Энциклопедия жизни

      Утро вышло немного суматошным. Ну, у Альбедо, по крайней мере. Скарамучча-то с радостью проспал до обеда, и благодарен соседу за то, что не разбудил. Темноволосого также встретил скромный завтрак в виде блинов со сметаной, за что он тоже молча говорит спасибо, потому что после длительного сна голова совершенно не соображает и готовить что-либо не хотелось.       Он заметил странное выражение лица у художника, — смесь нетерпения, какого-то оттенка нервозности и детского воодушевления, — посему не удержался спросить что же такого случилось. Как оказалось, сейчас уже идет пятнадцатый день китайского Нового Года, а это означает, что сегодня Праздник фонарей. И ещё это значит, что зимние каникулы, к сожалению, кончаются и послезавтра им уже на учёбу. Прощай сон до обеда. — Ты чего строчишь мне так рано? — Альбедо, похоже, включил громкую связь, поэтому Скарамучча невольно подслушивает чужой разговор. Сяо звучит до ужаса забавно, когда сонный. — Сейчас два часа дня, — поправляет друга светловолосый с широкой улыбкой. Слишком волнительно. Видя все эти разноцветные декорации на улице днём или утром и так сердце замирает, а что же будет поздним вечером, прямо на празднике… — Я хотел спросить насчет Праздника фонарей, ты идёшь со мной и Скарой? — Вот именно… Сейчас только два часа дня, а праздник начинается практически ночью, поэтому рано, — обиженный тем, что его мирный сон потревожили, бурчит Цзиньпэн. — Иду, но без Аякса. Он сегодня весь день пропадает где-то. С семьей, наверное.       Далее Альбедо начал безжалостно выпытывать из бедного архитектора все детали праздника по типу: Во сколько, как проходит, что нужно с собой брать, куда, как одеваться. Скарамучча про себя умиляется такому энергичному настрою, сам будучи не очень воодушевлен их ночным походом. Лишь бы сегодня погода хорошая была. Там ещё, наверное, людей будет — не дыхнуть, не пёрнуть…       Быстро заканчивает с блинами и встает со стула, желая понежиться в тёплой постели ещё немного. Идет в комнату и едва не подпрыгивает от легкого испуга, завидев новый предмет в комнате. Никак не привыкнет, хотя эта штука стоит у него уже парочку дней так точно. Мольберт с картиной, которую Альбедо нарисовал и показал на конкурсе, проходившем несколько дней назад.       Ровная, матовая кожа с тёплым подтоном и розоватым оттенком. Еле заметный румянец на кончике ровного носа и на скулах для мелких деталей. Бледно-сиреневые глаза с маленькой чёрной точкой-зрачком и фирменной красной подводкой под нижним веком. Слегка сведенные к переносице брови. Тёмно-фиолетовые, небрежно уложенные волосы, на которые слева падает приглушенный свет. Фигура стоит вполоборота, поворачивая голову ровно так, чтобы хорошо «видеть» зрителей картины. Оголенные плечи. Это можно считать портретом.       Человека по углам окружают очень красивые и даже сказочные, самые разные цветы. Бархатные, пышные пионы, пыльно-розовые камелии, амариллисы цвета персиков, и пара красно-коричневых хризантем с поникшей пепельно-розовой сиренью на тёмной макушке, чуть съехавшая набок. И ещё одна деталь, очень выделяющаяся на фоне тёплых оттенков различных цветков — пучок сиреневых с холодным оттенком, как его глаза, незабудок, которые парень держит к костлявых пальцах, почти целиком покрытых в тонких и ярких алых лепестках, плотно облепляющих фаланги. Подобно пластырям.       Сказать честно, Скарамучча в тот раз сперва совершенно ничего не понял. В сердце трепетало одно лишь восхищение работой соседа — всё так гармонично нарисовано, так красиво, так…идеально и продуманно. Сразу видно, душу вложил.       А когда услышал проскользнувшее между строк «…рисовать тебя было одно удовольствие…» мир словно остановился. Он тогда приостановил речь Альбедо, озадаченно переспросив.       Сёки но Ками в тот день был очень растерян от ответа. Взгляд то и дело возвращался к стоящей неподалеку картине. Он не мог поверить, что не узнал себя на холсте. Нет, точнее, не мог поверить, что на холсте изображен он. Ощущение такое, как будто в эту картину вложили то, чего передать словами просто невозможно.       Впервые работа, просчитанная до каждого мазка кистью, не вызывала отвращения. Один лишь восторг и неверие, что ему была отдана честь побывать на бумаге у такого умелого художника.       Темноволосый и до сих пор не может увидеть себя в человеке, изображенном на картине. В своих глазах он всегда какой-то…странный, полумёртвый, бледный труп с синяками под глазами, которого можно изображать только в тёмных и холодных тонах. Если Альбедо видит его таким, как на картине, то у Скарамуччи нет слов. Это ж насколько плотными должны быть стёкла на «розовых очках» у Рэйндоттира?       Но даже так, сердце нещадно начинает биться быстрее, а на губах неосознанно расползалась слабая улыбка, стоит только подумать как усердно сосед трудился всё это время. Стоит только подумать, что Альбедо целенаправленно, обдуманно и осознанно, а не как-нибудь методом тыка, решил рисовать именно его.       Альбедо заставляет чувствовать. Чувствовать столько всего разностороннего, что это немного пугает. Скарамучча прожил практически всю свою жизнь, ощущая одну лишь гудящую пустоту в груди, конечно ему страшно чувствовать что-либо помимо неё. Точнее, страшно не ему, а тараканам в голове, которые бьют тревогу и говорят ему скорее уходить от раздражителя, то есть от Альбедо.       