Энциклопедия жизни

      Летнее июльское солнце тут же заслепило в глаза как только он вышел из прохладной машины такси. На улице, как оказалось, довольно душно. Влажный воздух плотно осел на коже липким слоем, неприятно, но к этому быстро привыкаешь.       Скарамучча накинул рюкзак с вещами на одно плечо, оглядываясь по сторонам. Они на пару дней приехали в родной город Альбедо — Мондштадт. Светловолосый изначально должен был ехать одному, чтобы навестить родных и провести с ними так называемый Праздник ветряных цветов, но взбрела ему мысль пригласить Скарамуччу, которому ничего не оставалось, кроме как сдаться под чужим напором и поехать вместе.       Он никогда не был в других городах, кроме Инадзумы и Ли юэ, поэтому любопытство разглядеть каждый уголок придавало сил после долгой и довольно тяжелой дороги. Несколько часов полёта на самолете в сидячем положении не самым лучшим образом сказалось на его ногах и спине. Задирает голову, втягивая носом чрезмерно влажный воздух, которым дышать крайне сложно.       Погода сегодня ясная, солнечная, какая обычно бывает в середине лета. На голубом небосводе виднеются лишь едва заметные мазки облаков, даже неспособных прикрыть лучи палящего солнца.       Брусчатка тёмных оттенков под ногами, а из небольших щелей между брусками иногда просачивался одуванчик или трава. Множество однотипных каркасных домов со светло-бежевым фасадом, красными кирпичными крышами, арочными окнами и цветочными декорациями, которые отличаются друг от друга только размером, количеством этажей, окон, конструкцией самого дома, конечно, и прочими мелкими деталями. Летающие по тёплому воздуху лепестки светлых и с оттенком голубого цветов, семена одуванчиков и интересный запах легкости, свободы.       Альбедо с влюбленной улыбкой смотрит за тем, как Скарамучча вертится на месте, осматривая всё вокруг себя. Он мягко берет соседа за руку и ведет дальше — туда, где всё готово к празднику, который любит весь город.       Фонарные столбы были украшены пышными венками из зелёных листьев и красивых белых лилий. Посередине широкого и, по идее, главного прохода с редкими ступеньками на определенном расстоянии друг от друга стояли несколько горшков с декоративными деревьями небольшого размера. За выступы крыш цеплялись цветочные гирлянды, с которых так и сыпались лепестки различных цветов, покачиваясь от потоков ветра.       Праздник ветряных цветов олицетворяет свободу, подобно ветру, что летит на все четыре стороны как ему вздумается, это время радости, веселья и любви — не важно какой, будь то родственной, романтической или платонической. Во время фестиваля на улицах довольно пусто, потому что многие засели дома с семьей, а многие оставляют цветы анемонии у основания большущей статуи Бога свободы Барбатоса.              Пока они шли в неизвестном Скарамучче направлении, к ним то и дело подходили самые разные люди. Приятные женщины средних лет и бабушки оттягивали Альбедо за щёки, щелкали по носу и приговаривали как же он похорошел, а мужички лишь похлопывали его по спине, выдавая лишь скупое «С возвращением». Сёки но Ками лишь молча удивлялся тому, что у Рэйндоттира в знакомых, похоже, весь город.       Затем по пути к ним ещё подбежал молодой человек, которого Альбедо весело поприветствовал, случайно позволив темноволосому узнать имя незнакомца «Тимей». Этот Тимей протараторил что-то про то, что праздник в самом разгаре, что очень рад приезду художника и что ему, к сожалению, нужно бежать по поручению некой Сахарозы, после чего бегло попрощался и взаправду убежал.       Когда светловолосый заметно начал сворачивать к одному из домов, Скарамучча почувствовал волнение. Они ведь с Альбедо не обсудили что вообще будет происходить, как и с кем… Боже, а как ему представляться?! Сосед, друг, одногруппник? — Слушай, ты, может, лучше зайдешь первым, а я снаружи немного побуду? — слегка нервно предложил он, выпутывая свою ладонь из чужой. — Хорошо, если ты так хочешь, — спокойно соглашается Альбедо, отворачивается и стучит два раза в виде предупреждения, после чего открывает всегда незапертую дверь. Дом тут же разразился громким радостным возгласом сразу нескольких людей, что аж через стены было слышно. — Ты так рано! — откуда-то со стороны зала выбегает пшеничная макушка с такой родной суетой в голосе. Художник мягко улыбается, с взаимной силой встречая крепкие объятия Джинн. — Будто сто лет тебя не видела, — она с интересом оглядывает студента с ног до головы, а затем, ойкнув, руками притормозила рвущихся в недостаточно широкий проход гостей, которые уже хотят затискать пришедшего. — Ты же мне писал, что приедешь с гостем, где он? — Да, конечно, — он тянется к и так приоткрытой двери, раскрывая её и открывая вид на растерянного Скарамуччу. Альбедо тянет его внутрь, еле как помещаясь вместе в узком коридоре прихожей. Набирает полную грудь воздуха и, непринужденно улыбаясь, на выдохе представляет темноволосого. — Это Скарамучча, мой парень.       