Loving you is a crime

Предложение Ризли насчёт поездки в Вашингтон не только не осталось незамеченным — оно было встречено Нёвиллетом с особой теплотой. Верховный судья внимательно уточнил, не будет ли удобнее сэкономить на проживании и остановиться у него, мягко подталкивая к тому, чтобы окончательное решение было именно таким. У Ризли было слабое представление о том, как это будет выглядеть. Не слишком ли это нарушит личное пространство Нёвиллета? Хотя, к чёрту сомнения, раз ему предоставился такой шанс. Ризли находился в таком финансовом положении, что не согласиться на подобное предложение было бы кощунством. Но уже после того, как его чемодан пересёк порог дома Нёвиллета, ощущение скованности стало более явным. Не то чтобы Ризли, по натуре смелый и беззаботный, часто ощущал нечто подобное, но в этом роскошном доме с тщательно подобранным дизайном интерьера невозможно было не чувствовать себя словно на важном совещании, где обсуждаются вопросы государственной важности. Ризли медленно следовал за Нёвиллетом. Как же он ошибался, когда думал, что будет волноваться из-за сложностей со сдерживанием своих очевидных чувств! Отчасти и это было проблемой — если что и оставалось неизменным в этом мире, так это то, что Нёвиллет был безупречным. Ризли засматривался на плавные изгибы его ключиц, которые не закрывала ткань рубашки, и, видимо, перестарался, излишне крепко обняв его при встрече. Но то, насколько изысканным было это место, сейчас волновало больше. Несмотря на это, интерьер не был вычурным и не отталкивал излишествами: Ризли не особо разбирался в этом, но, вероятно, подобный стиль назывался классикой или даже неоклассикой. Строгий, выдержанный, с большим количеством древесных оттенков. В гостиной рядом с книжным шкафом даже располагалась витрина с антиквариатом, мимо которой Ризли настороженно прошёл. Сложно было предположить, какая цена была у предметов, помещённых в неё. Поэтому лучшим решением было держаться подальше, чтобы ничего случайно не разбить. Многочисленные яркие гирлянды и рождественские украшения разбавляли общее впечатление, напоминая о том, что здесь проживает не только Нёвиллет, но и его дочь. Мысленно Ризли продолжать спрашивать себя: точно ли ему позволено остаться здесь на целую неделю? К тому же, дом находился в самом центре Вашингтона, неподалёку от всех главных достопримечательностей. Это слишком хорошо, чтобы быть правдой. Нёвиллет никогда не смел хвастаться своим финансовым положением и старался быть тем, кто «близок к людям независимо от их материального положения», поэтому Ризли совсем позабыл, насколько глубокая пропасть между ними в финансовом плане. Пусть это и не должно быть для него неожиданностью, учитывая высокопоставленную должность Нёвиллета, предполагать путём логических выводов и видеть воочию — совсем разные вещи. Ризли даже не сомневался, что Нёвиллет покупает продукты только во Whole Foods… В такой обстановке Ризли чувствовал необходимость держаться достойно и хотя бы немного соответствовать месту, где он находится, пусть и прекрасно знал, что у него не получится. Вашингтон будто бы в целом не соответствовал ему — город, где многие жители, особенно белые, ходят в дорогих костюмах и нередко едят в стейк-хаусах. Город политиков и трудоголиков. Насколько Ризли соответствовал образу белого воротничка? Ну, примерно на… пять процентов. И это только в случае, если сделать ему хорошую укладку. Даллас ощущался более живым: Ризли выбрал его для переезда ещё и потому, что знал об ориентированности этого города на семейные ценности. Он не сомневался, что обеспечит Сиджвин всем необходимым в таких условиях. И сейчас Ризли, уже успевший поспешно оценить город по дороге из аэропорта, был удивлён тому, как разительно отличаются два города в разных штатах. — Чувствуй себя, как дома, — внимательно проговорил Нёвиллет после небольшой экскурсии по комнатам. Остановились они именно на его комнате. Ризли с интересом рассматривал помещение, припоминая, что Нёвиллет так и не решился показать её, когда они разговаривали по видеосвязи. — Ты не голоден? Наш личный повар уже приготовил обед, но если тебя не устроит какое-то из блюд, ты можешь сделать отдельный заказ. Ризли приподнял бровь, стараясь не выдавать удивление (у него не получилось). Конечно, этого можно было ожидать, откуда у Верховного судьи время на готовку? Да и его пятнадцатилетняя дочка вряд ли захочет этим