Сам Сёки но Ками едва ли осознает многое, касаемо себя — не замечает, что тяжесть в теле не проявляется уже давненько, что мысли самобичевания навещают его всё реже, что дышать стало легче, что наконец начал походить на нормального человека: улыбаться, хоть и слабо и неосознанно, смотреть на соседа с взаимной нежностью. Ничего из этого не замечает и не начнет замечать, пока кто-то на это не укажет. Но Рэйндоттир молчит, про себя ликуя от радости и любви к темноволосому.                     Из-за долгой игры в гляделки с картиной без задних мыслей вдруг очнулся тактильный голод. С Альбедо без частых прикосновений он не может, очень уж хочется почувствовать на себе человеческое тепло. Забавно вышло, но он об этом даже не просил, не смел — это сосед, догадливый, увидел, что Скарамучча ластится к ладони, стоит легонько провести ей по волосам.       Сёки но Ками отрывает взгляд от чужой работы, любопытно выглядывая из-за двери. Альбедо продолжает мучать Сяо по звонку, беспрерывно ходя из стороны в сторону. Надо архитектора спасать.       Выходит из комнаты грацией кошки, уже слышит увлеченный монолог светловолосого о том, как сильно он взволнован от предстоящего грандиозного праздника, и поддакивающие полусонные ворчания Цзиньпэна. — Альбедо, не думаешь, что лучше поумерить свой пыл? Я даже с телефона слышу как ты топаешь туда-сюда, Скарамучча небось в шоке, — слова Сяо действительно заставили художника замедлить шаг и задуматься. И впрямь, у него будто шило в одном месте. — Не беспокойся, я уже привык, — легко выхватывает телефон из ослабленной хватки, воспользовавшись заминкой Рэйндоттира. — А ты ворчишь, как старый дед, Сяо. Не мешай ребенку радоваться, — скользит многозначным взглядом по изумленно застывшему соседу. — Не будем тебя отвлекать, спокойных снов, — бросает трубку, даже не выслушав сразу последовавшие возмущения архитектора.       Вкладывает мобильный обратно в чужую ладонь и с вопросом выгибает бровь, видя нечитаемый, но очаровательный взгляд недоумения. — Что? Пусть Сяо поспит перед энергичной ночкой, да и тебе бы не помешало, — говорит и приближается, одаривая губы светловолосого кратким поцелуем. Тот, о боги, очнулся и нахмурился, якобы обиженно. — Я ещё не успел задать пару тройку вопросов, — бурчит Альбедо, но быстро теряет всю напускную обиду, как только чувствует на устах уже более тягучий и не менее пленительный поцелуй. — Задашь потом, сейчас идем валяться, — и тянет Рэйндоттира в свою комнату, чтобы понежиться на постели вместе, в объятиях. Но тот притягивает Скарамуччу обратно, впечатывает чужую поясницу в спинку дивана и припадает к губам.       Художник зарывает руку в тёмные космы, упиваясь тем фактом, что Сёки но Ками буквально плавится от прикосновений. Ухмыляется в поцелуй, сминая мягкие губы, — уже не такие сухие, кстати; спасибо Альбедо и его подаренной гигиенической помаде.              Сяо мелко хмурится, рьяно пытаясь стереть с подушечек пальцев тёмно-серую размазанную краску. Сила трения максимум заставляет кожу болезненно щипать, а краска совершенно не стиралась, будто даже ещё пуще размазалась. Цокает и сдается, обратив внимание на местами облезший чёрный лак. Ну вот, забыл обновить маникюр, потому что дрыхнул весь день.       Он пришел рановато, наверное, ещё долго ждать Альбедо со Скарамуччей… Зато погода хорошая, прям слишком. Для Ли Юэ это удивительно, новогоднее чудо, не иначе. Помяни черта, вот и они — явились не запылились. — Ты бы хоть уточнил, где будешь стоять, — недовольно ворчит Скарамучча, морщась от уже прекрасно слышимых разговоров с местности фестиваля, хотя ни находятся в паре тройке метров от входа. Они с Альбедо еле протиснулись к этому чёртвому куску земли, где стоит Сяо.       Цзиньпэн хотел бы как-то безобидно огрызнуться, но в него влетает художник со своей фирменной растрепанной шевелюрой, собранной в скромную мальвинку. Брюнет слегка опешил, после чего чуть заторможенно похлопал друга по спине. Похоже, Альбедо сейчас на пике взволнованности. Тот напоследок стиснул архитектора в объятиях посильнее, а затем вдруг обмяк. — Еда? — легко догадывается Сяо. Он уже не раз видел перевозбужденное состояние друга перед чем-то, по мнению светловолосого, грандиозным. Удивительно, что Альбедо каждый раз следует одной и той же схеме. Взбудоражен до невозможности, а затем чувствует себя полумертвым из-за отсутствия еды, упадка сил или шила в жопе. — Еда, — вымученно стонет Рэйндоттир, едва не отключаясь. Сегодня он вообще мало ел, а перед выходом только яблоками перекусил, потому что Скарамучча был уверен, что на празднике будет еды побольше и повкуснее, чем их полуфабрикаты в холодильнике. — Очередь, скорее, — флегматично отзывается темноволосый рядом, оглядываясь на огромное скопление людей в, казалось, совсем узком проходе между рядами различных лавок да ларьков. — Да начнутся же голодные игры… Пойдёмте занимать места.       Застланное глубоким, тёмно-синим цветом небо с мелкими крапинками белоснежных звезд, рассыпанных в хаотичном порядке, подобно сахару. Сверху начали медленно падать пушистые комочки снежинок, неспешно начиная подтаивать на земле или людских макушках.       