В ране шумном доме повисла пауза. И Сёки но Ками машинально прячет взгляд в пол, пугаясь тишины. Ощущение, словно его сейчас прилюдно осудят выгонят и обругают. Он эту паузу даже охарактеризовать не может, ведь потерялся в своих ощущениях конкретно. Непонятно она неловкая, напряженная или шокированная… Быть может, всё вместе.       Спустя тридцать секунд он уже хотел сбивчиво высказать бредовое оправдание и позорно сбежать, но в этот же момент, когда он сделал один маленький шаг назад, помещение разразилось ещё одним веселым возгласом неровного хора.       К нему подбежала женщина с пшеничными волосами, собранными в недлинный высокий хвост, предварительно отряхнув своё бирюзово-синее платье до щиколоток с длинными пышными рукавами, золотистыми пуговицами, в ряд расположенные вниз по грудной клетке, и с завязанным на поясе белым фартуком без нагрудника, на уголке которого находится милая вышивка каких-то синих цветов. Она взяла его ладонь в свои чуть грубоватые руки, встряхнула и слегка рассеянно улыбнулась. — Я Джинн, считай, названная тётя Альбедо, приятно познакомиться, — она очень хотела выглядеть дружелюбно в глазах Скарамуччи, хоть и до сих пор не до конца отошла от столь неожиданного факта. Она не против, нет-нет, просто всё произошло слишком быстро и она не успела настроиться. — Проходите, — пригласила она чуть повысив голос, чтобы перекричать гулкий и басистый голос неизвестных темноволосому мужчин из зала.       Сёки но Ками начал заторможенно разуваться, находясь где-то в прострации. До сих пор непривычно, что гомофобии в его жизни становится всё меньше.       Здесь полно незнакомых ему людей, и это смущало. Поскольку он в гостях, то хозяйничать не имел права, поэтому он лишь плелся хвостиком за Альбедо, пытаясь привлекать как можно меньше внимания, пока тот здоровался и заводил короткие разговоры с каждым. — Джинни, ничего если я друга позвал? — слышится знакомый голос со стороны стены. Рэйндоттир оборачивается, незаметно вздыхает, но идет к…брату, с которым тоже желательно поздороваться. — Ничего-ничего, всё равно не начнем есть пока я всё до конца не приготовлю, — быстро протараторила она, убегая на кухню. — Спасибо! — прикрикивает брат, довольно хмыкая. Атмосфера-таки довольно домашняя, хотя он в Мондштадте он бывает довольно редко, и даже если рос здесь, то не назвал бы этот город домом. Краем глаза замечает движение сбоку и поворачивается. Чёрные брови слегка подлетают, а уголки губ дергаются в приятном сюрпризе. — Ну и ну, а я-то думал почему все заорали. Альбедо собственной персоной, приехал всё же, — Цитринитас раскрывает руки для приветственных объятий, как они делали в детстве, но быстро себя одернул.       Альбедо закатывает глаза и фыркает, пока промолчав и не отреагировав. Где-то весной он, с помощью Скарамуччи, у которого магическим образом остался контакт Хэйдзо, докопался до номера Дурина и решил налаживать отношения. Их разговоры до сих пор слегка натянуты и ощущаются неловкими неловкими, но они оба надеются, что когда-нибудь всё вернётся на круги своя и им будет комфортно вместе, как прежде.       Сейчас вспоминает их внезапную встречу в Ли Юэ и сразу стыд берет. Он тогда поступил очень…некрасиво и даже незаслуженно. Не понимает почему в тот раз он вообще так резко разозлился, беспричинно будто. А, нет, он разозлился, потому что совсем не хотел иметь что-либо общее с той жизнью, которая у него была до встречи с Алисой. Ну, сейчас ему значительно легче принимать хотя бы брата, вспоминая тёплые деньки, проведенные вместе. — И тебе привет, — отвечает светловолосый, чуть хмурясь. Неловко. — Как доехал? — на авось спрашивает брат, пытаясь найти тему для разговора, чтобы не молчать. И очень искусно игнорирует существование темноволосого рядом.       Сёки но Ками мнется позади без умолку болтающего Альбедо, чувствуя себя немного лишним. Да, ему никто не запрещает тоже вставить своё слово, поддержать диалог, но не хотелось портить момент между воссоединившимся братьями. Недолго думая, он решает уйти куда-нибудь, чтобы занять себя чем-то.       Огибает середину зала, где стоит широкий деревянный стол, за которым сидят неизвестные ему мужики и одна улыбчивая женщина, осматривается в доме. Про себя может лишь надеяться, что хозяева не обозлятся на него за любопытство к интерьеру. Достаточно много дубовой мебели, все лампочки источают только тёплый оттенок света, твердоватый ковер под ногами ощущается слегка непривычно, фоновый шум от нескольких людей в доме, а в воздухе витает какая-то духота и отчетливый запах готовящейся еды. Многие комнаты закрыты, а заходить в них он не горит желанием.       