заниматься. Но личный повар? Ризли радовался тому, что слуг, по крайней мере, он все ещё здесь не видел. — Я присоединюсь к вам, — кивнул Ризли. — Прекрасно. Предпочтения в напитках? — А напитки вы будете выбирать из тех нескольких коробок разного чая, которые я привёз с собой, — подмигнул Ризли, подразумевая, что наверняка увидит Фурину на обеде. Коробки дорогого чая были маленькой частью рождественского подарка — запоздалого, конечно, но мысль о возможности передать его лично радовала. — Вот как… Я отлучусь ненадолго, чтобы сообщить повару, — вздохнул Нёвиллет. Он не переставал быть излишне формальным и вёл диалог так, будто все ещё находился на работе. Но Ризли уже успел понять его психологию: скорее всего, это из-за того, что Нёвиллет взволнован не меньше. Такое «деловое» общение было своеобразным барьером, позволявшим ему чувствовать себя в безопасности. Ризли быстро сообразил, что сейчас отличный момент, чтобы получше изучить то, что находилось в комнате Нёвиллета. Кодексы он действительно увидел сразу же, но кроме этого в глаза бросилась толстая книжка, которая находилась поверх кодексов и не вписывалась в общий антураж. Ризли поспешил взять её, но тень сомнения появилась на его лице после прочтения названия. «Легенды о драконах»? Не Фурина ли оставила здесь свою книгу? Нет, учитывая педантичность Нёвиллета и любовь к тому, чтобы у всех вещей было своё место, он бы точно заметил лишнюю книгу и вернул её туда, где ей положено быть. Ризли пролистал страницы книги, но их содержание ускользнуло от него, потому что из книги вывалились несколько листков с зарисовками драконов. Это были очень детализированные рисунки с ровными аккуратными линиями, по профессионализму сравнимые с каллиграфией. — А теперь расскажи, какой именно чай ты… — вернувшийся Нёвиллет остановился на полуслове. Между ними на некоторое время повисло молчание. — Эта книга… — Твоё? — Ризли отдал ему книгу с полуулыбкой. Он понял то, насколько идиотский вопрос задал только после того, как озвучил его. С чего бы что-то, находящееся в комнате Нёвиллета, не принадлежало ему? Но эта книга явно выделялась. — Я и не знал, что тебе интересны древние легенды. — Кхм… В некоторой степени, да. — Значит, эти зарисовки — тоже твои? — Да… Мои. Неловкость Нёвиллета была настолько очевидной, что Ризли уже успел позабыть о своём первом напрягающем впечатлении из-за богатого убранства его дома. Его всерьёз смущало то, что ему нравятся драконы? — У тебя прекрасно получается. И твоё увлечение само по себе интересное. Кажется, это китайские драконы? — Верно, но я изучал не только их. Этот эскиз… Рекс Ляпис, дракон богатства, — Нёвиллет сложил рисунки обратно в книгу, захлопнув её. Он все ещё выглядел слегка напряжённым. — Если говорить откровенно, я ещё никому не рассказывал об этом увлечении. — И зря. Драконы очаровательные — чем-то напоминают тебя… Чёрт. Он же обещал самому себе, что не будет навязчиво флиртовать в первый же день, чтобы не оттолкнуть Нёвиллета. И нарушил это обещание в самом начале поездки. — Меня? Я так не думаю, но… — Не пойми неправильно, — поспешил перебить его Ризли, — я говорю о том, что драконам часто приписывается высокий интеллект и великая мудрость, я не прав? Ты лучше меня это знаешь. — Хм… Не всегда, но именно такой образ драконов формируется у обывателей. Прилагательное «очаровательные» в применении к ним… Даже не знал, что так можно говорить о драконах. Довольно часто для людей они пугающие. Можно сказать, что видение драконов дифференцируется в зависимости от конкретной территории: в западных мифах драконы предстают больше как мрачные существа, в то время как в восточной мифологии их раскрывают именно с мудрой и положительной стороны. Но это увлечение Нёвиллета Ризли не мог назвать никак кроме «очаровательным», поэтому и драконы тоже ассоциировались только с этим словом. Это забавно: Верховный судья усердно делает вид, что не представляет из себя ничего, кроме своей работы, чтобы не рушить образ строгого статусного мужчины. Строгого статусного мужчины, который в свободное время рисует драконов и, судя по всему, обладает таким количеством информации о них, что может запускать лекционный курс по драконологии. — Но если подумать об этом, я даже соглашусь. Драконы очаровательные, — Нёвиллет широко улыбнулся, и Ризли забыл всё, о чем он думал до этого. Когда он ещё увидит такую искреннюю улыбку? Сколько бы раз они не