Много самых разных людей, самых разных возрастов. Кто-то, никуда не торопясь, мирно стоит в очереди, кто-то с семьей уже взяли порции еды и сидят за деревянными столами, громко обсуждая что-либо. Везде стоит гул, но это обыденно для фестивалей, хуже было б, если стояла гробовая тишина. Воздух полностью заполнен самыми различными запахами — еда, сладости, бенгальские огни, приторный запах женских духов, духота от скопления людей и свежесть из-за легкого ветерка одновременно.       Сейчас было почти так же ярко, как и днём. Обилие красочных фонарей повсюду, гирлянды на вывесках ларьков и всяких столбах, светящиеся изнутри статуи бумажных рыб где-то в стороне, те же бенгальские огни у радостных детей, множество красных и золотых цветов, пёстрые традиционные одеяния у милейших женщин и различные сувениры: от статуэток драконов до самой обычной рождественской ёлки. Аж глаза режет, но больше всего, казалось, сияли люди. Все так искренне и по-настоящему счастливо улыбались, будь они одни или с компанией. Люди, порой, так очаровательны, когда ведут себя не как мудаки. В такие редкие моменты они выглядят такими живыми, такими человечными и безгрешными, что начинает хотеться, чтобы праздник длился вечно.       Пожилые люди, с улыбкой дающие смущенным внукам завернутый в красный конверт подарок в виде скромной суммы денег. Юные фотографы, снимающие на камеру все изящества фестиваля. Может быть не полные, но всё такие же счастливые семьи, спрашивающие у детей хотят ли они золотистую карамельную рыбку на палочке. Молодые девушки, которых одаривают комплиментами хорошие парни. Влюбленные пары, что романтично едят с рук друг друга, дарят скромные букеты, подарки, в обнимку смотрят на небольшую реку с моста, в которой отражаются летящие вверх фонарики. Носящиеся на относительно свободной от столпотворения лужайке с воздушными змеями в ручонках.               — Мне кажется, что мне ободрали, — убито бормочет Скарамучча, плюхаясь на лавочку перед столом. — Наверное, заметили, что ты не местный, — хмыкает Сяо, спокойненько усаживаясь напротив. — Все хотят обокрасть невинных туристов, а вот мне это чудо досталось практически за бесплатно, потому что я разговаривал на китайском, — гадко и насмешливо улыбается, указывая на свою покупку.       Жаренная рыба-тигр. За блестящей золотистой чешуей скрывается нежное и полное сочного сока мясо. Сверху она посыпана различными приправами и зеленью для вкуса, не без соли, конечно. Это больше похоже на рыбный кебаб, раз уж закуска наколота на шпажку. Четыре штуки вкуснейшего счастья, аккуратно сложенные в картонную тарелку-лодочку. — Тоже мне, азиат, — закатывает ультрафиолетовые глаза и начинает оглядываться по сторонам в поисках соседа. Они с Сяо достояли разные очереди почти в одно и то же время, а Альбедо потеряли. О, нет, нашелся!       Светловолосый обессилено падает на скамейку рядом, с глухим стуком поставив на стол такую же тарелку-лодочку. Заоблачный гоба. Аккуратной кучкой наваленные кусочки обжаренной ветчины на покрытый в томатном соусе рис; которые посыпаны мелко порезанным зеленым луком, крупицами каких-то тёмных приправ и небольшими квадратиками красного заоблачного перчика.       Все желают друг другу приятного аппетита, который только разыгрался из-за обилия пряных запахов и множества привлекательной еды. Скарамучча натыкает на одноразовую вилку съедобный шарик и отправляет в рот. Приятный, солоноватый и слегка тёплый сок мягкой креветки, вытекший из хрустящего картофельного шарика, осел на языке, поражая все вкусовые рецепторы. Жареные креветки в кляре, очень вкусно, хотя слишком солёно для вкуса Сёки но Ками.       С сожалением понимает, что попить-то им нечего. Совершенно забыли про напитки, да и с такими очередями рациональнее было бы принести свою воду. Отвлекается от трапезы, чтобы немного ослабить слишком тяжелый привкус еды, которую желательно запивать, а не есть всухомятку.       Замечает краем глаза незначительную деталь и инстинктивно тянет руку к сидящему рядом Альбедо, кто был слишком занят поглощением пищи. Стирает большим пальцем галочку оранжево-красного соуса с чужого уголка губ, после чего слизывает жидкую приправу и удивляется. Так остро. Как Альбедо всё это заглатывает с каменным лицом? — Может тебе воды достать? Остро же, жесть, — Сёки но Ками любит острое, поэтому у него нет такой бурной реакции, но он не знает что насчет светловолосого. Так можно и изжогу получить, если желудок окажется чувствительным к острому. — Остро? Так ты же не любишь…острое, — изумляется Сяо, переводя обеспокоенный взгляд на застывшего художника. — Скарамучча, неси воды, быстрее! — восклицает он, поняв ситуацию.       Обычно, когда Альбедо сильно голоден, то не особо различает вкусы из-за быстрого поглощения еды, чтобы поскорей заполнить желудок. И вот случилось то же самое, друг только сейчас осознал что уплетал за обе щеки адски острую еду, отчего мигом согнулся в три погибели, начав дышать через рот из-за жгучего ощущения на языке и деснах.       