Случайно забредает в кухню, словив Джинн за резкой моркови. Она даже не обращает на него внимания, пока Скарамучча едва не падает. Кухня маленькая, едва выветривается, поэтому тут особенно душно и особенно пахнет самой разной едой, что кружит голову, и это всё вкупе с сильной жарой на улице. — Джинн, вы в порядке? — осторожно интересуется он, опираясь плечом о дверной косяк. Тут же задумывается, не звучало ли это как-то невежливо…       Светловолосая чуть испуганно ойкает, резко поднимая голову и смотря на зашедшего несколько рассеянно. — Да, конечно, с чего ты взял что я могу быть не в порядке? — заторможенно улыбается она, слегка теряясь от такого вопроса. — Просто тут духота неимоверная, может стоит открыть окно? А то так можно и сознание потерять, — с ноткой беспокойства советует студент, вспоминая свой недавний опыт.       Где-то неделю или две назад было очень-очень жарко, эта погода несвойственна климату Ли Юэ, поэтому многие жители растерялись. Он со спокойной и незнающей душой спал, по привычке завернувшись шаурмой в зимнее одеяло, поэтому проснулся весь потный, с сухим горлом, тяжелой головой и забитым носом. Почти не мог дышать, даже с открытым окном, а капель для носа не было, поэтому свалился без сознания посреди зала, чем напугал Альбедо. Кислород — важная вещь, ребята… — Да ничего, я привыкла. Тем более, если открыть окно, то в квартиру залетят одуванчики и цветы, а убирать их потом не очень хочется, — посмеивается названная тётя, перекладывая нарезанную на круглые дольки морковь в отдельную тарелку. — А ты чего тут? Где Альбедо? — Осматривался, вот, а Бедо с братом заболтался, — ведет плечом темноволосый, выдыхая. — С братом… А чего вместе не разговариваете? — Не хочу отвлекать, они и так еле-еле взаимоотношения налаживают. Ладно, я пойду, не буду мешать и вам. Удачи, уверен, получилось очень вкусно, — говорит напоследок и уходит. Весь дом он уже обошел, не считая комнат, поэтому направляется обратно к двум братьям от нечего делать. — О, я уже хотел за тобой идти, — Альбедо с радостной улыбкой оборачивается, стоя плечом к плечу Дурина. — К… — И меня даже не встречают? Ай-яй-яй, какое гостеприимство, — слышится саркастичное замечание из-за спины Скарамуччи. Тот даже не успевает обернуться, как об него облокачивается непонятный молодой человек, закинув руку через его плечо. — Ты, должно быть, тот самый прославленный братец Дурина? Ой, знал бы ты как он мне на мозги капал, когда вы трогательно воссоединились после долгой разлуки, — в голосе слышится насмешка и непонятно над кем. Сёки но Ками хочет скинуть с себя тушу, но терпит, лишь поднимая недовольный взгляд на незнакомца. Его встретила акулья улыбка и жуткие, пронзительные, краснющие глаза, взор которых направлен точно на Скарамуччу, кто аж стушевался. — А вы похожи, сразу видно, братья. А, Рин? — тот обращается к Цитринитасу, как бы спрашивая его мнение.       Скарамучча также переводит взгляд к их сторону и встречается с крайне недовольными глазами Альбедо, смотрящими, к счастью, на незнакомца. — Это не мой брат, — совершенно спокойно поясняет Дурин, скрестив руки на груди.       Молодой человек на несколько секунд замолк, глупо моргая. Затем перевел взгляд обратно на хмурого и насупившегося темноволосого. — Тогда кто этот милый мальчик с кукольным личиком? — продолжает шутить он, нарочито выдавленным тоном выражая актерское умиление. — Мой парень, — флегматично отвечает Рэйндоттир, выгнув бровь.       Тот издал какой-то невнятный звук, с застывшей акульей улыбкой бегая глазами с художника на Скарамуччу на протяжении пары секунд. После чего резко отстраняется, вскидывая руки в примирительном жесте. — Пардоньте, — он неловко посмеивается, пытаясь сгладить углы, пока светловолосый пилит его многообещающим взглядом.       Дурин меняется с Сёки но Ками местами, чтобы встать рядом со своим другом и, прокашлявшись, торжественно указать руками на очередного улыбашку, словно тот какой-то экспонат в музее или новое открытие человечества. — Начнём сначала. Это Зандик, мой друг, — монотонно представил брюнет приятеля, но решил не упускать возможности подколоть его, даже если тот уже произвел не самое лучшее впечатление на брата и его парня. — Мы с ним очень романтично познакомились в тюрьме. Тогда его величали «Дотторе», а сидел он за незаконную продажу и изъятие органов, а также за подпольный операционный зал для этого. Мило, правда? — невинно улыбается он, рассказывая это так, будто говорит не о преступлениях, а о чём-то из серии «мир, дружба, жвачка». — Прошу учесть, что люди органы отдавали добровольно, я их ни к чему не принуждал, — хмуро буркнул Зандик, обиженно надув губы. — Прекращай меня выставлять таким уж злодеем. — Ой, да, ты же у нас сейчас прям ангелочек, — небрежно махнул ладонью Цитринитас. — Никогда не перестану удивляться твоим знакомым, — убито комментирует Альбедо, прячась за Скарамуччей. — То с Хэйдзо тоже в тюрьме познакомились, то с этим… — Дурин что-то отвечает, мол «Хэйдзо не сидел, а наоборот сажал!».       