не слезами вовсе, а кислотой, жгучей обидой. Самой настоящей болью. Селене нужна была причина жить дальше, даже если он знал, что это просто напросто стокгольмский синдром.
После очередной прогулки раз в неделю, за которую он даже смог поиграться с кем то из маленьких спутников Нептуна в шашки, имя он не запомнил, Луна утыкается личиком в подушку: после каждой очередной прогулки раз в неделю Луна утыкается личиком в подушку. Плачет, рвано дышит, пищит и пытается не рыдать от того, как его бросили, оставили и накрыли крышкой, замариновав, потому что надоел. Он чувствует себя игрушкой, с которой босс ходит молчаливо-романтично по поясу астероидов, а затем выбрасывает обратно в холодную комнатушку.
Почему Титан не заберёт его к себе в кабинет? Луна никогда там не был, но он уверен, что там теплее и уютнее чем в холодных стенах.
Но Луна сам знает ответ на вопрос. Все таки, он до сих пор рычит и скалит зубы каждый раз, когда Япет через дверь предлагает ему рассказать немного о том, где чаще всего тусуется Земля, что бы словить его и убить быстрее.
Это напоминает Луне о том, что Земля за ним так и не пришел, а ещё напоминает Титану, что его милый спутник так и не принял тот факт, что он обречён сам собой сидеть в холодной комнатушке как заложник. Потому что не хочет прощаться с Землёй.
Потому что за чёртовы 4 с лишним миллиардов лет привязался к нему, блять.
Любимая мягкая ватная подушка впитывала в себя всю влагу, все всхлипы, крики и кряхтения. Забирала все воспоминания и оставляла Луну как высушенную губку, пустую, маленькую, сухую, ненужную.
Сколько же неприятных вещей было заперто в этой подушке. Все таки, никто не менял тут постельное белье, в отличае от родного дома, где Земля, даже не смотря на то, что Луна спал не у себя в кровати, а с ним - менял каждую неделю во всех комнатах наволочки, пододеяльники и заменял подушки, а прошлое отправлял в стирку.
Тогда Луне не приходилось закрывать всю свою боль в белье, у него была любимая планета, здоровый график сна и чувство безопасности, потому что если не он защитит свою материнскую планету, то материнская планета сама защитит его.
Новее день - новее чувства.
Новее день - старее страхи, а вместе с ними и воспоминания.
Неуверенными шагами он ходит по комнате, пытается себя занять. Тут делать нечего, абсолютно, изредка Энцелад приносит ему бумагу и карандаши, а ещё реже - детишки Нептуна детские игрушки, которые тут же у Луны забирали, не успел он ими налюбоваться, как землянский учёный своим личным открытием невероятного, почти что вселеннского масштаба.
Вселенная была намного больше, в любом случае.
Уже завтра к нему зайдет Титан и улыбнется, потому как Луна снова забыл, что прошло 7 дней с его последнего выхода в свет. Какие-то спутники, неизвестные ему, снова начнут шептаться о чем то позади них, поведывая лёгкими, еле уловимыми словами о том, что кто-то вновь бесследно пропал из особо мелких и ненужных спутников в этом клятом поясе, что стал им домом, и в котором им всем комфортно. Всем, кроме Луны, Ио, Каллисто, Тритона и бедняги Харон, у которой отобрали то, что она так любила.
Луна ей даже немного сочувствует.
И все таки меньший спутник не станет врать, ведь он действительно знает скрытый смысл. Остальные словно пытаются его спасти, не зная, что топят ещё глубже, губами одними говоря, якобы "ты знаешь, кто". Луна закатывает глаза и зло хмурит брови, морщит носик, с чего хихикает Титан, находя забавным такие милые черты меньшего, единственного у своей планеты спутника. Он был действительно, как кролик, что-то фыркал, щупал, хлопал ресницами раз через раз. Эта невинность и лёгкая мягкость была ему весела, и Луна понимал это.
Если это даст ему возможность выжить подольше, значит, он воспользуется.
Новые щупальца образовавшегося тумана на кухне тянулись до его комнаты, и всем пришлось покинуть помещения. Включая Каллисто, Ио и Тритона. Черт, кто же знал, что это не пожар, вызванный плохой готовкой Ганимеда, который, к слову, вообще не понял, что все выходят с здания(хотя, откуда огню взяться с отсутствием кислорода??), а чёртова космическая пылюка? Грязная, пусть и невероятно красивая частичка, схожая с песком или осколками ракушек, только красивее в тысячу раз. Мелко размолотые обломки космических скал и поверхностей метеоритов. Оказывается , она нередко бывает в этих краях. И все бы ничего, если бы Луна, ранее тулившийся вместе с мелкими Нептуна, разглядывая с ними маленькие пылинки, резко не оказался где-то позади. Его грубо схватили за руку и...