Скарамучча, кое-как убедив неизвестную компанию людей неподалеку отдать ему одну единственную бутылочку воды из-за срочной необходимости, вернулся обратно, протягивая её Альбедо. Тот, весь красный и пыхтящий, взял и жадно начал пить. — Угораздило же тебя… — тихо причитает архитектор, подперев щеку кулаком. Картина перед ним, конечно, забавная. Поперхнувшийся и закашлявшийся художник, чью спину осторожно поглаживает, на удивление, взволнованный Сёки но Ками. Почему «на удивление»? Ну, Сяо редко видел, чтобы темноволосый показывал беспокойство за кого-либо. Сяо вообще практически ничего не видел: либо одно лишь лицо лица, либо ту ужасную лисью ухмылку. Ах нет, ещё тот единственный раз, когда Скарамучча, подобно влюбленной школьнице, улыбался телефону после звонка Альбедо. Жуть. — Всё, порядок, — устало заявляет Альбедо, когда жар во рту немного поубавился. — На, моё возьми, — Скарамучча меняет их лодочки местами, взяв пластиковую вилку сразу. — Ой, спасибо, — Рэйндоттир благодарно улыбается, чуть ли не растекаясь по полу лужицей, но берет себя в руки и тут же сникает, осознав кое-что. Поворачивается к соседу и хочет спросить, что же тот будет есть сам, но закрывает рот, как только видит, что темноволосый безмятежно поедает, по ощущениям, острейшее во всём Китае блюдо. — А когда запускают фонари? — спрашивает художник, замечая стоящий поодаль магазинчик с различными деревянными табличками с пожеланиями, с кучей конвертов, масок, воздушных змеев, всякими сувенирами, теми же фонарями и так далее. — Каждый человек по-разному, но в основном в конце фестиваля, — жмет плечами тот, про себя усмехаясь. В яблочко же Альбедо вопрос задал. — Куда мы вообще идём? — мрачно спрашивает Скарамучча, чуть отставая от них. Они на этом празднике аж целый час, не пора ли домой? Он уже устал, хоть и поел. — Сейчас поймете, — архитектор вдруг начал оглядываться по сторонам, остановившись, будто ища что-то или кого-то. — О, Кадзуха! — он подорвался с места и быстрым шагом начал идти к выделяющейся на фоне дерева макушке. Сёки но Ками со светловолосым лишь переглянулись, пожали плечами и ускоренным шагом пошли за другом.       Незнакомый парень обернулся, стоя у дерева, у основания которого виднелись кучка красных фонарей. Волосы средней длины цвета топленного молока, собранные в забавный низкий хвостик сбоку. Сразу цепляет внимание алая прилицевая прядь челки. Бегающие в поисках окликнувшего его человека глаза цвета запекшейся крови. Белая рубашка, поверх которой надета коричнево-красная жилетка, тёмные классические брюки, два-три непонятных детских браслета на запястье, что совершенно не сочетаются с остальным образом. — Извини, что так долго, — понуро опустил взгляд в пол архитектор, неловко потирая локоть. — Нет-нет, что ты, я же говорил — мне не сложно, — манерно улыбается он, помахав рукой. А затем вдруг резко переводит сощуренный взгляд на стоящих чуть в сторонке соседей и его улыбка, хоть и не двинулась, но явно изменилась в восприятии. Будто какая-то осторожная, цепкая. Презрительная, по мнению Скарамуччи, который поежился, чувствуя себя не в своей тарелке. — А вы, должно быть, те друзья, о которых мне рассказывал Сяо. Каэдэхара Кадзуха, — представляется и протягивает ладонь для рукопожатия сперва Альбедо. — А… — художник слегка опешил от чужой развязной речи, сбивающего с толку взгляда, к тому же вызывающего чувство дежавю, и учтивой улыбки, которая едва ли казалась искренней. Но руку всё-таки пожал. — Альбедо Рэйндоттир, — улыбается слабо, про себя надеясь, что это ему просто кажется, а Кадзуха на самом деле является хорошим парнем. — Сёки но Ками Скарамучча, — небрежно бросает темноволосый, пропиливая в незнакомце дыру опасливыми глазами. Неохотно пожимает протянутую руку, подавляя желание состроить гримасу отторжения. — Очень рад знакомству, — поворачивает голову на Цзиньпэна, поднимающего с земли фонари. — Ты был прав, когда говорил, что Скарамучча…несколько недружелюбный, — беззастенчиво озвучивает свои впечатления беловолосый, заводя руки за спину, складывая их друг на друга.       Сёки но Ками возмущено давится воздухом, переводя укоризненный взгляд на архитектора, который тут же неловко отвел глаза в сторону. — Кхм… Может, лучше фонарики запустим? — пытается отвертеться Сяо, слегка прячась за спиной Кадзухи, от греха подальше. — Да, давайте, — Альбедо легонько толкает Скарамуччу в бок, чтобы тот поумерил пыл и не напал прямо на брюнета. — Тогда выбирайте, вам счастье, любовь или удачу?       Художник заинтересованно подошел поближе, чтобы разглядеть на вид хрупкие фонарики, которые, казалось, могли помяться от любого нажатия. Уточняет у друга на каком что написано и без задней мысли берет фонарь с пожеланием счастья. Задумчиво вглядывается в китайский причудливый иероглиф из чёрной краски и понимает, что написано от руки. Как мило, Сяо им склеил личные фонари, запарился же ещё. Ровные, прям будто магазинные! — В таком случае, я возьму удачу, если позволишь, — вновь замудрено выразился Каэдэхара с той же вежливой-натянутой улыбкой, подцепляя пальцами фонарик в чужих руках с высшей степенью осторожности.       Скарамучча с убитым лицом принимает оставшийся фонарь с пожеланием любви, не сдерживая вымученного выдоха. — А у тебя что? — без особого интереса спрашивает у Сяо, чье пожелание на фонаре не было озвучено. — Богатство, — гордо отвечает и Сёки но Ками чувствует, как у него дергается глаз. Себе самое хорошее забрал, ну как так можно? Цзиньпэн изверг. — Не расстраивайтесь. Посмею с уверенностью заявить, что любовь тоже хорошее пожелание, — каким-то образом Кадзуха оказался с темноволосым неожиданно близко, что тот невольно вздрогнул, и от глаз жуткого алого цвета это не укрылось, к сожалению. — Ох, я вас напугал? Прошу прощения, — Скарамучча как-то смог уловить насмешливые нотки в чужом тоне, поэтому лишь угрюмо нахмурился и предпочел игнорировать. — О, а как вы с Кадзухой познакомились? — до их слуха дошел любопытный голос Рэйндоттира, кто прямо сейчас вновь достает Сяо с самыми разными вопросами о том, о сём. — Я же тебе рассказывал… Аргх, точно, ты же был слишком занят мыслями о кое-чём важном, — лишь закатывает глаза архитектор и замолкает, не желая пересказывать историю опять, словно у него на слова есть определенный лимит.       