Если так посмотреть, Дотторе вполне сходит на безумного врача. Короткие кудрявые волосы аквамаринового цвета, жуткая акулья улыбка до ушей, выделяющиеся на фоне бледной кожи алые глаза. Странная и длинная, свисающая с мочки сережка в виде худого шприца с непонятной ярко-голубой жидкостью внутри. Белая майка, поверх которой надета свободная тёмно-синяя рубашка, да легкие серые джинсы показывают его повседневность, будто он обычный среднестатистический человек, а не бывший преступник. Хотя…если он наденет докторский халат и возьмет в руки что-то острое, то, может быть, не такой уж и бывший. — Тебе бы поучиться не распускать руки, — поучительно тянет Дурин, грозя Зандику пальцем, как малому ребенку. Тот лишь весело хмыкает, берет друга под локоть и отводит куда-то. — А в тюрьме мои руки не раз тебе помогали. Ах, права была мама, когда говорила: «Не делай добра, не получишь зла», — драматично приговаривает голубоволосый.       Скарамучча не может избавиться от чувства, что он здесь явно лишний. Он смотрит в свою пока пустующую тарелку, почти не слыша хора различных голосов, хоть они и раздаются под самым ухом. В этом и проблема. Все разговаривают веселятся так, будто знают друг друга целую вечность. Так и есть, в принципе. Но тот же Дотторе смог втянуться, вёл себя, как влитой, пусть даже они и находятся в практически одинаковых положениях.       Он понимает, что на самом деле проблема, наверное, только в нём. Он не пытается заговорить, потому что когда попытался ответить на будничный вопрос Альбедо его нагло перебили, теперь и желание как-то поубавилось. Ещё шума столько, что голова гудит. Он не привык к такому скоплению людей в одном месте, и как он только выживал на вечеринках, где музыка и люди были в два раза громче? Стареет.       Сёки но Ками благодарен Рэйндоттиру за то, что тот хотя бы пытается обращаться к нему сквозь весь балаган и пытается привлечь также внимание других к его скованной персоне. Но вместе с благодарностью он совсем немного ощущает стыд за «сдерживание» Альбедо от «свободных» разговоров, хотя понимает, что у светловолосого своя голова на плечах и это исключительно его выбор. Да уж, была у них однажды беседа на этот счет, художник тогда хорошенько выедал его мозг ложечкой и смог донести, что Скарамучча просто не может быть постоянно виноватым за чужой поступок или выбор, и что чувствовать стыд за себя почти всегда — ненормально, что лучше от этой привычки избавляться.       Он пытается избавляться, но выходит как-то само… — Ой, рыбьи-головешки, голова моя пустая! Я ж совсем про тебя-то и забыл, — вдруг гулко доносится совсем рядом и темноволосый поднимает взгляд, растерянно отмечая, что на него поглядывают почти все за столом. — Ты чего как не родной? А-а, стесняешься небось! Ну-ну, мы не кусаемся, вот, ешь, — он изумленно смотрит, как пока безымянный и довольно веселый мужичок накладывает ему всего понемногу. — Джинн, ты же нас представила? Никак вспомнить не могу! — Ох, нет, похоже, не представила… Совсем из головы вылетело, ты уж прости, — светловолосая нахмурилась от своей провинности и с виной посмотрела на молчащего, как партизан, Скарамуччу. — Ну что поделаешь, — жмет плечами дядька и с ободряющей улыбкой глядит на ничего не понимающего Сёки но Ками. Привстает с места и подходит к месту, за которым сидит Джинн. — Это, вот, сестричка младшая моя, — по-родному похлопывает по пшеничной макушке, на что Джинн совсем не реагирует, мол, ей не привыкать. — Это Лизонька, близкий друг семьи, — подходит к сидящей рядом женщине, которая лениво и с расслабленной улыбкой помахала темноволосому ладонью. — С Дурином и Зандиком ты наверняка знаком уже, — обходит их стороной. — Это Сайрус, не кровный брат мой, верный товарищ. А это Драфф, — он приобнял двух мужичков за плечи, веселых, как и он сам. — А меня самого звать Варкой, для тебя Дядя Варка. — Приятно познакомиться? — несколько нерешительно проговорил Скарамучча, до сих пор находясь где-то в прострации от обилия информации и забавного составления речи. Помещение разразилось энергичным воскликом мужчин и стол вновь заполнился разговорами. — Ты его извини, если слишком сбил с толку. Дядя всегда такой шумный, когда дело касается членов семьи, — сидящий за соседним стулом Альбедо пододвигается, шёпотом поясняя чужое поведение со слегка неловкой улыбкой. — Всё в порядке, просто у вас семья такая…большая, — и чудная, добавил бы он