Начался побег. Луна бежал, хотя, точнее сказать тянулся, вслед за тянущей его тёмной фигурой, пока не распознал в незнакомке приторно знакомые черты, а в рядом бегущих фигурах - ещё более мимолётные, но все ещё достаточно различимые.
Селена должен быть рад, но действительно ли? Его несут к выходу с этой дырени: Каллисто, воронье крыло, доверенное личико и их общие два друга, один пусть малознакомый, но все ещё друг - Тритон и Ио. Луна должен быть благодарен, что он сейчас несётся на встречу к выходу из пояса астероидов, прямиком к свободе, но что-то тянуло его назад.
Почему то он не бежал, а позволял руке Каллисто беспорядочно нести себя за собой, как бы таща. Луна не весил почти ничего, тут невесомость - но действительно, чего же он не ускоряет их движение своим собственным? Он слышит крики сзади, голос Ганимеда и его резко пробирает до дрожи. Но он все ещё не решается бежать.
Что-то останавливало его от движения, и он начал всхлипывает от своей беспомощности. Каллисто замечает, но лишь зло хмурит.
— Какого хрена ты не пытаешься бежать!? - она кричит грубо, измученно. Её голос хрипит от кучи криков ранее и, вероятно, плачей. Им пришлось хуже, чем Луне, так почему Луна единственный, кто не думает возвращаться на волю?
Почему ему так хочется остаться с Титаном?
Луна проходит сквозь туманное облако, рассекая собой это небольшое скопление пыли. Оно казалось до безумия живым, знаешь, таким реальным, как будто вместе с большими космическими телами - имеет что-то кроме бескрайней тишины и мерцания на звёздочке, именуемой Солнцем и миллиардов других, названий которых Луна не помнит. От него самого они тоже мерцали, заставляя юношу замереть на секунду и мягко приспустить уголки губ, из небольшого нервозного стискивания зубов образовать мягкую улыбку. Забавно. Облачка пыли поглощали всех, кто тут был, они совсем забыли, что, вообще то, минут 15 назад гнались за четырьмя спутниками. Нужно наслаждаться вещами, пока можешь - все таки, через несколько часов пыль окончательно рассеится: часть улетит к планетам земного типа, другая - к газовым гигантам. Она улетит и унесет с собой воспоминания и горькие слезы.
Каллисто и Ио смогли сбежать, и это все, что беспокоит Муняшу.
Почему то он теперь жалеет, что остался, что позволил Титану сжать себя в объятиях, отвести назад и долго дышать ему в шею, вдыхая нежный запах лунной пыльцы. Его крылья так долго не двигались, что забыли, какого это - парить в невесомости, используя скорость на максимум, что бы действительно пролететь, даже если это скорее просто небольшие ускорители.
Титан и крылья ему облапает, всё, лишь бы ни кусочка чистой кожи, не обпекшейся ещё, совсем девственной, не осталось. Кроме, конечно, слишком глубоких участков, слишком интимных, что бы малютка чувствовал себя комфортно - там будет прямой этому слову антипод.
Хотелось верить, что речь в шёпоте за стенкой принадлежала Каллисто. Да, она бы страдала, но почему то Луне не хотелось, что бы она уходила. Он чувствовал себя теперь таким одиноким, маленьким, ничтожным и забытым, что его тошнит. Почему то он хочет, что бы такая дорогая ему, почти что сестра, страдала в тяжких муках заточения, но лишь бы с ним. Где угодно, но с ним, даже через стену. Теперь за стеной лишь галлюцинации. Там никого нет и не будет, уж слишком измазались девичьей и юношеской кровью стены, их теперь не отмыть, это останется как воспоминание, навсегда грязное, грубое и тяжёлое.
Печально, но всегда хотелось перебросить все злодеяния мира, да и свои собственные, на простое явление природы, мира и космоса. Как бы Луна не старался себя не оправдывать, он всегда находил причину сделать себя святошей: "он хочет, что бы Каллисто была рядом с ним, пусть и страдала, ведь он совсем один, бедный, несчастный, до него пристают", "он хочет, что бы Каллисто была рядом с ним, пусть и страдала, ведь он Луна - черт возьми, символ ночи и ужаса, не так ли? Именно на луну воют волки, верно?"
Это две самые глупые причины, что он мог перебрать, лишь бы вновь унизить сам себя, остальные откинул, лишь бы не делать себя действительно важным. Он чувствовал к себе отвращение, достаточно сильное, что бы каждую ночь рыдать и просить их открыть дверь, ведь, помимо кошмаров, прибавилось и количество резких рвотных позывов.
Хотя, он перестал есть, в какой-то степени - как бы Титан не старался запихнуть в него еду, он продолжал либо блевать, либо выплевывать её. Ему все казалось противным, не только он сам. Вкус у еды противный, и текстура, и сама она противная, и ты противный, и Титан противный, прикосновения его противные, крылья у тебя тоже противные, зачем они тебе такие дефектные вообще? У Земли они нормальные, большие, белоснежные, он летает так высоко, как позволяет зона обитаемости, а у тебя лишь эти серые отростки, которые скорее не крылья, а торчащие перья.