созванивались по видеосвязи, Нёвиллет всегда был до крайности невыразительным, когда дело доходило до эмоций, и улыбался только в качестве выражения вежливости. Неужели ему приносит столько радости то, что кто-то разделяет его увлечение? Нёвиллет быстро вернул прежнее нейтральное выражение лица, громко кашлянув, после чего перешёл к методичному обсуждению их плана насчёт прогулки в Вашингтоне в этот день. Но Ризли не мог выкинуть из памяти то, с какой неожиданной стороны он увидел Нёвиллета только что. Он сделает всё, чтобы увидеть Нёвиллета настолько счастливым снова. *** После прогулки по Национальной аллее, «обязательного для посещения туристов места в Вашингтоне», где были расположены самые важные достопримечательности, начался поразительной силы ливень. Настолько, что предусмотрительно взятый Нёвиллетом зонт не спасал. Капли дождя были похожи на холодные лезвия, от которых было невозможно скрыться. И как Нёвиллет может обожать такую погоду? Чтобы не ходить далеко и не промокнуть до нитки, Ризли предлагает остановиться в ближайшем к ним заведении. Проще всего подождать в помещении, пока дождь утихнет. Как оказалось, расположенное рядом место, где дождь застал их врасплох — престижный ресторан с изящным интерьером, террасой, а также ценами в меню, после которых Ризли хотелось громко ударить по столу и поругаться со своим работодателем. Какого чёрта один сытный ужин в этом заведении мог достигать львиной доли его месячной зарплаты? Впрочем, чего он мог ожидать от Национальной аллеи? — Не стоит волноваться насчёт этого. Ужин полностью за мой счёт, — покладисто проговаривает Нёвиллет. Ризли осознаёт, что Нёвиллет прав, даже если не хочется это признавать. Бегать под дождём без конкретного направления бессмысленно, но в этом месте он чувствует себя не в своей тарелке. Хотя бы потому, что Ризли не подходит по дресс-коду. Его рубашка, которую облегают портупеи, рваные джинсы, перчатки без пальцев и берцы заметно контрастируют с одеждой большинства посетителей в классических костюмах или же посетительниц в вечерних платьях, потягивающих своё дорогущее вино и обсуждающих падение курсов акций на фондовых биржах. По крайней мере, он напялил на себя красный галстук — и это единственная деталь в его образе, которая немного добавляет строгий градус делового стиля. Нёвиллет, наоборот, вписывается в это место так, словно он был создан для его рекламы — ровный свет люстры подчёркивает ровно ниспадающие на его плечи пряди волос. Он облачён в жилет, который дополняет рубашку с пышными рукавами, украшенную наверху жабо. Финальный аккорд — брошь в виде драгоценного камня. В том, как Нёвиллет выглядит, есть некий лоск, присущий аристократам. Ризли останавливает себя, чтобы не засматриваться на него слишком долго. Ведь если он продолжит, то не сможет не засыпать Нёвиллета комплиментами. Что он мог поделать с тем, что Верховный судья сегодня был непозволительно красив? Во время прогулки Ризли несколько раз удачно ловил момент, когда Нёвиллет отворачивался, и запечатлевал его изящный профиль или вид со спины на свою камеру. Нёвиллет выглядел особенно величественным на фоне Капитолия: его статная фигура добавляла фотографии степенный, исполненный благородства оттенок. Хотелось фотографировать не исподтишка, но Ризли мог предугадать, как сильно напряжение поглотит Нёвиллета, когда он будет знать, что обязан выглядеть достойно — а лучшие фотографии получаются, когда он расслаблен. К концу поездки у него точно накопится целая коллекция фотографий, довольно думал Ризли. Подождите, это ведь… полноценное свидание? Ризли громко кладёт меню на стол, застигнутый врасплох внезапным осознанием. Свиданием, грубо говоря, можно было бы назвать и всю их прогулку по Национальной аллее, но она не вписывалась в обычные представления людей о том, как проходят свидания. Ризли рассчитывал на то, что сам организует… «полноценное свидание», как только найдёт подходящий момент и место, но точно не ожидал, что это произойдёт так стихийно и в таком месте. Чёрт, теперь он не чувствовал себя так свободно, как целый день до этого, когда он энергично следовал за Нёвиллетом, подробно рассказывающим об исторических памятниках. История и музеи, в общем-то, никогда не интересовали Ризли — он всегда считал их скукой смертной и искал способы избежать этой тягомотины. Но Нёвиллет словно вдыхал в рассказы об исторических событиях особенные краски и