Альбедо терпеливо ждал, думая, что друг просто собирается с мыслями, определяется с формулировкой, но на плечо осторожно опустилась чья-то ладонь. Он задумчиво поворачивает голову и натыкается на всё так же улыбающегося Каэдэхару. — Если память меня не подводит, Сяо впервые увидел меня, когда я от нечего делать сел за рояль и начал играть любимую мелодию. Право, вы бы видели его забавное выражение лица, когда он позже узнал, что я его видел, но ничего не сказал, — беловолосый мягко смеется, убирая руку с плеча художника. — Ох, что это я. Затем мы встретились во второй раз, когда он, кажется, ходил отдавать какие-то документы одному из моих преподавателей. Очаровательно, но он боялся ко мне подходить, я сразу заметил, поэтому решил подойти первым. И в конечном итоге получилось, что мы, не побоюсь этого слова, стали друзьями. — Больше похоже на сюжет американской романтической комедии, — кратко оставляет комментарий хмурый Скарамучча.       Музыкант обернулся на него, и глиняная маска, похоже, едва не порвалась по швам — неизменная улыбка, незаметно дрогнув, приобрела раздраженный оттенок, а тёмно-красные глаза сощурились, по мнению темноволосого, презрительно. Высокомерно даже. — Какое интересное замечание. Вы, должно быть, являетесь экспертом в области фильмов данного жанра, раз уж знаете клише сюжетов наизусть, — Кадзуха лисьи ухмыльнулся, насмехаясь над ним одним лишь взглядом исподлобья. Ох, вот что так беспокоило Скарамуччу. Чёртово сходство.       Сёки но Ками вдруг понял, почему же выражение лица Каэдэхары выбивало из колеи. Натянутая и зачастую хитрая улыбка на губах, которая практически никогда не сходит с лица. Он слишком часто её носил, чтобы не заметить, как кто-то делает то же самое, но немного по-другому. Боже…неужели темноволосый правда так воспринимался со стороны? Бесячим, раздражающим, высокомерным, таким, будто знает что-то, чего не знают другие. И нельзя понять, что у «улыбашки» на уме. — Мне отпускать или как? — нервно восклицает Альбедо где-то в стороне, опять прерывая их напряженную игру в гляделки. Кадзуха со Скарамуччей синхронно медленно повернули голову на развернувшуюся сценку. — Пока держи, топай на мост, — дает указания Сяо, словно ходячая инструкция.       Скарамучча только сейчас вспоминает о фонаре в своих руках и опасливо смотрит вниз. Немного помял низ, но жить будет. Обещает себе более аккуратно обращаться с предметом и идет за двумя друзьями.       Все быстро и легко запускают фонарики в небо, использовав новенькую зажигалку Сяо. Пару минут молча стоят и провожают новогодние атрибуты взглядом, пока Сёки но Ками в это время душевно умирал от вероятности того, что Кадзуха сейчас, возможно, будет гулять с ними. Весь вечер тогда можно будет считать испорченным.       Но нет, опять и снова сбылось новогоднее чудо. Слава всем Дедам морозам и Санта Клаусам! — Ну всё, дальше вы одни, — заявил Цзиньпэн, когда они все вместе отошли на приличное расстояние от моста. — Я проведу остаток вечера с Кадзухой, чтобы искупить вину, — искупить вину, наверное, за чрезмерную задержку.       Скарамучча в который раз за пару минут закатывает глаза по самый лоб, не понимая, как перед этим выскочкой вообще можно чувствовать вину. А сам Каэдэхара, впрочем, как-то странно глянул на Сяо, когда речь зашла о чувстве вины, даже улыбка ненадолго померкла, но быстро вернулась на законное место. — Нас бросили? — тихо спрашивает Альбедо, смотря уходящим в спину нечитаемым взглядом. — Да, — темноволосый подавляет в себе желание исправить сказанную фразу на «к счастью да, нас бросили».       Фестиваль уже подходил к середине. Они бесцельно шли вперёд-назад, периодически останавливаясь, чтобы посмотреть товары той или иной лавки. Купили небольшие закуски, быстро схомячили, переговариваясь о чём-то отвлеченном и бессмысленном, как и весь этот праздник.       Толпа людей вдруг начала рассасываться, расформировывая очереди, вставая по бокам. Соседям пришлось последовать тому же примеру, ведь китайцам лучше знать.       Вскоре рядом начал слышаться мелодичный звук струнного музыкального инструмента, нет, даже нескольких, но разных. Ритмичные удары по двустороннему барабану соответствовали неспешным шагам красивых танцовщиц с красочными веерами, облаченные в традиционные одежды, с интересными прическами, подходящим макияжем, экстравагантными аксессуарами и плавными движениями корпуса и рук в такт льющейся музыке. К гулким ударам небольшого барабана добавился звонкий свистящий звук, подобно флейте.       Барабан замолк, танцовщицы начали двигать веером так легко, словно изображают ветер или спокойные волны после утреннего прибоя. Все движения казались плавными до крайности, аккуратными и спокойными. Они покружились вокруг своей оси, слегка сгибая ноги в коленях, очертили тёмный небосвод плывущим веером с нарисованными на нём цветами, встали в круг, поставив вееры в такой же геометрической фигуре, а затем, услышав сигнал в виде единого удара по барабану, резко разошлись. Махнули веерами каждый в свою сторону, после чего встали в журавлиный клин, продолжая путь дальше, выставляя ноги поочередно вперёд в такт ударным инструментам.       