Ему было страшно, страшно как то очень по-странному - по-новому так, что сердце билось пуще прежнего, отдавая неприятным ритмом в глубине груди, а бледная кожа ещё сильнее белела, почти синела.
Густое облако пыли сопроводило его ещё следующие несколько дней, хотя все ожидали, что оно пройдет за пару часиков - возможно, это знак. Туман скользнет по коже и эти прикосновения ни будут противными, как, например, у Титана, они будут приятными и нежными - хотя, Луне все ещё кажется, что он чувствует именно прикосновения спутника Сатурна. Пыль попрощалась, по-немому, по-своему и улетело куда то глубже. Может, охватить планет в своей красоте или, попасть бедному Юпитеру в зряку мелкой крупицей, что он ещё несколько дней будет не понимать, что это такое ему в глаз попало, пока он, не протирая кулаком, пальцами или, возможно, даже раздирая когтями себе око, не избавится от неприятной боли-зуда, вероятно, навсегда. Эти сценарии так забавляли Луну, что он забывал даже, где он, и почему он лежит именно на холодном матрасе.
Всё таки ему плевать. Всё равно на космическую пыль у него была аллергия.
И почему на пару дней у него забрали одеяло?
Может быть, пыль заберёт его однажды, унесет не вслед за Каллисто и Ио, а ещё тем чуваком, кажись, Тритоном. Унесет к Земле, к Его планете. К родным объятиям, дыханию в шею и нежным поцелуям в лоб, у которых совершенно не было подтекста, как у поцелуев Титана.
Но всё же Луна будет ждать новой встречи. Встречи с Титаном, даже не смотря на то, что он причиняет ему боль сильнее, чем игнорирование любой функции, кроме защиты землян от опасностей, как было с Землёй.
Должно быть, как бы утром они вновь отправились по привычному маршруту - разбросанные вещи рассеянных спутников, осколки астероидов, смех Цереры громким эхом от всех космических тел. Он хотел лишь увидеть Титана - от мысли о нем резко сердце бьёт быстрее, то ли от страха, то ли от трепета. Для Луны это давным давно уже одно и то же, на деле то.
Титан сказал, что будет ждать его немного дальше, что бы никто за Луной следом не шел, что бы он сам дошел к указанному месту. К одинокому спутнику цеплялась куча десятков, а то и сотен глаз, под натиском которых было труднее как дышать, так и идти дальше. Желание просто отбивало. Они смотрели с интересом, изучая мальчишку словно неведому зверушку, и как бы с подозрением пялили его тонкие ножки, запястья и фигурку в целом - все они поголовно знают о том, что Титан попросил его не сопровождать, но не уверены, зачем, потому и выглядывают, хитро, тихо, резко замолчав.
Вялая улыбка исчезла с лица Титана, когда убегайка промелькнул серым пятном перед его очами. Исчезла, но оставила след, потому как вернулась вновь. Титан был хорошим, но до безумия противным спутником. Правда, противный. Пахло от него вкусно, но до вздрагиваний тела обманчиво, какими то пыльными бумажками и кусками бинтов, спирта, изредка чувствовался запах алкоголя, то ли виски, то ли водки, то ли брэнди. Луна сдерживал рвотный позыв и желание убежать далеко далеко, пока может. В отличае от полу-самопровозглашенного лидера, Земля никогда не пил и не курил.
Луна мельком оборачивается через собственное плечо, глядя на оставшийся позади своеобразный особняк, где они жили и растрепав сам себе волосы, быстро врезался взглядом о взгляд с Титаном, мягко улыбаясь и возвращая головушку в изначальную форму, положение и градусы. Мысли у Титана тривиальны, площадны по своему, быть честным, руки тоже не особо задумчивы - так и просятся забраться юноше под шорты, немного порванные, грязные от долгого сидения на пыльном полу.
Нептуньи спутники снесли его с ног, пробегая мимо, пока гонялись за мелкой Церерой, что с визгом убегала от них, желая хоть секунды покоя. Детям проще. Тритон пропал - они тут же нашли замену в чем то, пусть и незначительном, но таком же занимательном и долготянущем, что позволяет им не сойти с ума в бескрайность пояса астероидов. Они на бегу обернулись на слабого Муняшу, похлопали глазками и, крикнув что-то вроде "прошу прощения, дядя Луна", тут же продолжили гонять беднягу карликовую планетку, что, на деле то, была меньше некоторых из них не глядя на статус.
Иногда Луна сравнила бы себя с Церерой - маленький, беззащитный, глупенький. Да и гоняют его тоже все без исключения. Тоже не глядя на статус.