жизнь, из-за чего Ризли не мог отвлечься от его речей. Но сейчас всё было иначе. Ужин в роскошном ресторане, Нёвиллет одет убийственно великолепно и платит за обоих, как настоящий джентльмен. Со стороны это не может выглядеть никак, кроме как полноценное свидание. Если бы Ризли знал об этом заранее, он бы больше подготовился… Хотя, кому он врёт, он бы пришёл в той же самой одежде даже в ресторан с пяти звёздами Мишлен. Половину названий из меню он даже не знает — судя по озадаченному лицу Нёвиллета, тот в подобных местах тоже бывает отнюдь не часто. — В следующий раз мы идём в обычную забегаловку с фастфудом, — вымученно делает вывод Ризли после того, как с огромным трудом выбирает позиции из меню и делает заказ. — Америка не Америка без забегаловок. Столик располагается рядом с окном. Звук ударяющихся капель дождя постепенно начинает оказывать успокаивающий эффект, смешиваясь с приглушённым освещением в ресторане и убаюкивающей фортепианной музыкой. Может, Нёвиллет был прав, что в дожде есть что-то загадочное и наталкивающее на мысли… Естественно, когда не находишься на улице. — Хм… В «забегаловках» в Вашингтоне всегда много студентов. В их возрасте я также посещал подобные места, — отмечает Нёвиллет. — Студентов… Не могу представить тебя студентом. Эй, Нёвиллет, а каким было твоё первое дело? — как бы невзначай спрашивает Ризли. Нёвиллет практически никогда не заикается о своём прошлом, словно приоткрывать его завесу было ещё одной слабостью, рушащей образ. Но это был напрасный побег от неизбежного. Ризли собирался узнать о нём настолько много, насколько это возможно. Нёвиллет будто не слышит вопрос, с отсутствующим выражением и налётом едва отображающейся меланхолии направляя свой взгляд в окно, на залитые дождём мостовые. Перед ним слишком резко предстают давно позабытые образы, голоса, эмоции: отблески воспоминаний захватывают его полностью, словно натиск бушующих волн. Его первое дело. То дело, благодаря которому он смог доказать, что заслуживает должность судьи больше, чем кто-либо другой. И то дело, которое так и не смогли раскрыть до конца. — Примерно восемнадцать лет назад… Неоднозначное дело, квалифицированное как «покушение на убийство», — Нёвиллет морщится от воспоминаний, которые оставлял в кладовой сознания и предпочитал не доставать оттуда до сегодняшнего дня. «Отстраните этого неопытного мальчишку от дела! Мы можем сделать отвод судьи? Наши дети пострадали, судьей не может быть кто попало!» — Жертвами стали несколько детей малолетнего возраста, которых накачали необычными видами синтетических наркотиков. В этом деле фигурировали не просто наркодилеры — мотивы и цели преступников доподлинно неизвестны до сих пор, но наиболее правдоподобной признана версия о том, что они хотели изучить действие конкретных наркотиков и выбрали детей в качестве испытуемых. — Детей? — Ризли сжимает руки в кулаках, на его лице появляется выражение крайнего отвращения. — Почему-то я ожидал того, что даже твоё первое дело будет неоднозначным. Знаешь, это могла быть самая обычная кража — ничего интересного. Но всё совсем иначе. Будто бы ты с самого начала не целился на легко разрешаемые дела. Но опустим это. Порадуй меня: ты наказал ублюдков со всей строгостью? «Вы сделали всё возможное, когда никто другой не смог взять на себя эту ответственность. Вас ждёт блестящая карьера, Нёвиллет». Но почему тогда он чувствовал лишь неудовлетворение собой? Юношеский максимализм давал большие надежды, которые разбились с такой же лёгкостью, как стекло. — Нет… — Нёвиллет отводит взгляд, словно ему все ещё стыдно за тот приговор, который он вынес так давно. — Одного из преступников привлекли к ответственности. Но соучастник так и не был найден. Допрос осуждённого и доказательства по делу указывают на то, что он точно был, но следствие зашло в тупик. А сейчас искать бесполезно — нет оснований привлекать к ответственности, так как сроки давности вышли. В какой-то степени мне жаль, что я не смог понять, кто был вторым преступником. Позже в разных штатах были совершены похожие преступления, где детей накачивали необычными видами наркотиков, но ни один из привлечённых к ответственности не соответствовал описанию пособника. У многих, к тому же, было алиби. — Если бы я мог найти этого второго подонка, я бы живого места на нём не оставил… — хмурится Ризли, разводя руками. — А тебе не кажется, что это напоминает нынешнюю