За ними последовали такие же нарядные танцовщицы, но без вееров, со своими уникальными номерами. Затем ещё, ещё…и ещё. Это дело продолжалось примерно час, но никто даже не думал уходить, все завороженно смотрели за каждым представлением, негромко аплодируя.       Цепочку танцев замкнул гулкий удар специальными деревянными палочками по довольно массивному барабану. Ударная волна будто оглушила засуетившуюся толпу, которая уже подумала, что всё кончилось. Все застыли, обратив внимание на проход.       Целый строй музыкантов шагали маршем с ударными инструментами различных размеров, за ними шли несколько людей с металлическими тарелками и гонгом, а также пара струнных и один духовой. Они со звонким ударом в гонг расступились по бокам, в паре метров от обычной толпы. Резвый свист деревянной флейты порезал слух и в центр выбежал дракон. Музыканты тут же сгруппировались, окружая чудовище.       Специальная команда людей, держащая ненастоящего дракона на шестах, ненадолго притормозила, а затем, будто услышав молчаливый сигнал, искусно вдохнула в конструкцию жизнь.       Змееподобное тело зашевелилось, совершая волнообразные движения. Застывшее с одной физиономией лицо дракона растерянно металось из стороны в сторону, как бы пугаясь громких звуков барабанов и вибрации струн. Музыканты начали наступать на монстра, сужая круг, ритмично и даже угрожающе стуча по барабанам.       Весь вид неживого дракона каким-то чудесным образом источал растерянность и даже легкий испуг — до того был хорошо исполнен язык тела.       В каком-то определенном месте в кругу музыканты разминулись, будто случайно, и чудовищу предоставилась прекрасная возможность вырваться. Монстр опасно зашевелил корпусом, подобно кошке, готовившейся напасть, резко двинулся из одной стороны в другую, совершая маневр, после чего смог выйти из напряженного круга. Оббегая хмурых музыкантов, что вели себя словно воины, у которых вместо оружия — музыка.       Дракон встал посреди прохода, оглядываясь по сторонам, изображая то, что он ищет путь отхода. Он вдруг начал покачивать рожей, будто принюхиваясь. Монстр внезапно обернулся и поскакал в выбранную наугад сторону.              Специальный человек, отвечающий за голову чудища, чуть приподнял шест, дав Скарамучче разглядеть улыбчивое юношеское лицо. Просто представьте удивление темноволосого, когда актер осторожно берет его за руку, подмигивая и утаскивая шокированного студента в главный проход, где происходит номер. И всё это произошло за пару секунд.       Из-за слишком быстрого шага монстра и резкого поворота Скарамуччу буквально опрокидывают на землю, когда их руки расцепляются. Он глупо моргает несколько раз, даже не предпринимая попытки встать. Слишком быстро всё совершается, он ничего подумать не успевает.       Монстр встал в некоторых метрах напротив, властно возвышаясь над человеком. Музыканты, которые, казалось, должны были играть воинов-героев, оказались по бокам дракона, словно его приспешники, маршируя на месте и воспроизводя напряженную музыку чуть приглушенными и частыми ударами, тем самым обозначая жуткую атмосферу. Сёки но Ками понятия не имел как реагировать, поэтому неподвижно сидел на земле, внимательно следя за действиями чудища.       Дракон вдруг начал волнообразно двигаться, слегка потряхивая головой. Музыка стала громче и таким образом оказывала какое-то психологическое давление, что Скарамучча аж поежился.       Чудовище чуть сжалось, ощетинилось, показывая враждебность и готовность напасть, зашевелилось в другом ритме, менее плавном и более резком. Монстр всем своим существом показывал силу и превосходство над жалким смертным. Он изогнулся в корпусе, подобно гусенице, как бы собирая силы в одном месте. Казалось, что конструкция сейчас заискрится от переизбытка волшебной энергии. Сёки но Ками рефлекторно зажмурился, когда услышал решающий удар в гонг, считая, что его сейчас и впрямь сожжет божественное пламя — настолько дракон казался по-реалистичному опасным.       Послышалось шарканье, наверное, монстра, уже собиравшегося напасть. Когда продолжительный звон гонга почти стих, внезапно послышался глухой свист чуть поодаль. Музыканты, всё так же маршируя, снизили громкость ударов по барабанам и гудение колебания струн, обернувшись. Дракон приостановил атаку, подпрыгнул на месте и также развернулся.        Вдали стоял маленький мальчик в полностью красных одеяниях, короткие и как смоль чёрные волосы выглядели забавно, поскольку топорщились в разные стороны, что очень контрастировало с его хмурым выражением лица. Тоже актер. Он держал у рта какой-то вид сосудообразной флейты, которая отличается своей интересной формой, напоминающую местами продырявленную грушу или яйцо. Она сделана из глины и лишена яркого цвета. Малец надул щёки, зажмурился и со всей дури дунул в дульце, зажав пальцами определенные отверстия, тем самым выдав очень звонкий, даже оглушающий свист, режущий слух.       