От общей компании малюток отстала лишь Ларисса, что так активно агрессировала, когда кто-то печатал её имя с одной С. Черняво-серые волосики переливались в бледно-малиновый на кончиках, а пухлые, темно-розовые губки, почти как лепестки роз на фоне темной кожи выделялись такой нежной краской. Она не успевала даже за самыми мелкими спутниками из-за того, что пару недель назад подвернула ножку, больно упав ею о какой-то астероид. Она всхлипывала, пытаясь успеть за старшими, глянув из-под лобья на, казалось бы уже бывший, спутник Земли. Даже она не была ему тут рада - война делает из детей что-то неровное, и ранее жизнерадостные маленькие веселушки-бегалки, что навевали что-то хорошее всем, кто тут был, тоже прониклись грязью и горечью старших. Их испортила эта революция, заставила чуть чуть повзрослеть.
Все таки, Луне их жалко. Они явно слышали как иногда кричит их старший брат.
Перед глазами резко промелькнули остатки созвездий, а в ушах - громкие крики Тритона, который что-то громко материл, то ли себя, то ли нападавшего и кричал что-то про планет.
Мун поеживается, прежде чем сжать между пальчиками подол пончо, что ему вручили обратно из-за резких похолоданий в этой части пояса астероидов и представляет сам себе. Почему то, когда он слышал эти крики, ему представлялась одна единственная картина: окровавленное тело мужчины в очках, кривая рана с рваными краями с горла до живота, оголённые осколки ребер, остывшая плоть и залитое алой сочной жидкостью пространство. Челюсть он представлял выбитой и, казалось бы, ещё сильнее осквернить жизнь из одних лишь звуков за стенкой было невозможно, но он зашёл дальше: глазницы пусты - насильник решил, что им там не место.
"Грустненько... даже жалко"
Луна запереживал, что теперь, ко всем его болячкам и названными во время неудавшегося для него лично побега злой разъяренной Каллисто, он заболел эмпатией. Эмпатией, должно быть, ко всему, что было в этом мире. Муну было жаль лохматенькую Лариссу, что еле как заплакано бежала за своими порой меньшими по росту, но все же сиблингам, а теперь жаль и самому себе придуманную картинку расчлененного Тритона.
"Нет, всё же, Лариссу мне жаль больше - она хотя бы настоящая"
Всё вдруг стало таким пугающим, таким опасным и до жути противным, что никакие Титановские прикосновения с этим не сравнятся: всё таки, контакт с ним был одновременно и приятным, но только тогда, когда Луна сам его цеплялся, а не наоборот. Юноше потребовалось пару минут, что бы собраться с мыслями и попялив в бескрайнюю, вечнорасширяющуюся пустоту над терпеливо стоящим Титаном, ринулся к нему, пару раз махнув уже почти отрофировавшимися крылышами, как бы что бы ускорить процесс, а то, мужчина, вероятно, и так заждался.
В нос ударил приятный запах цветов и чего-то нежного, душистого - Титан позаимствовал у Европы её любимые духи Ганимеда, потому как, что забавно, именно бойкая женщина отвечала за вещи своего спутника - он лишь соглашался со всем, что его миниатюрная девица ему выскажет. Луна улыбнулся. Если Титан так постарался, что бы не пахнуть пылюкой для него, что даже уломал на это Европу, страх всех спутников - о чем может быть речь? Он явно любит своего верного спутника, вариантов больше не существует, их попросту нет. Юноше показалось, что Титан тоже сейчас отрастит крылья, такие же как у Земли, и тоже ради его любимой ненаглядной Муняшки - махнет пару раз, гравитацией прижмет спутника к себе, что бы не уходил и улетит куда-то далеко далеко.
Подальше, подальше отсюда. Подальше от Земли, к которой все это время так безответно тянулась как Селена, так и Лиллит.
Обещанный своеобразный "неверленд" был ему недоступен, как минимум потому, что не спешили наступать, потому мальчишка томно вздохнул куда-то в ребра старшему спутнику, поднял головушку и мягко улыбнулся ему.
— Ты вкусно пахнешь.
— Спасибо.
— Нет, ты не понял, ты прям вкусно-вкусно пахнешь.
— Спасибо.
Луна живёт в собственном неверленде, в своих грёзах, мечтаниях, фантазиях - больше ему негде, он как бездомный котёнок или голубь, все считают его разносчиком зараз. Это личное его укромное помещение, маленький, одинокий, совсем как он сам, островок где-то среди такого ненавистного ему водоёма, но водоем такой приятный, теплый и, вообще то, совсем неглубокий - вода едва достает такому низенькому, как он, по пояс. Если он утонет - будет печально, ведь смерти тут нет. Как и боли. Как и грусти. Тут в целом нет ничего прогнившего из реальности, благодаря своим способностям как, собственно, луны - основного символа сновидений во время, естественно, ночи, он способен делать такие удивительные вещи, когда понимает, что во сне: осознанные сны были его любимыми.