ситуацию? Один преступник найден, а соучастник успешно скрылся. — Могу уверить в том, что в нашем случае следствие продвигается эффективнее, так как и преступление более тяжкое. Если бы в тот раз я приложил больше усилий, может, и тогда всё не закончилось бы… таким образом. — Ага… Подожди-подожди. Я правильно понял, что ты все ещё винишь себя за то, что не раскрыл то дело? Хотя раскрывать дела — не твоя ответственность? — Я понимаю, что не должен себя в этом винить. — Но ты это делаешь, — Ризли вздыхает с горькой улыбкой, после чего кладёт свою руку на его. У Нёвиллета холодные руки, но кожа всё равно приятна на ощупь. Его пальцы тонкие и до нездорового оттенка бледные. Рука кажется миниатюрной, особенно когда соприкасается с рукой Ризли, заметно превосходящей в размерах и покрытой выступающими венами. Ризли медленно поглаживает его руку, очерчивая перстень с драгоценным камнем. — Нёвиллет, мы изначально живём в мире, наполненном несправедливостью. Только такие особенные люди в государственных структурах, как ты, внушают надежду в то, что ещё не всё потеряно. Но ты не можешь брать на себя ответственность за всё, особенно за то, что тебе неподконтрольно. Иногда проще принять, что преступники постоянно уходят от ответственности, чтобы не заниматься излишним самобичеванием. — Это разумный взгляд на вещи, — Нёвиллет не убирает свою руку, позволяя всё больше и больше прикосновений, — но я не могу изменить своё мышление. — В этом весь ты. Не успокоишься, пока не достигнешь окончательной справедливости, — Ризли придвигается поближе, игриво наклоняя голову набок и подпирая щёку рукой. Затем произносит, намеренно растягивая каждое слово, чтобы даже новичку в изучении французского было полностью понятно: — C’est l’une des qualités que j’aime chez toi. Нёвиллет молчит какое-то время, словно обдумывая что-то. Ризли ищет в его поведении зацепку, которая могла бы выдать то, о чём он сейчас думает, но тщетно. — Признаться, я давно не говорил ни с кем на французском с того момента, как мы пересеклись в тюрьме. Поэтому я могу сделать много ошибок в том, что скажу сейчас. Как носитель языка, ты можешь поправить меня, если услышишь ошибку, — Нёвиллет выдерживает паузу, после чего Ризли ощущает себя тонущим во взгляде его полуприкрытых глаз, не осмеливаясь перебить. — Слушай внимательно, пожалуйста. J'ai attendu si longtemps pour te rencontrer… Et maintenant, je comprends encore mieux à quel point tu es une personne merveilleuse. Cela faisait longtemps que je n’avais pas ressenti autant d’émotions positives dans une journée, et c’est grâce à vous. Нет, Нёвиллет, это не по правилам. Ты никогда не описывал свои чувства так подробно, и теперь вываливаешь их сразу? Ризли чувствует, словно его сознание становится замутнённым мягкой приятной дымкой. Он всегда был тем, кто смело инициировал комплименты, пробивая любые барьеры. Но слышать то же самое в свою сторону — каждый раз обезоруживает. Ещё и на его родном языке; когда Нёвиллет говорил на французском, он казался ближе и роднее, затрагивая струны души, которые до сих пор были восприимчивы ко времени, проведённом во Франции. — Я не заметил ни одной ошибки. А, нет, подожди, заметил. — Какую же? — Нёвиллет доверчиво придвигается поближе, показывая, что он весь во внимании. — Ошибка — то, что тебе пришлось долго ждать. Но я поработаю над этим, правда, mon… Ризли останавливается. Точно ли он может называть его так? Нёвиллет быстро замечает его сомнения, невинно произнося фразу: — Что-то не так, mon cher? Смотрите-ка, Верховный судья действует на опережение. Раз ему разрешено, нечего медлить. — Всё в порядке, mon amour, — протягивает Ризли нарочито громко, замечая, что к ним подходит официант с готовым заказом. Эта фраза заодно достигает нескольких посетителей ресторана за соседними столиками. Нёвиллета, оказывается, очень легко вогнать в краску. Даже у непоколебимых арбитров есть слабые точки, верно? *** «И они превращают нас монстров, Превращают нас в пламя, Превращают нас в монстров, Всё из-за их жажды, Из-за их жажды…» — Где отчёт, который я просил написать ещё вчера? — присутствие Хэйдзо заставляет его помощницу снять наушники. Это действие не остаётся незамеченным, и Хэйдзо обречённо закатывает глаза. Их следственный отдел выполнял работу спустя рукава в связи с праздниками, если вообще выполнял. Хэйдзо казалось, что он — единственный, кто исправно осуществляет свои