наедине, а Альбедо бы непременно согласился, но без обид им. Родственников и близких светловолосый любит, хоть они и все немного…эксцентричные люди, многогранные. — Ух ты ж ёжики, а где малышка Кли? — с удивленно-возмущенным вздохом вопрошал Варка, крутясь по сторонам, что выглядело очень комично, потому что он достаточно массивный, бородатый и суровый с виду мужик. — Она спит, очень крепко, — отвечает Джинн спокойно, отвлекшись от разговора с Лизой. — А чего ж мы её есть не позвали? Она была бы рада Альбедо увидеть! — Не стоит, дядь, пусть ребенок поспит, а то, наверное, когда услышала о моём приезде, то не спала прошлую ночь, — вразумляет Рэйндоттир, покачивая головой. Поддается из неоткуда взявшемуся желанию и под столом переплетает их со Скарамуччей пальцы, невзначай улыбаясь и продолжая вести диалоги с другими.       …Вспомнишь солнышко — вот и лучик. Спустя примерно полчаса в зал ворвалась растрепанная катастрофа в виде сверхэнергичного ребенка. Кли. Она сперва чуть не задушила Альбедо в объятиях, затем пропылесосила весь стол, терроризировала дядю Варку, построила щенячьи глазки Джинн и утащила того же Альбедо на диван, доставая его с вопросами о его жизни в Ли Юэ.       Затем Рэйндоттира спасла Лиза, отводя его в сторону под предлогом помощи на кухне, а малышка Кли начала бегать по всему дому, наблюдая за людьми. Наконец она обнаружила сидящего поодаль от других Скарамуччу, беспрерывно смотрящим за обстановкой вокруг. — А ты кто? — спросила она вдруг, смотря на него снизу-вверх из-за вполне ощутимой разницы в росте.       Сёки но Ками вздрогнул от неожиданности, потому что не заметил как она здесь оказалась. Слегка потерялся из-за внезапного вопроса, на который он понятия не имеет как отвечать… Ну, он человек, это первое, а второе — ему точно можно представляться парнем Альбедо перед ребенком? А тем более, перед младшей сестрой самого Альбедо. — Скарамучча, — ни туда, ни сюда. Ловко увильнул от вопроса так, что любопытство дитя будет удовлетворено. Он с победоносной ухмылкой глянул на затихшую Кли, разглядывающую его во все глаза. — Приятно познакомиться, — улыбнулась она. Видно, этого ответа ей хватило с головой. — Почему ты сидишь один? — вновь проснувшийся детский интерес всплыл в прямолинейном вопросе. — … — Сёки но Ками на пару секунд задумчиво замолк. «Потому что твой брат занят общением с другими, а я не хочу мешать»? Нет, не надо обременять этим ребенка, небось впечатлительная ещё. — Просто хочется. А ты чего ко мне подошла? — Мне скучно, — буркнула Кли, насупив нос. — Взрослые не перестают разговаривать друг с другом, а меня почти не замечают! — обиженно дуется она, скрестив ручки на груди. — Хочешь…я с тобой поиграю? — это было сказано неуверенно, произнесенное от балды и мимолетной жалости к ребенку, который один из немногих маленьких, кто не боялся Скарамуччу за вечно недовольное лицо.       Со стороны Кли послышался протяжный изумленный вдох. Почему-то нутро ему подсказывало, что вот-вот наступит катастрофа. Она несколько секунд неотрывно пилила в его лице дыру, после чего подскочила на месте, как ошпаренная, радостно запищала, запрыгала, схватила за руку, на удивление, крепкой хваткой для детской руки, и утащила в одну из комнат. Прямо утащила: Сёки но Ками едва ли не по полу катился, с трудом поспевая за девочкой.       Она усадила его посреди детской комнаты на пол, на мягкий шерстяной ковер. — О, может парихмахерская? Или… — перечисляет различные идеи игр с ролями, а Скарамучче остается только сесть поудобнее: поджать под себя скрещенные ноги, и слушать. — Нет, всё-таки хочу парихмахерскую! Что будем делать? — Что угодно, только не стриги, — послушно поворачивается к девочке спиной, чтобы ей было удобнее, и прикрывает глаза, когда чувствует как небольшие пальчики перебирают тёмные пряди.       Вспомнилось ему, что как-то раз Альбедо рассказывал ему историю его фирменной небрежной прически: Кли тоже хотела поиграть в парихмахерскую, но он забыл уточнить, что стричь лучше не надо, и прошляпил момент когда прилицевые и другие верхние прядки были укорочены во много раз, выглядя, подобно обрубкам. Затем, когда девочка уснула, он наведался в настоящую парихмахерскую, чтобы они подправили ему гнездо на голове. Вышло очень даже хорошо, укороченные пряди успешно завивались к концам, что придавало изюминки к скучному образу, также создавая объём на голове за счёт некоторого количества небольших слоёв. Выглядело намного лучше скудного и прямого каре. — Тогда косички! — слышит к звонком голосе улыбку и энтузиазм, отчего невольно сравнивает её с Альбедо. Правду говорят, что братья и сестры друг на друга похожи. Собственные уголки губ дернулись в нежной улыбке, наконец он почувствовал спокойствие, слыша людской шум уже более