На деле то, потому, что Мун не любил что-то жестокое, он любил спокойствие и тишину, но никак не слишком нагнетающую. Для него лучше жить в гнусной правде, чем в сладкой лжи - покрайней мере раньше лучше было, сейчас он так привык к тому, что бы врать, и что ему врут соответственно, что уже было кристаллически плевать.
Но на что не наплевать было так это свои личные страхи, разыгравшаяся паранойя и куча глубоких, ненужных мыслей, которые всё никак не хотели уходить.
Вдруг Титан не был ему рад вовсе? Вдруг лишь прикрывался нежной улыбкой, а на деле выкинул бы его при первой же возможности? Может, ему совсем не хочется ходить с Луной по одному и тому же маршруту, может в целом ходить не хотелось - делал это через силу, потому и молчал. Хотя, вроде, он всегда ему улыбался...
Муняша закусил губу, зарываясь в одеяло с головой - так, как будто сейчас лидер сам прийдёт и вырвет такому всему непокорному спутнику сердце, растерзает ноги, руки, надрежет шею, вгрызется в неё, словно вампир - поцелуи нежные сменятся на попытки достать до сонной артерии зубами, что бы прокусить и одним болючим, до жути противным жестом закончить все страдания свободолюбивого (покрайней мере, ранее) мальчишки.
Это были лишь мысли, хотя, таким предположениям место было, и очень даже хорошее.
Титана боялись все. Почти, но многие. Даже Ганимед перестал улыбаться ему и стебать с той яркой безнаказанностью, которая была дарована людям, забавно, что в сновидениях. Почему Луна не может читать чужие сны? У Земли же он всегда их угадывал, не так ли? Но, по сути, Земля был бы против, если бы узнал, что Луна так цепляется за босса, сжимает покрасневшими, худыми пальчиками локоть и утыкается носом в нижние рёбра - куда угодно, в целом, лишь бы достало. Голос Земли отражался где-то в голове эхом, бил по вискам и, на удивление, успокаивал, даже если все ещё был неприятный осадок где-то в душе. Возможно, это не Земля с ним связывалась сознанием, а Темная сторона, пылит, тянет, дёргает, выглядывает, предостерегает, зная ведь, что слушать Светлая будет лишь свою планету, но никак не своего братишку, который неясно, был ли братишкой вообще, а не просто раздвоением личностью. Но, с чего вдруг все начали так отчаянно обвинять бедную Лунушку во всех делах? Он ведь совсем ничего не знает, ничего не видит... такой маленький, напуганный и изшорханный - покрайней мере, таким ему казалось, что его видели. В глазах других он был ещё более гиперболизированно жалким.
Помимо Луны страдают и другие, бесследно исчезнувшие. Но почему же все начали скидывать исчезновения этих бедных спутников на Титана? Лучи Солнца пробирались сквозь астероиды, еле как заглядывая к нему через маленькое окошко на самом верху, под потолком - туда даже при особом желании мальчишка не достанет, уж слишком тощим он был, уж слишком слабым: месяцев четыре назад - с лёгкостью, но не сейчас. Сейчас он слишком привык к запаху старых бумаг, чего-то влажного, изредка пахнущего цветами.
Селена поморщилась, думая о том, в какую дыру укатила. Стало слишком противно от самого себя.
Сегодня за дверью было особенно тихо. Его выпустили посидеть в общем коридоре пару секунд, потому как ему стало слишком душно и начались рвотные позывы. Честно говоря, Луне нравилось симулировать слабость, лишь бы ему дали возможность встретиться с Харон в ванной или, возможно, с Титанией. Раньше с Ио виделись, сейчас же... с пустотой. Комната пуста, лишь капельки крови, которые все без исключения, даже Европа, брезгают вытереть, выглядывают небольшим пятном из-за тоненькой щелки между полом и дверьми. Всем словно было наплевать на эту жестокость, они спокойно проходились по своим делам, не спеша прогуливались по коридорам. Отдыхать им не давало лишь мимо пробивающее подростающее поколение, что резво носилось за беднягой Церерой, которой не было выбора, ведь не со спутниками - её убьют.
"Цереру жаль. Её мне тоже жаль"
Луна сам себе о чем то думает, а в итоге забивает болт на это дело и грустно вздыхает, прежде чем высеять, в чем, собственно, дело: голос Титана за его кабинетом мальчишка слышал отчётливо, хотя слова разобрать толком не мог. Это были бессвязные обрывки, хотя, сколько же эмоций было вложено в них. Яркие слова! Даже если положительных было совсем мало, и то, кому Луна врёт - ему они явно мерещились в ядерках сознании обрывками позавчерашней прогулки, когда Титан мягким тоном любезно рассказывал ему о том, что Земле на него наплевать.
Что он не прийдёт за ним.
Даже, казалось бы, добрые слова были злыми - на деле хорошим был лишь тон, что словно кошачье мурлыканье отразилось в его сердце, и он почти не слушал, так и не узнав, что Земля уже давным давно смирился с исчезновением его единственного природного спутника. Должно быть, нашел замену.