обязанности и берёт сверхурочные часы. Остальных его коллег убийство следователя пусть и шокировало, но не до той степени, чтобы отвлечься от времяпровождения с близкими и завалить себя работой — учитывая, что подозреваемые не были найдены. От криптографа также не был получен ответ, но Хэйдзо не собирался сбавлять темп работы. После произошедшего к нему даже приставили агента ФБР, который должен был охранять его безопасность, как нынешнего главного следователя по делу. Но Хэйдзо был уверен, что такие меры предосторожности бесполезны — он догадывался, что сейчас ему нечего бояться. Преступник оставил шифр, следовательно, он рассчитывал на то, что его разгадают — в ближайшие несколько дней Хэйдзо должен быть в безопасности. Так будет выгоднее для преступника… При условии, если шифр имеет какой-то смысл. Этот шифр точно не выглядел таким же сложным для разгадки, как шифр Зодиака, который разгадали только спустя полвека. Для начала Хэйдзо изучил предполагаемый список подозреваемых, составленный жертвой покушения перед смертью. Все люди, входившие в него, были теми, кто могли получить выгоду после убийства бизнесмена и имели весомый мотив: это были как родственники, которые приобретали имущество по наследству, так и конкуренты в финансовой сфере. Хэйдзо старался изучить краткое досье на каждого из них, но репутация подозреваемых была безоговорочно чиста. Что же это? Та же самая безрезультатность, что была до этого? За один факт всё же можно было зацепиться, чтобы потом отталкиваться от него. Преступник обладал продвинутыми навыками взлома, что проявлялось как в удалении записей с камер наблюдения, так и в обхождении навороченной системы охраны в коттедже бизнесмена и в удалении данных с рабочего компьютера следователя. Хэйдзо намечает в списке несколько личностей, которые были косвенно связаны со сферой программирования. После чего откидывается на своё кресло, томимый чувством того, что он теряет самое важное среди множества деталей. Если бы он мог понять логическую цепочку, которой следовал его предшественник в расследовании… Тем более, его версия обречена на провал, если это было заказное убийство. Возможно, в преступление было вовлечено намного большее количество людей, чем предполагалось изначально. «Думай, думай, думай… Если есть наиболее логичная версия, то должна быть и наиболее нелогичная, полностью противоположная. Ты не сможешь вырваться из рамок, если не позволишь себе размышлять, как безумец». То, что преступник гениальный хакер — самая вероятная догадка. Он кажется неуловимым профессионалом с высоким интеллектом. Можно сколько угодно достраивать картину своей фантазией, и каждый раз эта загадочная фигура будет внушать страх — все ещё неизвестно, какой на самом деле предел возможностей преступника. Но что, если всё было наоборот? Ты сможешь легко удалить записи с камер видеонаблюдения, если будешь знать заранее, где они находятся. Ты сможешь обойти систему охраны, если будешь знать заранее, по какому алгоритму она действует. Кто обладал этой информацией? Вероятно, только родственники и близкие друзья. Ты сможешь получить доступ к общей сети данных следственного отдела, если твоя должность связана с государственной службой. А для взлома самого обычного ноутбука без системы защиты не нужно обладать гениальными навыками — это легко сделать при помощи вирусов. Неожиданная теория. Преступление совершил государственный служащий? Кто-то, кто находится в аналогичном положении, как и он? Но если следовать ей, то преступник перестаёт казаться фантомом, который ускользает из-под пальцев, словно дымка. Хэйдзо снова смотрит на список, мысленно отмечая тех, кто частично бы вписывался в эту теорию, и сразу же разочаровывается. У всех было алиби на момент преступления. Но что, если наличие алиби было спланировано изначально? Хэйдзо победно улыбается, словно ученик, сумевший найти способ вычислить нужную переменную. Но улыбка быстро исчезает с его лица: если этот человек так влиятелен, что может легко уничтожать следователей, как игрок, выкидывающий пешки с шахматной доски, не будет ли для Хэйдзо смертельно опасно проводить допросы подозреваемых? Он может только действовать из тени, не оставляя никаких следов. Настало время уподобиться фантому, чтобы он приобрёл ясные очертания, перестав быть иллюзией. Единственный вариант — ему нужно зайти издалека, чтобы ни у кого не было подозрений, что он движется в верном