приглушенно, ведь он за дверью комнаты. — А какой твой любимый цвет? — … — и почему, казалось бы, банальные и даже детские вопросы заставляют его так сильно задумываться? Он перебирает в памяти всю палитру, но не может сказать, что какой-либо из них является особенным. — У меня его нет. А твой? — Мне все цвета нравятся! — хихикнув, ответила Кли, заплетая небольшую косичку сбоку. — О, а ты хотел бы завести питомца? Какого? Или он у тебя уже есть? — нетерпеливо задала новый вопросы она. Непонятно даже откуда она их берет. — Хотел бы…кошку, — с теплотой в сердце вспоминает, как они с Альбедо стабильно каждый вечер подкармливают Шни и Сапфира. На время их отъезда этим должен заниматься Сяо, который, чтобы не ходить туда-сюда, просто приютил котят в их с Аяксом квартире. Морковка, кстати, был совсем не против и даже, напротив, рвался их затащить к себе, затискать. Как маленький, ей богу.       А вот Скарамучча только сейчас удивляется тому, что Сяо и Аякс до сих пор живут вместе. Разве Сяо не должен был там…к родственникам поехать на время летних каникул? Или рыжий чего позволил тому проводить каникулы у него в квартире? Хотя, чья бы корова мычала…если вспомнить как категорично раньше Альбедо относился к «временному» переезду к темноволосому, то вообще удивительно, что у них всё так завертелось.       Не привыкшая к ровной осанке спина уже начала ныть, поэтому он попросил Кли ненадолго прерваться, наконец ссутулился, поставил локоть на колено и подпер кулаком щеку. Сидеть креветкой легче и удобнее.       Как они с Альбедо вообще пришли к такому?… Этот курс пролетел, на удивление, быстро и незаметно. Это время было…приятным.       Кли тихо мычала какую-то засевшую у неё в голове песенку, доделывая вторую косичку. Стало уютно. Впервые он не чувствует неловкости рядом с ребенком. — Вот, смотри, как красиво получилось, — девочка энергично поднялась с места, не обращая внимания на затекшие колени, подбежала и достала откуда-то небольшое зеркальце.       Скарамучча осторожно берет его в руки и смотрит на себя как-то по-другому. Он видит живой блеск в собственных глазах, хотя ничего не имитировал. Он видит не до омерзительного пустое лицо, а просто спокойную физиономию. Он ловит себя на том, что в голове не пронеслось ни одной мысли о сходстве с матерью. Он улыбается краешками губ отсутствию негативного настроя, переводя внимание на прическу. Сбоку находятся две небольшие и аккуратные косички, закрепленные яркими розовыми резинками.       Непроизвольно вспоминает как раньше, ещё задолго до появления Альбедо в его жизни, в его мозгу крепким гвоздем была вбита мысль о том, какой же он ужасный. Как голова была целиком и полностью пропитана ненавистью к себе, а на языке так и вертелись все те оскорбления, которые он когда-то слышал от матери. И сейчас, когда он наконец начинает думать, что не такой уж и плохой человек, то сложно поверить, что когда-то доводил себя до физического и морального истощения, «наказывал» себя за существование. Он вряд ли когда-нибудь сможет простить эту женщину, которую приходилось звать матерью.       Сейчас же, эти воспоминания вызывают тоску, а также небольшую гордость за себя, что смог понемногу выбираться из того состояния. Ноготь царапнул по подушечке пальца, чтобы прийти в себя. — Мне идёт? — спрашивает у Кли её профессиональное мнение, отдавая зеркало обратно. — Да! — утвердительно кивает та и в этот же момент дверь в комнату открывается. — О, вот ты где, — за дверью оказывается Альбедо, который мило улыбнулся, когда в его колени врезалась Кли. Он провел ладонью по непослушным волосам девочки, то и дело возвращая взгляд к встающему с пола Скарамучче. — Вижу, у вас всё в порядке, а я успел запереживать, потому что ты же, вроде, детей не жалуешь? — конец фразы был сказан немного нерешительно, поскольку художник не был уверен в такой формулировке. Помнит лишь то, что Сёки но Ками упоминал, что дети его боятся, не иначе. — Не люблю только плохих детей, — подходит к ним поближе, слегка слабо улыбается, глядя на зависшую Кли. — Да, а Кли хорошая! — она радостно запрыгала на месте из-за того, что Скарамучча её любит, потому что она хороший ребенок, в отличие от некоторых. — Так, Кли, у меня для тебя задание, — с напускной серьезностью приспустился Рэйндоттир на согнутых коленях. — Беги в зал и проследи, чтобы всем желающим достался десерт, а мы скоро подойдем, поняла? — он похлопал её по плечу, а она забавно отдала честь, салютуя рукой от виска, и по просьбе скрылась за дверью. — Очень милые косички, тебе к лицу, — нежно улыбается, проводя тыльной стороной ладони по бледноватой щеке. Несмотря на то, что он сделал комплимент прическе, безотрывно смотрел лишь в любимые глаза.       