Муняша пялит дверь кабинета, пока Япет отошёл на кухню взять кофе - быстро подбегает к проёму и прислоняется к деревянной обраме всем своим тельцем, не подслушивая, лишь пытаясь понять, о чем так зло кричит Титан. Разобрать не вышло, потому как Япет вернулся и, не обнаружив мальчишку на месте заметушился. Луна оказался тут как тут.
Правда вот, его тут же кинули обратно в комнату.
— Заебал, идиотина! Липнешь к кабинету босса как грёбаный астероид на атмосферу!
Луна ему прощает крики и синяки на грубо схваченом запястье, потому что если расскажет Титану за наплевательское обращение, либо отхватит сам, либо Япету прийдётся не сладко. Это проверено было на Ганимеде, дважды причем, где в первый раз Титан влепил Луне пощечину, а во второй раз - Ганимеду.
Только вот с Ганимедом они друзья, а с Япетом - никак нет.
Мун лежит на своей своеобразной кровати, которую таковой назвать попросту невозможно, безутешно глядя куда-то в пустоту, рисуя невидимые узоры гетерохромными глазками, пусть зелёного и синего оттенка - всё же почти серыми. Никто не видит того, чего видит он - Луна самый главный мечтатель, никто там грезить не умеет, как он сам, символ покоя и сна.
На следующий день Титан зашёл к нему с пакетом, сказал, что принес ему что-то очень хорошее - Луна максимально воодушевленно смотрел, как оттуда появляется всё, что только можно - мягкие игрушки, растаявший и сразу же замороженный вновь в леденцы на палочке сахар, вспомнил слова то ли Темной стороны, то ли подсознательной Земли, что: "Сторонись его, он же тебя схватит и растерзает в клочья!", благодорид за беспокойство и тут же смотрел вновь на Титана, с невольной улыбкой почти как под гипнозом глядя на лидера. Завороженно смотрит за его движениями, приоткрыв ротик, как он опустошает пакет и посмеивается над до безумия удивлённым Луной.
Раньше для спутника поменьше подобное было обыденностью.
Он благодорит так, как может. Обнимает так, как никогда не обнимал его сам Титан, накидывается сверху, целует в обе щеки, по-дружески, совсем без подтекста, так чисто и нежно, что хотелось просто притулить и не отпускать. Встаёт на носочки, пытается дотянуться, лишь бы просто коснуться его лица ещё чуть чуть, как он встал до безумия резко, отдаться нирване.
Он настолько погряз в своей желаемой тактильности, что не заметил, как вообще-то, Титан ушел, что сам Луна уже разложил новые вещички по углам и, вообще то, прошла почти неделя. Ему разрешили выйти из комнаты вновь, и он нежным шагом топал на кухню, что бы взять что-то сладенькое с верхней полки, так как леденцы в ложках уже закончились.
Погрязший в своих грёзах. Совсем забывшийся.
Настолько, что не заметил так ещё и того, что Ганимед стоял прямо перед ним, склонившись и щёлкая пальцами перед зависящим личиком, пытаясь обратить внимание шустрого парнишки на себя.
— Луна, ты тут? - Ганимед убрал с лица Луны упавшие волосы, мягко улыбаясь, - не теряйся, ты нам ещё вроде нужен.
Мальчишка несколько раз моргнул, оттряхиваясь ото сна, почти подпрыгнув от резкого звука голоса, которого он боялся как животное огонька. Хотя страх не пропал, он всё равно мягко улыбается ему, завидев друга своего друга, даже если не был фанатом близости.
— Что ищешь?
— А... ну.. - он молча покосился на верхнюю полку до которой, так то, никак не мог достать, выжидающе глядя пока Ганимедушка не сообразит и не достанет ему желанную шоколадку, заметив сам себе, что на стоящую рядом у Луны аллергия - он на дух не переносит сладости из осколков спутниковой пыльцы, потому на нем таковой почти нет, лишь его личная, лунная - более блестящая и сладкая на вкус.
Ганимед вручает ему желанную сладость, смеётся, гладит по голове, встретив волосы и смотрит, как малютка вжимает бедную шоколадку себе в грудки, что ещё сильнее его веселит. На секунду Луне захотелось было взять старшего за руку, но вспомнилось, что Титан такое не одобрит, да и спутников вокруг много: сотни глаз и ушек, которые так и ждут момента, что бы уловить и донести их лидеру. Даже сейчас они все с подозрением смотрят на Муняшу, как будто он собирается сбежать даже сквозь кучу времени заточения, 50% из которой были пытки на уровне Каллисто и неугомонного Тритона, что заладил уже со своими мелкими, ранее брошенными им же. И всё же, какой же мелочью казались эти взгляды, когда Ганимед перестал быть таким самолюбивым - он таким и не был как будто, смех его смягчился, заставив тощего невольно улыбнуться в ответ. Мнимая надежда, что если убегайка обнимет мужчину - все проблемы уйдут. Если бы лишь это было правдой...