направлении. Хэйдзо наконец намечает личность, которую он вызовет на допрос. Сотрудник Федерального резерва США, центрального банка страны — Чжун Ли. *** Поздним вечером Вашингтон выглядит совсем иначе. Но полноценной возможностью насладиться неоновыми вывесками Ризли обделён, так как дождь не прекращается — только слегка утихает, переставая быть ливнем. Нёвиллет бережно держит зонт над ними — с учётом их комплекции прогулка под одним зонтом кажется тесной и неудобной. Периодически Ризли специально подставляется под капли дождя, освобождая место, чтобы Нёвиллету было комфортнее. Улицы дышат безлюдностью, сыростью и свободой — в этом есть некая безмятежность. Нёвиллет не произносит практически ни слова: остаётся только гадать, виной тому тоскливая погода, его погружённость в раздумья или всё сразу. Что ж, самое время проникнуть в пределы его сознания, вырвав из мыслей. — Что ты думаешь о том, что абсолютно каждый человек может быть преступником при определённых обстоятельствах? — К чему такой неожиданный вопрос? — Нёвиллет поворачивается к нему с озадаченным выражением лица. Ризли задумывается, что между умеренным дождём и Нёвиллетом есть очевидное сходство: к холоду капель дождя, как и к холоду его взгляда, быстро привыкаешь. — Помню, ты однажды сказал… «Я с самого начала знал, что ты не можешь быть преступником». Значит, ты легко понимаешь, у кого больше предрасположенность к преступлениям? — Вовсе нет. Всего лишь логический вывод, — Нёвиллет устремляет взор куда-то далеко: отрешённость наполняет чашу его раздумий. — А теория насчёт того, что абсолютно каждый человек может стать преступником… Не хотелось бы разделять её, но она звучит наиболее правдоподобно. Чезаре Ломброзо, наоборот, сформулировал теорию о том, что есть связь между чертами лица и людьми, склонными к преступлениям. «Прирождённый преступник». Но теория не подтвердилась практическими исследованиями. А отсеивать людей по физиологическим признакам — ничем не отличается от расовых чисток. — И я об этом же, — Ризли кивает. Его познания по криминологии наконец-то пригодились. — Если взять усреднённый профиль преступника, то это чаще всего будут безработные с основным образованием и люди из неблагополучных семей. К преступлениям толкает целая цепочка обстоятельств, и никакой связи между внешностью нет. Но я всё равно не могу представить ни одного случая, при котором ты бы стал преступником, Нёвиллет. Ха, эта теория трещит по швам. — Это логично: ты не можешь представить из-за моей должности. Так или иначе, многие люди бы совершили преступление, если бы точно знали, что не предвидится никакого наказания, — Нёвиллет прекращает свою мысль на какой-то момент, словно его отталкивает сама человеческая сущность, которую неизменно влечёт к запретному. — Именно поэтому кражи являются наиболее частым видом преступлений — по статистике, из тридцати только за пять краж обычно привлекают к ответственности. Но даже зная это, мне бы хотелось верить в то, что моральные ценности в каждом человеке в решающий момент бы остановили его от совершения преступления. Моральные ценности — то, что далеко не каждый решится переступить. Его ничем не обоснованная вера в лучшее в людях — что-то утопическое, но именно это и привлекает. Нёвиллет сжимает зонт крепче. Какое-то время единственным звуком остаётся шум дождя и стук каблуков его высокой обуви. — И в тебе… я увидел ценности, которые определённо остановили бы от преступления, поэтому верил в твою невиновность до самого конца. Ты — человек с непоколебимой моралью, — произносит Нёвиллет неожиданно ласково, вкладывая нежность в каждое слово. Ризли останавливается на месте, переставая рассекать лужи широкими шагами — Нёвиллет останавливается с немым вопросом вслед за ним. «С меня хватит, я больше не могу сдерживаться». Ризли снова чувствует, как внутри него разгорается желание. Он смахивает одинокую каплю дождя со своего лица — их диалог заставляет напрочь забыть о пасмурной погоде и полностью погрузиться в растекающуюся по всему телу теплоту. — Ты правда так думаешь? Нёвиллет, ты удивительный человек. — Хм? — Если бы покорение моего сердца было преступлением, то я бы дал тебе несколько пожизненных, — ухмыляется Ризли, заключая его в объятья. Его руки ловко находят место у Нёвиллета на талии. — Слишком мягкое наказание, — улыбается Нёвиллет, неожиданно подхватывая его мысль, — за аналогичное преступление я