Скарамучча молча подставляется под прикосновения. Он никак не привыкнет, что этот полный ласки взгляд, похоже, предназначен ему. По привычке хочется обернуться, увидеть за своей спиной какую-нибудь красивую девушку, с которой Альбедо глаз не сводит, но никак не собственное отражение. — А какой десерт? — спрашивает, никак не отвечая на комплимент, потому что смущает до жути. — Пирог с вишней внутри, — художник издает звук «муа», делая руками утвердительное действие. — И посыпанный сахарной пудрой? — стирает сахарный песок с чужого уголка губ, размазывая между пальцами. — Звучит вкусно, пошли. — А потом хочешь прогуляться? — предлагает Рэйндоттир, неспешно идя сквозь дверной проем вместе со Скарамуччей. — Да, конечно, — легко соглашается, потому что как раз хотел осмотреть город получше.       Светловолосый кратко чмокает в губы соседа и они проходят к столу, где их поприветствовали радостным возгласом и рьяным желанием наложить кусочек пирога в тарелку.       Улицы по-прежнему пустовали и ощущение мёртвого города перебивалось периодически проходящими мимо старушками и скучно стоящими в теньке продавцами без единого покупателя. Непривычная тишина прерывалась лишь шелестом листьев, дуновением тёплого ветра, почти бесшумным падением лепестков цветов на землю и совсем глухими голосами множества людей, сидящих в своих домах в коллективе самых родных людей.       Духота на улице мигом облепила открытые участки кожи, вызывая навязчивое желание что-то почесать или помахать на себя чем-нибудь, чтобы найти удовлетворение в прохладном ветерке.       Съев по одному ломтику вишнёвого пирога, они предупредили, что идут на улицу, чтобы показать Скарамучче все ландшафты Мондштадта. Джинн предложила ещё кусочек пирога на дорожку, Дурин лишь молча помахал рукой, переговариваясь с Дотторе, дядя Варка зачем-то пожелал им удачи, а Кли сперва расстроилась, но взбодрилась и воодушевилась, получив очередную шуточную миссию от Альбедо.       Величаемый жителями город свободы оправдывал своё имя. Салатовые луга с разноцветными вкраплениями скромных цветочков, огромные просторы светло-голубого небосвода, который, казалось, стелился до бесконечности горизонта. Величественный, огромный и могущественный на вид дуб вдалеке, чьи густые кроны покрывали дырявой тенью фисташковую траву на несколько метров.        Выложенная серыми крупными брусками стена, также украшенная пышными кустами с дарами Флоры, за которой кроется длинная и широкая лестница, ведущая прямиком к окружной площади, в чьём центре располагается высокая статуя архонта. Возвышающаяся ввысь бетонная скульптура в виде человека с утонченными расправленными крыльями и вытянутыми вперёд сложенными ладонями, будто просит милостыню, одетого в свободные одеяния, напоминающие хитон, свисающие с локтя одной руки и плывущими вдоль всего тела, на голове покоился легкий капюшон, глаза были закрыты, а у шеи висел не очень большой амулет чуть округлой формы. У подножья памятника был круглый канал, где замерла полупрозрачная вода, которая еле заметно покачивала сложенные в ней цветы из-за порывов ветра.       За скульптурой местного Бога находился не менее величественны собор с красивой остроконечной вышкой.       Скарамучча сравнивает местность здесь с Инадзумой и понимает, что всё очень отличается — это завораживает. Если здесь атмосфера прямо пропитана насквозь легкостью, свободой и умиротворением, ощущением, что можно вдохнуть полной грудью и вспорхнуть в воздух маленькой птицей, с высоты оглядывая все бескрайние луга, дорожки и деревья; то в столице, где он родился, вечно стояла атмосфера напряженности. Будто что-то невысказанное электрическим током застряло в воздухе, перекрывая доступ к кислороду, оставляя жителей задыхаться в своих мыслях, ведь было принято лицемерить.       В Инадзуме всегда было пасмурно, солнце выходило крайне редко, а если и выходило, то люди всё равно прятались за зонтиками, чтобы оставить у своей кожи бледный оттенок, ведь такая кожа — признак аристократии и главный стандарт красоты. Детский смех слышался только на редких площадках и в садиках, школы были по-мрачному тихи, как и офисные здания вокруг. Сколько он себя помнит, ни разу не видел на улице улыбающегося взрослого, все казались слишком серьезными для этого, слишком сосредоточенными на работе. Подростки были жестоки из-за нехватки родительского внимания, дети всё быстрее теряли любопытный огонёк в своих глазах, со временем становясь частью серой массы.       Если так посмотреть, он, пожалуй, всегда подходил под общество, ведь никак не воспроизводил эмоций, как и взрослые, поскольку попросту не мог, но его всё равно не принимали. В школе учителя ценили прилежных учеников с красноречием, а те же ученики ценили жизнерадостных и энергичных персон, как Хэйдзо, например. Но даже при том факте, что он улыбался, имел несколько поклонников, пытался выглядеть дружелюбным, по ощущениям, даже так не вписывался в общую картину. Наверное, убедительность притягивает людей больше, а то он же в то время вёл себя несколько неуверенно.       