Всё таки, это никуда не денется. Мужчина перед ним - не Титан. Как и не Земля. Но почему то первым делом он вспомнил именно о активном мнивом лидере, а не о своей родной планете.
Парнишка не отходил от Ганимеда ни на метр, стараясь прижаться так сильно, как только может - лишь бы побыть с кем то достаточно гравитационно сильным и массивным, что достаточно, лишь бы заменить бедняге Землю. Каждая секундочка была бесценна, ему дороги любые мгновения, что он может ощутить свое сердцебиение, что вызвались, как странно, мыслями именно о Ганимеде.
Странно, правда странно. Всё таки, Селена бояка, и его она тоже боится - с каждой секундой он убеждался в этом всё больше и больше. Хотя, было что-то в нем родное, почти как у Титана, а может и сильнее. Возможно, именно поэтому Европа так его любит - он красив и может быть добрым, когда нужно. Он не казался забиякой теперь, скорее наоборот. Ему стало хорошо с самым крупным спутником, очень нежно и уверенно. Так, как не было ещё никогда. Хотя, он будет рвать волосы и реветь в подушку, но никогда не признает мужчине то, что он ему симпатизирует.
Титану это не понравится.
Да и Луна такой слабый - слишком другой для него, малознакомый.
— Лу-уна, - голос Ганимеда выводит его из подсознания куда то выше, и он хватается за краешек его приспущенной с плеч куртки сильнее.
— Ой.. извини, я просто немного задумался, - он нервно хмурит, но старается улыбаться, даже если улыбка тут же пропадает с лица.
— Улыбайся чаще, ради меня.
Ганимед проводил его до комнаты, но вот Луну это заставило перестать дышать. Стало так нежно на душе, так светло, что он сам потупил всего пару секунд, а затем тут же заулыбался мужчине в ответ на его слова, как бы принимая предложение.
Должно быть, Ганимед хотел уйти - он уже развернулся, но Луна не позволил ему, что-то словно внутреннее заставило его отчаянно вцепиться мужчине в кожанную куртку пальчиками, припустив на месте. Мун склонился, опустил головку, и всё тело его кричало своими личными знаками: "прошу, спаси меня, забери меня, приюти. Сделай так, что бы мне было легче". Ганимед внимательно осматривал его глазенами, но кроме остановки движения ничего больше не выдал, уж слишком странно ему было на душе самолично.
Луна выровнялся, убедившись, что самый большой спутник стоит на месте, а вокруг них - лишь закрытые двери и больше ни души. Он задыхается, но тут же притягивает мужчину к себе ближе - что-то толкает его и он хватается за воротник, приставая на носочки и еле удерживая баланс. Почти заваливает его на себя, пока их лица не встрянут друг перед другом. Как Европе не тяжело с ним разговаривать? Он же огромный, черт возьми. Земля удерживала его при себе, гравитацией, но глядя по поверхности - он же настолько труднодосягаемый, даже хуже, чем Титан. А хуже Титана, на деле то, малютка представить ранее ничего не мог.
Целует.
Глубоко, глубоко, держит за щеки, прижимает ближе, и сам прижимается - Ганимед прихватил его за спину, позволив повиснуть, зацепиться за шею небольшими объятиями.
Это неправильно, нет. Очень неправильно, это мерзко.
Но до жути хорошо, черт возьми.
Луна чувствует, как Ганимед пытается оторваться - но не позволяет, кусает язык, хватает ближе, делает всё, лишь бы насытиться таким желанным вниманием и пониманием, которого он так давно не ощущал. Титан резко показался до жути холодным, хотя, должно быть, он был намного мягче Ганимеда. Неужели именно к нему этот зеленовласый мужчина будет таким нежным? Неужто ли он особенный? Единственный в своем роде Луна, и его любят. Такого единственного, неповторимого, желанного.
Ганимед все таки отстраняется, смотрит с чем то неуловимым, внимательным, оглядывает запыхавшееся личико мальчишки и почти улыбается, тянется ближе но что-то останавливает его: Луна тут же пропал, лишь звук захлопнувшейся двери вырвал его из реальности, заставив понять, что Муняша куда-то делся, а именно в свои личные покои: пустые и холодные, маленькие и неуютные. Ганимед был там, и не раз.
Он чувствует вину перед Европой, но ему было хорошо. Неуверенность в этом всём была ему под стать, таковую он никогда ещё не чувствовал.
Если ей можно водиться с кем попало в его отсутствие, почему ему нельзя?
Лёгкое пищание досталось с глубины души и он протопал по полу ножками пару раз от волнения, прежде чем присесть на пол, прислонившись спиной к закрытому дверному проёму.
Что-то подкосилось внутри него, чем то мягким разлилось по стенкам желудка: Муняша по-детски захихикал, совершенно необычно для самого себя - такой смех он слышал лишь от Европы, когда она очередной раз заваливались с Ганимедом к нему в кабинет.