Дракон вновь зашевелился, но в этот раз как-то нерешительно. Он смотрел на маленького человека и незаметно пятился назад, выражая испуг из-за ребенка. Монстр дернул хвостом и, обогнув всё так же сидевшего Скарамуччу, поскакал прочь, дальше по проходу, а музыканты медленно ринулись за чудищем. Что ж…это было, наверное, последнее выступление на сегодня. — Звезда Голливуда ты наша, поднимайся, — рядом внезапно оказался Альбедо, протягивающий руку не отошедшему от шока Сёки но Ками. Тот её молча берет и поднимается, начиная отряхиваться от пыли. — Ну, зато я очень реалистично сыграл роль тех самых персонажей из фильмов, которые не двигаются с места при опасности… Их всегда убивают первыми.       Время запуска фейерверков уже близилось, поэтому было быстро принято решение идти куда-нибудь, где людей меньше и обзор на небо лучше. В общем, столпотворение значительно уменьшилось, ведь фестиваль скоро прийдет к своему логическому завершению, да и люди разбрелись по разным уголкам, чтобы никто их посторонних им не мешал лицезреть всеми любимые фейерверки.              Скарамучча мирно идет за Альбедо, с малым любопытством глядя на какую-то суматоху у выхода на небольшую аллею. Какие-то юные девушки и пара парней будто кого-то окружили. От этого почему-то повысился интерес и он тянет соседа за рукав в ту сторону.       Молодые люди сказали прощальные, но пропитанные позитивом и восхищением слова, махнули тому, кого окружили и быстро рассосались.       О, Скарамучча узнает этого парнишу. Неряшливые каштановые волосы средней длины, собранные в объемную мальвинку на затылке, тем самым открывая вид на скрытое окрашивание в тёмный-красный цвет. Выразительные карамельные глаза, сияющие на протяжении всего времени. Одет он был в свободную футболку цвета кирпича и в не застегнутую тёмно-серую кофту на молнии с довольно просторными рукавами, золотистыми вышивками на манжетах и по шву капюшона, а также с зелёными элементами рядом с вышеперечисленными местами и бледно-красными шнурками на вороте, которые переплетаются на конце в пушистую кисточку с градиентом в белый цвет. Ещё тёмные широкие штаны с похожими элементами, как у кофты. Наверное, такая свободная одежда нужна для того, чтобы не сковывала движения во время танцев.       Интересное медное колье-коллар, очень подчеркивающее небольшую, но заметную родинку на изгибе шеи. Цвета асфальта перчатки без пальцев, веревочный браслет с двумя круглыми колокольчиками на запястье.       Танцор с той же энергичной улыбкой обернулся, будто почуяв, что к нему приближаются. Его брови чуть подлетели от приятного сюрприза, а цепкие глаза резво оглядели двоих с ног до головы. — Я помню тебя! Спасибо за помощь, я твой должник! А то знаешь, бывают такие люди, которые ни в какую не хотят участвовать в шоу, в такие моменты бывает очень неловко… В общем, как-нибудь угощу тебя димсамами за то, что спокойно посидел на земле, а не ушел сразу. Ох, и да, ещё извини за то, что, наверное, так резко тебя повалил… Ничего не болит? Ты в порядке? — очень быстро составлял новые и новые предложения он, даже не давая нормально ответить. Да и его выражение забавно сменялось другим за считанные секунды, показывая, что сейчас происходит активный мозговой штурм. — Просто обычно я слишком заигрываюсь, если это можно так назвать. Уж очень мне нравится управлять драконом, прям сразу чувствую себя крутым укротителем чудищ! — Да, я в…порядке, — слегка запоздало ответил Скарамучча, сам растерявшись от такой разговорчивости. Это не плохо, нет, просто неожиданно. Обычно танцоры на таких мероприятиях очень усталые после номера и отвечают односложно из-за отсутствия и сил, и настроения. Темноволосый, если честно, сам не знает зачем подошел. — Я рад! — лучезарно улыбнулся тот, выдохнув так, словно с него свалился груз небольшой вины. Парнишка поставил руки в боки, всем видом излучая заполненную до ста процентов энергичность и энтузиазм. — Ой! Совсем забыл представиться. Ка Мин, отвечаю за голову в танце Ушоу и являюсь руководителем труппы «Великие мифические звери», — спохватился танцор, гордо называя себя и резво протягивая руку. — И ещё раз извините за излишнюю болтливость, не стесняйтесь меня затыкать или перебивать, я не обижусь, правда. Просто после шоу я всегда такой, не могу удержаться! — Скарамучча, а это Альбедо, — пожимает чужую руку, кивая на притихшего художника рядом с собой. Ну-с, компания Ка Мина будет явно приятней, чем Кадзухи. — Приятно познакомиться, — слегка кланяется шатен, ярко улыбнувшись задумавшемуся Рэйндоттиру. — Вот, держи, если понадобятся услуги нашей команды, да и позвони по этому номеру, тогда я смогу вернуть долг, — он вручает Сёки но Ками красочную визитку с танцевальными услугами. — Я знаю много мест в городе, где можно вкусно поесть, могу посоветовать что-нибудь вам двоим! — будучи очень довольным своими широкими знаниями в данной области Ка Мин гордо приподнял подбородок, мимолетно прикрывая глаза. — А знаешь хорошее место, где фейерверки как на ладони? — очнувшись, с любопытством спросил Альбедо, зачем-то сцепив руки со Скарамуччей. — О, да, конечно! — кивнул шатен и указал по дороге дальше. — Вон там можно присесть на небольшом холмике, прекрасный вид! Я там уже был и мне очень понравилось, хотел бы ещё раз посмотреть оттуда, но я должен помочь другу… Удачи вам, в общем, приятного просмотра! — вдруг резко прервался Ка Мин, бегло помахал им и убежал в сторону. Скарамучча с интересом проследил за ним взглядом.       