назначил бы тебе смер… — он осекается на полуслове, осознавая, как сильно сказанное заденет Ризли. — О… Забудь, пожалуйста. Мне очень жаль. Ризли сдерживается, чтобы не засмеяться. Это одновременно отвратительно, очаровательно и смешно. По крайней мере, он пытался. — Неважно, mon amour, — Ризли успокаивающе проводит рукой по холодной щеке Нёвиллета, заправляя за ухо выбившуюся из его причёски прядь. — Знаешь, что действительно важно? Я счастлив провести с тобой время. Твоё мышление каждый раз поражает меня всё больше. Твой взгляд на вещи всегда необычный, и я не хочу, чтобы наши разговоры заканчивались. Всё в тебе восхищает меня. Ризли сокращает дистанцию между ними до грани той самой некомфортной близости, ограниченной пределами зонта. Утыкается в шею Нёвиллета, опаляя её своим горячим дыханием. Обрывает невидимую преграду фразой, произнесённой полушёпотом, смотря на Нёвиллета с беззаветной преданностью: — Je t’aime. Эта фраза звучит откровеннее, будучи произнесённой на его родном языке. — Ризли… Нёвиллет отстраняется, пряча свой взгляд. Будто надеется, что дождь сможет приглушить его немного сбивчивое дыхание. Будто надеется, что приятное подрагивание его тела останется незамеченным, потеряется в пасмурном небе и окружавшей их тишине. Будто надеется, что его подавляемые до этого чувства не настолько очевидны. Быстро отпустив сомнения, он поворачивается к Ризли, кладя свободную руку на его плечо с безмолвным вопросом, немой ответ на который не вызывает сомнений. Мягко и немного нерешительно прикасается к его губам своими. Инициирует. Он хочет этого не меньше. Это вмиг стирает любые барьеры и уничтожает все существующие границы. А осознание того, что они находятся в безлюдном переулке в такую погоду, когда многие предпочтут остаться дома, развязывает руки ещё больше. Ризли отвечает уверенно, слегка грубовато, ещё больше углубляя поцелуй и чуть ли не неосознанно толкая в сторону ближайшей стены, к которой можно было бы прижать. Под этим напором зонт выскользает из рук, как лишняя и ненужная деталь, и постепенно одежда обоих становится покрытой холодными каплями. Это небольшое неудобство игнорируется ими, полностью увлечёнными процессом. Нёвиллет оттягивает ремни на портупеях, облегающих плечи Ризли; тянет за галстук, притягивая к себе только ближе. Ризли целует всё более жадно, не встречая в ответ сопротивления — лишь повиновение и подталкивание к большему, которое слишком сильно распаляет. Его рука плавно блуждает по талии Нёвиллета, спускаясь ниже, к ягодицам. Постепенно войдя во вкус, Нёвиллет не уступает ему в настойчивости, не позволяя прервать поцелуй. Но Ризли быстро останавливается — в такт прогремевшей грозе. Сохраняет зрительный контакт. — Нет, Нёвиллет. Твой прекрасный костюм не должен намокнуть, даже если я очень хочу продолжить, — Ризли поднимает упавший зонт, который уже стал покрытым грязью. Нёвиллет ничего не отвечает, лишь переводит дыхание, опустив взгляд. Когда наваждение постепенно исчезает, Ризли замечает то, как неприятно прилипает к коже ставшая холодной одежда, а мокрые волосы теряют свою форму и лезут в глаза. Да-да, вся укладка к чёрту. Но посмотрев на Нёвиллета, он видит, что его состояние ещё хуже из-за длинных волос, которые спутались и стали липкими. Они оба, конечно же, не подумали о последствиях. Слишком анекдотичная ситуация. Ризли смеётся. Нёвиллет потерянно и немного смущённо улыбается. — Могу смело сказать, что мы идиоты, — делает вывод Ризли с серьёзной интонацией и хмурится, будто пару секунд назад смеялся совсем не он. — Согласен, — Нёвиллет вздыхает, и Ризли замечает в его голосе нотки огорчения. Он что, продолжил бы и дальше, если бы его не прервали? Кажется, его любовь к дождю слишком огромная. — Поспешим домой, — справедливо замечает Нёвиллет. — Я люблю тебя и не хочу, чтобы ты заболел из-за переохлаждения в первый же день. Если честно, Ризли уже чувствовал себя заболевшим из-за того, что ему было чертовски жарко несмотря на холодную погоду. Он был уверен, что в этом виноват Нёвиллет и его внезапные проявления чувств, которые были незаконно милыми, полностью противореча образу строгого и бесчувственного арбитра. — Это мы ещё посмотрим, кто из нас заболеет, — усмехается Ризли, невесомо касаясь пальцев Нёвиллета. — Готовься к отпаиванию горячим чаем. Дождь не заканчивался, но теперь Ризли видел в беспокойных грозовых тучах нечто романтичное и загадочное.