Ганимед...
Европа...
Он ревнует, не так ли? Неужели он ревнует?
Что бы там ни было, это чувство было неправильным, даже если приятным. Он должен быть забит Титаном, это был единственный вариант. Титан любит его, а он любит Титана, верно? У них дружба, самая крепкая, хорошая, мягкая. Это всё, что было важно, но почему то он стал до жути неважным, как и Земля, на самом деле.
Почему он думает об этом, хотя именно Ганимед его раньше расстраивал.
Луна аккуратно сжимает в руке бедный шоколад, что уже расстаял от внутреннего тепла спутника поменьше. Он смотрит на обёртку, улыбается, прижимает ближе к себе. Вспоминается сразу многое, что было в голове все это время, что казалось таким несущественным, маленьким - как он сам. Убегайка вздохнул, мечтательно, замыкаясь где-то глубоко внутри.
Он сделал это, не так ли?
***
Сейчас Луна чувствовал себя как никогда уязвимым, даже сильнее, чем в начале этого всего ужаса: он слишком доступный, ощущение, словно попал в западню, словно крылья сейчас отрежут, и он окончательно будет зависить лишь от одного человека, от своего же убийцы. Он понимал, что с минуты на минуту случится что то очень плохое, но не понимал, что именно. Была слепая надежда, что все будет хорошо, ведь Земля всегда шептал ему, успокаивая "нужно лишь верить и надеяться - тогда все будет хорошо". Но это было лишь со стороны Селены, со стороны спутника Сатурна было вожделение, вырвавшееся из плена желание, назойливое, мазолистое, что так и желало видеть больше крови на своих руках.
Они оба до жути грязны.
Резко Луне стало легко, а затем очень больно. Он упал на землю следом за Титаном, что повалил его туда, брезгуя на окровавленную кровать. Титан стонал в такт Муну, что пытался перебороть головокружение и желание вырвать прямо сейчас.
Он попросту не знал, что делать.
Словно сердце продырявили насквозь, заставляя серый спутник корчиться, задыхаться в слезах, давиться от отвращения и неприятных ощущений. Всё тело пылало в неприятном тепле, надоедливом. Как будто Муняха - ведьма, его привязали к огромной палке на верхушке кучи сена и собираются спалить сотни Земных селян.
Титан был слишком жесток, Луна не помнит его таким, это слишком больно и плохо. Его тошнит от самого себя. Мир резко стал слишком прогнившим, таким, каким казался пару месяцев назад - когда его только посадили в эту дыру. Ганимед стал неважен, Каллисто в раз забылась, ничего не имело значения.
Мальчишке хотелось пропасть. Ему хотелось исчезнуть, просто не существовать, что бы любой намек на материю растворился и превратился в лунную пыль, блестящую, девственно чистую. Красивую и нежную, такую, которую ничто никогда не осквернит. Что бы никто никогда не узнал, что сейчас произошло, что бы никто даже не видел намёка о неровностях его тела, недостатках и такой болючей заполненности. Луна не сможет больше посмотреть на Титана, что уж там, даже заговорить без дрожащего горла и боли в костяшках, что нервно сжимают его кофту.
***
Стокгольмский синдром страшная штука. Каллисто говорила ему, что это было именно этим чёрствым явлением, но Луна верит, искренне надеется, что это правда была любовь, нежная, дрожащая, девственная.
Только вот Титан был слишком изощрён.
Стало тихо.
Даже слишком.
Это был сон, не так ли? Резко стало спокойно, Луна улыбнулся, из груди вырвалось что-то лёгкое и хорошее. Правда вот, если это был сон, почему на нем другая одежда? Почему он чувствует укусы на душе, почему чужие поцелуи отпечатались нервными ожогами на шее? Почему щеки щипало от засохших слез, что солью стянули кожу? Где Энцелад, что постоянно держал ему руки во время кошмаров, не давая голотить самого себя? Где Титан, что обнимает, окончательно успокаивая?
Где Титан?
Судорожные дорожки слез блестели на щеках у мальчишки, и он всхлипнул. Это был не сон. Почему Лиллит нет в самый неподходящий момент?
"Ты все ещё думаешь, что после всего этого я успокою тебя?" словно отразилось в голове неприятным эхом, голосом Темной стороны. "Ты мне противен".
Титан отдалился, потому что знал, что сделал больно - что Луна никогда его теперь не полюбит, что хуже - возненавидит, даже если не скажет ни слова никому, даже если вдруг вернётся к Земле.
Вернуться к Земле...
Боже, Луна, почему ты должен быть таким очаровательным, глупым и наивным?
Ведь он по прежнему любит его, потому что больше некого. Земля его не ждёт, а Каллисто уже давно забыла.
Он сам сделал свой выбор, когда решил не бежать с ними.
— Тебе нужно вернуться к Земле, Луна. Он тебя ждёт и ищет.