Сколько себя не прячь, какие-то люди всё равно почувствуют разницу, между по-настоящему добрым, отзывчивым человеком и тем, кто лишь носит маску, чтобы получить признание. Чтобы получить любовь.       Он огибает лавочку с сидящей на ней странной женщиной, у которой повязка на глазах, и подходит к ограждению. Опирается на него локтями, смотря вниз и вдаль. Только сейчас замечает две мельницы, почему-то находящиеся по разным сторонам прямо в городе, а не где-нибудь в поле.       Видит, что Альбедо встает рядом и улыбается мельком, когда тепло приятным трепетом полилось по венам. Проскальзывает осознание, что холод его не мучал уже очень давно — от этого становилось спокойнее.       Словно ледяные, очень толстые стены, которые он строил на протяжении всей своей жизни, обрушились всего за несколько месяцев, благодаря Альбедо. Они пропали и дышать стало легче, будто скопленное на протяжении долго времени напряжение наконец отпустило его. В кои-то веки можно было расслабиться и пустить всё на самотек, отдаваясь приятному самозабвению из чувств, кружащих голову и заставляющих сердце биться быстрее.       Чувствует прикосновение к своей руке, поворачивает голову и видит, что Альбедо развернулся к нему всем телом, с таяющей улыбкой смотря ему в глаза. Скарамучча отзеркалил чужое положение, слегка склоняя голову в немом вопросе.       Рэйндоттир делает один шаг ближе, взяв две бледноватые ладони в свои. Прекрасно ощущает волнительный трепет в груди, сглатывает комок к горле.        — Я люблю тебя, — слова даются одновременно сложно и легко. Тяжело было переступить через невидимую, но, оказывается, хрупкую стену. А легко было на душе после того, как Альбедо нарушил негласное правило не говорить эти слова. За этот год никто из них не говорил такого друг другу, всю свою симпатию выражали через действия, но никак не через слова. Все столь приятные чувства копились в сердце, заставляя разум разрываться от желания произнести такие заветные слова, значащие для светловолосого там много.       Он не сдерживается из-за нахлынувших волной эмоций и обнимает Сёки но Ками, сцепив руки где-то за чужой спиной, а подбородок уложив на плечо. Хочет разрыдаться прямо здесь и сейчас, потому что чувствует себя слишком счастливым. Знает, что ещё даже не услышал взаимного признания, но и без слов знает, что Скарамучча тоже любит.       Темноволосый в то время опешил. Он вскинул руки в воздух, когда Альбедо накинулся на него с крепкими объятиями, а затем так и застыл. Боже… Кто же знал, что такие, казалось бы, обычные слова, которые даже некоторые друзья говорят друг другу, будут греть душу настолько сильно, что аж позорный румянец прилип к щекам и кончикам ушей. Быстро моргает, смахивая из неоткуда взявшиеся слезинки, после чего так же прижимается к Рэйндоттиру, не сдерживая радостной улыбки, от которой уже начинают болеть не привыкшие щёки. Ощущает себя так глупо, потому что, наверное, это ненормально иметь такое быстрое сердцебиение от каких-то слов. Всего-то признание в любви…       Да, понимает, что уже давно стоило бы осознать этот факт, что Альбедо его любит, судя по действиям, взглядам, комплиментам… Просто привыкшее к пессимизму подсознание отказывалось принимать очевидное, а теперь, услышав точное словесное подтверждение, хотелось визжать, как ребенок.       Может быть и да, он со стороны и впрямь выглядит глупо с влажными глазами и улыбкой до ушей, но он, чёрт возьми, счастлив! Вдруг вспоминает, как от скуки смотрел всякие мелодрамы, где в конце главный герой всегда делал предложение своей возлюбленной и она была на седьмом небе от счастья, сразу начинала плакать и бросалась в объятия, постоянно повторяя надоедливое «Да-да-да! Я согласна!». Скарамучча тогда чувствовал некое раздражение, считая, что реакция слишком преувеличена и что в реальности всё не так, а сейчас сам еле сдерживает влюбленный писк.       Отрывает голову Альбедо от своего плеча, заглядывает в такие же влажные, как и у него самого, полные нежности глаза и думает, какие же они похожие друг на друга влюбленные придурки. Прислоняет свой лоб ко лбу художника и шепчет слова, которые даются ему с небольшим трудом. Почему-то было страшно их говорить, но сейчас хотелось этот страх послать куда подальше и наслаждаться жизнью, и именно поэтому переступает через себя: — Я тоже люблю тебя, — чувствует, как ещё один груз свалился с души и сердца, дав полную свободу закрытым на замок чувствам. Он по-детски хихикает и мягко прижимается своими губами к чужим.