Теперь танцор общается, похоже, с тем самым другом. Короткие и пушистые, чуть кучерявые белоснежные волосы. Пыльно-синяя повязка на голове с вышитыми стрелочками белого цвета. Причудливый и очень яркий костюм с доминирующей палитрой оттенков моря. Наверное, танцор или актер.       Ка Мин врезается в беловолосого, крепко стискивая в объятиях, выжав из него какой-то пищащий звук. Друг возмущается, воскликнув «Ка Мин!», а тот передразнивает озорно «Лин ян!».              Громкий звук и краткое шипение привлекает внимание множества людей, все обратили свои взгляды наверх, затихая. Несколько золотистых комет летят ввысь по тёмному небосводу, затмевая слабый свет звездных крапин. Они долетели до высоты птичьего полета и, казалось, сейчас должны нарисовать дугу и упасть обратно вниз, но они взрываются красками много-много раз, создавая звуки шумных хлопков. Фейерверк подобно цветку раскрывается разноцветными лучами, охватывая большую часть неба. Яркими дождевыми нитями очерчивает полотно мрака, будто пытаясь поджечь саму ночь.       На Земле послышались восхищенные придыхания людей, скромные аплодисменты и звонкие восклицания изумленных детей.       Скарамучча безучастно глядел на фейерверк лишь минуту, а затем с легким интересом покосился на соседа. Альбедо выглядел красиво.       Застывшая на губах легкая улыбка, завороженно следящие за новыми огнями лазурные глаза, в которых так и читалось восхищение. Расслабленная поза полулежа, опираясь руками на мёртвую траву позади спины. Свет от салюта привлекательно попадал на сигнатурную растрепанную русую прическу. — Очень красиво, правда? Мне аж зарисовать захотелось, — высказывает свои мысли художник, не отрывая взгляда от неба.       Сёки но Ками не отвечает. Вновь возвращает взор наверх, но не чувствует ничего. Как и в детстве, он не до конца понимает как люди могут радоваться, восхищаться чему-то подобному. Фейерверки, снеговики, обычный снегопад, закат, да люди даже в пустующей детской площадке как-то находят красоту. Это…удивляет и вызывает озадаченность одновременно.       Альбедо это умеет и с огромным размахом — однажды Скарамучча застал его на судорожном рисовании кружки, а когда спросил что он делает, ему ответили «Кружка красиво стоит». Изумительно.       Он, по идее, должен уметь так же, потому что учится на художественном факультете… Но не умеет. Рисование у него вообще ничего не вызывает. Он поступил в этот университет из-за далекого расстояния от матери, а факультет выбрал методом исключения. Например, на музыкальных инструментах он никогда не играл, для дизайнера или архитектора у него не хватит ума с фантазией, для актера он…неплохой вариант, кстати, но, наверное, ему бы не хватило сил переснимать по тысяче раз дубли из-за чьих-то ошибок, учить сценарий, реплики… Нет.       Да и просто творческие профессии тянули своей красочностью. С цифрами или какими-то химическими соединениями Скарамучча не очень дружит.       Иногда хотелось чувствовать яркие эмоции даже от маленьких, незначительных вещей. Как делает Альбедо.       Это, на удивление, не вызывало ни зависти, ни ненависти к себе, ничего кроме восторга от эмоциональных людей. Это целое достижение — очень мало негативных эмоций за целый день. Может, всё не так плохо и он не обречен на существование ужасным человеком? — Ты красивее, — выдает вдруг, сам от себя такого не ожидая. Не испытывает убивающего стыда, и это радует. Лишь легкое смущение, потому что редко говорит комплименты вот так…искренне.       Светловолосый аж оторвался от созерцания почти погасших фейерверков, резко повернув голову на отводящего взгляд соседа. К щекам прилип розоватый румянец, а слова застряли в горле. Художник не находит никаких фраз, поэтому перебирается ближе по засохшей траве, чуть мокрой от снега.       С высшей степенью осторожности цепляет пальцами чужой подбородок, поворачивая на себя и открывая вид на такое же смущенное, как и у него самого, лицо. Лицо прекрасное, красивое, восхитительное и такое…любимое.       Неторопливо подается вперёд, не желая давить, но, не видя сопротивления со стороны соседа, мягко прижимается своими губами к чужим, прикрывая глаза. Отпускает подбородок Скарамуччи, скользя чуть холодной рукой по румяной щеке. Целует нежно, ласково, даже робко, вкладывая в поцелуй не высказанные слова. …       На Сяо застыл лик полной растерянности, словно он секунду назад знал куда именно идти, а сейчас перед ним стоит развилка на тысячи дорог. Брови приподняты, глаза расширены, рот приоткрыт. — Я сразу приметил, что они близки, но чтоб настолько… — Кадзуха неловко и смущенно дергает уголками губ в улыбке, прижимая пальцы к устам чтобы скрыть. Открывшаяся в нескольких метрах картина казалось личной, посему ему и не хотелось так откровенно глядеть на двух целующихся знакомых людей, в отличие от архитектора, который их взглядом прожигал.        — Какого хрена Альбедо мне ничего не говорил об этом? — растерянность сменилась возмущением и ноткой обиды, потому что он близкий друг Рэйндоттира и имеет право знать. Тем более, художник же знает его нейтральное отношение к однополым парам, так что…можно было и рассказать. Хотя, Сяо не уверен, что Скарамучча будет хорошим выбором в виде партнера. За это Цзиньпэн позже отчитает друга. — Ох, так ты тоже не знал? — мягко хмыкает Каэдэхара, поддерживающе положив руку брюнету на плечо. — Крепких нервов, друг мой. — Спасибо. Мы пойдем к ним или…? — архитектор с вопросом глянул на беловолосого. — Лучше не будем им мешать.